"Страстная Лилит" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

4

Лилит возлежала на постели Аманды.

Что случилось с ней в последнее время, думала Аманда. Она изменилась – то совсем притихнет, а то становится более сумасбродной, чем обычно.

Накануне Аманде исполнилось шестнадцать лет. Кое в чем день рождения может быть немного утомительнее обычных дней. Молились дольше. За завтраком ей торжественно вручили подарок родителей – книгу в мягком темно-красном переплете с фиолетовой закладкой из кожи; это было дополнение к ее Библии и молитвеннику, полное советов для молодой девушки, напечатанных на отдельных страницах под текстом, их предваряющих. Мисс Робинсон преподнесла ей шесть носовых платков; Алиса Дейнсборо – музыкальную шкатулку в форме рояля, игравшую, когда ее открывали, «Дивную лаванду»; а Фрит подарил ей экземпляр «Посмертных записок Пиквикского клуба». Последний подарок, Аманда это поняла, был дерзким поступком, так как она помнила слова отца на ее первом званом обеде о том, что он не потерпит книг мистера Диккенса в своем доме.

Она спрятала книгу и решила, что, если ее спросят, что подарил ей Дейнсборо, она покажет музыкальную шкатулку и даст понять, что это общий подарок от Фрита и Алисы.

Аманда сказала об этом Лилит, и та кивнула в знак одобрения.

Лилит нежно поглаживала эту книгу, лежа на постели.

– Это самый лучший из всех твоих подарков, – заявила Лилит.

– Почему книга так тебе нравится, если ты не умеешь читать? Лилит открыла ее и нахмурилась, глядя на слова. Неожиданно она улыбнулась:

– Да. Но я могу разглядывать картинки. Я могу видеть этого толстяка, и карету, и чистильщика башмаков, и даму в папильотках.

– Хочешь, чтобы я тебе ее немного почитала?

– Нет. Я буду смотреть картинки. Я буду ее держать... а ты расскажи мне о своем дне рождения.

– Мне больше нравятся обычные дни, чем дни рождения, не говоря о подарках, конечно. Они очаровательны. Но молитвы были такие длинные, и папа все говорил о моем взрослении и об обязанностях взрослого человека. Это было не очень весело. А я сидела, не зная, должна ли я выглядеть довольной, что расту, или серьезной из-за всех этих новых обязанностей. Я приняла серьезный вид, подумав, что это надежнее. Потом он спросил меня, как мне нравится подарок, его и мамин. Я ответила, что он очень красивый; а он сказал, что книга будет мне советчиком и теперь, и впредь. Я ужасно боялась, что он спросит о подарке Фрита.

– Почему он не хочет, чтобы ты получила подарок от Фрита?

– Он не имеет ничего против Фрита. Это из-за вот этого Чарлза Диккенса... человека, который написал эту книгу. Папа считает, что он безнравственный.

Лилит рассмеялась и прижала книгу к груди, как прижимают любимое дитя.

– А эта книга безнравственная?

– Я так не думаю.

– А он думает так потому, что она красивая и нравится тебе?

– Вероятно. Кроме того, думаю, потому, что она о бедных. Из-за этого папа считает ее неприятной.

– Он любит бедняков... Фрит, я имею в виду.

– Думаю, любит. Иногда он говорит, как Уильям... отчасти. Из-за этого папа сердится на него. Но Фрит не обращает внимания. Он просто продолжает говорить заведомо не нравящиеся папе вещи.

Лилит рассмеялась.

– А потом, – продолжала Аманда, – я пила чай с папой и мамой в гостиной, а не в классной комнате с мисс Робинсон. Это было отвратительно. Во время чаепития они говорили со мной, как со взрослой. Предполагаю, потому, что мне исполнилось шестнадцать. Мама сказала: «У нас есть для тебя сюрприз... приятный сюрприз...» И они оба посмотрели на меня... как-то странно, Лилит, как будто размышляя...

– О чем размышляя? – спросила Лилит.

– Насколько я выросла... насколько я взрослая... насколько я плохая, предполагаю.

– Они были сердиты?

– Нет... не совсем. Мама выглядела слегка испуганной, а папа просто немного сурово. Затем он сказал: «Это настоящий сюрприз, дочь». А когда он так произносит «дочь», я всегда знаю, что последует что-нибудь торжественное. Потом сказал: «Твой кузен, Энтони Лей, собирается нанести нам визит».

– Энтони Лей, – повторила Лилит. – Он бывал здесь раньше?

– Нет, он далеко живет. На границе Девона и Сомерсета. Его отец и папа – братья, а это значит, что он мой кузен.

– Тогда и мой тоже, – сказала Лилит.

– У него много братьев и сестер, и папа время от времени их навещает. Позднее мама мне сказала, что ему почти двадцать один год.

– Взрослый, стало быть.

– Да, а потом они сказали странную вещь, Лилит. Это сказал папа, и значит, это важно. Он не то, что мама. Он все говорит со значением. Он сказал: «Дочь»... Опять «дочь», понимаешь ли, поэтому я знаю, что должно быть очень серьезно и важно. «Мы, твоя мать и я, хотим, чтобы ты сделала все, что в твоих силах, чтобы он был доволен своим пребыванием здесь». Он говорил это очень медленно, выделяя «в твоих силах», как будто я вдруг приобрела значение и могу сделать чье-то пребывание приятным, если захочу.

Лилит хмыкнула.

– Он приедет примерно через неделю. Каков он, хотела бы я знать.

– Мне не нравятся чужаки, – сказала Лилит.

– Глупости. Он – мой кузен.

– Наш кузен, – хмуро поправила Лилит. – И все же он – чужак. – Потом ее лицо вдруг прояснилось. – Я могу тебе сказать, зачем он приезжает. Они его для тебя выбрали. Вот в чем штука. Тебе шестнадцать, и уже пора выбирать мужа для тебя. Ему двадцать один год, стало быть, ему пора жениться. Тебе же шестнадцать. Для этого он и приезжает – просить тебя стать его женой.

– Ты совершенно не права. Уверена, ты не права. Они уже решили, кто будет моим мужем.

– Не-а. Его выбрали для тебя.

– Нет. Фрита. Они хотят, чтобы я вышла замуж за Фрита. Так сказала мисс Робинсон. Она сказала, что поэтому я и обедала в тот вечер внизу, когда его пригласили. Она сказала, что уверена, что это уже давно решено между нашими семьями.

Глаза Лилит неожиданно потемнели от бешенства.

– Это не так! – зло сказала она.

– Что с тобой? Тебе не все равно?

Лилит укусила свой смуглый кулачок и посмотрела на след укуса.

– Я знаю, что это не так. Я знаю, что тебе выбрали этого новенького. Посмотришь. Точно, новенького. Послушай, возьми книгу и почитай мне немного. Прочти вот о чистильщике башмаков; вот, о нем.

Аманда пристально посмотрела на нее; она взяла книгу, но, когда она читала, Лилит ее не слушала; она думала о сыром, мшистом леске и о вечере свадьбы Джейн. На следующий день она пошла в этот лесок; она легла на то же самое место и целовала сырую землю. И вечером того дня она снова пришла в лесок, но к ней никто не пришел. Лилит прервала чтение:

– Ты хочешь выйти замуж за Фрита?

– Фрит милый, – ответила Аманда. – Его я знаю лучше, чем кого-нибудь другого, я думаю. Пусть уж лучше будет Фрит, чем этот новый кузен, мне кажется.

Лилит горько рассмеялась:

– Ты ничего не знаешь, всегда была незнайкой.

– А ты что об этом знаешь? – запальчиво спросила Аманда.

– Что я знаю? Я много чего знаю, Аманда. Я ужасно много знаю.

Аманда с чопорным видом сидела в гостиной с вышивкой в руках. Вместе с ней были мисс Робинсон и мать; в любой момент могли раздаться звуки подъезжающей по аллее кареты, потому что мистер Лей отправился лично подвезти Энтони Лея от железнодорожной станции.

Аманда видела, что и мисс Робинсон, и мать следят за ней, за ее осанкой, за выражением лица, за тем, чтобы она грациозно, как полагается юной леди, работала иглой. Аманда чувствовала, что они не совсем ею довольны. Нелегко было выглядеть грациозной, занимаясь тем, что ты ненавидишь так, как ненавидела она вышивание. Из-за этого она хмурилась над ним; розы у нее получались разного размера; и выглядели они у нее, как кочаны капусты на палках.

Девушка была встревожена. В доме чувствовалась неловкость, и она замыкалась на ней. Ее выставляют напоказ. Как корову-призера на выставке или на рыночной площади. «Наклони грациозно головку. Покажи, как ты послушна и покорна. Потому что идет покупщик».

Лилит ей сказала, что ее собираются выдать замуж за этого кузена, которого она никогда не видела, и она боялась, что Лилит права. Мисс Робинсон тоже намекала на это; и Аманда знала, что мисс Робинсон наводила справки в разных местах, где, по ее мнению, могли требоваться услуги гувернантки. Изменения еще не назрели, но вырисовывались.

Аманда, склонившись над пяльцами, настороженно ждала, когда послышатся звуки конских копыт, в то время как мать и мисс Робинсон вели светскую беседу.

– Он очень устанет после такого путешествия, – сказала Лаура. – Я вот думаю, куда мне заказать чай, в гостиную или велеть отнести на подносе в его комнату, если он предпочтет.

