"Похищение в Сингапуре" - читать интересную книгу автора (Вилье Жерар де)

Глава 1

Порыв ветра заставил задребезжать стекла в помещении редакции «Фар истерн экономикл ревю». Тан Убин поднял голову от пишущей машинки. Огромные грозовые облака, предвещавшие конец муссона, плыли с юга, закрывая индонезийский берег. Менее чем через час Сингапур будет затоплен потоками теплой воды. На другом конце небольшого продолговатого кабинета зазвонил телефон. Толстая секретарша в сари тотчас же сняла трубку.

– Тан, это тебя! – крикнула она. – Хонг Ву.

– Я возьму трубку, – ответил журналист.

Его очки в роговой оправе, черные волосы, напомаженные бриллиантином, и тонкие усы сводили с ума секретарш в «Хэнсон Хаус». Острый взгляд и живая речь составляли контраст с его мягким, почти застенчивым обликом. Тан Убин был одним из тех редких журналистов, которые пытались честно выполнять свой профессиональный долг в удушающей атмосфере Нового порядка, установленного премьер-министром Ли Куаном Ю.

Тан Убин подождал, когда толстая секретарша положит трубку, прежде чем ответить. В кабинете был только один телефон. Редакция размещалась на двенадцатом этаже нового небоскреба «Хэнсон Хаус», возвышавшегося в конце улицы Шентон-вэй, своеобразного сингапурского Уолл-Стрита. На протяжении полукилометра здесь высился ряд только что построенных и еще не достроенных небоскребов, где размещались представительства и отделения практически всех банков мира. Это был горделивый символ богатства крошечного государства, которому исполнилось ровно десять лет.

Еще пять лет назад на месте Шентон-вэй был пустырь, тянувшийся по окраине района Телок Эйер Бэзин. А теперь перед окном Тана Убина растет, заслоняя горизонт, новый желтый тридцатипятиэтажный небоскреб, замыкающий улицу Максвэл-роуд.

– Алло, я слушаю, – сказал он на своем сипящем английском языке.

Его собеседник также говорил по-английски, но с отрывистым китайским акцентом.

– У меня есть интересная информация относительно Тонга Лима, – сообщил тот.

Тан Убин сильнее стиснул трубку. Он не знал ни настоящего имени, ни лица звонившего. Этот анонимный информатор давал о себе знать довольно часто, сообщая Тану Убину факты, которые всегда оказывались достоверными. Иногда он звонил на работу, иногда домой. Тан смутно догадывался об источнике подобной утечки информации. Но он ни с кем не обмолвился об этом ни единым словом, за исключением своей жены Сакры. Лучше, когда никто не знает о таких вещах. Во всяком случае, его таинственный осведомитель был отлично информирован. Статья, которую отстукивал на машинке Тан Убин, была заказана английским журналом «Экономист» и касалась как раз деятельности Тонга Лима.

– О чем идет речь? – спросил он притворно равнодушным тоном.

– Вам следовало бы проследить за господином Лимом сегодня вечером, – бесстрастно произнес собеседник. – Он должен встретиться кое с кем, кто вас наверняка заинтересует. Господин Лим выйдет из своей конторы в шесть часов. Затем отправится на встречу. До свиданья, господин Убин.

Сухой щелчок повешенной трубки неприятно отозвался в ушах индийского журналиста. Он откинулся на стуле и снял очки, глядя на море. Сотни судов постоянно стояли здесь на рейде, сбросив якоря. Ветер усилился, и линия горизонта исчезла, закрытая тяжелыми серыми облаками. Можно было отчетливо видеть, как черный столб торнадо приближается к порту со стороны Индонезии. В Джакарте, расположенной в четырехстах километрах южнее, но другую сторону экватора, уже, наверное, шел дождь. Там муссон еще не утих.

Тан Убин взглянул на часы. Было полпятого. Конторы закрывались полшестого. Офис Тонга Лима находился менее чем в трехстах метрах отсюда, на Шентон-вэй, и занимал два последних этажа небоскреба из стекла и стали.

