"Три короны" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

СТРОПТИВАЯ НЕВЕСТА

Король с усмешкой посмотрел на лорда Денби, сидевшего по другую сторону стола. Не повезло бедняге, подумалось ему. Угодил в переделку, теперь раскаивается.

– В сложившихся обстоятельствах, Ваше Величество, – сказал Денби, – брак с голландским принцем для нас весьма желателен.

Карл кивнул.

– Народ не в восторге от войны с Голландией, а брак, как известно, – лучшая гарантия мира.

На какое-то время их глаза встретились. Слишком много они знали государственных секретов, о которых предпочитали не говорить вслух. В частности, именно Денби помогал вести секретные переговоры с Францией, которые кое-кому могли бы показаться позорными и уж во всяком случае повергли бы в изумление подданных короля, если бы вдруг стали им известны. Тем не менее вид у короля был самый беззаботный; он не сомневался в своей способности выпутаться из этой сложной ситуации, создавшейся из-за упорного нежелания парламента снабжать его нужным количеством денег.

Денби – напротив, старался казаться спокойным, но не мог скрыть тревоги. В случае неудачи его крах был бы неминуем. Уже сейчас на улицах Лондона распевали куплеты, высмеивавшие незадачливого лорда-казначея. В Англии его ненавидели. Будь он хоть в сто раз менее грешен, чем его хозяин, главные обвинения все равно предъявили бы ему, а не Карлу. Тот мог всего лишь улыбнуться своей знаменитой улыбкой – добродушной, но в то же время циничной, – и подданные простили бы ему предательство, как прощали распутства. Не то что лорду Денби, тут дело приняло бы иной оборот. Своей малоромантичной внешностью он едва ли очаровал бы их – худой, бледный, не отличающийся хорошим здоровьем. А ведь народ сейчас был взвинчен, война никому не нравилась. Небось иначе король не вступил бы в переговоры о браке с протестантским принцем.

– Хорошо, – сказал Карл, – высылайте гонцов к принцу Оранскому. Пусть все знают, что мы желаем положить конец бессмысленной войне с Голландией.

– Ваше Величество, – нерешительным тоном произнес Денби, – герцог Йоркский не даст согласия на этот брак.

– Так растолкуйте ему важность этого дела. Мне ли вас учить, Денби?

– Ваше Величество, герцог Йоркский иногда не желает вникать в важность государственных дел. Боюсь, он вспомнит, что однажды вы пообещали ему не разлучать его с дочерьми, не заручившись предварительным согласием их отца.

Карл задумался.

– Верно, такое обещание я давал. Но, черт побери, он обязан согласиться!

Денби потупился. Согласится, подумал он, или нет – брак все равно должен быть заключен. В противном случае он, Денби, обречен на такие же несчастья, какие несколько лет назад постигли графа Кларендонского. Да, непростое это занятие, служить королю Карлу Второму, человеку неглупому, но постоянно нуждающемуся в деньгах и не особенно щепетильному в средствах их добывания.

Этот брак был необходим им обоим.

Карл внимательно смотрел на своего приближенного. Он знал, о чем тот думает.

– Денби, вы не хуже меня понимаете, какие проблемы стоят перед нами, – наконец вздохнул он. – У нас просто нет иного выхода. Итак, завтра я еду в Ньюмаркет…

Яков с боем ворвался в покои брата.

– Судя по твоему виду, ты проглотил язык, – спокойно произнес Карл, – а это значит, что мне вновь придется оказать тебе услугу и говорить вместо тебя. Вне всяких сомнений, ты виделся с Денби.

– Этот брак…

– Весьма желателен для Англии.

– С этим голландцем!..

– О да, чересчур пылкий любовник, в этом мы имели возможность убедиться. Но, брат мой, не держи на него зла, все-таки он наш племянник.

– Я ее отец и никогда не дам согласия на этот брак. Карл вздохнул и с грустью посмотрел на брата.

– Денби без моего ведома посмел…

– Бедняга Денби, это его просчет. Признаю, у него есть недостатки… и даже очень много. Тем прискорбней, что мне приходится исправлять не только его ошибки.

– Вы обещали, что мою дочь не отдадут замуж без моего согласия.

– И, как всегда, опечален необходимостью нарушить свое слово.

– Ваше Величество, мне кажется, что последние пятнадцать лет вы только и делаете, что пребываете в печали.

– Боюсь, ты прав, Яков. Боюсь, ты прав… Мой дорогой брат, постарайся внять голосу разума. Этот брак необходим нам всем и тебе в первую очередь.

– Мне? Да я терпеть не могу этого выскочку!

– Яков, он наш плотью и кровью, и мы оба любили его мать. Ну, зануден немного – так кто же нынче без грехов? Разве тебе не говорили, что семьи должны жить вместе?

Яков нетерпеливо замахал руками.

– Ты тоже отнюдь не пользуешься уважением в народе, – продолжал Карл. – И, между прочим, из-за такого же упрямства. Уже давно мог бы понять настроение простых людей и отказаться от открытого пренебрежения к протестантским обычаям.

– А сами-то вы?

– Я сказал – открытого пренебрежения. Постарайся слушать, что тебе говорят. Так вот, если Мария выйдет за нашего кальвиниста, люди скажут: «Ага! Видать, наш герцог не совсем перешел на сторону Папы, раз позволил заключить этот брак». Ну? Теперь ты понял, почему он так необходим тебе?

– Ваше Величество, вы всегда выступали за веротерпимость.

– И проявлял ее больше, чем ожидали мои подданные. Тебе это известно, как никому другому.

– Вы имеете в виду ваши секретные переговоры с Луи? Кстати, уж не они ли побуждают вас нарушить данное мне обещание?

