"Бриллиантовое бикини" - читать интересную книгу автора (Вильямс Чарльз)

Глава 2

Папа уже давненько не бывал на ферме, поэтому едва мы свернули с шоссе на проселок, ему пришлось расспрашивать, как туда проехать. Мы притормозили у маленького, без пятнышка краски деревянного домика. Напротив стоял бревенчатый амбар, а какой-то мужчина гонялся по двору за поросенком. Услышав вопрос, он остановился и, сняв шляпу, вытер лоб красным носовым платком.

— Сагамор Нунан? — переспросил он странным голосом, словно бы дивясь.

— Ну да, — подтвердил папа.

— Вы что, в самом деле собираетесь к Сагамору Нунану? — Тот все ушам не верил.

— А что тут дурного? — Папа начинал уже злиться. — Он ведь еще там живет, разве нет?

— Сдается мне, да, — кивнул тот. — По крайней мере, я не видел, чтобы его оттуда выдворяли.

— Ну и как тогда нам туда проехать?

— Что ж, держитесь прямо по этой дороге. Гравий скоро закончится, и пойдет все больше песок, но ничего, проедете даже с этим вашим прицепом. Как взберетесь на пологий песчаный холм, увидите колею, ведущую налево, к навесным воротам. Оттуда еще с четверть мили, и, ежели ветер будет встречный, вы и сами учуете. — Он снова отер лицо. — А коли встретите какие машины оттуда, лучше посторонитесь — они, верно, будут мчать как угорелые.

— Мчать как угорелые? — повторил папа.

— Угу. Шериф-то наш обычно бывает здорово зол после того, как съездит туда. Просто рвет и мечет. Трех поросят мне уже сбил в этом году — Да, плохо дело, — протянул папа. Мужчина тряхнул головой:

— Собственно говоря, я потому и гоняюсь за этим кабанчиком. Двое шерифовских парней вот-вот проедут обратно, так что мне лучше бы привязать его, пока худа не вышло. У них тяжелая рука на поросят.

Папа поблагодарил его, и мы поехали дальше.

— А что он имел в виду — “вы и сами учуете”? — спросил я.

Папа-с отсутствующим видом покачал головой. Похоже, задумался о чем-то.

— Кто знает. С Сагамором никогда ничего не скажешь толком.

Мы въехали на гряду холмов, поросших соснами. Машина с натугой волочила прицеп по песку, мотор аж весь раскалился. Когда мы перевалили за гребень и начали спускаться вниз, то заметили другой автомобиль. Он стоял на небольшой прогалинке справа от дороги, как раз за поворотом. Деревья там расступались, и видно было дно пересохшей речки у подножия холмов. На крыше машины, свесив ноги на капот, сидел какой-то мужчина в белой шляпе и с биноклем, прямо как на скачках. Папа нажал на тормоз и остановился, а тот тип выпустил бинокль, повисший на ремешке у него на шее, и уставился на нас. Я попытался углядеть, что это он там высматривает, но вокруг виднелись лишь поля да деревья.

— Что ищете? — полюбопытствовал папа. Внутри машины оказался еще один мужчина, и тоже в белой шляпе. Он вылез наружу и переглянулся с первым.

— Самолеты, — отозвался тот с крыши.

— Вправду? — удивился папа.

— Безусловно. Мы из противовоздушной обороны, — подтвердил второй и ухмыльнулся, сверкнув золотым зубом. — Вдруг русским взбредет в голову полететь этой дорогой. А вы, ребята, куда путь держите?

Папа с минуту задумчиво глядел на него.

— В аэропорт, — доверительно сообщил он наконец. — И если встречу русский бомбардировщик, непременно дам вам знать.

Отыскав колею влево, мы проехали сквозь ворота из колючей проволоки и, чуть спустившись по склону среди деревьев, внезапно увидели ферму дяди Сагамора.

Тут-то мы и почувствовали эту вонь.

Папа ударил по тормозам, и мотор заглох.

— Милостивый Боже, — ахнул он, — это еще что?