За пять лет Тонг Лим превратился из простого почтового служащего в одного из самых видных бизнесменов Юго-Восточной Азии. Его холдинговые компании контролировали десятки фирм на территории, охватывающей Сингапур, Куала-Лумпур, Джакарту и Гонконг, и даже два банка: один – в Гонконге, другой – в Брунее. Его состояние оценивалось в двести миллионов сингапурских долларов. Но даже близкие ему люди не вполне понимали секрет его успеха. Тонг Лим был очень скрытен. В ходе своего расследования, связанного с подготовкой статьи для «Экономиста», Тан Убин натолкнулся на стену вежливого молчания, так и не сумев найти подтверждения смутным слухам о том, что преуспевание Тонга Лима не столь прочно, как могло бы показаться на первый взгляд.

Журналисту не удалось взять интервью непосредственно у китайского бизнесмена, о котором было мало что известно. Разве только то, что он был «баба» – китаец, родившийся в Сингапуре. Он начал трудовую жизнь в почтовом ведомстве, а теперь разъезжал в «роллс-ройсе» стоимостью в пятьдесят тысяч долларов и подарил своей единственной дочери Маргарет к ее совершеннолетию «мерседес» за тридцать тысяч долларов. Некоторые клятвенно уверяли Тана Убина, что благодаря своему успеху Тонг Лим стал теперь «Квон Ланом» – высокопоставленным членом Триады, древнего китайского тайного общества, сохранившего влияние в Сингапуре и Гонконге. Но все это были только слухи.

Продолжение расследования оказалось трудным делом. В справочной службе Сингапура ничего не знали о деятельности Тонга Лима. Или ничего не хотели говорить. Журналист был принят одним из крупных чиновников министерства экономики, и тот в завуалированной форме дал понять, что неуместно ставить под сомнение успех человека, столь наглядно символизирующего политику премьер-министра, суть которой можно выразить в двух словах: культ прибыли. В министерстве отказались предоставить Убину список компаний, находящихся под контролем Тонга Лима.

Впрочем, правительство Ли Куана Ю ревностно стремилось соблюдать секретность во всем. Во время визита президента Филиппин цензура запрещала публиковать даже имена лиц, с которыми высокий гость играл в гольф... Тан Убин быстро понял, что если он будет настаивать, то у пего могут возникнуть неприятности. Правительство любило только покладистых журналистов. Специальное бюро управления уголовного розыска, выполняющее роль политической полиции, не прибегало к пыткам и убийствам, но действовало с безошибочной эффективностью. Подавление инакомыслия осуществлялось в легальных или полулегальных формах, одновременно и суровых, и гибких. Так, Убин знал одного адвоката, индийца, как и он, который имел неосторожность защищать противника Партии народного действия, то есть партии Ли Куана Ю. С тех пор он стал проигрывать все дела, которые брался вести. От одного приятеля тот узнал, что судьи получали соответствующие указания из высших сфер. Поставленный на грань банкротства, он вынужден был эмигрировать.

Самой показательной демонстрацией этого абсолютного контроля было присутствие на ежегодных праздничных шествиях, посвященных Дню независимости, групп «раскаявшихся» политических противников режима, одетых в красные рубахи и синие брюки и выкрикивающих хвалебные лозунги в адрес премьер-министра...

На рейде прозвучала сирена, оторвавшая Убина от его размышлений. Он колебался. Интуиция подсказывала ему, что истоки успеха Тонга Лима отнюдь не были кристально чистыми. Но даже если бы журналист и проведал кое-что, то не смог бы опубликовать эту информацию в Сингапуре. Даже просто передать ее в «Экономист» было опасно. Но он нуждался в деньгах. Чтобы порадовать жену, он купил подержанный «моррис». А правительство повысило недавно на 50 процентов дорожный налог, чтобы охладить пыл покупателей автомобилей.

Сакра очень огорчится, если он будет вынужден продать автомобиль. Это была чуть полноватая, цветущая и чувственная уроженка Малайзии, смысл жизни которой состоял в том, чтобы наполнить желудок пряной пищей и заняться любовью.

«Экономист» заплатит за статью о Лиме не больше пятисот сингапурских долларов, что даже меньше двухсот долларов США. Но можно было бы рассчитывать и на большее, если бы удалось раскопать что-нибудь необычное. В этом случае у него нашелся бы другой клиент. Тан Убин вынул лист бумаги из пишущей машинки: ему уже не хотелось писать. Его автомобиль находился на стоянке небоскреба «Робин Хаус», на Шентон-вэй, в тридцати метрах от конторы Тонга Лима.

