"Дыхание бури" - читать интересную книгу автора (Виконтов Дмитрий)Глава 6. Осколки снов.Холодные потоки струились вокруг. Неуловимая, призрачная субстанция, убаюкивала, мягко колыхала в своих объятиях. И ничего, за что можно было бы уцепиться взглядом, найти ориентир — ни лучика света, ни единого оттенка, кроме черного. Только холод. Покой. Тишина. И бесконечность, подчеркивающая ничтожность крохотной пылинки, невесть как затесавшейся в ней. Я существовал — и в то же время меня не было. Атом, оторвавшийся от бесконечности, — и бесконечность, неразрывной пуповиной связанная с ним. Здесь не было времени — у бесконечности нет в нем нужды. Но часть меня осознавала себя — и секундная стрелка делала свой первый шаг, отмеряя миг между «до» и «после». В этом миге тоже была вечность, — но сама возможностью такого шага разрушала гармонию равнодушной тьмы, меняя ее… Уничтожая бесконечность! Терция вечности… Вокруг меня… во мне… повсюду… Вспышка… …солнце давно опустилась за горизонт. Единственным источником света было пламя, весело гудящее в ночи. Огромный костер яростно пожирал сложенные аккуратной пирамидкой поленья, рассыпая вокруг снопы искр. Ветер рвал пламя, заставлял почти прижиматься к земле, чтобы потом резко взмыть вверх. Со стороны оно казалось живым существом, отчаянно борющимся за свою жизнь, но стоило приглядеться — и в обрамлении рыжих сполохов на вершине пирамиды, сквозь ярко-оранжевый ореол можно было увидеть два смазанных, темных силуэта. Лишь в смерти обретшие мир для себя и воссоединившиеся навсегда друг с другом. Погребальный костер ревел, стонал мечущийся над горами ветер, плакала ночь, провожая души в последний путь. Звезды тысячами скорбных очей следили за огнем, и искры танцевали вокруг костра, тянущегося к темному бархату ночного неба. Совсем немного фантазии — и легко можно было представить, что это мириады чужих душ спустились в мир, чтобы встретить тех, чьи мертвые тела догорали в пламени, полыхающий столб, расколовший ночь, — дорожка, по которой им предстоит пройти, а погребальный огонь — вратами, которыми завершился один путь и начинается другой. Круг света, отбрасываемый костром, танцевал вместе с пламенем, ветром и темнотой. В краткие мгновения, когда языки огня, обманув неистовый ветер, беспрепятственно взлетали вверх, на границе света и тьмы появлялась застывшая в скорбной, неловкой позе перед костром массивная, широкоплечая фигура. Ни лица, ни деталей одежды — только на миг появившийся смутный абрис, с которого с неохотой соскальзывал мрак. Потом свет отпрыгивал обратно, и в свои владения возвращалась ночь, поглощая одинокий силуэт. Едва слышный шепот, ритмично падающие слова, сплетающиеся в тягучую, тоскливую песнь — в мелодичные напевы ветра вплелся голос одинокой фигуры. Для этой песни не требовалось мастерство или талант: только страсть, только горечь утраты — и этого с лихвой хватало в дрожащем, ломающемся поначалу голосе. С каждой секундой он крепчал, вместе со скорбью звучала ярость на судьбу, на жестокий рок, — но неизменным оставалась боль расставания и надежда на встречу по ту сторону бытия, там, где ничего не будет кроме чистых душ, объединяющихся с мириадами подобных себе в бесконечном, безбрежном океане света. И ни капли сомнения, что покидающие этот мир души хоть на миг задержаться над черными, лишенными света, беспощадными водами, над которыми вечно реет отчаянный шепот тех, кто оказался не в силах пройти дальше. С хлипким вздохом гудящий костер вздрогнул, внутри затрещали выгоревшие поленья. Пышущая жаром колонна величаво пошатнулась, раскидывая по сторонам извивающиеся протуберанцы, ее центр неторопливо завалился внутрь — и с грохотом костер сложился, точно карточный домик. Искры взмыли над костром, тысячами крохотных болидов озаряя ночь… … сотрясающая густую, почти осязаемую тьму. Высоко, очень высоко, в самом сердце бесконечности зажглась мрачная багровая звезда. От нее отделились первая искра — колючий клубок мертвенно-алого пламени, ничего не освещавшего, а наоборот — словно сгущавшего вокруг себя темноту. Она на миг зависла возле свого истока, затем рухнула вниз, оставляя за собой длинный росчерк огня, перевитый жгутами темноты. Бесшумно, безмолвно она летела вниз, а звезда выплюнула вдогонку ее точную копию, потом вторую, третью, четвертую, пятую, шестую… Совсем скоро уже не десятки — сотни искр падали, вспарывая собою бесконечность. Бесчисленные искры пронеслись мимо, плавно замедляя свой стремительный полет. Вокруг каждой вспухла сфера холодного, яростного пламени, заключая искру в полупрозрачный кокон. Легионы подобных шаров-коконов останавливались, и в стороны ближайших соседей выпростались узкие, безупречно ровные ленты, словно сотканные из расплавленного свинца. Они ползли друг к другу, с бездумной точностью машин, лишенных даже тени разума, но с каждым микроном что-то втягивалось в отростки из окружающей тьмы и текло к выбросившим их коконам. Что-то менялось, менялось в умирающей бесконечности, и что-то менялось в ткущейся гигантской сети. Каким-то образом это отражалось в горящей злым светом звезде, бесстрастно посылавшей вниз все новые и новые искры, и с каждой новой сферой огня, вонзившейся в плетущуюся паутину, она все быстрее и быстрее вычерпывала это «нечто» из окружавших паутину пластов мрака. И все быстрее тянулись друг к другу ленты-отростки… …пока не соприкоснулись! Вспышка… — …анго Нуо'ор… — его разбудил дрожащий, всхлипывающий голос прямо над ухом. Нуо'ор чуть приоткрыл глаз, ужасно не желая окончательно просыпаться, — естественно, это оказался его сеппай. — Иррин… — устало начал он, надеясь, что удастся быстро заснуть, но тут случилось невероятное: Иррин — вечно неуверенный, сомневающийся во всем Иррин схватил за плечо и решительно затряс, упрямо повторяя все то же «анго Нуо'ор… анго Нуо'ор…». — Ну, довольно! — рявкнул анго, отшвыривая от