Зиг Фрид заскулил и заерзал на заднем сиденье. Папа снял шляпу и, задыхаясь, принялся ей обмахиваться. Минуту-другую спустя вдруг стало полегче, и мы снова смогли дышать. Наверное, ветер, на наше счастье, подул в другую сторону.

— Воняет оттуда, — говорит папа. — Прямо от дома.

— Как ты думаешь, что это сдохло? — спрашиваю я.

Папа покачал головой:

— Ничего не могло настолько сдохнуть. Мы дружно поглядели на ферму. Справа виднелся бревенчатый сарай, а прямо перед нами, в тени большущего дерева, стоял дом, весь серый, наверное старый-престарый, и тоже некрашеный. Спереди торчало широкое крыльцо. Над крышей вился белый дымок из трубы, но самого дяди Сагамора нигде не было видно.

А потом до нас донесся стук молотка, и мы повернулись влево поглядеть, в чем дело. С той стороны под холмом сквозь деревья просвечивало озеро, а примерно на полпути вниз какой-то мужчина что-то строил. Ну и диковинное же было сооружение, сроду такого не видывал. Я так и не разобрал, что же это за штука.

— Это дядя Сагамор? — спросил я.

— Чтобы Сагамор работал? На самом солнцепеке? — Папа замотал головой, озадаченно уставившись на того чудака и штуковину, к которой он приколачивал доски.

С тех пятидесяти ярдов, что нас разделяли, чудака было почти не разглядеть, видно только, как солнце поблескивает у него на макушке, словно волос там негусто.

— Ну точно не Сагамор, — подвел итог папа. — Но вдруг он знает, где он?

Ветерок улегся, так что вонь нас не доставала. Папа завел мотор, и мы помаленьку двинулись вниз с холма. Я во все глаза таращился на то диковинное сооружение, пытаясь все-таки разобраться, что же это. Да только без толку. Похоже, что спервоначала он задумывал лодку, но по ходу дела передумал и захотел построить вместо нее дом, а еще потом решил: а, ну ладно, черт с ним со всем, будь что будет, — и принялся попросту приколачивать доски без разбору.

Снизу стоял здоровенный короб, размером примерно с жилой прицеп, а на нем — еще один ящик. Ни тот, ни другой еще не были закончены, поэтому во многих местах зияли сквозные дыры. Дыр вообще хватало, круглых и в форме полумесяца. Сам строитель стоял спиной к нам на лесах на высоте автомобиля и деловито прибивал фанерку на прореху в большой доске.

Судя по всему, он не слышал, как мы подъезжаем. Папа остановился прямо у него за спиной и высунулся в окно машины.

— Эй, — зовет он, — а где Сагамор? Тот и ухом не повел.

— Эй, вы, там! — кричит папа.

Чудак знай себе колотит. Ну, мы с папой переглянулись и вылезли из машины. Зиг Фрид тоже выскочил и давай носиться кругами, время от времени останавливаясь, чтобы как следует облаять этого типа.

Папа, подумав, нажал на клаксон, но чудак по-прежнему ноль внимания. Через минуту он прекратил молотить и слегка откинулся назад полюбоваться результатом. Потом покачал головой и другим концом молотка принялся отдирать фанерку и приколачивать на пару дюймов левее.

"Ту-ту-ту!” — сыграл папа на клаксоне. Тот хмырь снова окинул взглядом свою работу, но опять остался недоволен и опять начал отдирать фанерку. Она уже буквально на кусочки разваливалась.

— Нет, этак мы далеко не уедем. — Папа потер лоб. — Коли уж мы хотим потолковать с ним, придется, видно, лезть к нему.