Карл усмехнулся.

– Как я уже говорил, у меня нет никакого желания вновь пускаться в странствия по белому свету. Становиться палачом и вытягивать жилы из всякого, кто скажет слово против моей воли, я тоже не хочу. И в то же время я не могу чувствовать себя полноценным монархом, когда какие-то людишки залезают ко мне в карман и требуют отчета за каждый потраченный пенни. Тяжела королевская ноша, Яков, – особенно, в наше время. Я многое прощаю своим подданным, никому не лезу в душу, но почему-то никто не хочет понять, что мои религиозные убеждения это мое личное дело, касающееся только меня. Тем более – деньги, в приличном обществе о них вообще не говорят. Если я заключаю договор с королем какой-то страны, который дает мне то, в чем отказывает мой собственный парламент, – это тоже мое личное дело, Яков.

– И по этой причине моя дочь должна выйти замуж за голландца?

– Не только по этой, Яков. Причин много: моя глупость, твоя глупость, глупость всех, кто хочет вести войну вместо того, чтобы жить в мире… Смирись, брат мой, прошу тебя. Смирись – и мы посмотрим, что можно выудить из нашего голландского заморыша.

Когда Вильгельм прибыл в Ньюмаркет, король встретил его радушно.

– Давненько не виделись, племянник, давненько. Ну, теперь-то как твои любовные похождения? Надеюсь, все в порядке?

– Прежде всего я бы хотел посмотреть на принцессу Марию, – осторожно ответил Вильгельм.

Карл рассмеялся.

– Уж не думаешь ли ты, что тебя попросят сделать предложение, не показав то, ради чего ты приехал? Не беспокойся, еще увидишь ее. Впрочем, заранее могу сказать, что более очаровательной девушки не сыщешь во всей Англии – а может быть, и в Голландии!

Вильгельм даже не улыбнулся. Он подозревал, что в эпизоде со служанкой королевы какую-то роль сыграл и Карл, – и боялся, что его вновь захотят провести за нос.

– Я был бы рад встретиться с ней.

– Вот только обсудим кое-какие менее приятные вопросы – и пожалуйста, дорогой племянник. У нас в Англии самые сладкие блюда обычно подают на десерт, так не будем же нарушать традицию. Сейчас для нас важнее всего выработать условия мира. Поэтому давай-ка прямо здесь, в Ньюмаркете, проведем переговоры – глядишь, появится повод отпраздновать сразу два великих события.

Вильгельм насупился. Затем проговорил, почти не разжимая губ:

– Ваше Величество, условия мира я смогу обсуждать только после встречи с принцессой Марией.

– Ах, племянник, ты же знаешь – делу время, потехе час. Не артачься, давай займемся делом.

– Сожалею, но ничего не могу добавить к своим прежним словам, Ваше Величество.

Карл со вздохом повернулся к свите.

– Ну, что я говорил? Влюбчивый юноша, таких у нас нет.

Леди Франциска Вилльерс внимательно посмотрела на Марию. Она любила эту девочку, хотя и не без облегчения думала о скором избавлении от забот, связанных с ее воспитанием. Особых беспокойств Мария ей не доставляла – разве что ее взаимоотношения с Франциской Эпсли вызывали некоторую тревогу.

– Миледи, – сказала леди Франциска, – в Лондон приехал ваш кузен принц Оранский, и Его Величество король желает представить ему вас и вашу сестру.

– Мне уже говорили о его приезде, – небрежно заметила Мария.

Она размышляла о той печати, которую недавно видела у Сары Дженнингс. Было бы забавно использовать ее в переписке с Франциской.

– Официальная встреча назначена на завтра. Король и ваш отец хотят, чтобы вы ближе познакомились с ним.

– Как я слышала, сам он не всегда испытывает подобное желание.

– Кто вам это сказал?

Мария пожала плечами; ей вовсе не хотелось выдавать человека, сообщившего ей эти сведения. К тому же она не предполагала, что они могут вызвать чей-либо повышенный интерес.

Бедное дитя, подумала леди Франциска, она ничего не знает. Боюсь, ей предстоит серьезное потрясение.

Леди Франциска попыталась представить, какое впечатление ее воспитанница произведет на своего будущего супруга. Скорее всего – благоприятное, решила она. Мария и в самом деле была очень хороша собой: стройная, с безукоризненно правильными чертами лица и особенно красивыми большими миндалевидными глазами. И все же она не выглядела достаточно взрослой для замужества – как-никак, ей было только пятнадцать лет.

Встревоженная пытливым взглядом воспитательницы, Мария подошла к ней.

– Вы побледнели, – сочувственным тоном произнесла она. – Неужели опять мигрень?

Леди Франциска приложила ладонь ко лбу и сказала, что в последние дни ей и вправду нездоровится.

– По-моему, вам нужно прилечь. Леди Франциска покачала головой.

– Нет, у меня много дел. Пожалуйста, скажите леди Анне о завтрашней встрече.

– Хорошо, – улыбнулась Мария. – Иду к ней.

Встретившись с Вильгельмом, она подумала, что молва была права: он и в самом деле даже не улыбался.

– Добро пожаловать в Англию, кузен, – сказала она, поскольку король и ее отец так и не выразили желания первыми заговорить с ним.

Он поклонился, и она спросила, как ему понравилась Англия.

– Понравилась, – последовал ответ.

Ну и зануда! В следующем письме Франциске она непременно припомнит этот разговор. А еще лучше – прибережет для встречи с ней. Она улыбнулась, представив лицо Франциски, наблюдающей за ее пантомимой.