себя совсем обнаглевшего юнца. Легкое, почти невесомое одеяло не успело опуститься на землю, как он уже навис над скорчившимся сеппаем, царапнув когтями по столу. — Свет лишил тебя разума? Почему ты оставил свой пост?! Что ты вообще… Нуо'ор осекся. Иррину полагалось, вообще-то, к этому моменту уже лежать без чувств, осознав, какое оскорбление он нанес анго, но вместо этого тот продолжал таращиться на него остекленевшими глазами и, как заведенный, шептать его имя. Нуо'ор прищурился, внимательнее всматриваясь в сеппая. К сожалению, он не мог достаточно отчетливо прочитать чувства других — таких мастеров на всю планету насчитывалось едва ли полторы сотни, — но ощутить заполнявший Иррина ужас он мог. На ощупь найдя на столе лампу, Нуо'ор легонько встряхнул ее: обычно их заправляли раз в три дня, но Иррин — случалось — забывал про его лампу. Услышав тягучее бульканье, Нуо'ор удовлетворенно кивнул и кинул в лампу кристалл. Ровный пепельно-жемчужный свет родился в глубине прозрачного шара; Нуо'ор опустил крышку обратно и воззрился на Иррина. Про себя он отметил разорвавшуюся на плече мантию, точно его сеппай на бегу зацепился за что-то острое, затравленный взгляд и нервно подрагивающие кисточки на ушах. Обычно такую картину он заставал, если Иррину попадалось очень уж сложное задание — или если он приходил каяться в том или ином проступке. Нуо'ор тяжело вздохнул — ну почему, разорви его горропа, этот сеппай достался именно ему? — Рассказывай, Иррин! И, пожалуйста, без предысторий. Коротко: что сделал, кто был с тобой, кто пострад… — Анго Нуо'ор!.. — вновь прохрипел Иррин, вновь хватая его за руку. И только тут до Нуо'ора дошло, что случилось что-то действительно нехорошее: сеппай просто не мог говорить от потрясения. То, что он посчитал испугом, было на самом деле отчаянной попыткой выдавить хоть слово из сдавленного ужасом горла. А еще анго вновь ощутил слабую тень чувств сеппая — Иррин не имел ни малейших способностей для контроля своих эмоций, но зато сам отличался необычайной чувствительностью к чужим. Нуо'ор быстро подошел к полке над своим ложем и открыл темно-коричневую шкатулку. Флакончик с истолченными в порошок корнями са'ате лежал на самом видном месте — схватив его, Нуо'ор свободной рукой достал чашу с водой, которую он так и не допил перед сном. Отсыпав немного порошка в воду и дождавшись, когда серые крупинки полностью растворяться, он вернулся к сеппаю и протянул ему напиток. — Теперь рассказывай! Что случилось? — Анго, я… я был на посту… там, у реки… у моста… Все разошлись, все анго ушли и сеппаи тоже, все ушли… когда стемнело, уже все ушли… Я стоял там, у реки, как положено, ждал заката… Потом, когда стемнело, я шел по лагерю… ближе к центру, за жилищами анго… Там я почувствовал… почувствовал… — он задохнулся, бессильный выразить испытанные им ощущения, и беспомощно посмотрел на анго. Потом с отчаянием посмотрел себе за плечо, вытянул в сторону двери руку и пальцами сделал один единственный скупой жест. Нуо'ор нехорошо сощурился: такими жестами пользовались только посвященные культа рангом не ниже анго. Сеппаю знать его никак не полагалось и, продемонстрировав знак перед своим анго, Иррин нарывался на очень большие неприятности. А затем до Нуо'ора дошел смысл жеста… «Смерть». — Где?! — крикнул он, склоняясь к Иррину. — Где ты это почувствовал? — За храмом… около дома анго-ра… — выдохнул Иррин. «Около дома анго-ра…» Секунду-другую Нуо'ор неподвижно стоял, полусогнувшись над сеппаем и осмысливая сказанное. А затем бросился прочь из дома. Ночь встретила Нуо'ора стылым ветерком и влагой. И предчувствием беды. Страшной беды. Ему казалось, весь мир дрожит, поворачиваясь вокруг незримой оси, и чудовищных размеров шестеренки с хрустом перемалывают прошлое, будущее, само время… — Зови Сааху, Неа и Крреялу! — крикнул он выскочившему следом Иррину, выдергивая из кольца на стене чадивший факел. — И Майту! — вдогонку сорвавшемуся с места сеппаю — при всех своих недостатках Иррин соображал очень хорошо и на отсутствие мозгов не жаловался. Дом анго-ра ничем не отличался от жилищ его последователей. Сплетенная из тростника и обмазанная глиной полусфера с тремя небольшими окошками, вязью ритуальных узоров вокруг входа и окон, двумя факелами у двери — простой, аскетичный дом. Но Нуо'ору, столько раз ощущавшего себя внутри этого неказистого дома одним целым с пронзающим Вселенную потоком Света, он всегда казался громадным, величественным зданием, озаренным тысячами огней. Нуо'ор остановился у входа, осторожно толкнул массивную дверь — пожалуй, единственное отличие дома анго-ра Райёё от остальных — их наставник не любил шума. Как всегда, дверь не шелохнулось — анго-ра никогда не забывал запереть ее. — Анго-ра! — чуть понизив голос, Нуо'ор позвал наставника. Он пытался сосредоточиться, пытался ощутить нечто, напугавшее Иррина, заставившее его бежать, не помня себя. Заставившее вычертить в ночном воздухе его дома подсмотренный где-то знак… «СМЕРТЬ!!!» Давящая тяжесть, точно весь мир падает на тебя… Разверзшаяся под ногами пропасть… Алый диск солнца, вдруг исторгающий испепеляющий, разъедающий глаза блеск… Нечто невероятное, только что прикоснувшееся к тебе, открывшее неведомые до сего горизонты, показавшее что-то слишком страшное, чтобы быть правдой… Дыхание Вселенной, обжегшее потянувшийся к небесам разум… «НЕТ! НЕТ! НЕЕЕ-ЕЕТ…» — Нуо'ор! Что с тобой?! Что случилось! — его затрясли, вырывая из столбняка транса. Моргнув слезящимися глазами, он увидел окруживших его коллег, друзей. Подносящую к губам чашу с какой-то гадостью Майту, подхвативших его с обеих сторон Неа и Крреялу, Сааха, сгорбившегося под гнетом прожитого времени, но еще достаточно сильного и ловкого, чтобы сдерживать рвущегося к своему анго Иррина, — все, кого он знал много лет, кому доверял и любил. Ему помогли, — а точнее, заставили — сесть на чью-то