VIII

В молчании мы последовали за ним по широким лестницам из черного камня. Нас окружали стены из того же материала, гладкого, но не полированного. Казалось, будто камень не отражает свет, а поглощает его полностью, без остатка. Плиты были подогнаны так плотно, что полоска известкового раствора в швах составляла не больше толщины ногтя. И этот раствор тоже был черным. На стерильно чистых ступенях я не мог углядеть даже намека на пыль.

Впереди шли Тэлрин и Саммел, я же держался позади Ринн и Кристал. На голубом кожаном поясе Кристал висело два ножа в ножнах, один – около спана длиной. На спине она несла маленький, тоже голубой, заплечный мешок.

– Вся эта чернота… гнетет… – пробормотала Ринн, так встряхнув головой, что ее светлые волосы взъерошились. Ее торба, коричневая, как и у меня, была забита под завязку, а несколько свертков блондинка приторочила снаружи.

– Это попахивает… силой, – откликнулась Кристал, дотронувшись до своих длинных черных волос, которые после обеда закрутила в пучок. После чего снова хихикнула.

Я покачал головой. Это дурацкое хихиканье раздражало, хотя во всем остальном Кристал казалась довольно привлекательной. Конечно, она была старше меня лет на десять и, приглядевшись, можно увидеть в уголках глаз намек на морщинки, однако при всей своей худощавости грудь имела высокую, прекрасной формы.

– Ежели хочешь знать, так у меня мурашки бегут по коже, – снова пробормотала Ринн, непроизвольно положив правую руку на рукоять висевшего на поясе длинного ножа.

Лестничный пролет закончился в своеобразном зале без окон, но с несколькими дверями. Все они были открыты.

Повеявший откуда-то ветерок был чистым и свежим, как бывает после того, как дождик прибьет пыль. Однако небо оставалось таким же ясным и почти безоблачным, как в полдень, когда я вступил в ворота Найлана.

– Подойдите поближе…

Мы собрались вокруг Тэлрина. Я старался держаться подальше от Миртена, который, при всей медоточивости его голоса, казался мне человеком, способным стянуть все, что плохо лежит – просто из интереса. А вот Дорте, видимо, ничего подобного не опасалась: она разве что не прижималась к этому малому.

– Прямо перед вами находятся гостевые комнаты, – объявил Тэлрин, – и каждый из вас получит отдельную спальню. Разумеется, никому не возбраняется занять комнату с кем-нибудь на пару, но только с обоюдного согласия. Попытка навязать свое общество – верный путь к немедленному изгнанию.

– Н-да… Вот так порядочки… – пробормотала Дорте. Миртен хмыкнул. Ринн ухмыльнулась, словно сама мысль о том, что кто-то может попытаться навязать что-то ЕЙ, казалась в высшей степени нелепой. С этим, глядя на ее мускулы, вполне можно было согласиться; другое дело, если навязываться станет ОНА.

Оглядевшись, я поймал на себе взгляд Тамры, которая, заметив это, кивнула и снова повернулась к продолжавшему бубнить Тэлрину.

И чего уставилась? Можно подумать, будто прочла мои мысли.

– Умывальные и душевые находится в конце коридора. В маленьком павильоне по ту сторону квадратного сада с фруктовыми деревьями находится столовая. Можете питаться там, но если что-то не устроит, в городе имеются харчевни. Выбор, опять-таки, за вами, но… – тут он усмехнулся, – Братство кормит хорошо и берет недорого.

– Всего-то и требует, что твою жизнь, – тихонько сказала Дорте.

Однако Тэлрин услышал.

– Хотите верьте, хотите нет, – промолвил он, нахмурившись и покачав головой, – но мы склонны не губить людские жизни, а сберегать их, насколько это возможно. Значит так… – он прочистил горло. – Вводный урок начнется завтра сразу после завтрака. Учебный корпус – здание с красным квадратом на двери; если смотреть от столовой, то ближе к гавани. А сейчас ознакомьтесь с вашими спальнями.