Мисс Робинсон заметила:

– Поездки по железной дороге меня ужасают. Не чувствуешь себя в безопасности. Кроме того, в поездах полно отвратительной публики.

Аманда занялась собственными мыслями. А что случится, если она скажет: «Я не хочу замуж. Меньше всего я хочу замуж за своего кузена!» Ее накажут? Отстегают ремнем, ушлют в ее комнату, посадят на хлеб и воду? Она может так существовать бесконечно... с помощью Лилит. Они могут сделать ее жизнь скверной, но не смогут заставить ее выйти замуж. Такие люди, как Фрит и Лилит, делают что хотят, но она не такая. Аманда гадала, как долго сможет она противиться требованиям родителей, поучениям, упрекам.

– Слушайте, – сказала Лаура.

В тишине раздавался только стук конских копыт на дороге.

– Да, они поворачивают в подъездную аллею, – сказала мисс Робинсон.

Лаура немедленно взволновалась:

– Я иду приветствовать их. Нет, нет, Аманда. Ты и мисс Робинсон остаетесь здесь. Я тотчас приведу их в гостиную. Склонись над своим вышиванием... и удивись при виде нас... как будто ты занималась своими обычными обязанностями и потревожена неожиданным прибытием гостей.

Она торопливо вышла, а Аманда взглянула на мисс Робинсон.

– Мисс Робинсон, как можно выглядеть удивленной, если ты ничуть не удивлена?

– Просто склонитесь над работой... и когда дверь откроется, сосчитаете до трех, прежде чем поднять голову. Потом широко откройте глаза и медленно встаньте, но постарайтесь не уронить пяльцы.

– Не будет ли ему приятнее знать, что мы его нетерпеливо ждали?

– Возможно, было бы разумнее не доставлять ему удовольствие... слишком скоро, – лукаво ответила мисс Робинсон.

– Совершенно непостижимо, – вздохнула Аманда. – Я думаю, это немного глупо. Он должен знать, что все в доме его ждут.

– Я считаю, – ответила мисс Робинсон, – что это весьма несвоевременный и ненужный разговор.

Как только она замолчала, они услышали, что карета подъехала, и через открытое окно до них долетели голоса. Теперь Стрит отъезжал в карете к конюшням, а мистер и миссис Лей вместе с гостем входили в дом.

– Смотрите на свою работу, – прошипела мисс Робинсон, когда дверь отворялась.

«Один, два, три», – послушно посчитала Аманда. Потом подняла глаза.

К ней подходил молодой человек; он был невысок ростом и довольно полноват; у него были негустые песочного цвета волосы и почти не было бровей и ресниц; глаза небольшие, светло-карие и пухлые щечки, что делало его похожим на младенца, тело которого выросло, а лицо осталось таким, каким оно было, когда ему был год или два.

– Дочь, – сказал мистер Лей, и Аманда встала.

– Итак, это кузина Аманда.

Он взял руку Аманды своей пухлой белой рукой и, склонившись над ней, поцеловал.

– Мне приятно познакомиться с вами, кузина Аманда. Я так много слышал о вас, что мне хотелось увидеть вас.

– Я тоже рада встретиться с вами, кузен Энтони.

Мистер Лей смотрел на мисс Робинсон, давая ей понять, что, поздоровавшись с гостем, она может уйти. Поэтому после приветствия, сказав, что ее ждет работа, она выскользнула из комнаты.

– Как прошло ваше путешествие? – спросила Аманда.

Он поднял брови, но они были настолько неотчетливы, что показалось, будто он открыл широко глаза.

– Эти железные дороги! – передернулся он. – Признаюсь, я был рад пересесть в карету. Со стороны вашего отца было необыкновенно любезно ехать так далеко, чтобы встретить меня.

– Ну, теперь, когда вы здесь, – сказал мистер Лей, – мы надеемся, что вам у нас понравится.

– Не угодно ли вам будет выпить чай здесь... в гостиной? – спросила Лаура. – Или вы предпочтете, чтобы вам принесли его в вашу комнату?

– Мне было бы приятно выпить чай здесь, в гостиной, но если, дорогая тетя, это вас не затруднит.

– Я очень рада, – ответила Лаура, – что мы будем пить его вместе. Не пожелаете ли сперва пройти к себе в комнату? Я велю принести вам горячей воды наверх. Возможно, вы захотите вымыть руки.

– Вы очень любезны, тетушка.

– Пожалуйста, проводите моего племянника в его комнату, – сказал мистер Лей. – Дочь, и вы тоже идите. Проверьте, чтобы у него было все, что ему потребуется.

Аманда была рада уйти. Несколько ужасных мгновений она думала, что ей придется остаться в гостиной наедине с отцом.

– Какой изумительный дом! – заявил кузен, когда они вышли из гостиной. – Утверждаю, что он великолепнее, чем мне говорили. Я жажду осмотреть его и буду просить кузину рассказать мне всю его историю.

– Отец сделал бы это лучше меня, – заметила Аманда. Он улыбнулся ей и положил руку на ее плечо.

– Тем не менее я надеюсь, что это сделаете вы. – Она в тревоге отшатнулась от него. Но он тут же обратился к ее матери: – Какая великолепная старая лестница! Я полагаю, шестнадцатый век. Я убежден, что мое пребывание здесь будет очень приятным и интересным.

Аманда попыталась пойти позади него и матери, когда они начали подниматься по лестнице, но Энтони взял ее за плечо и нежно подтолкнул вперед.

– Показывайте, куда идти, кузина, – сказал он. Поднимаясь по лестнице, она чувствовала на себе его взгляд.

Он разглядывал ее, как разглядывают на выставке лошадей, демонстрирующих иноходь.

Вот и его комната – с высоким потолком, с большим камином и ромбовидными оконными стеклами, темная, как все комнаты в этом доме. Вся мебель, за исключением кровати с пологом на четырех столбиках, отличалась изысканной элегантностью, характерной для восемнадцатого века.

– Изумительно! Изумительно! – шептал он; и хотя он делал вид, что разглядывает мебель, на самом деле он изучал Аманду. Он оценивал ее, вне всякого сомнения, решив, что она робкая, неловкая, податливая. Ей захотелось убежать из этого дома, потоку что теперь в нем был не только ее отец, но и ее кузен.

– А-а, – сказала Лаура. – Я вижу, горячая вода уже здесь. Не присоединитесь ли вы к нам в гостиной, когда будете готовы?

– С удовольствием буду ждать нашей встречи, – ответил он, улыбаясь Лауре, но успел бросить быстрый взгляд на кузину.

Спускаясь по лестнице, Аманда почувствовала, что дрожит.

– Дорогая, – прошептала Лаура. – Я думаю, ты произвела неплохое впечатление.

Когда они вернулись в гостиную, мистер Лей выглядел довольным.

– Очень приятный молодой человек, – сказал он. – Настоящий Лей. Вы не находите, дорогая?

– Нахожу, – согласилась Лаура.

– Он мне говорил, что ему всегда хотелось навестить нас. Его отец меня уверяет, что он очень серьезный молодой человек, необыкновенно религиозный. Я думаю, дорогая, когда ты узнаешь его лучше, ты со мной согласишься, что он очень приятный молодой человек.

– Уверена, так и будет. Ему, кажется, сразу понравилась его кузина. Ты сможешь показать ему окрестности поместья, не так ли, Аманда?

– Как он мне сказал, он очень любит ездить верхом, – продолжал мистер Лей. – Думаю, он отличный наездник. Интересно, понравятся ли ему наши лошади? Прикажу Стриту подготовить для него гнедую кобылу. Она больше всего подойдет ему, мне кажется. Дочь, а вы молчите. Вам будет приятно, что здесь кузен, которому можно показать наши красоты, а?

– Да, папа.

– Я буду надеяться, что вы все сделаете, чтобы ему здесь было приятно.

Энтони появился, когда вносили чай.

– Вы, должно быть, проголодались, – сказал мистер Лей.

– Должен признаться, глядя на этот великолепный стол, понимаю, что я голоден.

– В таком случае немедленно пьем чай.

Когда они сели к столу, им подали вареные яйца, хлеб и масло. Совсем не похоже, подумала Аманда, на чай в классной комнате, к которому подавался хлеб с маслом и джем или мед и молоко; иногда еще добавлялся кусочек кекса с тмином, или кусочек шафранного кекса, или кусочек кекса с изюмом, который сельские жители называли «фагген». К этому чаю подали гораздо больше кушаний, но как бы она хотела быть сейчас в классной комнате с мисс Робинсон!

Во время еды разговор продолжился. Аманда подумала, что, на взгляд отца, Энтони должен представлять собой почти совершенство. У кузена и мистера Лея полностью совпадали мысли и мнения; он обращался к отцу подчеркнуто вежливо, но не боялся его; он, не колеблясь, отвечал на его вопросы, и все же Аманда чувствовала, что Энтони, как она сама, понимал, что на вопросы отца часто может быть два ответа, но он, в отличие от нее, безошибочно давал правильный ответ.

Они уже почти насытились, когда доложили, что пришел Фрит.

У Аманды при виде Фрита поднялось настроение. Он прискакал, сказал он им, догадавшись, что успеет к чаю. Молодой человек просил простить его за визит без приглашения, но на следующий день он должен уехать в Лондон и, по сути, приехал проститься.

Его глаза лучились озорством, и Аманда поняла, что Фрит приехал не только проститься, но и посмотреть кузена, так как догадался, что этот кузен должен быть предложен Аманде вместо него самого.