– Твой гаагский двор не такой, как наш?

– Полагаю, дворы не должны походить друг на друга.

Она начала репетировать вступительное слово: «Ах, Франциска, не было никакой возможности разговорить его. Я мучительно искала какую-нибудь общую тему, а он даже не пытался помочь мне. Наверное, мои страдания доставляли ему удовольствие».

– А в Гааге ты… много танцевал?

– Не очень.

– А вот я люблю танцевать. И еще играть на сцене. Но Джемми… то есть герцог Монмут… в общем, тут он превзошел всех остальных придворных – и в танцах… и в представлениях…

– Это все, в чем он превзошел остальных придворных? Она вдруг покраснела – вспомнила, как застала Джемми с Генриеттой Вентворт – и, не ответив на вопрос, быстро проговорила:

– Пожалуйста, расскажи мне о Голландии.

Эта просьба вынудила Вильгельма немного разговориться. Судя по его краткому рассказу, Голландия была очень скучным местом; Мария все время смотрела на Анну, сидевшую рядом с отцом, и всем сердцем желала избавиться от невыносимо скучного кузена.

Когда ей разрешили уйти, она вздохнула с облегчением.

Вильгельм тоже был доволен. В целом она понравилась ему – прежде всего возрастом, хотя и внешностью не разочаровала; правда, оказалась воспитанной в несколько фривольном духе, но он надеялся исправить этот недостаток.

Яков и Карл хорошо понимали, какое впечатление Мария произвела на своего кузена. Вильгельм загорелся желанием жениться на ней, и Карл тотчас предъявил ему ультиматум: сначала подписание мирного соглашения, и только потом – разговор о браке.

Вильгельм продолжал стоять на своем. Он не хотел, чтобы его влечение к кузине было использовано во вред Голландии, и его требование осталось прежним. Брачный контракт должен быть заключен перед обсуждением условий мира.

Яков взбеленился; Денби ужаснулся; Карл – только пожал плечами. Принц Оранский представлялся ему не самым благородным из мужчин, озадаченных целью жениться на девушке с таким многообещающим приданым, какое было у Марии; однако брак требовался как воздух. А Карл не относился к числу людей, продолжающих цепляться за свое достоинство, когда возникает настоятельная необходимость поступиться им.

– Сделаем приятное нашему пылкому юноше, – сказал он. – Пусть будет, как желает Вильгельм: сначала свадьба, потом дела.

Затем он повернулся к брату, и в его глазах промелькнула грусть.

– Увы, настало время сообщить эту новость Марии. Твоя очередь действовать, Яков.

Мария уставилась на отца. Ей показалось, что она ослышалась.

Брак? Но она не желала вступать в брак! Ей хотелось, чтобы все было, как сейчас. О браке она никогда не задумывалась всерьез, поскольку с давнего времени эта тема вызывала у нее отвращение. И она еще не видела людей, которых супружество сделало бы счастливыми. Кто, спрашивается, придумал это наказание?

Тем более – брак с ее кузеном Вильгельмом, не умеющим ни говорить по-человечески, ни улыбаться. Уж его-то она и подавно не желала видеть своим супругом.

– Пойми, дорогая, – сказал Яков, – ты уже не ребенок, тебе пора выходить замуж.

– Не хочу.

– Так все говорят – но находят удовольствие в браке.

– Я не найду. Никогда не найду.

– Найдешь, Мария.

Она отвернулась от отца, чтобы не показывать ему слез, выступивших на ее глазах.

– Пожалуйста, Мария, будь благоразумна. Я знаю, это трудно. У тебя было счастливое время – может быть, слишком недолгое, но… но сейчас ты должна осознать свой долг. Видишь ли, дорогая моя, ты занимаешь очень, очень важное положение…

Она не слушала. Мария Оранская! Спать в одной постели с ее кузеном Вильгельмом Оранским! Это было отвратительно. Она не могла даже думать об этом.

И еще одна мысль внезапно поразила ее. Он живет не в Англии, его королевство находится далеко за морем. Следовательно, ей придется не только вытерпеть брак с ним, но и уехать из Англии. Покинуть Франциску – Франциску, ее настоящего супруга! Она расстанется с сестренкой Анной, с которой еще ни разу не разлучалась. Как же жить без Анны, без ее забавных выходок, без их общих занятий и затей? Нет она не вынесет всего этого. Не вынесет!

Она бросилась к отцу и разрыдалась.

– Папа, я не смогу уехать отсюда. Не смогу, не смогу! Яков прижал ее к себе.

– Ах, дорогая, у нас нет другого выхода.

Принцесса Мария горько плакала.

Пришла королева. Она попыталась приласкать ее – Мария отвернулась.

– Дорогая, через это прошли все женщины, – сказала Екатерина. – Взять хотя бы меня – я приехала в Англию и вышла замуж за короля.

– Король – не Вильгельм Оранский.

С этим Екатерина не могла не согласиться. Карл был самым обаятельным мужчиной на свете, и она любила его. Правда, ей причиняли страдания его постоянные измены, но в качестве утешительного аргумента они не подходили, поскольку лишь подчеркивали его обаяние.

– Ты привыкнешь к нему, – напоследок заверила ее Екатерина. – Это просто первое потрясение, так всегда бывает.

Мачеха, снова готовившаяся стать матерью, тоже пробовала утешить ее.

– В Лондон я приехала такой же молодой, как ты. Я ненавидела своего супруга – а теперь люблю его.

– Но ведь меня выдают за Оранского, – не сдавалась Мария. – А он не похож на моего отца.

– Ты полюбишь его. Полюбишь – хотя бы за то, что он будет твоим супругом.