накидку. — Отпустите! — сбросив давящие на плечи руки, он вскочил на ноги — и пошатнулся: закружилась голова. Неа и Крреяла двинулись было к нему, но Майта, самая молодая целительница, что появлялась когда-либо в их лагере, взмахом руки остановила их. — Анго, что случилось? Что это было? — Дверь… — просипел Нуо'ор. — Ломайте ее! Да, быстрее же!!! — зарычал он, видя неуверенно переглядывающихся Крреялу и Неа. — Что-то случилось с анго-ра! Обступившие его килрачи вновь переглянулись, а потом дружно посмотрели на тяжелую, посеревшую от времени дверь. Наверное, всем в голову пришла одна и та же мысль: устроенный ими шум перебудил половину лагеря, а спавший обычно очень чутко анго-ра Райёё даже не попробовал выяснить, что происходит у него за окном. Неа первым шагнул к двери, Крреяла отстала от него всего на полшага. Обычная дверь слетела бы с петель от одного недоброго взгляда в ее сторону, но эта умудрилась выдержать по два удара. Сердито прошипев что-то под нос, Неа придержал уже собравшуюся вновь навалиться на массивные доски Крреялу, примерился и с разворота коротко, но сильно ударил над засовом. Внутри оглушительно хрустнуло, и дверь со скрежетом широко распахнулась, громыхнула, врезавшись в стену, отскочила обратно и замерла. Неа, за ним Нуо'ор и Крреяла бросились внутрь, уже не сомневаясь, что случилась беда. Каждый нес по факелу, кроме того, протиснувшаяся следом Майта держала лампу — и тьме, пугливо отпрянувшей к дальней стене, очень быстро не осталось места. — Анго-р… — Нуо'ор замер, не сделав и двух шагов; рядом ахнула Крреяла. Прямо перед ними, возле перевернутого столика, среди вороха перепачканной темными пятнами бумаги лежал анго-ра Райёё. У Нуо'ора подломились ноги, при виде пятен крови на постели, одежде, шерсти Райёё. Упав на колени рядом с наставником, он перевернул его лицом вверх — и среди общего крика ужаса без удивления услышал и свой голос. Анго-ра умирал. Грудь, горло, лицо — все было разодрано, исполосовано его собственными когтями, на которых остались еще клоки шерсти и кожи. Кровь сочилась сквозь раны, стекала на пол — под телом Райёё уже собралась небольшая лужица, отбрасывая злые блики от факелов. Душа анго-ра еще не покинула тело, но это были последние мгновения жизни: слишком много крови он потерял, слишком тяжелые раны он себе нанес. Веки Райёё шевельнулись — и, задыхающийся от ужаса, от осознания собственного бессилия, Нуо'ор против воли охнул, встретив пустой, бессмысленный взгляд устремленных в лишь ему доступную даль глаз анго-ра. Но сердце не успело ударить и одного раза, как этот взгляд чуть сдвинулся и застыл на Нуо'оре, а в зрачках появилось так хорошо знакомое выражение. — Нуо'ор… — ему пришлось напрячь слух, чтобы расслышать шепот. Искусанные до крови губы Райёё дрогнули, он сделал попытку сгрести своего бывшего ученика за одежду, но тот, сообразивший, что хочет анго-ра, уже клонился к нему. — Кончено… для меня… видел… впереди… — две одинаковые, как близнецы, струйки крови потекли из уголков рта умирающего. — Твой сеп… сеппай проложит… учи… учи его… хорошо… возьми… все… — он уронил руку и выпущенным когтем коснулся лежащего под боком свитка. — Написать… успел… Нуо'ор бережно поднял свиток, стараясь не испачкать его. Бросились в глаза изломанные, скачущие бурые строки, так не похожие на обычный подчерк Райёё. Долгий миг он пытался понять, почему текст такого странного цвета, потом заметил лежащее в меньшей лужице крови перо — и все вопросы умерли на языке. — Остальные… — уже не шептал — хрипел, захлебываясь кровью, но из последних усилий гоня слова сквозь изуродованное горло Райёё; неповинующимися пальцами он указал на ряды полок. На одной из них среди сложенных аккуратными горками свитков стояла узкая шкатулка — вытирающая слезы Крреяла бережно, точно выточенную из хрупкого стекла, сняла ее и прижала к груди, — предостережение… огонь впереди… нескоро… берегитесь… их… зовут… берегитесь… Рука Райёё на груди Нуо'ора сжималась все крепче и крепче, когти пронзили одежду и впились в тело. Нуо'ор не реагировал на боль, не шевелился, не смея даже вздохнуть, — его, как и остальных, захватила, увлекла за собой эта невозможная, нереальная сцена: освещенный десятком факелов дом, стекающийся к дымоходу жирный, густой дым, и умирающий килрач, каждое слово которого впечатывалось им в память навсегда. И в тот самый миг, когда жжение в груди стало столь сильным, что Нуо'ор едва не потерял сознание, Райёё ослабил хватку и очистившимся взором окинул всех собравшихся. Слабая улыбка мелькнула в его глазах, и каждый килрач ощутил отзвук безмятежного, всепоглощающего спокойствия и умиротворения. — Я видел грядущее! — неожиданно отчетливо шепнул Райёё. — Берегитесь… Он замолчал. В последний раз их взгляды встретились. Рука анго-ра, выпустив одежду Нуо'ора, со стуком упала на пол. Сорванная легким дуновением ветра пылинка аккуратно закружилась над ним и плавно опустилась на покрытые тонкой пленкой крови губы. Дрогнула, словно хотела взлететь обратно, — но вдруг передумала. И лишь почти минуту спустя собравшиеся вокруг тела своего учителя поняли, что анго-ра Райёё умер. …рождается в точке соприкосновения. Я смотрел вниз, вокруг себя, смотрел на то, что мог лишь описать, но не понять. Смотрел на гигантскую сеть, паутину, сотканную из быстро темнеющих линий и набухающих гнойников, жадно пожирающая плоть бесконечности. Этой паутине не было дела до меня, ее не волновало, не могло волновать то, что за грандиозной феерией наблюдает прилетевший на огонь мотылек — она жила своими заботами и стремлениями. Но я чувствовал, как секундная стрелка продолжает свой неумолимый бег к отмеченному именно для этого мотылька мигу. Дрожащие в узлах сети сгустки медленно росли в размерах. Их оболочка светлела, истончалась, мелькающие за ней огни становились все ярче. Сперва казалось, что сгустки растут все вместе, но