«Как я хочу, чтобы он не уезжал в Лондон, – думала Аманда. – Я могла бы рассказать ему о своих переживаниях, и он мог бы дать мне совет».

Фрита усадили за стол.

– Итак, вы уезжаете, когда я приезжаю, – сказал Энтони.

– Увы! Да. Хотел бы я знать, к худу это или к добру. Никогда не знаешь.

Фрит был настроен дерзить, по мнению мистера Лея, вел он себя в последнее время легкомысленно, будучи заносчивым юнцом с чрезмерным самомнением, так как в семье настоял на своем.

Ел он с большим наслаждением, понимая при этом, что его присутствие здесь не очень желательно, но не обращая на это внимания.

– Мистер Дейнсборо, – сказала Лаура, – едет в Лондон учиться. Он собирается посвятить себя медицине.

– Как интересно, – заметил Энтони.

– А вы предполагаете чем-нибудь заняться? – спросил Фрит.

– Мой кузен, – резко ответил мистер Лей, – не работает. Он – джентльмен.

– Вы не находите, что это несколько скучно? – И Фрит, не дожидаясь ответа, продолжал: – Вы долго собираетесь пробыть здесь?

– Я надеюсь, что мой дядя позволит мне это.

– Я уверен, что он позволит, – ответил Фрит.

– Мой племянник говорит, что он давно хотел навестить нас. Надеюсь, что он задержится у нас. Наши семьи живут слишком далеко друг от друга, чтобы наносить короткие визиты.

– Путешествие мистера Дейнсборо будет даже длиннее, – сказала Лаура. – До самого Лондона. Удивительно, что ваш отец спокоен. Да и мисс Дейнсборо тоже.

– Они знают, что я справлюсь с любым шустрым лондонцем, а вы были когда-нибудь в столице?

– Никогда, – ответил Энтони. – Мог бы прибавить, что не имею никакого желания ездить туда.

– Все зло Англии сосредоточивается в ее столице, – заметил мистер Лей. – Должен сказать, что меня удивляет то, что ваш отец позволил вам ехать туда.

– Я предполагаю, что Фрит и не просит разрешения, – сказала Аманда. Это была ее первая реплика, но она тут же поняла, что вступила в разговор, как следует не подумав.

Отец и мать смотрели на нее в смятении, Энтони – с удивлением, Фрит – с одобрением.

– Аманда, дорогая! – упрекнула Лаура дрожащим голосом.

– Она, конечно, права, – заметил Фрит.

– Вы, кажется, удивительно довольны этим, – сказал Энтони. – Я бы подумал, что вы могли бы раскаиваться от одной мысли поехать против желания вашего отца.

– Ни мой отец, ни я не склонны к раскаянию или печали ни по какому поводу. У моего отца хватает ума понять, что принятие важного шага в жизни касается, главным образом, того, кто этот шаг предпринимает.

– Весьма революционная теория, – жестко сказал мистер Лей.

– Революционная! Как бы не так! – воскликнул Фрит. – Но вообще-то революция носится в воздухе, потому что мы живем в век революций. На континенте революция. Докатится ли она до Англии? Только подумать, сколько венценосных голов валится. Что будет с королевой? Переживет ли она debache[4]?

– Энтони, мы не воспринимаем мистера Дейнсборо слишком серьезно, – поспешила заметить Лаура. – Он любит шутить.

– Но я вовсе не шучу. Я сказал это серьезно. Это так и есть. Революция носится в воздухе. Она, знаете ли, неизбежна. Слишком велика пропасть между богатыми и бедными. Волнения начинают булькать... вскипают... и выплескиваются. Необходимо будет что-то предпринять, иначе это произойдет здесь.

– Похоже, у вас есть кое-какие необычные идеи, молодой человек, – сказал мистер Лей.

– Не такие уж они необычные, – ответил Фрит, набирая полную ложку домашнего, приготовленного Лаурой клубничного джема и намазывая его на кусок кекса с изюмом. – Идей, подобных моим, придерживались люди более известные, чем я. Вы читали «Олтон Локк» Кингсли? А Диккенса и Джерольда?

– Нанятые журналисты! – фыркнул мистер Лей. – В хорошем положении окажется Англия, если мы будем продолжать позволять подобным господам подстрекать к бунту.

Лаура испугалась, как это с ней бывало всегда, когда кто-нибудь выражал мнение, не совпадающее с мнением ее мужа. Пол, убеждала она себя, самый терпимый из мужчин, изменял своей терпимости лишь тогда, когда ему противоречили по поводу суждений, в истинности которых он был уверен. Она сказала неловко:

– Я считаю, что этот подоходный налог вреден.

Уж это-то бесспорно. Даже Фрит должен с этим согласиться. Но, казалось, Фрит был настроен спорить.

– Необходимое зло, дорогая миссис Лей.

– Я поддерживаю высказывание моей жены, – угрожающе сказал мистер Лей. – Пагубное зло.

– Его не следовало вводить, – поддержал дядю Энтони.

– Он должен был быть введен. Как смог бы Питт без него финансировать войны? Я считал, мистер Лей, что вы – тори[5]. А ведь это тори, помнится, вернули его несколько лет тому назад.

– Я не во всем согласен с партией.

– А! В таком случае, сэр, вы поддерживали бы вигов[6]?

– Похоже, что вы, сторонник вигов, как я понимаю, ныне на стороне тори.

– Ни в коем случае! – воскликнул Фрит. – Я не виг и не тори. В каком-то смысле я – радикал; вы же знаете, что виги, выступавшие против этого налога, просто не разбираются в финансах. Если страна в долгах, мы обязаны установить какие-то налоги, чтобы вызволить ее из трудного положения; и, смею заметить, Пиль был прав, когда ввел его тогда. Семь пенсов на фунт... но лишь на доходы свыше ста пятидесяти фунтов в год. Нам это не нравится, но это разумно.

– Это ваше мнение, – ответил мистер Лей, – но вы довольно смело навязываете его другим.

Энтони рассмеялся, и этот смех Аманде был ненавистен. Она так же определенно была на стороне Фрита, как Энтони – на стороне ее отца.

– Все это, – со вздохом заметила Лаура, – совершенно выше нашего женского понимания, а, Аманда?

– Нет, я так не думаю, мама. Я думаю, что Фрит прав. Ни одну из сторон нельзя считать полностью правой и ни одну полностью неправой. Поэтому в одном случае можно принять сторону лорда Рассела, а в другом – сэра Роберта. – Она смолкла, увидев неодобрительное выражение на лице отца.

– О! – любезно сказал Энтони. – Моя маленькая кузина интересуется делами государства. Ум и красота, как я вижу. Какое редкое сочетание!

– Не устроиться ли нам поудобнее? – спросила Лаура, поднимаясь из-за стола.

Они сидели в креслах, глядя на лужайки, пока Стрит и Бесс убирали со стола.

Фрит взглянул на Аманду; он чувствовал легкое раскаяние, потому что понимал, что его безрассудные заявления подтолкнули девушку высказаться, за что позднее ее упрекнут. Он постарался загладить вину, подняв настроение старика, и заговорил об окрестностях, о красотах, которые предстоит увидеть Энтони. Он знал много древних корнуоллских преданий и, когда хотел, мог быть очень забавен. Аманда поняла, что Фрит очень обаятелен. Он мог быстро, даже уже вызвав к себе враждебное отношение, как это было за столом, вернуть ее отцу хорошее расположение духа. Теперь он говорил о старине и предрассудках народа, о целебных свойствах, приписывавшихся корнуоллским колодцам. От корнуоллских обычаев он перешел к корнуоллской кухне.

– Наши топленые сливки – это те же сливки, что девонширцы называют девонширскими сливками. Но вы их переняли у нас. Мы первые в стране начали их готовить, но мы научились этому у финикийцев.

Против такого соперничества мистер Лей не возражал и принял сторону Фрита. Два молодых человека немного поспорили, каждый из них при этом отстаивал приоритет своего графства; мистер Лей поглядывал на них добродушно, Лаура улыбалась, а Аманда молчала.

– Тут как-то вечером устроили шаллал, – сказал Фрит.

– Шаллал? – удивился Энтони.

Аманда увидела, как нахмурился отец, и восхитилась тому, как быстро нашелся Фрит:

– О, это всего лишь небольшой свадебный ритуал. Весьма оригинальный. – Шаллал, конечно, не являлся предметом изысканной беседы.

Тут Аманда задумалась о полгардовской свадьбе. Именно об их шаллале говорил Фрит. Лилит была там; она немного об этом рассказывала, но без обычного для нее жара. В тот вечер она вернулась поздно и не сразу пришла к Аманде рассказать о свадьбе. Аманда была весьма обижена, потому что очень хотела услышать обо всем подробно, и она думала, что Лилит так же горит желанием поболтать о свадьбе.

Уходя, Фрит умудрился шепнуть Аманде:

– Итак, он – утешительный приз. Не принимайте его, Аманда... если, конечно, вы не хотите. Держитесь смелее. Поступайте по-своему. Думайте обо мне... как о блестящем примере. Прощайте. Я навещу вас, когда вернусь, это будет, думаю, через несколько месяцев.

– Очень необузданный молодой человек, – заметил мистер Лей, когда тот ушел. – И он, боюсь, еще принесет огорчения своей семье.

