"Куклиада" - читать интересную книгу автора (Шендерович Виктор Анатольевич)

*  *  *

...К лету 95-го программа набирала ход, и все складывалось для нее неплохо — хорошая пресса, высокий рейтинг — однако же для настоящей славы народной не хватало самой малости. Не хватало преследования со стороны властей.

Этот путь к славе — самый короткий и, пожалуй, самый российский. Не будем тревожить тени Полежаева и Герцена, есть примеры и ближе. Злые языки утверждают, что в начале шестидесятых молодой, но уже хорошо известный в интеллигентских кругах Андрей Вознесенский поил в цэдээловском буфете молодогвардейского критика Елкина, подталкивая последнего к написанию рецензии на себя.

А критик Елкин певца Гойи и треугольных груш не переносил и в трезвом состоянии. Долго уговаривать его не пришлось: Елкин все, что про Вознесенского думал, написал и отнес в "Правду". И "Правда" это, разумеется, опубликовала. И Вознесенский проснулся знаменитым уже на всю страну, потому что ежели у нас кого метелят в центральном органе — тот, считай, на пути к Нобелевской премии...

Я готов присягнуть, что не поил бывшего и.о. Генпрокурора России Алексея Ильюшенко — хотя бы на том основании, что к телу последнего меня бы близко не подпустили. Уголовное дело против программы возбудилось само.

А впрочем, конечно, не само. Знавшие бывшего и.о. Генпрокурора утверждают, что тот моргнуть не смел без высочайшего одобрения... Конечно же, был ему звонок, да чего там! — мы знаем, из чьего кабинета звонок, и знаем достоверно.

От кого знаем — не скажем. Как писал Сталин Рузвельту, "наши информаторы — скромные люди".

...Непосредственным раздражителем для уголовного преследования стала программа "На дне". Горьковская пьеса пришлась как нельзя более кстати после повышения минимального размера пенсий — до 52 тысяч рублей в месяц.

Причем, что интересно, среагировала власть не на саму программу, а на появившуюся через несколько дней после нее рецензию в "Советской России", где наши шутки со смаком пересказывал заместитель главного редактора этого органа, некто Евгений Попов.

(К слову сказать, этой милой забавой — пересказом чужих шуток — этот Попов пробавлялся целый год. Понять "совраскиного" зама можно: классовой ненависти у "патриотов" навалом, а вот шуток своих Бог не дал... Целый год шутили мои).

Так вот, тринадцатого июня было возбуждено уголовное дело, а четырнадцатого я узнал, что такое проснуться знаменитым. Встречи со мной вдруг возжелали все — от воркутинской многотиражки до Новозеландского телевидения. Вскоре я научился произносить фразу из кино про ненашу жизнь: "У меня есть для вас двадцать минут" — но разговаривал все равно до тех пор, пока не кончалась слюна. Я давал по пять-шесть интервью в день. Месяца полтора в буквальном смысле не отходил от телефона.

Даже странно, что в эти недели мы умудрялись еще и выпускать программу.

Признаться, происходящее мне нравилось. Человек я скромный, и долгое время считал успехом, когда меня узнавала собственная теща, а тут... После интервью для Би-Би-Си я начал с уважением разглядывать отражение в зеркале. После череды презентаций купил жилетку. Когда моим мнением относительно перестановок в правительстве начали интересоваться политологи, завел специальный батистовый платочек под цвет галстука и начал подумывать о политической карьере...

Когда позвонили из газеты "Балтимор сан" и спросили, что я думаю о деле Симпсона, зарезавшего свою жену, я почувствовал, что выхожу на мировую арену.

Вылечила меня распространенным в России путем шоковой терапии корреспондентка родной молодежки. Позвонив, она сходу начала умолять об интервью, хотя я и не думал отказываться. Мы договорились о встрече, и я уже собирался повесить трубку, когда она сказала:

— Ой, простите, только еще один вопрос.

— Да-да, — разрешил я, давно готовый беседовать по любому вопросу мироздания.