– Джо, – сказал он, – я уйду в пять часов, ты закроешь кабинет.

Стажер Джо, молодой прыщеватый китаец, тянувший с утра до вечера кока-колу из пластиковой бутылки, что-то пробормотал в знак согласия. Сингапурские китайцы, скрывая свой успех, старались быть как можно менее заметными. За столетие их число выросло здесь с трех тысяч до двух миллионов из двух с половиной миллионов всех жителей страны. Остальные были малайцы и индийцы. Но официальным языком оставался малайский.

Малайцам пришлось примириться со своим подслащенным рабством. Даже стать бухгалтером для малайца означало невиданную удачу. Сингапур был таким же китайским, как и Пекин, но с трогательной стыдливостью скрывал это от остального мира.

Разумеется, первым лицом в политической полиции был индиец. И не потому, что правители страны жаждали поделиться властью, а из осторожности: китаец на этом посту мог быть куплен одним из китайских кланов, деливших между собою Сингапур.

Телефон зазвонил снова. Тан Убин снял трубку. Это была Сакра.

– Я освобожусь в шесть часов, – сообщила она. – Ты не хочешь, чтобы я зашла к тебе? Мы могли бы вместе отправиться на рынок.

Тан Убин посмотрел в окно на огромный желтый небоскреб, выросший на Шентон-вэй.

– Я не смогу, – сказал он. – Я должен встретиться кое с кем.

Ты меня не предупреждал.

Голос Сакры стал холодным. Она была разочарована. Муж работал слишком много. Нередко он приносил папки с бумагами домой, в их новую маленькую квартирку на улице Хевлок-роуд, почти на берегу реки Сингапур, в квартале, целиком отлитом из бетона.

– Я не знал раньше, – ответил Тан Убин и поспешно добавил: – Звонил Хонг Ву.

– А, хорошо.

Сакра не стала спорить. Она знала о важности сообщений Хонг Ву.

– Я должен там быть к восьми часам, – сообщил ей Тан Убин, – или немного раньше.

– Это действительно Хонг Ву? – вдруг спросила Сакра.

Тан невольно усмехнулся.

– Ну, послушай...

Сакра была невероятно ревнива. Обладая неистовым темпераментом, она не хотела дарить другой хотя бы частицу своего мужа. Чтобы успокоить ее, Убин добавил:

– Это может принести тысячу долларов...

Величина названной суммы успокоила Сакру.

– Возвращайся поскорее, – сказала она, вешая трубку.

Одна из босых ног шофера Тонга Лима высунулась из полуоткрытой дверцы бордового «роллс-ройса». Водитель дремал в ожидании хозяина, откинувшись на переднем сиденье и не обращая внимания на поток машин, катившийся по Шентон-вэй. Он, казалось, не заметил старенький «моррис», остановившийся напротив, на полосе, предназначенной для автобусов.

Уже перевалило за шесть часов. Наступили сумерки, и Тан Убин начал нервничать.

Позади него яростно прогудел автобус и ослепил его фарами.

Стоянка по обеим сторонам Шентон-вэй была запрещена. Тан Убин знал, что если подъедет полицейский, придется заплатить штраф в 30 долларов. Подобная перспектива приводила его в отчаяние.

Положение было крайне щекотливым. Если Тонг Лим заметит, что за ним следят, то придет в ярость. Китаец был достаточно влиятелен, чтобы испортить карьеру Тану Убину. Один телефонный звонок – и руководство «Фар истерн экономикл ревю» придет к выводу, что Тан Убин недостоин работать в редакции. При мысли об этом тревога охватила журналиста. В конце концов, даже если бы пришлось продать автомобиль, Сакра не ушла бы от него...

В тот момент, когда он повернул ключ зажигания, шофер «роллс-ройса» выскочил из машины и бросился открывать дверь подъезда. Сначала вышел сикх в тюрбане, вооруженный огромным ружьем, и свирепо оглядел улицу. За ним показался невысокий китаец, который сразу же направился к «роллс-ройсу».