Никто не мог понять ее. Дело было не только в том, что он казался ей самым непривлекательным из мужчин, – она не принимала брак, как таковой.

Узнав о случившемся, сестренка Анна вдруг утратила свою обычную безмятежность.

Она вбежала к Марии, напряженно и тревожно посмотрела на нее.

– Мария, мне сказали, что ты уезжаешь. Сестры бросились друг к другу в объятия.

– Ты не уедешь, нет! Разве мы сможем расстаться?

– Ах, Анна, меня посылают в Голландию… с Вильгельмом.

– Неужели все так сразу переменится?

– Мне сегодня королева сказала – все течет, все изменяется.

– Но ведь ты моя сестра… мы должны быть вместе… Больше они не могли говорить – только плакали, обнимались и снова плакали.

Мария в тот же день написала Франциске – просила ее приехать, хоть немного побыть с ней, выслушать и помочь. Она хотела поговорить о великом горе, обрушившемся на нее.

Марию вызвали к дяде. Леди Франциска Вилльерс встревожилась: настроение ее воспитанницы не соответствовало столь высокой миссии; глаза опухли от слез и покраснели, на коже выступили красноватые пятна.

Когда ее одевали, она все еще плакала. Елизавета Вилльерс сидела в стороне и молча наблюдала. Вот дитя неразумное, думала Елизавета. Другая бы на ее месте благодарила судьбу, а эта даже не представляет, какие блестящие перспективы сулит ей брак с принцем Оранским.

– Ах, моя дорогая леди Мария, – сокрушалась леди Франциска, – у вас такой вид, точно вы на похороны собрались.

У Марии задрожали губы.

– На свои похороны, – прошептала она. – На свои!

– Его Величество будет недоволен, – продолжала ее воспитательница.

– Не думаю. Уж он-то меня поймет.

– Ладно, пошли, – тяжело вздохнула леди Франциска. – Его Величество уже ждет.

Мария безропотно позволила провести себя по длинным коридорам Уайтхолла, в королевские апартаменты. Сопровождавшие остались ждать за дверями.

Карл встретил ее теплой улыбкой.

– Ну, вот и все, дорогая моя племянница. Скоро нам предстоит вступить в иные родственные отношения.

Мария хотела что-то сказать, но вместо этого снова разрыдалась.

Карл осторожно похлопал ее по плечу: как раз в этот момент открылась дверь и в комнату впустили Вильгельма.

– А вот и мой племянник! Ну, добро пожаловать, Вильгельм, – сказал король. – Как гласит Писание, не пристало мужу жить в одиночестве, – с этим даже короли не могут не согласиться. А потому я приготовил тебе спутницу и подругу.

Принцессу Марию взяли под руки и подвели к кузену.

Вильгельм с изумлением уставился на нее. Она ничуть не походила на ту свежую, живую девочку, которую он видел в прошлый раз. Сейчас ее трудно было узнать. Глаза оплыли, лицо осунулось, руки висели как плети. Он не понимал, каким образом в ней могла произойти такая перемена.

– Не сомневаюсь, вы прекрасно подойдете друг другу, – сказал король. – Только не забудь, племянник, – любовь и войну соединить гораздо труднее, чем мужчину и женщину.

Он повернулся к брату.

– А теперь герцог Йоркский даст официальное согласие на этот брак.

Потупившись, Яков сказал, что считает для себя честью передать свою старшую дочь в руки принца Оранского. Вильгельм перевел взгляд на кузину.

– Тебе что-то не нравится? – спросил он.

– Да.

– Ты плакала из-за того, что выходишь за меня замуж? Она молча кивнула.

– В прошлый раз ты была не такой, как сейчас.

– Я не знала, что меня заставят… вступить в брак с тобой. Он отпрянул, как ужаленный. Затем с недоумением уставился на нее – не мог поверить, что не ослышался.

На какое-то время в комнате установилась полная тишина. Наконец к принцессе подошла леди Франциска.

– Вы хорошо помните, с кем разговариваете, миледи?

– Я не хочу выходить замуж.

Принц холодно взглянул на леди Франциску, и та торопливо проговорила:

– Ваше Высочество, принцессе всего только пятнадцать лет. Она ничего не знала о предстоящем супружестве, поэтому немного расстроилась – но это ничего, она быстро оправится и поймет, как ей повезло.

– Как повезло! – с горечью воскликнула Мария. Леди Франциска с мольбой посмотрела на принца.

– Ваше Высочество, вы позволите отвести принцессу в ее покои?

Принц кивнул. Леди Франциска схватила Марию за руку и потащила к выходу.

Вильгельм пристально посмотрел им вслед; его душила ярость. Как она посмела? Унизить своего будущего супруга в присутствии короля и будущего тестя! Черт побери, кого ему подсунули? Не отказаться ли от нее, пока не поздно?

Он уже хотел подойти к королю и сказать, что решил вернуться в Голландию холостяком, но затем вспомнил о пророчестве госпожи Тейнер, об обещанных ему трех коронах. Первая из них – Британская. Не стоит ли ради нее принести одну маленькую жертву?

Кроме того, она еще ребенок – со временем он научит ее уважать супруга. И даже не со временем, а очень скоро, раз она окажется в его руках. Следовательно, если брак состоится, то его нельзя откладывать. Он не вправе рисковать будущим из-за этого испорченного ребенка.

Повернувшись, Вильгельм быстрым шагом вышел из комнаты – и в коридоре чуть не столкнулся с девушкой, стоявшей возле двери. Он посторонился, мимоходом взглянул на нее. Она вздрогнула и быстро опустила глаза, но он успел заметить, что один из них был немного больше другого. После случившегося этот незначительный дефект показался ему привлекательным.