— А вы вообще кто? — спросил корреспондентка.

— То есть? — не понял я.

— Ну, кто вы? Артист?

— А вы кому звоните? — поинтересовался я.

— Да мне редактор сказал: вот телефон Шендеровича, поезжай, срочно сделай интервью в номер, — а кто вы, не сказал... А я тут, в Москве, недавно...

Сейчас я думаю: этот звонок был организован моим ангелом-хранителем — в профилактических целях...

Впрочем, мне в те поры не только звонили, но и писали.

Вообще обратная связь — вещь полезная. В этом смысле я очень уважаю демократические жанры типа цирка или мюзикла. Писатель может позволить себе "взгляд и нечто", живописец — сесть голым под пустой рамой и назвать это инсталляцией... Актер либо имеет немедленный успех — либо немедленный же провал. На сцене и манеже нет простора для шарлатанства: там не увернуться от реакции публики. Эти условия жестче, но честнее.

Оценки своему телевизионному труду мы получаем в письменном виде. В период уголовного преследования программы почта, разумеется, многократно увеличилась. В основном это были слова поддержки, но иногда попадались и совсем другие слова... Перед тем, как их процитировать, оставив в неприкосновенности стиль и орфографию корреспондента, замечу, что бывают не просто письма, а письма-диагнозы. Причем главное заблуждение пишущего состоит в том, что диагноз ставит он...

"Господа — создатели программы "Куклы"!

Вы, безусловно, и сами знаете, что далеки от совершенства. Все согласны, что у вас первокласные куклы и озвучивание... Что же касается текста и сценария, они — ужасны!

Я видела подобную программу в Англии, там она сделана умно, со вкусом, просто элегантно. Ваши же сначала были просто глупы, потом стали отвратительно злы.

Будучи связаны с заграницей, вы не можете не знать о существовании в журналистике закона о дефамации — опубликование материала, вызывающего ненависть, враждебные чувства, презрение к человеку и мешающего выполнению им своих обязанностей карается, является наказуемым. Порядочные журналисты уважают этот закон, даже зная, что в суд на них не обратятся. Ведь демократия, уничтожая принуждение сверху, предполагает, что человек настолько развит, что контролирует свои действия...

Демократия же неразвитыми людьми понимается как анархия — со всеми негативными последствиями.

В России в рекордные сроки происходит переворот, который в других странах занял столетие, Естественно, мало кто готов к новому, и знает, что как делать. Проблема кадров — одна из основных. Президент наш демократичнее многих западных демократов и терпит и прощает то, что они бы не простили. В его характере благожелательность, доверчивость и преданность друзьям — главные черты. Но он ищет, как сделать лучше. Кадровые смещения вынуждены и трудны для него... Поэтому представлять его убийцей, ищущим, кого бы убить еще, гадки и не умны. Также изображение его беспросыпным пьяницей.

Вам нужен хороший умный сценарист.

Большинство людей, все, с кем я говорила, считают, что судебный иск к вам справедлив.

Киселева, от имени большинства телезрителей."

Госпожа Киселева, надо отдать ей должное, отправила свое письмо на НТВ — некоторые другие граждане, поддерживавшие уголовное преследование телепрограммы "от имени большинства телезрителей", направляли свои цидули непосредственно в Генпрокуратуру, и уже оттуда корреспонденции, содержавшие "народный гнев", в одно касание переправлялись в телекомпанию.

На письмо госпожи Киселевой я откликнулся — и поскольку наша переписка не носила интимного характера, позволю себе процитировать и ответ.

"Госпожа Киселева!

Получил Ваше письмо от 23.07.95. Являясь автором текстов программы "Куклы", вызвавшей у вас столь острые чувства, считаю себя вправе на него ответить. Итак, по порядку.

"Вы, безусловно, знаете, что далеки от совершенства", — пишете Вы.

Безусловно, знаем. Вот только допускаете ли Вы несовершенство собственное? Судя по тону письма, вряд ли.