Тем временем Фрит, насвистывая, направлялся к конюшням. Лилит, как будто случайно, вышла на заднее крыльцо. Она молчала и смотрела на него.

– Лилит, – сказал он, – я пришел увидеть тебя... а не эту семью. Сегодня вечером? В лесочке... в восемь? – Лилит кивнула. Полная радости и нетерпения, она была очень красива.

В лесочке было тихо. Любовники лишь изредка переговаривались; они не переставали удивляться тому наслаждению, которое доставляли друг другу. Лилит со страхом думала о приближающейся разлуке.

– Где ты будешь завтра в это время? Далеко-далеко от меня.

– Ты говоришь так, как будто я уезжаю на другой конец света.

– Почти что так, потому что я остаюсь здесь, а ты...

– Это не надолго, Лилит. Я вернусь.

– Как там, в Лондоне?

– Замечательно, Лилит. Чудеснее всех мест, виденных тобой. Когда-нибудь ты поедешь в Лондон.

– Когда?

– Когда я устроюсь там. Я собираюсь жить там постоянно. Здесь я не останусь. Мне хочется бывать в обществе, быть в гуще жизни. Тебе это понятно, Лилит? Я знаю, ты тоже об этом мечтаешь.

– Я бы хотела быть с тобой.

– Ах, Лилит, – прошептал он, – какая ты миниатюрная! Как статуэтка. Я хотел бы превратить тебя в статую... в небольшую мраморную статую, чтобы можно было тебя взять с собой в Лондон, завернув в шелковый шарф, а потом превращать тебя в живую когда бы ни вздумалось.

– Можно ли это сделать? – пылко спросила она. – Есть для этого какое-нибудь заклинание?

Он рассмеялся.

– Лилит, ну что ты говоришь! А если бы это можно было сделать, ты бы мне позволила? А представь себе, что я забыл заклинание, которое оживило бы тебя?

– Ну и пусть... лишь бы всегда быть с тобой.

Какое-то время они молчали, потом он сказал:

– Ты приедешь в Лондон, Лилит. Когда я буду готов, ты приедешь.

– Когда? Когда это будет?

– Не так скоро. Но настанет день, когда навстречу тебя здесь и скажу: «Лилит, теперь я врач». И тогда... ты поедешь в Лондон со мной. Я справлюсь с этим, Лилит, потому что ты меня любишь. Как сильно ты меня любишь и долго ли будешь любить?

– Как только может человек, – ответила она, – и вечно.

Лилит сидела около бабки. Дым из трубки кольцами поднимался вверх, что говорило о ее благодушии. Лилит всегда могла судить о настроении бабки по тому, как она курила.

Рука старухи перебирала кудри Лилит.

– Не думай, что ты можешь скрыть от меня, – сказала она. – Я знаю. Я вижу. Ты вся светишься. Это сделало тебя красивой, моя королевна. Ты была живчиком с красивыми кудрями, но только теперь ты стала красивой.

Лилит молчала.

– А-а, не возражаешь. Да это и не поможет. Такое тебе не скрыть от старой бабушки Лил. Вот Джейн, она хорошо устроилась. Стала фермерской женой, а когда умрет старый фермер, наша Джейн станет хозяйкой приличного состояния. Это я называю хорошо устроиться. Но такая жизнь не для тебя, моя милая. Ты не сможешь спокойно жить на ферме. Тебе подавай разнообразие в жизни. Вот что тебе подавай. Тебе бы жить так, как прожила твоя старая бабушка. Фермер тебя не устраивает. Тебе подавай дворянина... так было и со мной.

Лилит взяла руку бабушки и прижалась к ней щекой.

– Тебе хотелось когда-нибудь поехать за границу, бабушка?

– О, я немного путешествовала, как я тебе рассказывала. Я была в Олтарнене и Лонстоне вместе с моим коробейником.

– Я имею в виду далеко... совсем из Корнуолла.

– Нет. Я никогда не ездила в заграничные места, да и охоты не было.

– Не было? На самом деле?

– Нет. Мне и в моей стране хорошо. И я бы не смогла уехать надолго из наших мест, я бы тосковала, не чувствуя на лице морской ветер и не видя на воде паруса. По другую сторону от реки Тамар живут англичане, а они, говорят, ужасные люди... грубые и хитрые... и очень важничают.

– Но неужели тебе никогда не хотелось увидеть Лондон, бабушка? Ведь это же самый удивительный город.

– Кто тебе это сказал? Это он тебе сказал? Лилит кивнула.

– Ну что ж, – улыбаясь, продолжала бабка, – если так думает дворянин, стало быть, так оно и есть. Большой город, думаю, как какой-нибудь Лискард или Плимут.

– Он больше их, бабушка. Там живет королева.

– Вот как?

– Да. Аманда показала мне на картинке дом, в котором она живет. Он находится в Лондоне. Но она живет там не все время.

– Ну уж если он такой большой, что ж ей там не жить все время? – торжествующе спросила бабка Лил.

– Да, может, ей нравится разнообразие, я так думаю.

– Мне такого разнообразия никогда не хотелось. Мне и этого местечка было довольно, и, я считаю, если бы то место нравилось королеве, она бы из него не уезжала. А скажи-ка мне, милочка, он тебе говорил, что возьмет тебя туда?

Лилит кивнула.

– Ну что ж, считаю, тебе стоит поехать. Он очень любит тебя, моя королевна?

Лилит снова кивнула.

– Он и должен был это сделать, потому что ты того стоишь; а если он хочет взять тебя в Лондон, то этот Лондон – подходящее для тебя место. Он тут как-то проезжал, окликнул меня и помахал рукой. Прекрасный молодой человек, и когда он проезжал, я подумала, что он будет любить женщин, а женщины будут любить его, потому что, поверь мне, любимая, женщины любят тех, кто их любит... так же как и мужчины... так уж в природе заведено. По внешнему виду он больше похож на сына твоего деда, а не на сына попа. Считаю, он будет ветреным. Он слишком весел и красив, его многие будут любить. И не проси его сохранять верность. В мужчинах всего намешано, милая, и у одного не может быть всего, что нам бы хотелось. Принимай его таким, каков он есть, и не пытайся привить ему то, что тебе нравится, потому что это верный способ терять мужчин... мной по крайней мере проверено. Или вот хозяин поместья Леев... он из сорта верных. Он не такой, чтобы искать приключений. А почему? Потому что никто его не станет заманивать, вот почему. А ты будешь счастлива; ты будешь довольна. Ты заполучишь прекрасного джентльмена, и он возьмет тебя в Лондон, не сомневаюсь... и если там ты будешь счастлива, там тебе и быть.

Приятно было сидеть на солнце, прислонившись к бабкиным юбкам, как будто она снова маленькая девочка. Лилит сидела и мечтала о будущем, где ее ждала любовь, вспоминала влажную землю лесочка, свежесть лесных фиалок, его голос, говорящий о любви и о будущем, а бабка, довольно попыхивая трубкой, сидела, уверенная в том, что эта внучка похожа на нее, и счастливая оттого, что это так.

Аманда была испугана. Казалось, ей не убежать от своей судьбы. Казалось, что он всегда был здесь. Даже во время своих уроков она видела его в окно классной комнаты; а если ей случалось стоять близко к окну, Энтони как будто чувствовал это – оглядывался и кланялся. Он напоминал паука, сидящего на краю своей паутины, а она была похожа на муху, начинавшую запутываться в клейких нитях, которые вот-вот совсем опутают ее.

Когда они ездили верхом, он старался держать свою лошадь как можно ближе к ее лошади. Аманда теперь ела только с семьей и за столом постоянно чувствовала на себе его взгляд; его голос, когда он говорил с ней, как бы ласкал ее мягко и нежно, но настойчиво; изредка его пухлые белые руки задерживались на ее плече, они напоминали ей слепозмейку, на которую она однажды случайно положила руку и тут же с омерзением отдернула ее.

С тех пор как он появился в доме, Аманда не была у фермы Полгардов. Это было невозможно сделать, потому что она знала, что он увяжется за ней. Однажды, когда Аманда присоединилась к Лилит, он догнал ее.

– И куда это вы идете? – спросил он.

– О... мы просто идем навестить кое-кого из бедняков... несем им немного еды. – Говоря это, она вспыхнула, так как подумала, что если он расскажет родителям, они захотят узнать, в какую семью она носит еду.

– Можно я пойду с вами? – Он повернулся к Лилит. – А вы можете вернуться, – сказал он.

Аманда подумала о том, как ее кузен похож на ее отца. Он спросил: «Можно я пойду с вами?» и, не ожидая разрешения, уже шел рядом с ней.

Оставалось сделать только одно. Она быстро сказала:

– Лилит, ступай одна. Давайте поедем покатаемся верхом, кузен. Я покажу вам Полперро. Вы говорили, что хотели бы туда съездить.

Он склонил голову.

– Я в вашем распоряжении, дорогая кузина.

Подразумевалось, конечно, что она находится в его распоряжении. Он искал ее общества, и поскольку предпочитал прогулку с ней верхом, а не прогулку с целью благотворительного визита, то и согласился с ее предложением.

От него не было спасения.

Лилит изменилась, ее, казалось, больше совершенно не интересовало ничто окружающее. Лилит отдалилась и бывала то веселой, то печальной. Фрит был в Лондоне, Алиса поехала навестить тетку в Сент-Остелл, и Аманда временами чувствовала себя невыносимо одиноко.