только казалось — упавшие первыми коконы уже превратились в кипящие шары багрового света, в то время как большинство еще оставались медленно разбухающими искрами. Один из самых больших сгустков затрепетал. Соединяющие его с паутиной нити почти одновременно лопнули, в пульсирующей оболочке появились трещины, сквозь которые пробивалось яростное, почти живое сияние. Трещины множились, сливались в сплошные пятна странного света — и в звенящую тишину вплелся тонкий, дрожащий на грани слышимости звук, слишком тихий, слишком слабый… Растрескавшаяся оболочка, сдерживающая обезумевшее пламя, разлетается на куски… Вспышка… Сирены гудели. Ревели. Стонали. Тревожные огни не угасали, мигая в такт то гаснущему, то вновь появляющемуся освещению. Стены, палуба под ногами, подвесной потолок — все тряслось, скрипело; где-то в отдалении шипела разорвавшаяся магистраль. Дело явно не собиралось ограничиваться страшными первыми минутами катастрофы: практически вся центральная зона поселения продолжала медленно, но неуклонно разрушаться. Три человека с трудом шли по коридору, поминутно оглядываясь назад. Двое в боевой броне десантных войск и здоровенный верзила в окровавленном белом комбинезоне: лаборанты за глаза называли его «Бугаем» и любили разыгрывать «салаг», рассказывая, что этот, похожий на неуклюжего медведя человек — заведующий кафедрой астрофизики в Терранском университете. А потом потешались, глядя, как на первом же занятии до новичков доходит, что это была совсем не шутка, и что за внешностью туповатого костолома скрывается ум очень талантливого ученого. Интеркомы на поясах людей заработали одновременно с захрипевшей во всем коридоре коммуникационной системой: "ТРЕВОГА ПЕРВОГО УРОВНЯ. ПРОДОЛЖАЕТСЯ АНОМАЛЬНАЯ ПУЛЬСАЦИЯ В КРАСНОЙ ЗОНЕ СЕКЦИИ "А". СИСТЕМА НАБЛЮДЕНИЯ НЕ ФУНКЦИОНИРУЕТ. СВЯЗЬ С КРАСНОЙ ЗОНОЙ ПОЛНОСТЬЮ УТЕРЯНА. ПРИНЯТЫЕ АВАРИЙНЫЕ МЕРЫ НЕ ЭФФЕКТИВНЫ. ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ РЕКОМЕНДУЕТСЯ НЕМЕДЛЕННО ПОКИНУТЬ СЕКЦИЮ "А". ВРЕМЯ ДО ИЗОЛЯЦИИ КРАСНОЙ ЗОНЫ — ПЯТЬ МИНУТ. ВРЕМЯ ДО ПОЛНОЙ ИЗОЛЯЦИИ СЕКЦИИ "А" — СЕМЬ МИНУТ". Десантник, буквально тащивший ученого на себе, грубо выругались. Его коллега, с которым он периодически менялся, с тревогой оглянулся на наполовину сомкнувшиеся створки бокового туннеля, по которому они добрались до этого коридора, а потом — на закрытый люк противоположной стене. Они старались двигаться с максимальной скоростью, побыстрее выбраться в незатронутые катастрофой зоны, но профессор Райнс задерживал их. Длинная рваная рана на бедре и потеря крови позволяли ему разве что не потерять сознание, но двигаться быстрее он не мог. В другой ситуации они или оставили бы его в безопасном месте, чтобы разведать дорогу, или понесли на руках, — но только не теперь. Всего полчаса прошло после катастрофы, а они на собственной шкуре убедились, что, во-первых, безопасных мест поблизости от очага попросту нет, а, во-вторых, оставаться без оружия чревато очень нехорошими последствиями. — Седьмой, проверь коридор, — десантник прислонил профессора к стене и тут же перебросил со спины на грудь тяжелый вейер. Напарник раздраженно дернул плечом и осторожно пошел вперед, аккуратно обходя сброшенные со стен во время катастрофы декоративные плитки: большинство разлетелись на куски, но парочка тонких бледно-желтых квадратов уцелела. — Мы успеваем? — Нет! — покачал головой отдышавшийся профессор. — Нам еще метров четыреста по этой галерее, потом санитарная зона, потом контрольный пост — и лишь за ним переход в секцию "Б". С моей ногой мы успеем разве что пройти санитарный сектор. — И что? — яростно выдохнул тот, кого первый десантник назвал Седьмым. — Вы опять за свое? Мы никого не оставляем — зарубите себе на носу, профессор! — У вас есть альтернатива, сержант? Надо любой ценой предупредить остальные блоки, и эвакуировать людей. Мы не смогли обесточить аппаратуру — даже если вся секция будет запечатана, это не поможет. Вы слышали — пульсация продолжается! — Что, будь вы прокляты, вы там сделали?! — взорвался десантник. — Что тут вообще происходит?! — НЕ ЗНАЮ! Я! НИЧЕГО! НЕ! ЗНАЮ!!! — заорал, превозмогая боль, Райнс. Его душил гнев на этого тупого солдафона, пререкающегося с ним, вместо того, чтобы спешить туда, где он может помочь людям… но еще больше этот гнев пополам со стыдом жалил его самого. Почему он молчал? Почему согласился с Фелтом? Почему не спорил, не настоял на повторной проверке, после выявленных в последнем тесте аберраций поля? Почему смолчал, когда Фелт предложил дать полную мощность на аппаратуру? Почему… почему… почему… Он устало посмотрел на опешившего десантника и с горечью рассмеялся. Кого он пытается обмануть: ему самому было интересно посмотреть на результат эксперимента. Ему хотелось на практике проверить свои расчеты. Ему не хотелось становиться на пути Фелта и тех, кто стоял за ним. Ему не хотелось думать своей головой, когда можно было переложить всю ответственность на других — того же Фелта, в конце концов. Что ж, он получил именно то, что хотел. Он действительно увидел нечто… Мерный гул, зародившийся где-то в глубине блока, в мгновение ока сорвался на грохочущий удар. Палуба под ногами подпрыгнула, а затем мелко-мелко задрожала. Последние плитки оставшиеся на стенах точно корова языком слизнула, а половина панелей освещения, ослепительно вспыхнув напоследок, разлетелись дождем осколков. «РЕГЕСТРИРУЮТСЯ АНОМАЛЬНЫЕ ВСПЛЕСКИ В КРАСНОЙ ЗОНЕ. НАЧАТА НЕМЕДЛЕЕЕЕ…» Светло-голубые разряды плеснули из каждого коммуникатора, оплавляя предохранительные решетки; личные интеркомы озадаченно загудели, фиксируя обрыв связи. Второй удар почти без паузы перетек в третий, отозвавшийся в каждом сантиметре окружавшего их металла и покореженного пластика странной, вибрирующей пульсацией. Профессору даже показалось, что он слышит мощное, басовитое гудение десятка огромный, невидимых