Ибо в противном случае не позволили бы себе презрительных, сверху вниз, нотаций, не излагали бы с такой менторской важностью прописные истины, не рассуждали бы о "дефамации", которая, кстати, пишется через "и", с двумя "ф" и означает совсем не то, что вы думаете. Но проверить себя Вам недосуг — вы поучаете!

Не знаю, кто Вы по специальности, госпожа Киселева, но сильно похоже, что привыкли руководить.

Не буду вступать с Вами в спор о человеческих и профессиональных качествах Президента — каждый выбирает объект любви по своему вкусу. Отмечу лишь, что резкость нашей критики в его адрес никогда и близко не подходила к резкости столь полюбившегося Вам английского аналога. И если бы мы показали Вам, госпожа Киселева, резинового Б.Н. Ельцина, сидящего без штанов на унитазе, как сидел на нем резиновый Дж. Мейджор, вы бы вряд ли посчитали это сделанным "умно, со вкусом, просто элегантно". Не правда ли?

Далее. Ни в одной из программ "Куклы" (а их вышло более тридцати) Президент не был изображен "беспросыпным пьяницей". Наверное, Вам почудилось. Или вы действительно видели нечто подобное, но не в "Куклах"...

Далее. Рад сообщить вам, что, рассуждая об интеллигентности и призывая к терпимости в отношении гражданина Ельцина Б.Н. (Президента России), вы употребляете в отношении граждан Шендеровича В.А, Пичула В.В. и Левина А.В. (создателей программы "Куклы") следующие выражения: "ужасны", "глупы", "отвратительно злы", "неразвиты", "гадки и не умны". Такова цена Вашей терпимости и Вашей интеллигентности.

И последнее. Вам не нравится программа "Куклы", и Вы считаете, что судебный иск к ней — справедлив. Это ваше право. Но, не указав на конверте своего имени-отчества, вы не поленились объявить, что пишете "от большинства зрителей". Очень характерная приписка для господ вроде Вас (те, что хвалят программу — а в таких откликах, уверяю Вас, недостатка нет — хвалят только от своего имени; те, что ругают — ругают непременно от имени "большинства": что поделать, партийная привычка, как, впрочем, и желание первым делом засадить оппонента за решетку).

Но прежде чем говорить от имени человечества, добросовестный человек обязан поинтересоваться статистикой. Я — поинтересовался, и вот что узнал: по данным ВЦИОМ, возбуждение уголовного дела против программы "Куклы" поддержало 13 процентов опрошенных. Так что насчет "большинства" — это вы, госпожа Киселева, попросту соврали.

В своем письме Вы дали нам много советов относительно программы, позвольте же дать вам в ответ всего один: если захотите еще что-нибудь сказать — говорите от своего имени..."

Тем временем оказалось, что уголовное дело против "Кукол" — сугубая реальность и эту реальность нам дадут в ощущении. В один прекрасный день мне позвонили и попросили зайти в Следственное управление Генеральной прокуратуры.

Когда меня просят, отказать я не могу.

В кабинете сидел моложавый человек вполне интеллигентного вида. Я подумал, что сегодня иголок под ногти не будет, и не ошибся. Впоследствии в беседах с ним мы провели около десяти часов, и могу утверждать, что единственным явным пороком моего визави была излишняя любознательность.

Он хотел знать буквально все: кто придумал сделать куклу первого должностного лица, и зачем он это придумал, и не имелось ли в виду оскорбить этим первое должностное лицо, и сколько стоит изготовление одной куклы, и сколько получаем мы, и от кого, и...

Будучи внуком врага народа, я сразу встал на путь помощи следствию. Показания мои носили глубоко признательный характер, но никак не могли помочь молодому любознательному человеку перетащить трактуемые события в сферу действия статьи 131, часть вторая, УК РФ — "Умышленное оскорбление, нанесенное в неприличной форме", — ибо для этого Генеральной прокуратуре надо было доказать сразу три вещи: сам факт оскорбления, умышленность этого оскорбления и неприличность формы, — а это было совершенно невозможно.

Судите сами. Во-первых, не было заявления со стороны как бы потерпевшего (человека, по моим наблюдениям, совершеннолетнего и довольно вменяемого) — и, по совести говоря, первым делом молодому человеку из Генпрокуратуры надо было бы допросить г-на Ельцина на предмет уточнения: а был ли г-н Ельцин оскорблен нашей программой?

За следователя это сделал некий тележурналист, и я своими ушами слышал, как Президент ответил: "Я этой программы не видал". После чего, впрочем, посмотрел на журналиста в точности по Ильфу — как русский царь на еврея, что, впрочем, имело под собой некоторые основания с обеих сторон.

Во-вторых (возвращаясь к статье 131, ч.2) — если я говорю, что никого оскорбить не хотел, то доказать умышленность оскорбления можно только путем чтения мыслей, что перестало считаться доказательством со времен разгона святой инквизиции.

Что же касается "неприличности формы", то способы определения оной УК РФ вообще оставляет без комментариев — и тут начинается праздник духа. В джемпере на королевском приеме — прилично? А во фраке в бане? Но это теория. А следователь прямо спросил меня, отдаю ли я себе отчет в том, что Президент России, одетый в обноски и с треухом на голове — это оскорбительно и неприлично. Я, разумеется, согласился — Президент России в обносках, какой ужас!..

Таким образом, по первому вопросу был достигнут стремительный консенсус, но он же оказался и последним, ибо следователь почему-то полагал, что в нашей программе таким кошмарным образом был одет именно Президент России, а мне всегда казалось, что мы имеем дело с пятью килограммами крашеной резины и кубометром поролона.

Недоразумение заходило так далеко, что следователь, упоминая в протоколе допроса персонажей программы, регулярно забывал ставить кавычки вокруг имен собственных и просто писал: Ельцин, Черномырдин... Кавычки, перед тем, как протокол подписать, аккуратно ставил я.

Весь этот совковый театр миниатюр происходил в Следственном управлении Генпрокуратуры в Благовещенском переулке, аккурат напротив дома, где многие годы жил Аркадий Райкин — что меня, безусловно, вдохновляло. "Думать надо... Сыбражать!"

Убедить друг друга в личной беседе нам со следователем не удалось, и однажды, в просветительских целях, я принес специально для него написанное эссе "Образ и прообраз" — и оно было приобщено к делу!

"...Прообраз — только толчок для фантазии, повод для литературной игры: реальный Нечаев — и Ставрогин ("Бесы"), реальный Федор Толстой Американец — и герой репетиловского монолога, сосланный в Аляску и вернувшийся алеутом ("Горе от ума"). Это правило работает даже в случае, когда образ носит имя прообраза: так, реальный Кутузов не тождествен Кутузову из "Войны и мира", а Сирано де Бержерак Ростана — реальному Сирано...

Примеров этому несть числа. У Петра Первого в скульптуре работы М.Шемякина — непропорционально маленькая голова... В одном из портретов Пикассо у портретируемого — вполне реального человека — при рисунке в профиль оказалось два глаза. "Миттеран" во французской телепрограмме "Гиньоль" вообще был резиновой лягушкой. Ни то, ни другое, ни третье не является оскорблением хотя бы потому, что демонстративное расхождение образа и прообраза подчеркивает художественную независимость первого.

Итак, образ отталкивается от прообраза и, в зависимости от силы толчка, может улететь от него весьма далеко — и даже стать вовсе неузнаваемым: скажем, "Вид на Толедо во время грозы" Эль Греко многие исследователи считают скрытым автопортретом испанского художника.

Образ может нравиться или не нравиться прообразу (некоторые крупные государственные деятели эпохи Возрождения даже узнавали себя в чертях на фресках "Страшного суда" Микеланджело), — но в цивилизованной стране судить это нельзя — можно лишь судить об этом..."

Насчет цивилизованной страны — это я, конечно, хватил лишнего, но, в общем, уголовное дело против программы "Куклы" по части "оскорбления величества" издыхало на глазах.