В моей комнате – как, надо полагать, и во всех прочих, имелась узкая одноместная койка из полированного красного дуба. Поверх матраца была расстелена одна-единственная простыня, в ногах сложено темно-синее одеяло. Подушками и не пахло. Впрочем, я обходился без них и будучи подмастерьем. На столе стояла маленькая масляная лампа, а вместо обычного встроенного шкафа у стены красовался вместительный дубовый шифоньер, половину которого занимали полки, а другая предназначалась, чтобы вешать одежду. На покрытом голубой плиткой полу лежала овальная многоцветная циновка. Единственное окошко находилось над кроватью.

Достав из торбы плащ и сменную одежду, я повесил их в шкаф, после чего вынул кошель с моим жалованием за время ученичества. Странно, но рядом с ним обнаружился еще один, взявшийся невесть откуда. Внутри были деньги – десять потертых золотых.

На несколько мгновений что-то затуманило мой взгляд – слишком уж памятна была одна из этих монеток. Матушка показывала мне этот золотой кругляшок, полученный в уплату за изделия, приобретенные лично для императора Хамора. Вот значит как… провожать меня она не вышла, чтобы не показывать своих слез, но отдала мне все, что могла.

Я продолжил рыться в торбе, ища сам не знаю чего.

Летняя рубашка с короткими рукавами, как была сложенная, отправилась на полку, кожаный футляр с бритвенными принадлежностями – на другую. Нашлось место и для стопки сменного белья, под которую отец – кто же еще засунул маленькую книжицу.

«Начала Гармонии»… Нашел, что подсунуть. Впрочем, подумалось мне, от нечего делать можно будет и почитать. Правда, оставлять книгу на виду я не стал, а почему-то спрятал под рубашку. Кошель отправился обратно в торбу, а торба на верхнюю полку. В том, что деньги здесь не пропадут, у меня сомнений не было. В карман, на первое время, я отсыпал один серебреник и десять медяков.

Замков в дверях спален не имелось, только задвижки, на которые можно закрыться изнутри. Но кто осмелится воровать здесь, в самом логовище Братства? Небось, и Миртен повременит… до поры.

Час был еще не поздний, сидеть в четырех стенах да размышлять об отцовской книге или матушкином кошельке у меня не было ни малейшего желания, а потому, несмотря на сбитые ноги, я решил прогуляться по городу. Надо же мне здесь осмотреться.

Посох остался в шифоньере, вместе с плащом.

Закрыв за собой дверь, я вышел в пустой коридор. Из соседней спальни доносились тихие голоса Ринн и Кристал.

Найти путь к гавани оказалось совсем несложно, благо на каждой дорожке, через каждые сто родов красовались указатели со стрелками:

«Гавань – 3 кай»

«Северный пакгауз – 2 кай»

«Управа – 1 кай».

Стрелки вывели меня к черной каменной ограде, пересекавшей полуостров с юга на север. Совсем невысокая, со множеством проемов, сквозь которые проходили мощеные дорожки, она, видимо, являлась сугубо декоративной. По одну ее сторону на добрых три кай раскинулось нечто вроде парка с видневшимися среди пышных деревьев приземистыми строениями.

С возвышенности, куда привела меня широкая каменная лестница, открывался прекрасный вид на центральную часть Найлана, а за крышами домов я углядел голубизну моря и верхушки нескольких мачт.

По другую сторону ограды местность шла под уклон. За поросшим травою склоном начинались строения. Все – из черного камня, крытые черным шифером или черепицей, они стояли по отдельности, чуть в стороне от выложенных черными плитами и огражденных глянцево-черными поребриками мостовых. В отличие от таких городов, как Маттра или Уондернот, возле домов не имелось коновязей, да и сами улицы, хотя и широкие, казались предназначенными не для повозок, а для пешеходов.

А прохожие сновали туда-сюда: кто с ношей, кто с пустыми руками, кто в черном, кто в платье самых разнообразных цветов. На вершину холма никто из них не смотрел.