Тан Убин машинально отметил про себя детали его внешности: бритый, гладкий череп, очки с толстыми стеклами, похожими на лупы, черные густые усы, свисающие по уголкам рта, и странные деревянные шлепанцы. Тонг Лим не выносил закрытой обуви. Он был похож на монгола, попавшего под пресс и наполовину сплющенного...

Китаец сел в бордовый «роллс-ройс», и машина неторопливо влилась в уличный поток.

Тан Убин последовал за ней, перерезая наискось автомобильную реку. К счастью, движение по Шентон-вэй было односторонним. Сердце журналиста учащенно забилось, словно Тонг Лим, утонувший в кожаном кресле своего автомобиля, мог отгадать его мысли...

В конце Шентон-вэй бордовый «роллс-ройс» свернул на Максвэл-роуд, затем направился в сторону реки Сингапур, пересекая Китайский квартал, или, точнее, то, что от него осталось. Через каждые полсотни метров зиял пустырь. Китайский квартал напоминал поле сражения, только вместо боевой техники его осаждали бульдозеры. Охваченное зудом разрушительства, правительство Ли Куапа Ю систематически сносило старые дома с облезлыми, потрескавшимися фасадами и захламленными балконами, переселяя жителей в тридцатиэтажные бетонные башни. Их окна тотчас же ощетинивались шестами для сушки белья, без которых китаец жить не может.

Все это делалось во имя чистоты и прогресса. Китайцы философски относились к переменам и безропотно приспосабливались к новой обстановке. Малейший протест рассматривался как проявление коммунистических настроений и получал соответствующий отпор...

Тан Убин продолжал преследование. Оба автомобиля пересекли мост через реку, усеянную широкими и плоскими, словно баржи, лодками. Запах, поднимавшийся от черной, как асфальт, воды, прогнал бы даже привычного ко всему мусорщика. Новый порядок сюда еще не дошел.

Сразу же за мостом «роллс-ройс» свернул налево, на Валлей-роуд, и покатил на север, в сторону дипломатического квартала.

Постепенно поток машин уменьшился, высокие здания стали попадаться все реже. На Грендж-роуд Тан Убин вынужден был проехать на красный свет, чтобы не отстать от «роллс-ройса». Тот неторопливо сделал круг на Тенглин-роуд и пересек центр богатого квартала Сингапура. Когда Тан Убин увидел вспыхнувшие на длинном автомобиле указатели поворота, то испытал вдруг разочарование: Тонг Лим ехал к себе домой! Машина свернула в зеленую аллею под названием Риддлей-парк, одно из самых привлекательных мест в Сингапуре. Там и сям, посреди роскошной зелени тропического парка, высились два десятка заботливо ухоженных домов, построенных в английском колониальном стиле. Озадаченный Тан Убин остановился и выключил мотор. На этот раз Хонг Ву, кажется, ошибся. Если Тонг Лим собирался на секретную встречу, то ему незачем было приезжать домой.

Целый час был потерян зря.

Тан Убин уже десятый раз взглянул на свои часы. Было восемь с половиной. Два часа ожидания. Дождь только что кончился. Индиец умирал от голода, но на Тенглин-роуд не было ресторанов. Чтобы поужинать, нужно было добраться до Орчард-роуд. Он злился на самого себя. Это ожидание ничего не дало. Сакра будет недовольна.

Внезапно фары автомобиля осветили Риддлей-парк. Тан Убин весь подался вперед и разочарованно проворчал. Это был не «роллс-ройс».

С него было довольно. Он включил стартер и зажег свои фары. Они осветили машину, выезжавшую из Риддлей-парка. Это был «мерседес». В какую-то долю секунды Тан Убин заметил черные усы и лысый череп. Тонг Лим!

Поток адреналина хлынул в жилы индийца. Тонг Лим, соблюдая приличия, никогда сам не водил машину. «Мерседес» принадлежал его дочери.

Журналист развернулся и поехал следом, догнав черную машину на площади с круговым движением. Та свернула на Орчард-роуд, направляясь к центру. Напряженно всматриваясь вперед, Тан Убин краем глаза видел ацетиленовые лампы ресторанов под открытым небом, которые работали каждый вечер на Орчард-роуд. В конце ее «мерседес» повернул влево, на Серангун-роуд, широкую улицу, пересекавшую китайские и мусульманские кварталы и тянувшуюся на восток. Они миновали мост над рекой Келендж и, оставив позади центр, направились в сторону аэропорта.