Он взобрался по лестнице на леса, а я следом за ним. Теперь мы видели этого чудака сбоку, что было малость поприятственней, чем любоваться им сзади. Он оказался постарше папы и, доложу я вам, виду самого что ни на есть чудного. Да и одет тоже — в брезентовый комбинезон и белую рубашку с оторванными рукавами, зато с высоким тугим воротничком и при галстуке, заправленном под нагрудник комбинезона. А башмаков на нем и вовсе не было. Он и вправду оказался лыс как коленка, только вокруг макушки, над ушами, шел ободок реденьких седых волосиков. А когда он повернулся к нам, глаза у него были точь-в-точь как у какого-нибудь бедолаги, который пытается поймать такси в пробке в час пик. Этакие, знаете ли, ошалелые.

— Слишком поздно! — возопил он, завидя нас, и как начал размахивать молотком у папы прямо перед носом.

— Для чего поздно? — Папа попятился и чуть меня не сбил.

— Нечего больше приходить сюда. Я пытался предупредить вас. Вас всех. Но никто не слушал. Каждый занят погоней за всемогущим долларом, все погрязли в пьянстве, лжи и разврате, и ныне уже слишком поздно.

— Где Сагамор? — заорал папа у него над ухом.

— Весь мир зачумлен грехом и коррупцией. Он грядет. Я пытался предупредить вас. Армагеддон грядет.

— Папа, а что такое Армагеддон? — спрашиваю тут я.

— Не знаю, — говорит папа. — Но только, бьюсь об заклад, как он явится, этот тип все равно не услышит, разве что он собьет его с лестницы.

Тут пападагнулся вперед и, едва ли не прижав рот к самому уху чудака, как завопит:

— Я ищу Сагамора Нунана. Я его брат, Сэм.

— Слишком поздно, — продолжает талдычить тот, снова замахиваясь на папу молотком. — Я не возьму с собой ни одного из вас, жалких грешников. Все вы утопнете.

Папа вздохнул и обернулся ко мне:

— Сдается, я догадываюсь, что это за старый плешивец. Это Финли, брат твоей тетушки Бес-си. Он навроде этих свихнутых проповедников. И глух как сыч. Сам себя уж лет двадцать как не слышит.

— Как ты думаешь, что это он строит? Папа покачал головой:

— Черт его знает. Судя по виду, так он и сам давно забыл.

Он слез с лестницы, и я спрыгнул за ним. Тут из дома снова повеяло этой гадостью.

— Что же все-таки там сдохло, как по-твоему? — снова спросил я.

Папа задумчиво поглядел на дом. Я тоже. Но там по-прежнему никого видно не было.

— Может, один из его мулов? — предположил он.

Мы уселись в машину и поехали обратно вверх по холму, а этот чудак так и продолжал приколачивать свою фанеру и что-то бормотать себе под нос. Теперь папа вел машину куда как осторожно и остановился под тем высоким деревом перед домом, чтобы заранее приготовиться зажать нос. Но когда мы вышли, ветер, похоже, дул со стороны озера, так что мы не учуяли никакой вони. Во всяком случае, поначалу.

Кругом было тихо-претихо. Так тихо, что слышно даже собственное дыхание. Просто здорово, совсем иначе, чем в этих шумных больших городах навроде Акведука. Я огляделся по сторонам. Передний двор был весь покрыт ровным слоем грязи, а дорожку к крыльцу отмечал ряд воткнутых в землю пустых квадратных бутылок из коричневого стекла. Дверь оказалась приоткрыта, но внутри мы никого не увидели. Дым из трубы еще шел, но не так густо, как раньше.

— Эй! — окликнул папа. — Привет, Сагамор! Никто не ответил.

— А почему бы нам попросту не зайти внутрь? — предложил я.

— Нет, — покачал головой папа. — Это будет для него тот еще сюрприз.

— А разве плохо устраивать людям сюрпризы?

— Может, некоторым и хорошо, — возразил папа, — но только не Сагамору.

— Что ж, — говорю я. — По-моему, тут никого и нету.

Папа недоуменно озирался по сторонам.

— Уж Бесси вроде бы должна… О Боже всемогущий! — Он зажал нос и стал обмахиваться шляпой.

У меня тоже дыханье сперло.