струн, сливающееся в завораживающий звук, но, прежде чем он успел понять, так это или нет, эхо приближающегося — или уже мчащегося во весь опор — катаклизма стихло, оставив их наедине со звенящей тишиной. — Т…твою мать! — вырвавшиеся у Седьмого слова в полной мере выразили ощущение каждого из них. — Профессор… — Здесь недалеко до коммуникационного центра! — настолько твердо, насколько хватило сил, заявил он, отлепившись от стены. — Там можно забаррикадироваться. Я попробую сам добраться туда и наладить связь с ретранслятором, чтобы передать сигнал «СОС». Вы, — игнорируя набычившегося Седьмого, он ткнул пальцем в бронированную грудь второго десантника, — спешите к магистральной трубе к секции "Б" или "С". Без меня вы успеваете туда вовремя. Найдите Фримена или Андрееву — и расскажите им, что я требую полной эвакуации. Передайте им — «Фантом один». Они поймут. — Пятый, что мы… Десантник несколько секунд пристально смотрел на профессора, потом перевел взгляд на напарника. — Седьмой, бластер! — еще пару секунд они смотрели друг на друга, потом Седьмой быстрым движением достал излучатель. Подумав, добавил к нему запасную обойму и протянул профессору. — Вы уверены, что хотите этого? — Нет! — честно ответил профессор. — А есть выбор? Пятый открыл рот, словно желая что-то сказать, но так и не нашел нужных слов. Отвернувшись, он взял наизготовку вейер и побежал по коридору. Седьмой последовал за ним, держась в двух-трех шагах позади напарника. Так, ни разу не обернувшись, они скрылись за поворотом, и только топот десантных сапог и хруст расплющиваемой керамики напоминал о них. А затем стих и он. Профессор с трудом доковылял до противоположной стены: к его облегчению, кровотечение не возобновилось, и боль в ноге оказалась не такой сильной, как он опасался. Люк, закрывавший проход в боковой коридор, открылся без проволочек: оставалось надеяться, что доступ к коммуникационному центру не заблокирован компьютером. Ни одна панель освещения не работала, но вдоль коридора тускло горели вмонтированные на стыке стен и потолка капсулы с фосфоресцирующим составом. К удивлению Райнса сброшенных сотрясением декоративных плиток оказалось на порядок меньше, чем в главном коридоре. В мерцающем бледно-зеленом свете он видел почти не прерывающийся узор, равнодушно следящий за измученным, ковыляющим, падающим и со стонами поднимающимся, чтобы вновь черепашьим шагом идти вперед, человеком. Как он прошел эти метры — он не понял и сам. В памяти остался только обрамленный цепочкой зеленоватых огней вход, звонкий звук неуверенных шагов, и пляшущие в черном пятне перед глазами салатовые полосы — и вдруг он понял, что стоит, уткнувшись носом в холодный металл закрытой двери, на которой висит покосившаяся табличка "КОММУНИКАЦИОННЫЙ ЦЕНТР "А". ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН". Слабо пискнув, панель доступа проглотила его идентификационную карту, подумала пару секунд и весело подмигнула разноцветными огоньками. Дверь плавно вдавилась внутрь и с шипением отошла в сторону. Райнс надеялся, что хоть внутри горит нормальный свет, а не эта болотная мерзость, и его надежды сбылись. Отчасти: вместе болотно-зеленого, капсулы аварийного освещения испускали пронзительно-голубой свет, больно режущий глаза. Немного помогало освещение от работающих дисплеев и информационного табло, исправно информировавшего всех желающих, что ситуация из просто плохой становиться очень плохой — если кто не заметил еще. В коммуникационном центре не было ни души. Строили его по стандартному проекту, из расчета на штатную смену связистов, но здесь обычно дежурило два человека. И, наверняка, первое, что они сделали после катастрофы — поспешили спасти свои шкуры. За спиной Райнса закрылась дверь и система безопасности, повинуясь отданной команде, заблокировала вход. Теперь без тяжелого оружия сюда будет крайне проблематично ворваться, а дополнительно введенный код обесточил внешнюю панель доступа. «Кто не успел — тот опоздал!» — истерически хихикнул Райнс, усаживаясь за ближайший компьютер: перенапряженные нервы понемногу сдавали. Мысль о том, что еще один бедолага, вырвавшийся из ада Красной Зоне, будет бесплодно пытаться попасть внутрь, как появилась, так и пропала. «ДОСТУП К ВНУТРЕННЕЙ КОММУНИКАЦИОННОЙ СИСТЕМЕ ОТСУСТВУЕТ. ДОСТУП К СИСТЕМАМ НАБЛЮДЕНИЯ ОТСУТСТВУЕТ. ДОСТУП К КОМАНДНОЙ СЕТИ ОТСУТСТВУЕТ». Надписи на дисплее сюрпризом не были: собственно, никакой командной сети больше не существовало. Главный компьютер, центральная база данных — все было уничтожено во время катастрофы. В эти мгновения все поселение распадалось на секции, полностью подчиненные локальным командным центрам, физически изолируясь друг от друга, как и требовала ситуация ЧП. «Надеюсь, ребята успели проскочить…» — про себя произнес профессор. Экран мигнул, очистился, освобождая место для меню гиперсвязи: как раз на подобные случаи коммуникационные центры в обязательном порядке оснащались автономным передатчиком. Не очень мощным, не позволяющим передать дальше семи-восьми парсек или надежно защитить сигнал, но и ведь и выбирать-то было не из чего. Информация, появившаяся на экране, подтвердила его опасения: за последние двадцать минут в гиперпространство не было отправлено ни одного сообщения. В лучшем случае — это все паника и непонимание происходящего. В худшем же… Райнс вложил в прорезь сканера свой жетон и быстро набрал текст: код поселения и всего два слова, трижды повторенные подряд: «Фантом один». Даже если никто не озаботиться прочесть сообщение, центральный компьютер любого крейсера, приняв подобный сигнал, немедленно поднимет тревогу, а уж на том корабле, которому адресовано послание — тем более. Выбрав алгоритм шифровки, он подтвердил считанные с его жетона координаты передачи. Дождавшись окончания обработки данных, ввел последнюю команду. «ГИПЕРРЕЛЕ ИНИЦИИРОВАНО. СИГНАЛ ПЕРЕДАН», — отреагировала программа. А затем… Коммуникационный центр вокруг вздрогнул, подернулся рябью, словно на застывшее в воде отражение кто-то бросил камень. Там, где только что была ровная поверхность палубы, появлялся искореженный, оплавленный металл, стены щерились дырами, глубокими трещинами, светящиеся капсулы катались по полу. Райнсу показалось, что пульсирующая зыбь прокатилась сквозь него, на миг вырывая из привычной реальности и тут же швыряя обратно, но уже в царство торжествующего хаоса. — Что за… — изумленно выдохнул профессор, глядя в пустоту погасшего, разбитого вдребезги дисплея перед собой. На раздавленного сорвавшимся перекрытием бедолагу в соседнем кресле. На полностью разрушенное помещение, на то, что он обязан был заметить еще у входа… но не заметил. На невозможное, вдруг ставшее реальным. Гудение десятков струн, едва удерживающееся на грани инфразвука, рухнуло на него, ворвалось под череп, отозвалось тонкой болью в зубах и костях. И почти незаметный за этим шумом звук, похожий на шелест миллиона песчинок, перемолотых в тонкую пудру и неторопливо текущих по металлу, заполнил коммуникационный центр. И кожей, шестым чувством, всеми фибрами души он почувствовал чье-то присутствие за своей спиной, за плечом, буквально в шаге от себя. В растрескавшемся, закоптившемся стекле дисплея, с которым он, как ему казалось, только что работал, за размытым, нечетким отражением самого Райнса что-то шевельнулось, потянулось к нему… Он обернулся… …слепит. Мрак расплескивается во все стороны… Дымчатое пламя, струя расплывающегося сияния сжимается в спираль. Осколки кокона тают в темноте, а спираль, стремительно ввинчивается во мрак, рвется вверх, если в этой бесконечной пустоте можно определить, где верх, а где низ. Только что почти неслышимый звук, становиться все громче и четче. Тысячи, миллионы безликих голосов говорят, шепчут одну единственную фразу, но нельзя разобрать ни одного слова, ни найти источник голоса. Ленты мрака сплетаются с пламенем, смешиваются, растворяются друг в друге. Бесконечность стонет, кричит беззвучным воплем, умирает, раздираемая на части, поглощаемая освободившимся пламенем. Оно темнеет, становиться почти неотличимым от змеящихся вокруг агатовых потоков, и только багрово-оранжевые искры по краям спирали отмечают ее путь. Лопается второй кокон, за ним третий. Сполохи освободившегося от оков огня, дрожь бесконечности, растущий с каждой вспышкой мерный отрешенный речитатив. Голоса звучат в унисон, сливаются в один могучий, сильный поток слов, крепчающий, становящийся громче… Отчетливее… Сильнее…. Вверху, там, где почти угасла мрачная, злая звезда, взмах незримого лезвия открывает узкую, наполненную ослепительным серебристо-пепельным светом щель. Рядом с ней вторая, третья — словно копируя рождения тянущихся ввысь дымчатых струй, они появляются, расталкивая мрак. Уже трудно смотреть на сотни развернувшихся жгутов огня. Но это лишь песчинки в безбрежности раскинувшейся паутины. И, глядя на пылающую бездну и серебристые разломы, я чувствую, как звенит туго натянутая невидимая струна: время почти пришло, стрелка почти завершила свой ход. Голос, в котором уже невозможно вычленить, расслышать создавший его шепот, гремит, пронизывая бесконечность, сотрясает паутину, колеблет рождающиеся языки пламени. Два слова тяжко бьют по мне, распластанному по наковальни бесконечности бесплотной, безучастной тенью наблюдающей за происходящим. Два слова. Наконец-то я слышу их — отчетливо и ясно: «ОСВОБОДИТЕ МЕНЯ». Узкий, тонкий луч срывается из разлома, почти вертикально пронзая пустоту. На его пути самая первая спираль, самая первая полоса слившегося с мраком пламени — и бесконечность кричит, подавленная гневом почти умершей звезды. Только тень, только отзвук прежне мощи остался в ней, но даже он подавляет, даже он пробуждает во мне почти забытое чувство ужаса. Пелена ее гнева падает на паутину, озаряемую тысячам сполохов, пропитывает ее, подправляет путь… И громче рокот равнодушного голоса: «ОСВОБОДИТЕ МЕНЯ!» Луч касается спирали, гаснет, раскалывая ее на множество осколков, точно она соткана не из прозрачного пламени, а хрупкого фарфора. Хрустальные змейки ползут по остаткам, выжигая, стирая за собой полосы тьмы, а лоскутья багрового пламени вдруг вспыхивают ярким, чистым светом и каплями ртути тянутся друг к другу. Еще миг — и воссоздавшаяся заново спираль продолжает свой путь наверх. А из разломов бьют новые лучи, все быстрее и быстрее, ища стремящиеся к свободе потоки огня. «ОСВОБОДИТЕ МЕНЯ!!!» И почти физически я чувствую, как последняя преграда падает… Видимая только мне стрелка исполинских часов идет до конца… Яростно поет на незримом ветру туго натянутая струна… Вспышка… Выпад, звон столкнувшегося металла, скрежет, клацающий звук обуви по каменному, покрытому густым слоем вековой пыли и песка каменному полу… Смертоносный танец, плавная и быстрая игра посохом, стонущие от напряжения мышцы, заставляющие тело перетекать из позиции в позицию… Полупрозрачная, так и норовящая ускользнуть из поля зрения фигура, видимая только благодаря неровному, переменчивому освещению… Черный провал за спиной, вбирающий в себя эхо боя, отражающий его от стен, жонглирующий, словно наслаждаясь неожиданной игрушкой… Выпад, звон скрестившихся посохов, стремительный выпад противника, мелькнувшее у самой головы лезвие кинжала… Разжавшиеся пальцы отпускают прокручивающийся вокруг запястья второй руки посох… Теряющий равновесие противник, отступающий на шаг назад… …вспышка… Чужой командный пост, выглядящий так, словно внутри разорвалась ракета. Хаос, разрушение, огонь, разбросанные повсюду тела, дымящиеся провода… И темная фигура, едва различимая в, смешавшимся с аварийным освещением отраженном свете звезды, медленно ползущая к центральному пульту. А за пультом в покосившемся кресле сломанной куклой полулежит обгоревшее