Даже мысли мисс Робинсон где-то блуждали. Она была слишком озабочена тем, что будет с ней, и не думала о проблемах Аманды. А Аманду чересчур тревожило ее собственное будущее, и она не думала о мисс Робинсон; замужество с Энтони казалось ей более ужасным испытанием, чем что бы то ни было из того что может случиться с мисс Робинсон.

Однажды гувернантка вошла розовая от возбуждения.

– Я получила письмо от своей замужней сестры, – объяснила она, – она мне пишет, что слышала, будто леди Эггер ищет гувернантку для своей младшей дочери. Семья Эггер очень известна. Помнится, у них было имение недалеко от прихода моего отца в Беркшире. Было бы замечательно посетить старые любимые места. Я немедленно напишу леди Эггер.

– Мисс Робинсон, разве папа или мама сказали вам, что я в вас больще не нуждаюсь?

– Вы растете. – Мисс Робинсон лукаво взглянула на Аманду. – Когда у молодой леди появляются обожатели... когда у ее родителей возникают планы на ее счет... становится очевидно, что она скоро покинет классную комнату.

– Значит, они говорили с вами!

– Они намекнули, что мне следует поискать место. Ваш папа сказал, что, если я найду подходящее место, он позаботитсй, чтобы мне ничто не помешало занять его. Он сказал, что мне следует о себе подумать... чтобы я не тревожилась, что это причинит какие-то неудобства семье. Итак... учитывая все это, я не думаю, что пока еще рано писать леди Эггер.

– Нет, мисс Робинсон. – Аманда тупо смотрела перед собой. – Ох! – вырвалось у нее вдруг. – Робби... Робби... Я не хочу, чтобы вы уезжали.

Мисс Робинсон обняла ее. Что могли они сказать, чтобы утешить друг друга? Мисс Робинсон, несмотря на радужные надежды, боялась. Боялась нового дома, ожидающих ее новых испытаний, необходимости постоянно контролировать себя, быть услужливой и вежливой одновременно. Такова судьба гувернантки, занимающей опасное место между господами и слугами, не принадлежа ни к тем, ни к другим, вечно со страхом ожидающей упреков и ужасного будущего, когда она станет слишком старой даже для такой безрадостной жизни. И как Аманда могла ее теперь утешить? Она не могла сказать, как прежде: «Робби, когда я выйду замуж, я не возьму никого воспитывать своих детей, кроме вас». Она и думать не хотела о своих детях; ведь при этой мысли Аманда сразу вспоминала о своем кузене Энтони, улыбающемся тюремщике, которого выбрал ее отец, чтобы тот стерег ее будущее.

Гроб медленно и торжественно несли к церкви. Уильям был среди несущих гроб, а за ним вместе со всей семьей и некоторыми из друзей и соседей шла Лилит.

Однажды вечером бабка Лил, как обычно в последние годы, улеглась на свой матрас, а когда утром попытались ее разбудить, обнаружили, что она мертва.

– Она улыбалась во сне, да-да, – сказала миссис Треморни, – как будто радовалась, отправляясь в этот путь.

– Нам будет не хватать ее, – сказал мистер Треморни, – знаем только, что она почиет в мире; а это страшная удача при этой печальной жизни, скажу я вам.

Дети были возбуждены: не каждый день приходилось им присутствовать на похоронах. Целое утро они собирали в лесу и среди зеленых изгородей цветы, чтобы украсить гроб бабушки Лил для последних проводов.

Лилит была в замешательстве. Слишком много всего свалилось на нее сразу: обретение огромной власти над фермером Полгардом дало ей возможность почувствовать свою силу, любовь к Фриту Дейнсборо сделала ее слабой, а теперь вот потеря ее старой советчицы и утешительницы сделала ее беззащитной. Но она не плакала, как другие.

«Ну и характер, – думала ее мать. – Лилит была любимицей бабки Лил, а девчонка и слезинки не уронила по ней».

А Лилит думала: «Она ушла навек; она уже не будет сидеть у двери, попыхивая своей старой трубкой, лаская мои кудри и гордясь тем, насколько умнее других она была. Я уже не смогу приходить к ней».

Дорога была крутой, и мужчины, несшие гроб, вынуждены были часто останавливаться, чтобы их сменили другие. «О, бабушка Лил, – думала Лилит, – тебя торжественно хоронят. Ты бы гордилась такими похоронами». Тишина на кладбище показалась Лилит неземной. Старая церковная башня из серых камней, веками омывавшихся дождями, выглядела жестоко безразличной, как бы заставляя думать, что раз она уже простояла здесь долгие годы и будет стоять еще, так какое ей дело до тела еще одной беднячки, принесенного покоиться около нее? Над зеленой изгородью из бирючины жужжали пчелы. «Это несправедливо, что они ведут себя так, как будто ничего не случилось, – думала Лилит, – ведь умерла бабушка Лил».

До ее руки дотронулся Уильям, и они вместе стали смотреть, как гроб опускают в могилу.

Где-то рядом прокуковала кукушка, запоздало восторгаясь весной. Слезы навернулись на глаза Лилит впервые с того момента, как она узнала, что бабушка Лил ушла в иной мир, далеко от их хижины и вида танцующих на воде парусников.

И вот все окончилось. Были сказаны последние слова, и комья земли застучали по гробу. Друг за другом все вышли с кладбища и неторопливо спустились вниз с холма, вспоминая бабку Лил; говорили, какая она была прекрасная старая леди, как она вырастила семью и как не было дня в ее жизни, чтобы она не выполняла свой долг. Говорилось, что она была хорошей женой и хорошей матерью. А Лилит хотелось им прокричать: «Не хотела бы она от вас это услышать. Она бы хотела, чтобы вы говорили, что она была плохой... и ловкой, и хитрой и знала, как устроиться».

Уильям прошептал ей:

– Она была старой. Она бы сказала, что довольно пожила, она бы не хотела оглохнуть и ослепнуть...

– Не услышать больше ее голоса, – зашептала Лилит в ответ. Не посидеть рядом с ней. Ни трубку ее не наполнить и не сидеть, глядя, как вьется дымок... Никогда... никогда... ничего.

Мисс Робинсон сообщила:

– У меня такая новость! Отозвалась леди Эггер. Она благосклонно относится к моему заявлению. «В случае, – пишет она, – если ваш нынешний наниматель даст вам удовлетворительную, рекомендацию, можете считать это место своим и прибыть для выполнения своих обязанностей в начале следующего месяца».

– Папа даст вам такую рекомендацию? – спросила Аманда.

– Он говорил, что даст.

– Я надеюсь, что там у вас все сложится счастливо. – Аманда почувствовала, что прошлое окончательно уходит, а будущее стоит у дверей.

– Кузина, – сказал Энтони однажды утром, – не поедете ли вы со мной на прогулку верхом? Я бы хотел, чтобы вы показали мне морвалский лес. – Глаза его просияли. Он жил в доме Леев уже три недели, и с каждым днем его отношение к ней немного менялось, становилось все более собственническим. Он не сделал ни единого неверного шага в отношениях с ее отцом: был постоянно уступчив, со всем соглашался, был постоянно глубоко благодарен и полон решимости оправдать веру своего дяди в него. Аманде казалось, что ее отец теперь более счастлив, чем когда-либо; с Энтони он обращался как с сыном, а Энтони вел себя как идеальный сын ее отца.

Они ехали рядом вверх по крутой Хей-лейн, а затем по большой дороге, пока не свернули в лес.

– Я слышал, что в деревне есть кузнец, – сказал Энтони. – Судя по звуку, у гнедой расшаталась подкова.

В лесу им пришлось ехать друг за другом, чему Аманда была рада. Она поехала по тропе, где ветви деревьев росли так низко, что им приходилось часто пригибаться. Она всегда любила прогулки верхом в лесу в компании с Фритом и Алисой. В это утро и наперстянки под деревьями, и ярко-розовые рододендроны, и кипрей, казалось, были красивее, чем обычно; и она подумала: «Ах, если бы его не было со мной».

Они миновали узкую калитку, лужайки у большого дома и церковь, около которой старые тисовые деревья, казалось, охраняли могилы; наконец, они миновали и старые домишки. Послышался веселый стук молотка, а затем в открытой двери появился и сам кузнец, чтобы приветствовать их.

Высокомерным тоном Энтони отдал распоряжение. Как не похож он был при этом на почтительного молодого человека, разговаривавшего с ее отцом! Фрит был беспечен и легко сердился, он часто бывал высокомерен и заносчив, но таким он бывал со всеми. Именно рассчитанное высокомерие с одними и искусное угодничество по отношению к другим тревожили Аманду и вызывали у нее отвращение. Это казалось ей таким лицемерием! Более того, она интуитивно понимала, что все его вежливое внимание к ней исчезнет, как только он на ней женится.

Она улыбнулась старому Рубену Эскотту.

– А у вас все в порядке, мисс Аманда? – спросил он. – Не выпьете ли сидра, пока будете ждать?

Когда приводили подковать лошадей, то по обычаю должно было выпить кружку сидра, приготовленного Рубеном. Он всегда утверждал, что такого сидра, как у него, нет нигде в стране; комплимент в его адрес по этому поводу обеспечивал ему хорошее настроение на весь остаток дня.

– Через час мы вернемся за лошадьми, – сказал ему Энтони. Лицо Рубена погрустнело, и Аманда поторопилась заявить:

– Я не могу уйти без кружки сидра Рубена. Я мечтала о нем с тех пор, как узнала, что нам надо сюда приехать.