— Па, — сказал я. — Погляди, вон откуда воняет. Видишь те корыта возле колодца? Он замахал на меня руками.

— Сам гляди, если сможешь дойти дотуда. В общем-то, когда тебя пару раз обдует этим самым ветерком, уже вроде как привыкаешь малость и можешь дышать посвободней, поэтому я все-таки направился к колодцу. Он находился аккурат за крыльцом. Рядом висела бельевая веревка, растянутая между двух шестов, а вдоль дома, на самом солнцепеке, стояли корыта, целых шесть штук. Но стоило мне подойти поближе, как снова пришлось затыкать нос.

В лоханях и впрямь что-то было. Сперва я не разобрал что. На вид — какая-то коричневая жижа, на поверхности которой плавала старая пена. Но потом я разглядел, что там в глубине что-то есть и, отыскав колышек, принялся ворошить в лохани, покуда не сумел подцепить кусок и вытащить его на поверхность. Это оказалась коровья шкура, шерсть с которой стала уже слезать клочьями. Едва я уронил ее обратно, все месиво так и забурлило. Ужас что за гадость.

Я заглянул в остальные корыта, но везде оказалось то же самое. Я позвал папу, и он подошел, все так же обмахиваясь шляпой. Зиг Фрид забился под дом и скулил.

Папа поглядел, как я снова выуживаю это безобразие на свет Божий, и кивнул.

— Ну да, просто шкуры выдубливаются, — пояснил он с таким видом, будто его это нисколечко и не удивило.

— Дядя Сагамор занимается кожевенным бизнесом? — спросил я.

Папа пребывал в глубокой задумчивости.

— Что-что? А, нет. Об этом мне слыхивать не доводилось. Может, у него завелось побочное производство.

— А зачем он делает это прямо у дома? По-моему, лучше ему было бы поставить их милях в двух отсюда, не меньше.

— Ну, не знаю, — пожал плечами папа. — Может, пытается насолить Бесси или еще что. На твоем месте я бы не стал его об этом спрашивать. Сагамор не очень-то жалует тех, кто задает слишком много вопросов. Поэтому когда мы отыщем его, просто сделай вид, будто ты ничего не заметил.

Я открыл было рот, чтобы спросить, как это можно не заметить такую вонищу, но передумал. Когда папе задают слишком много вопросов подряд, он тоже сам из себя выходит. Видать, это у них семейное.

Я обошел вокруг дома, ища дядю Сагамора. Солнце уже стояло прямо над головой и припекало вовсю. От деревьев доносилось жужжание жуков. Когда я шел вдоль тыльной стены, мне послышалось, будто в доме кто-то ходит. Я остановился и прислушался, но не услышал ничего, кроме этого жука в ветвях.

Кухонная дверь была приоткрыта. Я поднялся на крыльцо, сколоченное из обычных деревянных чурбанов, и заглянул в кухню, но там никого не обнаружилось. Я сунулся внутрь, и Зиг Фрид вскочил на чурбан и прошмыгнул вслед за мной. В углу кухни стояла печка, а рядом накрытый клеенкой стол и несколько табуреток.

Заметив на печке кастрюлю, я заглянул, не отыщется ли там что-нибудь съестное. Так оно и оказалось. Судя по виду, вареная картошка. Я взял ложку со стола и вытащил кусочек попробовать, но это была не картошка, а скорее брюква. Холодная, как камень. Дрянь редкостная.

Одна дверь вела из кухни налево, а вторая прямо. Я заглянул в комнату налево. Там стояла кровать, но, похоже, комнату использовали больше как кладовку — на полу валялись мешки с сахаром, а по стенам висела сбруя и одежда. Я вышел оттуда и направился в переднюю комнату и вдруг замер как вкопанный. До меня вдруг дошло. Вареная брюква была холодная-прехолодная. Но в печке-то горел огонь!

Я ринулся назад, снова заглянул в кастрюлю и пощупал верх печки — тоже холодно. Но ведь я собственными глазами видел дымок над трубой! Я поспешно выскочил во двор и задрал голову. Чтоб мне пусто было! Никакого дыма. Но ведь он шел, право же, шел — я точно видел.