Я двинулся вниз по склону, а когда через некоторое время оглянулся, то был немало удивлен: показавшаяся мне совсем низенькой ограда снизу выглядела весьма внушительно. Высоты в ней на глаз было футов пятнадцать. Даже если предположить, что с подножия холма облицованная камнем часть склона могла видеться основанием стены, это все равно было многовато. Возможно, тут имел место оптический обман. Во всяком случае, лучшего объяснения мне в голову не пришло.

Ближе к гавани Найлан приобретал некоторые черты обычного города. Люди на улицах болтали друг с другом, где-то неподалеку слышался характерный гул рыночной площади. Несмотря на сплошной черный камень, который не мог не нагреваться на солнце, о жаре или духоте говорить не приходилось – западный бриз приносил приятную свежесть.

Под долгим взглядом рыжеволосого бородатого малого – не иначе как моряка – я вступил на рыночную площадь. С северной ее стороны тянулись торговые ряды – прекрасно сработанные, аккуратные павильоны. Южную часть площади занимали временные палатки, лотки и раскладные столы далеко не того качества и порой далеко не в лучшем состоянии.

Я догадался, что южная сторона отведена для чужеземных купцов и товаров с иноземных кораблей.

– Эй, парнишка, взгляни-ка на янтарь из Бристы!

– Огненные афритские алмазы! Только у нас!

Впрочем, торг нельзя было назвать слишком уж оживленным: покупателей и продавцов на площади собралось примерно поровну, к тому же между прилавками расхаживали в основном молодые люди, ненамного старше меня. Возможно, из числа отбывавших гармонизацию на службе у Братства. Первой в ряду лавок на северной стороне оказалась гончарная. Изделия там продавались добротные, хотя слишком аляповатой расцветки. С матушкиной работой – никакого сравнения. Скользнув по мне взглядом, гончар ухмыльнулся, видимо, смекнув, что я, всяко ничего не куплю.

Быстрым шагом я прошел мимо зеркал в резных и золоченых рамах, мимо выставленных ювелиром украшений, мимо кузнечных инструментов, кожевенного товара (от кошельков до ножен под ножи любого размера) и добротных, но, на мой взгляд, неказистых сапог. Задержался лишь возле изделий из дерева. На продажу предлагались разделочные доски, подставки для книг и резные шкатулки. Мебели не было, не считая крошечного декоративного столика да навесного книжного шкафчика на две полки.

– Разбираешься в дереве? – спросил, заметив мой интерес, сидевший в лавке парнишка в желтовато-коричневой рубашке, подходившей по тону к его волосам и карим глазам.

– Так, самую малость. А это твои изделия?

– Мои здесь только хлебные доски. Остальное, кроме столика и полок, смастерил старший брат.

– А мебель – отец?

– Мать. Но для рынка она почти не работает – у нее постоянные заказчики из Хамора.

И доски и шкатулки выглядели недурно, однако к концу ученичества у дядюшки я мастерил вещицы получше. Правда, такого столика мне бы точно не сделать.

– Что, думаешь, ты сработал бы лучше? – спросил паренек.

– Какая теперь разница? – рассеянно отозвался я. Чем бы мне ни предстояло заняться, это уж точно будет не столярное ремесло.

Не сказав больше ни слова, я перешел на чужеземную половину рынка, оказавшись возле торговца, визгливо расхваливавшего янтарь. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять: янтарь у него самый заурядный, а серебряная оправа большинства изделий и вовсе никудышная. Видимо, прочитав что-то в моих глазах, купец отвел взгляд и умолк.

На соседнем столике лежала куча необработанных огненных алмазов. Три-четыре камня среди этой россыпи были заметно лучше других. Не крупнее, а лучше по структуре. Мне показалось, будто в них больше гармонии. Но купить такой камень я не мог, а торговаться из-за худшего не видел смысла. Тем паче, что деньги в ближайшем будущем могли оказаться для меня куда нужнее, чем любые алмазы.