дочерна тело, точно мертвый рулевой, ведущий в последний путь корабль… На обзорном экране безжизненный планетоид, над которым медленно восходит полукруг зелено-голубого мира… Странное пятно точно над серо-коричневой громадой спутника планеты, похожее на расплывшуюся по воде каплю крови… Со сдавленным стоном фигура подтягивается, уцепившись за выступающий над головой металл. Превозмогая слабость и боль, тянет руку к одному из переключателей в верхней части пульта… …вспышка… Бесконечность космоса вокруг — и родной до боли мир прямо перед глазами. Знакомая с детства планета, озаренная теплыми лучами красного карлика, стремительно несущаяся по своей орбите, точки военных крепостей вокруг нее… Родной мир, родина, дом… Но почему же от него веет таким леденящим холодом?! Почему мне так страшно?! Почему… Пространство совсем рядом сминается, подается под напором чудовищной силы. Очерченный неведомым циркулем громадный круг, диаметром не меньше десятка-другого километров затягивается полупрозрачной пленкой, сквозь которую тускло мерцают далекие звезды. Широкая полоса рассекает пополам круг, в самом центре появляется ослепительно горящая точка. Вихри пламени текут из нее, вдоль серой полосы, заполняют круг, бьются в его границах. Таких кругов много, очень много. Может десяток, может полсотни. Трудно сосчитать — болят глаза, стоит только посмотреть в упор на пламя. Я отворачиваюсь, перевожу взгляд на планету… … и вижу совсем другой мир. Я пытаюсь присмотреться к нему, рассмотреть детали — он исчезает, а на его месте появляется новый, потом еще один. Они сменяют друг друга, мелькая перед глазами с невероятной скоростью, часть из них я почти вспоминаю, большинство даже не вызывают в памяти и тени узнавания. Но я знаю, что над каждым миром появляются такие пятна. И еще я знаю, что… Все вместе, одновременно пятна выплевывают многокилометровые сгустки огня, титанические копья, посланные карающей дланью на наполненные жизнью обреченные миры. …вспышка. Вокруг пылала бездна. Безумие красок, миллионы багрово-оранжевых дымчатых струй, бьющие им навстречу серебристые лучи. Огонь и лед ткали завораживающий узор танца посреди тьмы, захватывая каждый свободный сантиметр пустоты. Это было начало. Это был конец. Что-то заставило меня взглянуть вниз. Еще одна спираль, перевитое темными нитями пламя поднималось — и на этот раз я был на его пути. А сверху бил вездесущий луч, как и пламя не обращая внимания на оказавшуюся между ними одинокую душу. Струна лопнула! Вокруг меня взвихрилась завеса искр и снежинок, его прихотливыми росчерками пронзили ветвящиеся голубоватые молнии. Нельзя описать, то, что я видел, что я чувствовал — для этого нет слов. Обжигающий лед и леденящее пламя сплелись во мне, необратимо меняя друг друга. Я ждал грохота, опустошающего рева… Вместо этого равнодушный голос ударил меня молотом двух слов: «ОСВОБОДИТЕ МЕНЯ!!!» Я ждал вспышки, зарницы Сверхновой, которая разорвет все вокруг… Вместо этого пришла настоящая тьма. Забытье отступало, нехотя разжимало свои когти, освобождая разум из плена мороков. Первое, что я почувствовал — легкость в теле. Это не было обманчивой силой стимуляторов, и не было раскрепощающим ощущением свободного падения, — привыкшие к тяготению Зорас'стриа мышцы оказались в почти на треть более слабом поле. Но легкость в теле мало помогает, если эти самые мышцы отказываются подчиняться. Я едва мог чуть приподнять веки, но не более — страшная слабость, точно я перенес на собственной спине целую гору, придавила меня к постели… К постели?! Воспоминания вернулись стремительно, калейдоскопом видений, застывших в памяти сцен. Разговор с отцом и тушд-руалами. Разговор с Сенаш. Взлет из Имперского дворца. Полет. Катастрофа. Падение в Леса Горроп. Приманка в переданном мне Сенаш футляре. Бег к хребту, к выходам на поверхность из катакомб Сейт-Сорра. Горропа. Схватка. Тяжелые капли крови, падающие мне на лоб, и гаснущие в сумраке расселины глаза умирающей твари. И… все. Дальше в памяти сохранились только безумные видения, которые только-только отпустили меня. Собрав в кулак волю, я на секунду разлепил веки, но ничего не увидел, кроме белесого пятна. Всхлипнув, я попытался хоть на пару сантиметров приподняться, — но с тем же успехом мог пытаться голыми руками поднять Имперский дворец. В висках разлилась свербящая боль, почему-то стало трудно дышать, и вдобавок я совершенно перестал чувствовать собственное тело. Прямо над головой раздался приглушенный возглас, меня коснулась волна удивления, растерянности — и безуспешной попытки скрыть брезгливость. Послышались звуки шагов, легкое движение воздуха подсказало, что кто-то наклонился надо мною. Потом зашелестел коммуникатор. — Он очнулся, — этот «кто-то» говорил на диалекте Стражей Небес. — Пока по-прежнему… нет, опять нарушен сердечный ритм! Немедленно… Окончания фразы я не расслышал. Я пришел в себя во второй раз в сумраке. Ритмичные, гулкие звуки доносились откуда-то со стороны, приглушенные расстоянием, почти бесшумно работал климатизатор, тихо потрескивал какой-то прибор возле головы. Я лежал на широкой кровати, пока зрение перестраивалось под скудное освещение, бездумно смотря в потолок и зачем-то считая вздохи… моря. Ну, конечно — до меня дошло, что могло издавать такие звуки. Я слабо улыбнулся в темноте. Втянув носом прохладный воздух, я почувствовал запах соли и несравнимые ни с чем ароматы морского побережья. Осторожно подняв руку, я с облегчением понял, что, либо отдых пошел мне на пользу, либо попались очень хорошие целители; другим обнадеживающим знаком было полное отсутствие на мне симбионтов. Ни слабости, ни усталости, ни боли — я чувствовал себя как никогда хорошо… если не считать странного ощущения, будто что-то со мною не так. Почти минуту я пытался поймать ускользающую мысль, сделать всего один шаг и увидеть это… нечто странное. Но ничего