Теперь лицо старика сияло от удовольствия.

– Эге. Вы понимаете в хорошем сидре, мисс Аманда. Тут не может быть ошибки.

– Вы на самом деле хотите сидра? – спросил Энтони. Губы его растянулись в деланной улыбке, обнажив зубы, но глаза смотрели холодно и сердито.

– Конечно. И вам захочется, после того как вы его попробуете.

Рубен потирал руки.

– Я принесу вам кружечку. Это особо специальное, в этой бочке. Такого прекрасного сидра я еще не делал.

– Я хотел поговорить с вами, кузина, – сказал Энтони.

– Вы можете говорить здесь.

– То, что я должен сказать, предназначено лишь для ваших ушей.

– Ну, тогда вы можете сказать это в другой раз. В любом случае старый Рубен не услышит. Он глуховат, хотя и не сознается в этом; а когда он подковывает лошадь, то бывает так сосредоточен, что вообще ничего не слышит.

Кузнец вернулся с наполненными до краев кружками на подносе. Он отступил назад, наблюдая, как они пьют.

– То-то! – воскликнул он. – Ну и как?

– Лучше, чем когда бы то ни было, – ответила Аманда.

– Очень хороший, – небрежно заметил Энтони.

Они стояли и наблюдали, как подковывали гнедую. Аманда торжествовала – ей успешно удалось избежать пешей прогулки с ним, которую он, несомненно, запланировал. Он быстро выпил свой сидр и нетерпеливо поглядывал на ее кружку; но она решила не позволять торопить себя. Аманда стояла и наслаждалась запахом паленого копыта, наблюдала за огнем в горне, слушала звон наковальни, впитывая всю атмосферу кузницы и вспоминая прежние посещения кузницы с Фритом и Алисой.

– Дорогая кузина, как вы медленно пьете свой сидр!

– Иначе не насладиться его вкусом.

– Для леди довольно необычно быть знатоком подобного напитка.

– Я имею честь пробовать сидр Рубена еще с детских лет, когда впервые приехала сюда подковать своего пони.

Энтони улыбнулся, но в его глазах продолжали сверкать злые огоньки.

Это было ее первой победой, потому что, когда они отъехали от кузницы, надо было торопиться домой, чтобы не опоздать к ланчу, чего Энтони, конечно, не мог себе позволить, так как его дядя дал недвусмысленно понять, что считает необязательность одним из главных грехов.

Они ехали рядом в лесу, вываживая лошадей, когда он остановил свою лошадь и положил руку на ее поводья.

– Аманда, – сказал он, – я хотел поговорить с вами. Я хочу жениться на вас.

Она была застигнута врасплох. Она знала, что такое предложение ждет ее, но представляла все это себе иначе. Она полагала, что в это утро ей удалось счастливо избежать объяснения.

– Но, – пробормотала она, – я... я не ожидала...

– Вам нечего бояться. Я говорил с вашим отцом, и он дал свое согласие. Так что это решено.

– Но ведь вы просите моего согласия, – напомнила Аманда ему.

Он снисходительно улыбнулся и взял ее за руку. Она попыталась убрать руку и испугалась, почувствовав его крепкую хватку. Лошади стояли теперь не двигаясь; ей казалось, что лес примолк, насторожившись, что все насекомые и птицы, деревья и цветы, каждая травинка... все ждали, хватит ли у нее смелости сказать то, что было у нее на уме.

– Конечно, любовь моя. Но, как я уже сказал, ваш отец желает этого, поэтому вам нечего бояться.

Теперь она молилась про себя; она молила о ниспослании ей той милости, которая была дана Фриту и не дана ей, и той самоуверенности, которой обладала Лилит. Она пыталась спастись отговоркой:

– Я не ожидала... – Но он, конечно, принял это за девичью скромность. Неожиданно Энтони обхватил ее за плечи. Прежде чем Аманда сообразила, что происходит, он потянул ее с лошади, и она почувствовала его губы на своих губах.

Почти обезумев и желая лишь избавиться от него, она ткнула лошадь хлыстом так, что та дернулась вперед, и Энтони был вынужден отпустить ее. Она заметила, что кузен улыбался самодовольно и самоуверенно.

Ее лицо пылало, а внутри все бушевало от гнева. Его ласка, показавшаяся Аманде такой чудовищной, придала ей смелости, которой ей недоставало. Теперь она чувствовала, что лучше умрет, чем станет выносить подобное впредь. Она обернулась и сказала:

– Я не хочу замуж.

– Дорогая маленькая кузина, я удивил вас слишком неожиданным поступком.

Она отбросила всякое притворство.

– Я не удивлена. Я знала о планах моих родителей. Я понимала, почему вы хотели, чтобы мы ушли от кузницы, пока подковывали лошадь. Так что ничего неожиданного. Я знаю, почему вы здесь. И я знаю также, что не хочу выходить за вас замуж.

– Ах, – игриво сказал он. – Мы хотим, чтобы за нами поухаживали.

– Нет. Я не хочу ваших ухаживаний. – И она пустила лошадь в легкий галоп. – Я не хочу замуж, – крикнула она через плечо. – В ближайшие годы...

– Вы передумаете.

– Никогда.

Теперь он ехал рядом с ней и натянуто улыбался, а глаза его посверкивали.

– В таком случае, моя маленькая кузина, – сказал он, – мы будем вынуждены заставить вас передумать.

Лаура сказала:

– Но, Аманда, дорогая моя, ты подумала, что это значит? Твой отец так страстно желает этого замужества.

– Мне кажется, что это я должна желать его, мама.

– Дорогая, ну какие у тебя могут быть возражения? Твой кузен славный молодой человек. Он молод и привлекателен... и, во всяком случае, твой отец и я этого хотим.

– Но не я, мама. Я не хочу.

– Твои желания, Аманда... В данном случае они не имеют значения. Твой отец принял решение.

Губы Лауры начали дрожать; ей хотелось обнять свое дитя и поплакать вместе с ней, но она не решалась. Она должна быть настойчивой, она должна поддерживать своего мужа. Аманда своевольная девочка и весьма упрямая. Лаура боялась, что она не сможет вести себя с дочерью, как ей подобает.

– Ты упрямица, Аманда. Иногда я думаю, что ты специально ведешь себя так, чтобы сделать нам больно.

– Но это не так, мама. Мне хочется делать вам с папой приятное. Но это замужество... это выше моих сил.

– Как может быть то, чего желают родители, выше сил ребенка?

– Замужество может быть.

Лаура вздохнула. Ее дочь может лишить самообладания. Мисс Робинсон заявила Аманде:

– Вы не оправдываете моих надежд, Аманда. После всего, что я делала, чтобы научить вас уважать желания вашего отца!

– Мисс Робинсон, это замужество до конца моей жизни. Как я могу относиться к этому легкомысленно?

– Ваш отец позаботился о нем для вас. Вы сомневаетесь в мудрости отца?

– Да, мисс Робинсон, сомневаюсь.

– Я умоляю вас отвечать за свои слова. Непозволительно, чтобы он услышал такое от вас.

Бедная мисс Робинсон! Даже в своем отчаянии Аманда не могла не думать о ней с жалостью. Мисс Робинсон, так долго боровшаяся с жизнью в одиночку, думала, что любое замужество лучше, чем никакого; но Аманда знала, что сама она предпочтет будущее в нищете и с трудностями, все, что угодно, лишь бы не выходить замуж за кузена.

Целых два дня прошло в тревожном ожидании дальнейших событий. Энтони постоянно сопровождал ее в прогулках верхом; он старался в гостиной сесть поближе к ней; она была уверена, что он попросил ее отца не быть с дочерью строгим, дать ей возможность одуматься, нежно и ласково убеждая ее. Он склонялся над пяльцами Аманды и расхваливал сочетание цветов в вышивке; казалось, он постоянно кружит над ней, дыша в затылок, прикасаясь к волосам, плечам, рукам, пугая ее своим блестящим, ласкающим взглядом.

В спальне она рассказала Лилит о своих страхах; но Лилит все это время думала о чем-то своем. Казалось, что она, как мисс Робинсон, больше не интересуется делами в доме Леев. Она все время интересовалась Лондоном; похоже было, что ее самой большой мечтой стало уехать туда.

– Со смертью бабушки Лил, – сказала она, – ничто меня больше здесь не держит. Мне думается, что она умерла спокойно, удовлетворенная тем, что обо мне позаботятся. Как будто ей важно было узнать об этом... а после этого... она скончалась.

– Ну, она, несомненно, знала, что с тобой все в порядке уже тогда, когда ты впервые пришла к нам!

Лилит ничего на это не ответила, а потом вдруг спросила:

– Ты его ненавидишь, правда? Ты ненавидишь этого кузена?

– Думаю, что ненавижу. Сперва он мне был безразличен. Если бы он пробыл у нас недолго, может быть, он мне бы даже понравился. А вот теперь я его не люблю. Лилит, мне страшно, потому что я с каждым днем ненавижу его все больше.

– Это потому, что ты кого-то любишь? – спросила Лилит. – Потому что ты бы хотела, чтобы другой стал твоим мужем?

– Нет, Лилит. Мне не нужен никакой муж. Я бы хотела подождать... подольше. Лилит, что мне делать, если они заставят меня выйти замуж?

– Можно было бы убежать в Лондон.

– Лилит, как я могу это сделать?