И тогда какой-то умник в прокуратуре придумал покопаться насчет финансовых нарушений.

Как говорится: так бы сразу и сказали! За финансовые нарушения у нас можно пересажать вообще всех. Обрадованный прорезавшейся принципиальностью, я тут же предложил следователю не мелочиться с четвертым каналом, а сразу закрыть первый, на котором со мною расплачивались "наличманом" году еще эдак в девяностом.

Я выказал недюжинное гражданское мужество в готовности, во имя торжества закона, заложить всех, начиная с себя самого, но на мой гражданский порыв следователь отреагировал подозрительно уныло. Его интересовала только деятельность телекомпании "Дикси", производившей программу "Куклы" — зато интересовала настолько сильно, что допросы в течение года дошли аж до наших шоферов и уборщиц.

Следствию не удалось допросить только художественного руководителя программы Базиля Григорьева. С первыми лучами взошедшего над нами уголовного дела он улетел "в Париж по делу срочно" — и художественно руководил нами оттуда.

Тут следует заметить, что следователь наш, несмотря на молодость, был следователем по особо важным делам, — и на борьбу с резиновыми изделиями был переброшен с дела об убийстве Листьева. Квалификации он был нешуточной, и сомневаться в том, что повод для закрытия телекомпании подчиненными и.о. Генпрокурора России рано или поздно будет найден, не приходилось...

Но тут взяли на цугундер самого и.о.

Такое мольеровское развитие сюжета показалось мне несколько нарочитым, хотя принадлежность г-на Ильюшенко к ломброзианскому типу бросалась в глаза.

Прокуратуру произошедшее застало врасплох. Сначала сменился следователь. Потом о нас попросту "забыли", но дело, однако ж, закрывать не стали — глядишь, пригодится... Сменилось два Генпрокурора, прежде чем обнаружилось, что мы чисты перед законом: не то что состава преступления — события преступления, оказывается, отродясь не было.

Окажись на нашем месте какие-нибудь иностранные граждане, они бы тут плотоядно воскликнули, подали бы в суд на возмещение всяческих ущербов и хорошенько подразорили родимую прокуратуру. Но мы, внуки врагов народа, только прослезились от прижизненной реабилитации.

Нам, безусловно, повезло. Ни о каком торжестве закона, разумеется, речи быть не могло — просто конъюнктура повернулась к нам передом, а к г-ну Ильюшенко — задом. Такое иногда случается в переходные периоды...

Впрочем, не могу сказать, чтобы я опасался за свою судьбу слишком сильно, и вот почему. Кроме довольно прекраснодушной веры в справедливость, было у меня еще одно тайное подкрепление...

В самый разгар уголовного преследования "Кукол" я получил письмо из-под Пензы от одной женщины. Судя по почерку, моя корреспондентка была уже немолода и писать ей в жизни приходилось нечасто. Содержание письма поначалу поставило меня втупик.

Женщина писала, как хорошо жить под Пензой. Она поведала, какой у нее просторный дом, какой рядом грибной лес и чистая речка. Потом подробно остановилась на хозяйстве: огород, куры, буренка... Дойдя до буренки, я отложил листок и перечитал адрес на конверте; я подумал — может, мне по ошибке передали письмо, адресованное в "Сельский час"... Но на конверте было написано: "в программу "Куклы".

Простой и чудесный смысл послания разъяснился в последнем предложении. Обстоятельно описав все преимущества сельской жизни под Пензой, закончила женщина так: "Милый Виктор! Если что, приезжайте ко мне, здесь вас никто не найдет!"

Свою помощь после возбуждения уголовного дела предлагали нам лучшие адвокаты страны; я слышал слова симпатии и поддержки от частных лиц и организаций... Дипломаты нескольких стран передавали о своей готовности предоставить мне, если потребуется, статус политического беженца...

Но, ей-богу, письмо из-под Пензы, от незнакомой женщины, с предложением крова и пищи и тайного убежища от властей — это то, ради чего стоит жить в России...