Но на перекрестке «мерседес» свернул к поселку Пунгол. Местами к дороге между домами подступали джунгли. Эта часть острова еще не знала бетона.

Движение стало реже. Петляя между двумя рядами зарослей, сменяющихся кое-где рисовыми полями, Пунгол-роуд, по которой они ехали, упиралась в морской рукав, отделяющий Сингапур от Малайзии. Внезапно загорелись тормозные огни «мерседеса», и Таи Убин вынужден был поспешно затормозить. Машина Тонга Лима почти остановилась, сворачивая на узкую дорогу в джунглях.

Тан Убин выждал, немного отстав, а затем поехал следом. Метров через триста он вновь увидел «мерседес». Машина стояла с потушенными фарами у стены, ограждающей чье-то владение. Тан Убин затормозил и огляделся. Можно было подумать, что это место находится в сотнях километров от Сингапура. Огромные гладкие стволы кокосовых пальм поднимались над редким тропическим лесом. Поселок Пунгол лежал приблизительно в миле отсюда. К дороге подступало болото или рисовое поле. В темноте раздавалось кваканье бычьей жабы.

Тан Убин подождал немного, а потом, выйдя из машины, пошел к «мерседесу».

За «мерседесом» стоял другой автомобиль – голубая «тойота-2000». В стене, заканчивающейся сверху колючей проволокой, виднелась небольшая калитка. Это была довольно большая усадьба, протянувшаяся, наверное, до самой дороги на Пунгол. Тан Убин толкнул калитку. Она была заперта. Журналист прошел до угла стены и остановился. Ничего не было слышно, кроме кваканья лягушек и крика ночных птиц. Ветер мягко прошелестел листьями высокой кокосовой пальмы.

Что делал могущественный Тонг Лим в этом глухом месте?

Тан Убин колебался, не зная, что предпринять. Он хотел есть и устал, но любопытство пересилило. Эта голубая «тойота» напомнила ему кое о чем. И он был почти уверен, что знает ее владельца. Да, Хонг Ву, его информатор, никогда не обманывал. Журналист подумал вдруг о Сакре. Она будет беспокоиться. Он решил, что Тонг Лим только прибыл и есть еще время ей позвонить. Он вернулся к своей машине, сел в нее и поехал по дороге на Пунгол. Там, в конце ее, была телефонная будка.

Притаившись в темноте, Тан Убин, словно загипнотизированный, смотрел на стену. Как все индийцы, он был склонен скорее к размышлениям, чем к действиям. Прошло уже десять минут, как он вернулся. Сакра была рассержена. Пришлось ей все рассказать...

Эта стена неудержимо влекла его к себе. Если он увидит, что происходит по ту сторону, возможно, ему не придется долго ждать, да и Сакра не ляжет спать до его возвращения. Он отступил и стал карабкаться по стволу кокосовой пальмы, стоящей у стены. Через четверть часа ему с трудом удалось взобраться настолько, чтобы видеть двор. Он разглядел поблизости темную массу какого-то ангара без окон, а чуть дальше – здание с двумя светящимися окнами на первом этаже. Тан сказал себе, что если сумеет перебраться через стену, то сможет незаметно подкрасться к дому и увидеть таинственного собеседника Тонга Лима. Отсюда, с пальмы, это казалось несложным.

Он спустился по шершавому стволу и спрыгнул на землю, опьяненный собственной смелостью. Если бы Сакра видела его! Крик раненого животного прозвучал в теплом и сыром ночном воздухе. Казалось, что находишься в чаще джунглей, хотя всего в миле отсюда раскинулся город с двумя миллионами жителей... Тан Убин подпрыгнул, и ему удалось уцепиться за выступ на стене. Затем он ухватился за распорку для колючей проволоки и, весь в поту, взобрался на гребень. Сердце его колотилось. Он замер в неудобной позе прямо над калиткой, вглядываясь в темноту.