– Прошу прощения, Ваше Высочество, – сказала она. Как ни удивительно, ее взволнованный, слегка дрожащий голос подействовал на него успокаивающе. Он приостановился.

– Считайте, что вы его получили, – сказал он.

Она подняла на него свои странноватые, с поволокой глаза. Вильгельм, даже в своем взвинченном состоянии, не мог не увидеть в них обожания и восторга.

Его губы дрогнули. Их чуть заметное движение не совсем походило на улыбку, но улыбался он редко.

Он пошел в свою сторону, она – в свою. Затем, повинуясь какому-то странному порыву, он оглянулся и увидел, что она сделала то же самое. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, наконец она повернулась и поспешила прочь.

Он запомнил эту девушку – и ее странные глаза, и скромный вид, и обожание, с которым она смотрела на него. Ее взгляд и несколько произнесенных слов польстили его уязвленному самолюбию. Кто она такая? – думал он. Скорее всего – из свиты Марии. В таком случае они еще увидятся. Он на это надеялся.

Елизавета Вилльерс произвела очень выгодное впечатление на принца Оранского.

Она и сама это понимала.

Весть о предстоящей свадьбе в стране приняли с воодушевлением. По вечерам небо озарялось отсветами сотен фейерверков; в это время Мария-Беатрис готовилась к родам, но уже никто не ждал от нее сына, и единственную наследницу английского трона видели в Марии. Причина такого предпочтения была одна: она выходила замуж за протестанта.

Народный энтузиазм порадовал короля, и он призвал брата присоединиться к его радости.

– Это событие очень много значит для нас – особенно для тебя, Яков, – напомнил он. – Оно отчасти примирит моих подданных с твоими католическими убеждениями. А чтобы закрепить наш успех, мы совершим свадебную церемонию и консумацию здесь, на английской земле. Тебе это не по нраву?

– Я все время думаю о Марии. Карл тяжело вздохнул.

– Бедная девочка, – сказал он. – Но что делать? Только она может принести мир – нам и всей Европе. Ради него Мария должна пожертвовать собой.

Яков промолчал – не хотелось ни о чем говорить. Слишком велико было несчастье его дочери, он это видел по ее глазам; знал он, что и сам никогда не сможет полюбить своего зятя.

Последний день свободы. Тоскливый, пасмурный. Промозглый туман за окнами дворца святого Якова; внутри – темно и тихо.

Почти весь этот день с ней провела Анна. Бедная, она страдала ничуть не меньше, чем ее сестра – не помогали никакие утешения.

– Не плачь, мы еще не раз увидимся, – сказала Мария.

– Как?

– Ты будешь приезжать в Голландию, а я – в Лондон.

– Только обязательно, – попросила Анна. – А то я не смогу жить без тебя.

Они обнялись, и Марии показалось, что Анну немного лихорадит. Когда она сказала об этом, Анна махнула рукой.

– Это потому что я переживаю за нас с тобой. А что мне делать, пока я буду ждать поездки в Голландию или твоего приезда в Англию?

– Ты ведь все это время будешь дома, – ответила Мария. – Думай обо мне, вспоминай, как я была счастлива с тобой.

И они снова заплакали.

Девять часов вечера, дворец святого Якова. Вот и настал этот роковой час. В спальне принцессы Марии собрались те, кому предстояло участвовать в церемонии. В стороне от всех стоял жених – бледный и суровый, с неприязнью поглядывающий на свою заплаканную невесту. Проводить ритуал должен был Генри Комптон, епископ Лондонский. Последними пришли король и супруги Йоркские.

Герцог сразу подошел к дочери – обнял, осторожно пригладил локоны.

– Дорогая моя Мария, – прошептал он, – маленькая моя.

– Папа…

Она с мольбой посмотрела на него.

– Дорогая, если бы я мог… я бы сделал все, что от меня зависит.

Мария перевела взгляд на мачеху. Та стояла, поддерживая руками свой огромный живот – со дня на день должны были начаться роды, – и тоже едва сдерживала слезы.

– Я буду скучать по тебе, маленькая, – чуть слышно проговорила она.

К Марии подошел король. Видя настроение собравшихся, он решил разрядить обстановку.

– Ну, епископ, приступайте, – бодрым голосом произнес Карл. – Не испытывайте наше терпение.

Он положил руку на ее плечо и чуть-чуть сжал его. Бедное дитя! – подумал он. Но ничего, скоро придет в себя – она ведь из Стюартов, а Стюарты жизнерадостны от природы, редко поддаются унынию. Кроме того, она достаточно хороша собой, и если не Вильгельм, то кто-нибудь другой уж точно скрасит ее пребывание в Голландии.

Ему было жаль ее, но он слишком долго учился подавлять в себе эмоции, а потому сочувствовал ей скорее внешне – не так, как остальные участники этой печальной церемонии.

Он с усмешкой взглянул на Вильгельма, намеревавшегося с ее помощью когда-нибудь получить британскую корону. Ростом не вышел, зато честолюбия хоть отбавляй, подумал он. Странно, что великие мечты чаще всего поселяются в сердцах вот таких ущербных заморышей.

– Начинайте же, Комптон, начинайте, – повторил Карл. – Поторапливайтесь, иначе герцогиня родит сына раньше, чем закончится церемония, а мне бы не хотелось, чтобы бракосочетание разочаровало принца или, не дай Бог, сорвалось. Как-никак оно обошлось нам недешево.

Вильгельм и бровью не повел – уже привык не обращать внимания на язвительные реплики своего дяди.