– Другие же люди уезжают. Лишь бы добраться до железной дороги, а там уже недолго ехать.

– Лилит... как бы я могла убежать? Куда мне идти? Нельзя же жить в Лондоне одной.

– Я бы могла уехать с тобой. Я бы за тобой приглядывала. – Глаза Лилит сияли. – Мы можем доехать туда по железной дороге. Я считаю, что Фрит позволит нам быть с ним.

– Я не знаю, где он.

– Ты же сказала, что он в Лондоне.

– Это так. Но я не знаю, где он там.

– Мы могли бы спросить, добравшись туда. – Лилит улыбнулась.

После этого она постоянно говорила об отъезде в Лондон, а Аманда ее поощряла, так как пришла к заключению, что обсуждение этого нелепого предложения отвлекало мысли от ожидающего безрадостного будущего.

Прошла неделя после предложения Энтони, и по жестокости его взгляда в это утро за завтраком Аманда поняла, что он теряет терпение.

После окончания молебна он попросил мистера Лея уделить ему время для разговора в его кабинете. Его просьба была удовлетворена, в результате чего Аманду позвали к отцу.

Она с трепетом пошла к нему.

– Дочь, – сказал отец, – я с печалью в сердце послал за вами, а надеялся сделать это с радостью. Ответьте мне, вам доставляет удовольствие огорчать своих родителей? – В этом случае не было необходимости протестовать, так как он и не ждал ответа. – Самым большим моим желанием является видеть вас счастливо устроенной, ведущей добропорядочную и полезную жизнь. Вы это знаете, как знали это постоянно с детских лет, но вы пренебрегаете моими желаниями; вы печалите свою мать и огорчаете нас обоих. Я просил Бога, чтобы он смягчил вас, чтобы даровал вам осознание дочернего долга, которого у вас, к нашей печали, нет, но Бог не счел возможным удовлетворить мою просьбу. Ващ кузен испросил моего согласия сделать вас своей женой. Я с великой радостью дал такое согласие. Это молодой человек, которого я знаю всю мою жизнь; он – сын моего брата. Нет никого другого, с кем бы я хотел видеть вас в счастливом союзе. Он из рода Леев, он нашей крови. Ваше замужество с ним дало бы мне наследника, в котором мне было отказано Богом. Я понял, что идею об этом браке мне в голову вложил Бог. Это был ответ Бога на мои мечты. Вот почему моя горячая мольба о сыне не была удовлетворена. «Вот твой сын, – сказал Бог. – Возьми его и соедини со своей дочерью». Я бы с радостью повиновался воле Бога, как я стремился делать это всегда. Но вы снова решили ослушаться не только меня, но и своего Небесного Отца.

Беседа приняла обычный характер. Сколько раз она уже слышала одни и те же фразы, одни и те же изречения! Бог всегда был на стороне ее отца, всегда вел его туда, куда он сам решил идти.

– Папа, – сказала Аманда, – я ведь еще слишком молода.

– Это мне решать. Вам исполнилось шестнадцать лет. Ваша мать вышла замуж накануне своего семнадцатилетия, и я не вижу причины, чтобы вам не сделать того же.

– Если бы я могла подождать еще немного и, возможно, познакомиться с другими людьми...

– Не хотите ли вы мне сказать, будто я не знаю, что для моей дочери лучше?

– Да, папа, думаю, что хочу.

Он вздрогнул от удивления, затем закрыл глаза и сложил вместе ладони.

– О Боже, – сказал он, – какую тяжесть Ты на меня взвалил! За что я несу этот крест... может ли быть наказание тяжелее, чем неблагодарная, непослушная дочь? Прости мне. Я не знаю, что говорю.

Аманду всегда озадачивали разговоры отца с Богом. Не говоря уж о притворном смирении, он, казалось, постоянно упрекал Бога за то, что Он сделал или не сделал, пытаясь направить Его по пути, которым Он должен идти. Она тверже поставила ноги на ковре и заложила руки за спину, потом попыталась представить себе смеющееся лицо Фрита и заразиться его смелостью.

Отец открыл глаза.

– Вы дерзкая, – сказал он.

– Боюсь, что вы правы, папа.

– Вы все же знаете, что я решил, что вы выйдете замуж за своего кузена?

– Да, папа.

– И, тем не менее, вы говорите, что не выйдете замуж?

– Да, папа.

– Можете идти в свою комнату. Мы формально объявим вашу помолвку во время обеда.

– Прошу вас, не побуждайте меня к плохому, папа. Аманда поняла, что проявила слабость. Она не сказала: «Я не стану», это было: «Прошу вас, не побуждайте меня». Между этими двумя выражениями была колоссальная разница. Она признала свое поражение и приняла его по привычке с детских лет.

– Я буду настаивать, – сказал отец; он ласково улыбался, потому что тотчас заметил ее поколебленную решительность. – И, – прибавил он почти нежно, – через несколько лет вы падете предо мной на колени и будете благодарить меня за то, что я сделал. Теперь идите, дитя мое. – Он подошел к ней и погладил ее по плечу. – Некоторое нежелание сперва, возможно, вполне естественно. Вы считаете, что мы вас торопим. Теперь идите к себе. Вы – счастливая молодая женщина. Я поздравляю вас с обретением очаровательного мужа.

Аманда вышла, спорить было бесполезно. Это всего лишь очередное задание, данное ей. Так умиротворяла она проснувшуюся было в ней решимость. Может быть, я привыкла к этому, думала она. Может быть, это не так уж и плохо. Все должны выходить замуж, а если они не выходят, как мисс Робинсон, то потом, похоже, жалеют об этом всю оставшуюся жизнь.

Она была очень бледна, когда пришла к обеду, очень подавлена.

Это должно было быть очень торжественное событие, и мистер Лей велел всем слугам собраться в столовой.

– Моя дочь становится невестой мистера Энтони Лея. Мы выпьем за их здоровье и счастье. Стрит, наполните всем бокалы.

И Аманда встала рядом с Энтони, который взял ее руку и поцеловал в присутствии всех.

Лилит тоже была там. «Трусиха!» – сказали глаза Лилит.

Позднее, когда Аманда была у себя в комнате, Лилит пришла к ней и улеглась на ее кровать.

– Ты – трусиха, – сказала Лилит.

– Да, Лилит, это так. Когда я была в кабинете у папы, я вдруг поняла, что должна это сделать... ничего больше не остается. Это было похоже на задание выучить один из псалмов... то, что должно сделать, потому что просто нет другого выхода.

– Всегда есть выход.

– Нет. Ты говоришь о побеге. Что бы я могла делать, если бы убежала? Если бы я могла быть гувернанткой, как мисс Робинсон, я бы решилась уйти из дома.

– Может быть, ты бы и смогла.

– Как? Необходимо иметь рекомендации. Где бы я их получила? Ты не разбираешься в этих вещах, Лилит. Невозможно убежать... невозможно! Я папина дочь и должна делать то, что он велит.

– Только трусы делают то, что их заставляют.

– Лилит, ну что я могу? Что я могу сделать?

– Ты можешь убежать, говорят тебе. Ты можешь убежать в Лондон.

Аманда с досадой отвернулась от нее.

Свадьба Аманды и Энтони Лея должна была состояться через четыре месяца.

– За это время, – сказала Лаура, – мы все подготовим.

Мисс Робинсон уехала к новому месту работы. При расставании она горько плакала и сделала Аманде подарок на память – небольшую шелковую закладку для книги с вышитым узором в виде цветущей веточки, о которой Аманда могла бы подумать все, что угодно, если бы мисс Робинсон не подчеркнула, что это розмарин. Она оставила свой адрес и попросила Аманду писать и, глядя на книжную закладку, которую, она надеялась, Аманда будет беречь, думать, что этот розмарин дан на память.

– Дорогая Робби, обещаю! – со слезами отвечала Аманда и почти забыла о том, что ее ожидает, думая о мисс Робинсон.

– Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, – сказала мисс Робинсон, слегка зарумянившись, поскольку понимала, что теперь, когда Аманда была помолвлена, было бы не совсем пристойно упоминать о возможном увеличении ее семьи, – напишите мне. Вы можете рассчитывать на меня, дорогая Аманда, как никто другой. Теперь, когда я уезжаю, не думаю, что стоит это скрывать – вы были моей любимой ученицей.

– О, Робби! – горько плакала Аманда теперь уже не только из-за мисс Робинсон, но и из-за себя и из-за той печали, на которую обречены все такие же, как они, не имеющие стойкости Фрита и Лилит.

Энтони, став законным женихом, стал и значительно более опасным. Он почувствовал себя хозяином положения, и самодовольная улыбка не сходила с его лица. По крайней мере он больше не злился. Она старалась встречаться с ним как можно реже, а когда он объявил о своем решении вернуться к себе домой примерно на месяц для улаживания своих дел, она почувствовала себя намного счастливее.

Теплым августовским днем, вместе с отцом и матерью, Аманда провожала его и, пока карета ехала мимо начинающих золотиться полей пшеницы, почувствовала, как поднимается ее настроение. Они везли его в гостиницу, где он должен был пересесть в пассажирскую карету, которая через Ганнис-лейк вывезла бы его из Корнуолла. В Девоншир он должен был ехать поездом.

«Трусиха! Трусиха!» – казалось, говорил Аманде стук лошадиных копыт, и, тем не менее, на сердце у нее было легко. Его не будет рядом шесть недель, возможно, два месяца. За это время может многое случиться.