Несколько прилавков оставались незанятыми. Ветер трепал покрывавшую их парусину, прижатую по углам камнями. А дальше по направлению к гавани низкорослый человечек торговал резными фигурками из слоновой кости. Пожалуй, из всех чужеземных изделий лишь они могли сравниться с работой ремесленников Отшельничьего. Статуэтки я рассматривал долго, и одна – изображение странника с черным посохом – пришлась мне по душе, однако в конце концов я ушел и отсюда, даже не попытавшись поторговаться. Коротышка-торговец своего товара не расхваливал и меня не упрашивал.

Неподалеку от площади находились причалы – четыре длинных сооружения из серого камня, поднимавшихся над темно-синей водой гавани приблизительно на пять локтей. К ним вела мощеная дорога более десяти локтей в ширину.

У первого причала, ближнего к устью гавани и самого дальнего от рыночной площади, стоял огромный двухтрубный пароход со стальным корпусом. Над передней трубой вилась струйка дыма. Флага я не узнал, но по голубовато-зеленому фону и золотой короне можно было догадаться, что судно откуда-то из Нолдры.

С полдюжины колесных прицепов, наполненных деревянными упаковочными клетями и ящиками разной величины, дожидались, когда кран перенесет их в открытый трюм. Что за груз находился в клетях, было не разглядеть. Я спустился вниз и ступил на причал, благо каменная, вроде бы предназначавшаяся для караульного будка в начале пристани оказалась пустой и никто мне не препятствовал. Зато мощение там оказалось таким гладким, что я едва не поскользнулся.

Впереди с пыхтением выпускал дым паровой тягач, доставивший под разгрузку портовые прицепы. Длиной локтей в десять, сработанные из красного дуба и скрепленные стальными скобами, они походили на фермерские подводы.

– Встань лучше сюда, товарищ! – незамеченная мною женщина, отдыхавшая под черным навесом, подозвала меня жестами поближе к кораблю.

Кран подхватил в свою грузовую сеть две тяжеленные клети лебедка плавно вытянула их наверх, освободив прицеп, который тут же уступил место следующему.

Приветливо улыбаясь, женщина подошла ко мне. Темноволосая, роста почти моего, она была довольно широкоплечей. И милой, несмотря на некоторую грубоватость.

– Недавно в Найлане? Ну как, впечатляет?

Я кивнул.

– Мы тут сгружаем оборудование. Этот корабль – «Императрица» – уходит в Бристу. Я Карон.

– Это твоя гармонизация? – вырвалось у меня.

– Не совсем, – рассмеялась она. – Я начинала как эконом на судах Братства и хотя свое отплавала, мне по-прежнему нравится все связанное с морской торговлей, погрузкой, отправкой и всем таким… Извини.

Кран снова поднес сеть, и Карон, кантуя, пристроила в нее две здоровенных клети. Даже не вспотев!

– Так вот и получилось, что сойдя на берег, я осталась работать в порту. А еще у меня есть маленькая ферма в низких холмах к северу от Главного тракта. Там я провожу свободное время.

– Но… разве тебе не требуется помощь? Как можно в одиночку загружать все эти суда?

– Почему же в одиночку? Нас четверо, этого вполне хватает. Мы не обрабатываем слишком тяжелые грузы. Для нас это неэкономично. Вот за морем, в тех портах, где используют принудительный или рабский труд…

Вернулась сеть. Карон занялась погрузкой, а я нахмурился. Уж больно она сообразительна для портовой-то грузчицы. И охотно вступила в разговор с совершенно незнакомым мальцом. Не иначе как очередная представительница Братства, у которой на все есть ответ. Всегда скорый и всегда неполный.

Хотя пристань и продувало ветерком, стоя на самом солнцепеке я почувствовал, что начинаю потеть. А утерев лоб рукавом и взглянув на тягач, вспомнил, что говорил о паровых машинах магистр Кервин. С его слов получалось, будто такого рода механизмы, особенно если они не слишком удачно спроектированы или не лучшим образом используются, существенно повышают уровень хаоса, поскольку генерируют сильный жар. Это не имеет значения лишь для пароходов, в силу способности океана поглощать избыточное тепло и относительной изоляции судов от иных источников хаоса.