не вышло: чувство неправильности осталось, а понял я ровным счетом ничего. Пришло вставать и мириться с этим. К моему удовлетворению искать одежду не пришлось: кто-то приготовил для меня обычную медицинскую рубашку и легкие туфли. Дверь открылась сама, стоило мне подойти к выходу. Я оказался в чуть меньшей комнате, абсолютно пустой — мне показалось, что ее использовали как тамбур или временное хранилище. Вторая дверь прямо напротив меня была приоткрыта и светлая дорожка тянулась по полу ко мне. Я терпеливо подождал, пока зрение снова адаптируется к смене освещения, и решительно пересек комнату. Если у меня и были сомнения по поводу места моего пребывания, то почти скрывшийся за плавящимся в огне заката горизонтом ярко-алый шар, и, чуть-чуть отстающее от него туманное молочно-белое пятнышко снимали все вопросы. Песок скрипнул под ногами, цепочка неглубоких следов отметила мой путь к полосе прибоя. Волны спокойно набегали на берег, оставляя за собой белоснежные хлопья пены. Чуть в стороне, зажатая между двумя высокими скалами, волна вскипала и с гулом пыталась сокрушить сушу, а за скалами виднелась полоска земли соседнего островка; если присмотреться, то можно было заметить и третий, совсем крохотный, прячущийся в волнах островок. Здесь вся поверхность была такой: острова — иные большие, иные едва ли занимающие квадратный километр; проливы между ними, вершины подводных хребтов, обнаженные отступившим океаном. Я посмотрел назад, уже зная, что увижу за небольшим временным лазарет, утопленным в песок до половины конусом энергоблока — далеко на горизонте пронзающую небеса черную иглу. Один из первых миров Империи. Один из центров ее нынешней силы. Место рождения Та'ах-сартара. Главная резиденция Стражей Небес и место паломничества со всей Империи. И Главный Храм Ушедших, чья вершина надменно взирала на ожерелье островов с высоты более чем тысячи двухсот метров. Это был… — Да, это Шенарот! — раздался голос позади меня; в эмпатическом поле, которое я считал совершенно пустым, как и пляж островка, мелькнул и пропал импульс-приветствие. Я резко развернулся на месте; под подошвами взвизгнул песок. В тени склонившегося над берегом разлапистого дерева шевельнулась сгорбившаяся фигура, чуть сдвинулась вбок, чтобы я мог лучше ее видеть. — Вспомнил меня? — говоривший еще больше ослабил ментальный контроль, раскрываясь навстречу мне, что уже было излишним — я узнал и голос, и саму фигуру. Описав перед собой Круг Хазада, я поклонился ему. — Артх'хдеа Мезуту'а Холл! Для меня честь встрет… — продолжение умерло у меня на губах: Глава Клана Стражей Небес Каш'шшод сумрачно смотрел на меня, а за его спиной из-под общего камуфляж-поля появились две боевых звезды в бронекостюмах высшей защиты. Подавшись назад, я ошеломленно оглянулся. Бежать было некуда: по всему пляжу гасли камуфляж-поля, на крыше лазарета держали меня в прицеле тяжелых импульсников две почти сливающихся со светлеющим небом фигуры, над скалами грозно разворачивался атмосферный перехватчик. Шесть боевых звезд, пара теневиков — сорок килрачей и один перехватчик полностью перекрыли берег, лишив меня возможности сделать хоть что-то, не укладывающееся в их планы. Я осторожно посмотрел на Каш'шшода, стараясь не делать лишних движений: как Кедат а-нэррбэ бойцы Стражи Небес сначала реагировали на угрозу, а потом задавались вопросами. Глава Стражей Небес тяжело поднялся, с видимыми усилиями отряхивая одежду. У его ног поползли странные узоры, словно невидимая рука рассеянно водила по песку, — силовой экран надежно защитил бы Каш'шшода, даже реши все собравшиеся устроить тут небольшую войну. — Да, я Артх'хдеа Мезуту'а Холл! Вопрос лишь в том, кто ты? — он выпустил коготь и указал на мои руки. Я медленно, не отрывая глаз от пронизывающего до глубин души взгляда Каш'шшода, поднял руки к лицу. «Кто я?» — что, во имя Ушедших, он хотел этим сказать?" Я посмотрел на свои руки, и вновь ощутил уже раз посетившее меня чувство чего-то неправильного. Чего не должно было быть… — Цвет… — очень тихо подсказал Каш'шшод. В голове у меня словно взорвалась звезда: как и бывает обычно, стоило одному лишь маленькому кусочку мозаики лечь на свое место — и вся картина обретает смысл. Я упал на колени, пронзая клыками губу, чтобы не закричать: шерсть на руках, которая всегда была кирпично-красной с темными зигзагообразными полосами, превратилась в черную. Ни клочка светлой шерсти, никаких других оттенков — я провел трясущейся ладонью по локтю, рванул рубашку на груди, взглянул на ноги. Везде шерсть была беспросветно черной, как смоль, густой, гораздо более пышной, чем раньше. — Что… что это… — обхватив голову руками, я согнулся, едва удерживая взбунтовавшийся желудок. — Я — Х'хиар Империи, я — тушд-руал, я — Тахарансья-рантья… — Х'хиар? — еще тише, если это вообще было возможно, переспросил меня Каш'шшод. — Взгляни! Передо мною сгустился воздух, потемнел — и я понял, что смотрю на собственное отражение. На… на… — Х'хиар Тахарансья-рантья погиб под катакомбами Сейт-Сорра вместе со старшей дочерью Главы Клана Ищущих Свет Ло'оотишшей, — шелестом падающих листьев прозвучал голос Каш'шшод. — Кто ты — я не знаю. Пока! Может, он добавил еще что-то — я слышал только собственный крик. Я кричал, падая на прогревшийся за день песок, падая в водоворот кружащегося вокруг меня мира, в считанное мгновение ставшего безумной копией безумного сна. И в центре этого водоворота были мои глаза — лишенные зрачков, бездонные провалы, в которых плескалась тьма. Точная копия зениц тех, чей Клан был проклят, истреблен до основания моими предками, а его истинное имя — предано забвению. Мои глаза были глазами Смотрящих в Ночь. Обжигающий лед и леденящее пламя сливаются во мне, сливаются со мною… Рокот тысячи голосов, ставших одним… «ОСВОБОДИТЕ МЕНЯ!!!» Я падал на песок и чувствовал себя пылинкой, которую несет ураган. |
|
|