Пути назад уже не было. Он осторожно перебрался через колючую проволоку, чтобы не порвать брюки, напряг мышцы и спрыгнул по другую сторону стены с трехметровой высоты. Удар от приземления был довольно ощутимым, и он упал на четвереньки, к счастью, не потеряв очки. Тотчас же поднявшись, он устремил взгляд на светящиеся окна.

Две тени вынырнули из сумрака так неожиданно, что Тан Убин вскрикнул. До окна оставалось не больше метра. Кто-то схватил его, оторвав от земли. Другой держал за ноги. Вырываясь, журналист догадался, что его несут к выходу, и решил, что его выкинут вон. Один из нападавших что-то проговорил на китайском языке, которого индиец не знал. Услышав шум в доме, он крикнул:

– Пустите меня!

И в тот момент, когда он менее всего ожидал этого, державший его человек внезапно разжал руки и грубо пихнул на невысокую бетонную стенку, о край которой Тан Убин больно ударился животом. Он не успел перевести дыхание. Второй нападавший резко нагнулся, и, схватив его за щиколотки, подтолкнул вверх. Потеряв равновесие, журналист перевалился через стенку, вытянув руки вперед и закричав от страха.

Его правая рука скользнула по чему-то похожему на камень, а другой он оперся о какую-то шершавую поверхность, природу которой не смог определить. Оглушенный, стоя на четвереньках, он попытался успокоиться. Это внезапное грубое нападение потрясло его.

Внезапно чешуйчатая поверхность, на которую он опирался, зашевелилась под ним! И в тот же миг рядом раздался сухой резкий звук, словно столкнулись два куска стали. Он не успел понять, что это такое. Что-то угрожающе и бесшумно задвигалось под ним. Тан Убин выпрямился, застыв от ужаса и чувствуя присутствие чего-то ужасного. В тот момент, когда он уцепился за бетонный парапет, чтобы выбраться изо рва, жестокая боль пронзила его ногу, словно к лодыжке приложили раскаленное железо. Его отчаянный крик разорвал ночную тишину и звучал до тех пор, пока в легких оставался воздух.

Потеряв равновесие, он упал на спину. Его рука натолкнулась на что-то холодное, сразу же ушедшее из-под него.

Другой раскаленный кусок железа ожег его запястье. Острые зубы вонзились в тело и потянули руку в сторону, терзая ее с невероятной силой. И вдруг давление на запястье исчезло. Он почувствовал тошноту, голова его закружилась. Запястье уже не болело, но им овладела внезапная слабость.

Резкий свет ослепил его: зажглась мощная лампа, подвешенная над канавой. Прежде всего он увидел лишь одно: за его левым запястьем ничего не было, кисть исчезла!

Поток крови хлынул из ампутированной руки. Он опустил глаза и пронзительно закричал. Словно в кошмарном сне, вся земля под ним была буквально устлана крокодилами, лежащими друг на друге в несколько слоев. Один из них сомкнул пасть на его ноге и застыл, лишь яростно ударяя хвостом из стороны в сторону.

Все вокруг шевелилось, ползало, щелкало челюстями. Инстинктивно Тан Убин подтянул к себе раздробленную ногу, крича от ужаса.

На краю канавы размером пять на пять метров над парапетом показалось круглое лицо. Это был китаец, глядевший жестоко и насмешливо.

Здесь было десятка три крокодилов, карабкавшихся друг на друга. Разбуженные светом, они зашевелились, поползли.

Нога Тана Убина ушла из-под него: крокодил, державший ее, оторвал стопу.

Индиец упал навзничь на отвратительный живой ковер с последним криком ужаса, орошая все вокруг фонтаном крови. До него смутно донеслись какие-то выкрики по-китайски. Лежа на спине, он попытался подняться, чтобы избежать этих отвратительных прикосновений, но быстро ослаб от потока крови, льющейся из двух его ран. Рядом с ним, лязгая зубами, толкались три крокодила. Все закружилось у него перед глазами. Когтистая лапа пресмыкающегося раздавила ему грудь.

Страшное зловоние вызвало у него приступ тошноты. Он увидел перед собой бесчисленные острые и неровные зубы, желтоватое нёбо без языка, и пасть крокодила сомкнулась у него на лице, отрывая челюсть и часть горла.