Высыпав горсть золотых и серебряных монет на раскрытую Библию, он поклялся всю жизнь беречь и содержать в достатке свою супругу. Затем надел на ее палец кольцо с небольшим рубином. Церемония обручения завершилась.

Мария стояла рядом с мужчиной, который стал ее супругом. Она боялась и думать об этом, а самое страшное было еще впереди.

За окнами дул холодный ноябрьский ветер, но в заполненной людьми комнате было тепло, почти жарко. У Марии немного кружилась голова – от принятых поздравлений, от выпитого вина.

Какое-то время с ней были королева Екатерина, мачеха Мария-Беатрис и герцогиня Монмутская. Они пришли приготовить ее к брачному ложу.

Все трое до слез жалели эту пятнадцатилетнюю девочку. Они пытались утешить ее и знали, что могут это сделать только своей добротой, понимающими взглядами, что слова тут бессильны.

Они бережно уложили ее в постель. Молча унесли ее одежду. Теперь рядом с ней был только Вильгельм.

Затем к ним подошел король – пожелал лично задернуть шторы.

Увидев умоляющий взгляд Марии, он отвел глаза и громко сказал:

– Ну, племянник, принимайся за работу. Эй, вы все! Пейте за здоровье новобрачных и за процветание Англии!

Шторы сомкнулись.

Она осталась наедине с темнотой – и этим мрачным чужим мужчиной, ставшим ее супругом.

Дрожа всем телом, Мария почувствовала на себе его руки. И, зажмурив глаза, хотя и так было темным-темно, отдалась… ужасу.

Утром, когда он ушел, она безропотно позволила служанкам поднять ее с постели и одеть. Ночь, проведенная с Вильгельмом, ничуть не сблизила ее с ним. Она с прежним страхом думала о его предстоящих ласках и с еще большим страхом – о годах, которые проведет с ним в чужой и незнакомой стране.

Вскоре в спальню вошла Сара Дженнингс, сообщившая, что в соседней комнате ее дожидается какой-то мужчина.

Мария узнала его. Это был Бентинк, правая рука принца Оранского. Он сказал, что пришел с подарком от принца принцессе Оранской.

Вокруг сгрудились служанки – сгорали от любопытства. Какой подарок? Принц не производил впечатления слишком щедрого мужчины. Им не терпелось увидеть, что именно он прислал.

Бентинк поклонился и вручил Марии шкатулку.

– Пожалуйста, передайте принцу мою благодарность, – сказала она.

Бентинк еще раз поклонился и вышел; как только он скрылся за дверью, служанки наперебой стали просить Марию показать содержимое посылки. Мария открыла шкатулку и извлекла из нее старинное жемчужное ожерелье, оплетенное серебряным орнаментом с бриллиантами и рубинами.

– Какое чудо! – выдохнула Елизавета Вилльерс.

– Думаю, эти драгоценности побывали в руках всех девушек, когда-либо соглашавшихся провести брачную ночь с Оранскими, – сказала Мария.

– А пожизненное владение – чем не собственность? – приложив украшение к ее шее, спросила Анна Трелони.

– Они стоят целого состояния, – заметила практичная Сара Дженнингс. – Тысяч тридцать – сорок, не меньше. Вы только взгляните, какие крупные жемчужины!

Мария посмотрела: драгоценности как драгоценности, ничего особенного. Гораздо больше она ценила свою свободу. Но свободу ей дарить не собирались.

В то же утро в Уайтхолле началось пиршество, продолжавшееся до следующего вечера. Мария почти все время была с придворными. Те поздравляли ее, а она слушала, что-то отвечала и в самом деле была благодарна им – но не за слова, а за их спасительное присутствие.

На третий день в ее покои пришел Вильгельм. Увидев супруга, она съежилась – боялась его колючего взгляда.

– Опять плачешь? – холодно спросил он. Она промолчала. Он повысил голос:

– Это мне нужно плакать, а не тебе. У тебя появился брат. Забыв про страх, Мария вскочила на ноги.

– Как?.. Уже?

– Да, сейчас твой отец принимает поздравления.

Он с нескрываемым отвращением посмотрел на нее, и Мария сразу поняла, что означает этот взгляд. Случилось то, о чем в шутку сказал ее дядя: бракосочетание разочаровало принца. У ее мачехи родился сын, и она, Мария, уступила ему место в линии наследования. Следовательно, брак с ней для Вильгельма уже не имел никакого смысла. Да и вообще, нужна ли ему эта обуза – зареванное неразумное дитя, жеманная невеста, – если он никогда не получит обещанное приданое? Кому теперь достанется его английская корона? Увы, сбылись худшие опасения принца Оранского: его дяди снова провели своего племянника, опять оставили с носом.

Через три дня сына герцога и герцогини Йоркских окрестили Карлом – в несть дяди. Крестными были сам король и принц Оранский, а леди Франциска Вилльерс выступала в качестве гаранта от лица его пятнадцатимесячной сестренки Изабеллы.

А еще через три дня в комнату Марии, готовившейся к очередному торжеству, ворвалась запыхавшаяся Сара Дженнингс.

– Миледи! – выпалила она. – Случилось несчастье. Леди Франциска Вилльерс заболела – говорят, у нее оспа!

Мария вздрогнула. Затем встала и пошла к двери.

– Не ходите, туда нельзя, – остановила ее Сара.

– Но мне нужно посмотреть, кто за ней ухаживает.

– Там врачи – и больше никого. А нам запрещено даже подходить к ее комнате.

Мария вернулась к туалетному столику, задумчиво посмотрела на свое отражение в зеркале. Локоны, кокетливо собранные в два пучка, теперь и вовсе не вязались с тоскливым выражением лица.