На обратном пути они молчали. Ее отец и мать делали вид, что принимают ее молчание за грусть об Энтони. Делали вид! Все время притворялись... всю свою жизнь. Она тогда это поняла. Мать боялась отца, но делала вид, что это не так; отец делал вид, что опекает мать, хотя главным образом требовал ее послушания. Все существо Аманды возмутилось. «Я не выйду замуж за Энтони! – думала она. – Не буду трусихой».

Но это легко было говорить теперь, когда он уехал. Скоро... слишком скоро... он вернется, а когда он вернется, состоится свадьба.

Темнело, когда они возвращались по верхней дороге; их одолевала дремота от жары, от монотонного цокота лошадиных копыт и тряски кареты. Когда они подъезжали к церкви Святого Мартина, то услышали крики, а вскоре увидели небольшую процессию, направлявшуюся от фермы Полгардов. Перед ней шла небольшая толпа танцевавших, кричавших и визжавших людей; следом двигалась небольшая повозка, в которой восседали два чучела.

Аманда немедленно насторожилась; ей захотелось узнать, что происходит.

– Некоторые из деревенских дурят, как обычно, – сказал отец. – Если бы они так же ревностно почитали Бога, как они чтят свои старые обычаи...

– А что это за обычай? – спросила Аманда, прерывая его; этого она никогда прежде себе не позволяла, и было странно, что это ее не удивило. Она изменилась. Что-то произошло с ней во время поездки. Она не собирается больше трусить.

– Не имею представления, – холодно ответил отец, но она с радостью заметила, что он ее не упрекнул.

Они поехали дальше. Лилит узнает, подумала она, Лилит быстренько узнает.

Лилит действительно узнала. Она была одной из тех, кто шел в толпе. Она сразу поняла, что это «выволочка», потому что видела эту особую церемонию прежде. Помещенные в небольшой тележке два чучела олицетворяли собой двух всем известных здесь людей. Они были грешниками, чей грех, если бывал раскрыт, вызывал большее негодование, чем какой бы то ни было другой. Жестокость могла быть воспринята спокойно; супружеская неверность и блуд, которые, как знала Лилит, тайно совершались многими из них, если становились известными – но только если становились известными, – вызывали праведное негодование.

На этот раз в тележку, в которую обычно впрягали ослика, посадили чучела двух участников прелюбодеяния. Толпа чудовищно бубнила; камни и грязь летели в согрешившую парочку. На набережной уже горел костер, и тележку медленно катили к этому костру. Кто они? – гадала Лилит.

Толпа выкрикивала непристойности; до Лилит долетали лишь бессвязные выкрики, но, когда она пробралась поближе к тележке, кто-то закричал:

– Иди же, дорогая моя Долли. Настало время нам снова побыть вместе. – Толпа завопила и вдруг замолчала.

Затем раздался фальшивый, высокий и жеманный, женский голос:

– Ну что ж, Джоз, дорогой, я не против.

Долли! Джоз! Лилит остановилась, у нее перехватило дыхание. Долли Брент! Джон Полгард! Теперь уже не было сомнений в том, кого представляла собой пара фигур в тележке. Супружеская неверность Джоза Полгарда и Долли Брент не была больше секретом одной Лилит, не одна она, как королева властью, владела тайной. Теперь ее будет знать вся округа.

Лилит повернула обратно, почувствовав беспомощность и испугавшись. Что теперь будет? Что, если Джоз подумал, что это она выдала его? Что ей делать, если он поймет, что ему больше нечего ее бояться? Что будет с Уильямом? Что с ним станет? С тех пор как Лилит поговорила с Джозефом Полгардом в поле, он не стегал Уильяма. А что будет теперь? Она представила себе это жестокое волосатое лицо, побелевшее от злости, жаждущее мести. А на ком он может выместить свою злобу, как не на Уильяме? С Джейн все в порядке. Она замужем за Томом Полгардом. Она счастливо живет в фермерском доме, потому что Энни привязалась к ней, найдя в невестке хорошую и трудолюбивую помощницу, готовую перенять у нее самой бережливость. За Джейн ей нечего бояться. А вот что будет с Уильямом?

Она побежала что было сил прочь от костра – вверх к подвесному мосту – и остановилась лишь на ферме Полгардов. Ей удалось застать мальчонку Наполеона в его лачуге.

– Найди Уильяма, – задыхаясь, проговорила она. – Не теряй ни минуты. Иди... и приведи его ко мне.

Мальчик убежал. Уильям был его богом. Уильям помогал ему в работе и тем избавлял от порки; Уильям подкармливал его, когда он бывал голодным, и делал жизнь более сносной, внося в нее то, что мальчику было не совсем понятно, но давало ему смутную надежду на лучшее. Наполеон вел себя как собака: он шел, будто по следу, прямо к своему хозяину.

– Уильям, – воскликнула Лилит, как только брат появился, – случилось что-то ужасное! – Она все ему рассказала, начиная с того, как она заглянула в ригу и увидела Джоза Полгарда и Долли Брент, занимающихся любовью.

Уильям удивленно слушал.

– Значит, это ты... ты устроила замужество Джейн!

Она кивнула, гордясь, даже несмотря на страх, охвативший ее.

– Но теперь это уже не важно, Уильям. Другие тоже узнали. Весь городок знает о Джозе и Долли. Думаю, что к утру об этом узнает Джоз... и Энни Полгард тоже. Я бы не хотела быть тогда здесь. Я думаю, он просто убьет меня... и тебя тоже, Уильям. Или устроит тебе невыносимую жизнь. Это будет адом для тебя... и для меня, если ему подвернется случай... потому что Энни сделает его жизнь адом.

Уильям понял, что она во многом права.

– Лилит, вечно ты всюду суешь свой нос.

– Тут я сунула ради пользы. Это было ради тебя и Джейн.

– Да, – сказал он, – это было ради меня и Джейн. А что теперь делать?

– Давай убежим, Уильям.

– Убежать? Куда нам бежать?

– В Лондон.

– В Лондон? Но это же жутко далеко.

– Это не так далеко, как ты думаешь. Лондон – чудесное место. Я знаю, потому что Аманда показывала мне его на картинках. У тебя есть деньги. У меня тоже немного есть. Я уже давно жду, чтобы уехать в Лондон. Уильям, нам надо отправиться прямо сейчас. Бери все необходимое. Не теряй ни минуты. Судя по всему, он мог уже узнать, что в городке ему устроили «выволочку». Я думаю, он тебя убьет, Уильям. Я думаю, он нас обоих убьет. Бери все, что надо, и уходи. Спрячься... спрячься в морвалском лесу, а я возьму твои деньги у Аманды. Я возьму все свои пожитки... и мы уйдем вместе. Мы отправимся в Лондон. Это все, что мы теперь можем сделать.

Уильям смотрел на нее, и в нем крепла уверенность в себе. Лилит была так убедительна, так уверена во всем. Он почувствовал, сколько силы в этом маленьком, детском теле – в небольшой девушке, бросившей вызов громадному Джозу Полгарду и заставившей его дать согласие на женитьбу своего сына не по его собственному выбору.

– Лилит, – сказал он, – ты права. Я убежден, что ты права.

Лилит стояла в комнате у Аманды.

– Аманда, дай мне деньги Уильяма. Я пришла проститься.

– Лилит! Что это значит?

– Мы уходим отсюда. Мы направляемся в Лондон.

– Как вам это удастся?

– Я не знаю, но мы уходим. С деньгами Уильяма и с теми, что есть у меня. Нас убьют, если мы останемся.

– Лилит, ты не сошла с ума?

– Я соображаю. Я знаю, что нам надо делать. В городке устроили посмешище. Сейчас их там сжигают... два пучка соломы, наряженных в людские одежды, – Джоз Полгард и Долли Брент... Им устроили «выволочку» и сожжение.

– Я их видела на дороге.

Вкратце, задыхаясь от спешки, Лилит рассказала всю историю своего обнаружения Джоза и Долли в риге и последовавшего за тем шантажа и его результатов.

– Теперь знает весь свет, и ничто его не остановит сделать жизнь Уильяма невыносимой. Джоз может подумать, что это я рассказала... Он меня убьет. Он сказал, что так и сделает, только боязнь остановила его. Он Уильяма забьет до смерти.

– Он не посмеет.

– Неужели? Не он первый сделает это.

– Это было бы убийство.

– Тебе отлично известно, что когда убивают таких, как мы, это не называется убийством.

Аманда сжала руками пылающий лоб.

– Значит... вы уходите? – медленно проговорила она. Она не могла этого вынести. Она не могла оставаться жить здесь без Лилит и с иронией подумала, что если бы на ее месте оказался отец, он сказал бы, что Бог указывает ему его путь. Это было слишком смело, и она ужаснулась своим мыслям; но почему она должна бояться больше, чем Лилит? Ответ был прост: ей не хватало смелости Лилит.

– Лилит, – сказала она, задыхаясь, – не могла бы я отправиться с вами в Лондон?

Лилит в изумлении смотрела на нее.

– Я... у меня есть кое-какие деньги... даже много, я думаю. Они в копилке. Я их еще не считала. Я возьму одежду для нас обеих. О, Лилит... я отправляюсь... я отправляюсь с вами в Лондон!

Лилит нерешительно улыбнулась, а потом сделала то, чего не делала никогда прежде, – подбежала к Аманде и обняла ее.