Окончательно сбитый с толку, я вернулся на кухню и, подняв одну из крышек, запустил руку внутрь. Угли оказались холодные, что твоя брюква. Да, диковинные вещи творились на ферме дядюшки Сагамора.

Папа на дворе снова принялся выкликать дядю Сагамора, а потом звать меня. Я поспешно юркнул в переднюю комнату, оказавшуюся гостиной. Справа располагался широкий камин, а на дровах, сложенных возле каминной решетки, лежал дробовик. Сиденья у стульев были по большей части сплетены из полосок коровьей кожи, с которой даже не соскоблили шерсть. Слева рядом с выходом во двор обнаружилась еще одна дверь, в еще одну спальню. Но и там я никого не нашел. Дом был пуст.

Когда я вышел на переднее крыльцо, вонь так и шибанула мне в нос. По-моему, здесь было еще хуже, чем во дворе. Я кубарем скатился вниз и спрятался в машину. Папа уже сидел там. Он по-прежнему обмахивался шляпой и на чем свет клял всю эту затею.

— И почему, — спрашивает он, — у меня не хватило ума ехать в Нарагансет-Парк?

— Да ладно тебе, па, — говорю я. — Мне здесь нравится. Все, кроме запаха.

— Да, но что мы станем здесь делать? Сагамора нету. Наверное, его замели. Вокруг ни души, кроме этого старого дятла, что день-деньской долбит свои доски. Нам и поехать-то отсюда некуда.

И тут сзади кто-то говорит:

— Здорово, Сэм!

Мы так и подскочили. На крыльце, опершись о косяк и держа на сгибе руки дробовик, стоял человек. Я вовсю таращился на него. Убейте меня, но как он мог оказаться там? Меньше чем минуту назад дом был абсолютно пуст. И потом, мы не слышали ни шороха.

Он был повыше папы, одет в брезентовый комбинезон и такую же рабочую куртку прямо на голое тело. Глазки маленькие и черные, как два уголька, а нос здоровенный и крючковатый, что у твоего орла. Щеки до самых глаз заросли густыми черными бакенбардами около четверти дюйма длиной. Копна нечесаных черных с проседью волос спадала ему на уши, но со лба на макушку тянулась здоровенная плешь. Сквозь расстегнутый ворот куртки над нагрудником комбинезона видно было, до чего же у него волосатая грудь.

Его пронзительные глазки-пуговки вроде как даже и улыбались, глядя на нас, но почему-то это напомнило мне волчий оскал. Левая щека у него здорово оттопыривалась, и вдруг, даже не шевельнув головой, он выпустил изо рта струю коричневой табачной жижи. Она перелетела через все крыльцо и со смачным шлепком приземлилась во дворе.

— В гости заглянули? — поинтересовался он.

— Сагамор! — говорит папа. — Ах ты, старый мошенник.

Значит, подумал я, это и есть дядя Сагамор. Но я все равно никак не мог взять в толк, откуда он там взялся и как умудрился проникнуть в дом так, что мы его даже и не услышали. Он прислонил дробовик к стене.

— Давненько не видал тебя, Сэм.

— Лет этак восемнадцать, по моему счету, — отвечает папа. Мы все поднялись на крыльцо, они пожали друг другу руки, и мы уселись около двери.

— Откуда ты взялся, дядя Сагамор? — не вытерпел я. — Я заходил в дом, а тебя там не видел. И что строит тот чудак возле озера? И почему ты не отнес эти шкуры подальше от дома?

Он повернулся и смерил взглядом сперва меня, а потом папу.

— Твой мальчонка, Сэм?

— Да, это Билли, — сказал папа. Дядя Сагамор кивнул:

— Смекалистым, видать, парнем вырастет. Уйму вопросов задает. Наверное, будет знать больше, чем все судьи мира, вместе взятые, если только кто-нибудь возьмет на себя труд отвечать ему.