Леди Франциска заболела оспой! Весь ее прежний радостный мир разваливался на части. Кто следующий? – думала Мария.

Была и нежданная радость: приезд Франциски Эпсли. Они бросились на шею друг дружке.

– Ах, Франциска, что же мне делать? Как я все это вынесу?

– Моя дорогая Мария-Клорина, вы просто обязаны это вынести. Я знаю, это жестоко, но так надо. И вы должны писать мне каждый день – пусть письма останутся нашим утешением, как уже не раз бывало в дни разлуки.

– Вот только теперь мы уже не увидимся… очень долго, а может быть… никогда.

– Но мы ведь сможем устраивать встречи! Пусть не часто, но все-таки.

– Ах, Франциска, мой несравненный супруг, как мне хорошо с тобой! А его – ты уже видела?

– Да, дорогая.

– Значит, ты меня понимаешь.

– Да, у него надменный вид. Такой вид бывает у людей бездушных, даже жестоких. Но вы должны помнить, что вы – принцесса. И ему тоже не позволяйте забывать, как много он приобрел, женившись на вас.

– Франциска, я боюсь его.

– Он всего лишь мужчина – и, кстати, еще не старый.

– И все-таки на много лет старше меня!

– Ну и что? Это значит только то, что вы еще молоды. Послушайте, не показывайте ему своего страха – тогда все будет в порядке.

– Да как же я его скрою? Как? Ах, моя Аврелия, с тобой – вот с кем я уехала бы из нашего дворца. Помнишь, как я мечтала о маленьком коттедже на берегу реки?

– Помню, любовь моя. Но ведь мы обе знали, что эта мечта никогда не сбудется.

– Аврелия, не забывай меня. Помни о твоей несчастной Клорине, которая никогда не сможет разлюбить тебя. Пиши мне, ладно? Каждый день… каждый день!

Они поклялись помнить друг друга, покуда будут живы. И, обнимаясь на прощание, понимали, что едва ли когда-нибудь увидятся вновь.

Леди Франциске Вилльерс становилось все хуже, а вместе с ней заболела и принцесса Анна.

Мария была в отчаянии. Она любила свою бывшую воспитательницу и боялась думать о ее смерти – но по-настоящему ужаснулась известию о болезни младшей сестры. Хуже всего, она не могла даже видеть Анну, потому что к ней не пускали никого, кроме врачей.

А тут еще Вильгельм пришел и приказал ей готовиться к переезду в Уайтхолл.

– Я хочу остаться рядом со своей сестрой! – воскликнула она.

– Ты не поняла, что я тебе сказал? – холодно спросил он.

– Нет, не поняла – а кто-нибудь другой сумел бы найти с тобой общий язык?

– Во дворце оспа, ты можешь заразиться.

– Я хочу остаться со своей сестрой, – упрямо повторила она.

– Послушай, мне начинает казаться, что ты вообще не способна что-либо уразуметь.

– Я знаю, как опасна оспа, – леди Франциска уже лежит при смерти… и я…

На ее глазах вновь выступили слезы. Отвернувшись, Вильгельм пробормотал:

– Опять слезы. Опять. Что у меня осталось, кроме ее слез?

– Она оберегала меня… была мне как мать. А вот теперь и моя дорогая Анна…

Ей стало трудно дышать. Вильгельм взялся за ручку двери.

– Готовься к переезду в Уайтхолл.

– Нет, – твердо сказала она. Он вышел и хлопнул дверью.

Он не мог простить такого пренебрежительного отношения к себе. Мария даже не пыталась осознать, какая огромная честь была оказана ей. Будь дело в Голландии, думал он, она бы не вела себя так опрометчиво: там в его распоряжении оказалось бы немало воспитательных средств, включая темницу; однако здесь ее окружали друзья и родственники, а они, конечно, не дали бы ее в обиду. Вот он и слоняется по дворцу святого Якова как неприкаянный, – маленький, никому не нужный глупец. А если она заразится оспой? Ведь может умереть, черт побери, – уж он-то знает, сам выжил только благодаря своему другу Бентинку. В лучшем случае болезнь обезобразила бы Марию; после этого на нее ни один мужчина не взглянул бы без содрогания. Стройная, с красивыми миндалевидными глазами, она сначала понравилась ему – до того, как узнала, что ей предстоит выйти за него замуж. Затем ее поведение изменилось; непристойные выходки этой строптивой невесты поражали его в самое уязвимое место. Теперь он хотел сделать так, чтобы она пожалела о своем безрассудстве.

Будь Вильгельм более пылким мужчиной, он бы возненавидел ее. Оставаясь самим собой, он попросту охладел к юной супруге.

Но она поставила его в унизительное положение – поэтому он желал унизить ее.

Это все заметили на прощальном балу, который, несмотря на эпидемию оспы, Карл устроил во дворце святого Якова. Принц Оранский не обращал ни малейшего внимания на свою супругу – не танцевал с ней, не разговаривал и вообще старался не находиться рядом.

Когда бал уже заканчивался, к принцессе подошел король. Они немного поговорили, и он пригласил ее на танец.

– Ах, Мария, мне бы хотелось повелевать ветрами, а не этим печальным островом, – улыбнулся он. – Тогда бы я приказал дуть таким ураганам, что ни один корабль – даже тот, на котором приплыл принц Оранский – не смог бы выйти в открытое море.

– Если бы это было возможно! – вздохнула Мария. Он сжал ее локоть.

– Наши несчастья приходят и уходят, так уж устроено природой, – сказал он. – Было время, когда я думал, что уже никогда не вернусь в Англию… но ведь вернулся.