Сеть унесла очередную порцию груза, и словоохотливая докерша снова подошла ко мне.

– Ну, и как тебе Найлан?

– Пока не знаю, что и сказать. Я прибыл только сегодня утром. Но учившие меня магистры не слишком одобрительно отзывались о таких, – я указал на тягач, – штуковинах.

Карон улыбнулась. Улыбка молодила ее, позволяя выглядеть чуть ли не ровесницей Тамры.

– Ну, это как взглянуть. Если ты произведешь расчет на основании Теории Гармонических Альтернатив, то получится, что генерируемый машиной хаос полностью компенсируется приращением порядка в результате произведенной работы. Плюс то, что такие устройства пугают чужеземцев…

Стрела крана снова переместилась к прицепам, и Карон оставила меня наедине с моими мыслями.

Пугают чужеземцев? Невзирая на всю свою кажущуюся словоохотливость, эта особа так ничего мне толком и не объяснила. А ведь она, например, помещала в сеть громоздкие клети с такой легкостью, что два бородатых матроса наблюдали за ней с палубы парохода, разинув рты.

– … Короче говоря, чужеземцы наглядно убеждаются…

– Да в чем же?

– В том, что с Отшельничьим и с Братством лучше не ссориться. А в чем же еще?

Я непонимающе покачал головой.

– Прости-ка, паренек, – сказала она, не дав мне вымолвить и слова. – С удовольствием бы поговорила с тобой и дальше, но оставшийся товар сложнее в погрузке и требует большего внимания. Удачи тебе.

Она вернулась к своим прицепам, а я зашагал назад, к ограде гавани, откуда выдавались в море причалы. Стена возвышалась над причалами локтя на три и представляла собой не оборонительное сооружение, а некий символический рубеж, как бы указывающий чужеземным морякам, что за этой границей начинается Отшельничий.

В конце второго причала была пришвартована длинная шхуна с флагом Хамора над кормой. У трапа в пол-оборота друг к другу стояли двое вооруженных часовых. Глядя на их фигуры, можно было понять, что их задача – не оградить корабль от проникновения чужаков с острова, а воспрепятствовать несанкционированному сходу на берег членов команды.

Двинувшись к третьему причалу, я замедлил шаг, заметив, что в сторожевой будке у его начала кто-то сидит. У самой же пристани качались на волнах суда, подобных которым мне видеть не доводилось: целиком из черной стали и без каких-либо мачт, лишь с низкими надстройками, отстоявшими примерно на треть длины корпуса от носа. Заостренные носы делали эти корабли похожими на акул. На гюйсштоке каждого из них трепетал один-единственный флаг. Черный, без каких-либо изображений.

Странные корабли. И странно, что я не заметил их раньше. А еще странно, что воздух вокруг них колебался, словно они испускали тепловые волны.

– Эй, паренек, – окликнул меня часовой из будки. – Этот пирс закрыт.

Караульный был лишь ненамного старше меня, однако уже красовался в черном мундире. И – это я скорее уловил, чем увидел – имел при себе меч и дубинку.

Пожав плечами, я повернул в сторону, продолжая оглядываться на диковинные суда. А караульный таращился на меня с весьма озадаченным видом.

Чего это он вылупился? Никак удивился тому, что я вообще увидел эти корабли? Может быть, тепловые волны представляют собой своего рода экран?

Я обвел взглядом просторный газон по ту сторону дороги. Там стояли скамьи, на некоторых сидели люди. Возле четвертого пирса разносчик продавал матросам пришвартованного грузового судна какие-то закуски.

В сторону третьего причала никто даже не глядел. Вновь покачав головой, я пустился в обратный путь к рынку и к своей спальне. Я принес с собой еще большее количество вопросов и куда меньшее количество ответов, чем было у меня до этой прогулки.

Ноги мои просто горели.