– Ваше Величество, вы всегда были королем… и мужчиной. А я, увы, всего лишь женщина.

– Не говори «всего лишь», дорогая племянница. На мой взгляд, женщины – лучшее из творений нашего Господа Бога. Я не в силах управлять ветрами, Мария, но я буду молиться о них. Хотя молитвы грешника едва ли услышат на небесах. Или нет? Как ты думаешь, может быть, даже грешник вправе надеяться на благословение, если не так часто просит его?

Он пытался развеселить ее, и она всегда любила его за доброту и отзывчивость; но ее грустная улыбка сказала ему, что был только один способ избавить ее от страданий – совершить чудо и освободить от брака с принцем Оранским.

Когда танец закончился, король отвел ее к отцу. Тот с гордостью посмотрел на нее и заключил, что она выглядит превосходно.

– И украшения великолепны, – сказал он. – Они очень идут тебе.

Она покачала головой. Испугавшись ее слез, он тут же добавил:

– Мы с герцогиней наведаемся к тебе в Голландию. Дитя мое, ты ведь уезжаешь не на край света.

– А Анна?.. – начала она.

Анна. При мысли о ней, заболевшей смертельно опасной болезнью, его лицо омрачилось. Отдать одну дочь Вильгельму Оранскому и навсегда лишиться другой – для него это было бы невыносимо.

– И с Анной, – поправился он. – Обещаю, Мария, – при первой же возможности.

Она кивнула.

– Кстати, твоя мачеха передает тебе привет и жалеет, что еще не может вставать с постели. Она хотела проводить тебя, но врачи не разрешили – говорят, роды прошли трудно, нужно набираться сил.

Мария улыбнулась.

– Передай ей, что я очень люблю ее и моего милого братика.

– Он очень слаб, мы боимся за него.

– Я буду молиться за нашего маленького Карла.

– Дочь моя, мы все должны молиться друг за друга. Ведь мы – одна семья, нас многое связывает, даже если находимся в разлуке.

Мария снова кивнула.

– А моя дорогая Анна…

– Она не знает о твоем отъезде. Мы не стали говорить ей, чтобы не расстраивать. Анне сейчас тоже очень тяжело.

– Ох, папа, вокруг так много печального…

– Прошу тебя, доченька, не надо плакать. На нас смотрят, и твои слезы не доставляют удовольствия твоему супругу.

– По-моему, у нас ему ничто не доставляет удовольствия. Яков нахмурился.

– Если он будет плохо относиться к тебе… дай мне знать, доченька.

– И что тогда? – спросила она.

– Я найду способ защитить тебя.

– Почему же ты не нашел этот способ раньше, до моей свадьбы?

– Мария, дорогая, обстоятельства были слишком сильны.

Впоследствии она часто вспоминала эти слова. Обстоятельства были слишком сильны. Когда ей доводилось их слышать, она им не верила и всякий раз думала, что с их помощью люди просто пытаются оправдать свою собственную слабость.

Стрелки часов приближались к восьми – наступала пора покинуть бал, снять атласное платье и драгоценности и готовиться к отъезду.

В ее покоях собрались все, кому предстояло сопровождать ее, многие оживленно переговаривались, путешествие в Голландию им представлялось увлекательным приключением. При мысли о нем даже у Анны Трелони загорались глаза. Леди Инчквин взволнованно ходила по комнате – радовалась еще и тому, что ее определили в свиту принцессы. Юная Джейн Ротт с деловитым видом расспрашивала взрослых о Гааге и голландских обычаях. Анна Вилльерс очень переживала из-за болезни матери и, не в силах ей чем-нибудь помочь, была рада сменить обстановку. В стороне от всех держалась притихшая Елизавета Вилльерс. И куда только подевались ее обычные вызывающие манеры? – недоумевала Мария. Уж не способна ли она на более глубокие чувства, чем казалось прежде? В последнее время Елизавета очень изменилась, и Мария была готова забыть об их детских ссорах.

С нее сняли украшения, помогли переодеться.

Затем все вместе выехали в Грейвсенд.

Отплытие перенесли на следующий день. Затем снова отложили. Мария не раз вспоминала слова короля, у нее даже мелькнула мысль: неужели его молитвы и в самом деле услышаны? На море бушевал шторм, все корабли стояли в гавани. Карл предложил вернуться а Уайтхолл и скоротать время за какими-нибудь развлечениями. Например, поиграть в карты. А что, его племянник подумал о чем-то другом?

Вильгельм злился. На четвертый день его терпение лопнуло, и тогда было велено начинать погрузку.

Поднявшись на палубу, он посмотрел на затянутое тучами хмурое ноябрьское небо.

К нему подошел капитан.

– Ваше Высочество, – сказал он, – море все еще штормит. Лучше подождать хорошей погоды.

Вильгельм даже не повернулся в его сторону.

– Другие корабли выходят из гавани? – спросил он.

– Только рыбацкие шхуны, Ваше Высочество. А у нас на борту…

– Достаточно. Если английские моряки считают, что погода установилась, то мы и подавно не должны оставаться на берегу.

Капитан поклонился и направился к матросам. Вильгельм прошелся по палубе. Ему не терпелось стряхнуть английскую пыль со своих ног и навсегда забыть этот берег… Нет, не навсегда. Только до того времени, когда он сможет вернуться – но не принцем, а королем. Ведь если этот младенец не выживет… а он и в самом деле очень слаб… ну, тогда все перенесенные унижения, все капризы и слезы его жеманной невесты, а теперь уже и супруги, будут стоить награды, полученной за них.

Через несколько часов корабль отчалил. К тому времени шторм уже улегся, ветер дул попутный.