"Войти в Реку" - читать интересную книгу автора (Вершинин Лев)

6

Освобожденный от пут, напоенный сладкой, пахучей, с привкусом незнакомой, но приятной травы водой, Томас сидел в мягком кресле посреди большого, ярко освещенного кабинета. Перед ним за канцелярским столом сидел человек, затянутый в белое с голубыми и розовыми галунами, и что-то писал, время от времени поглядывая на лежащий около настольной лампы пистолет, подернутый тоненькой сеткой ржавчины. Над столом нависал яркий, маслом писанный портрет, и Томас сначала даже не понял, что же заставило его не спускать взгляда с картины почти минуту.

Важный, но без намека на надутость старик строго глядел с портрета на посетителя. Длинные белые кудри, ниспадающие красивыми прядями, кудлатая, белая же с серебряной искрой борода, нахмуренный — но не в строгости, отнюдь! скорее — в раздумий — лоб с высокими благородными залысинами. И одновременно, при более пристальном рассмотрении, лик старца казался молодым, исполненным глубокого мучительного сомнения или искаженным странной, едва ль не предсмертной страстью. А еще миг спустя казалось вдруг, что и вовсе никого нет на обрамленном пространстве — только переливающийся, краткий и полный некоего смысла свет, вновь сгущающийся в старческие седины и морщины на обширном лбу.

И вот на этом-то лбу мыслителя и пророка — огромная шишка, что-то явственно напоминающая; заставляющая сосредоточиться и — вспомнить.

Он силился понять: что же именно, когда человек за столом поднял голову, и Томас поперхнулся от изумления:

— Петер?! Как ты выжил? Откуда ты здесь?

Человек недоуменно пожал плечами.

— Простите, меня зовут Петр. Что значит «выжил»? Я, собственно, и не умирал. Я здесь работаю. — И еще раз, в подчеркнутом непонимании коротко пожав плечами, преувеличенно любезно спросил:

— Итак, Фома? Или все-таки — Томас?

Секунду подождал ответа. Не дождался.

— Впрочем, и не важно. Пускай будет Томас.

Встал. Одернул белоснежное.

— От лица вышестоящих инстанций еще раз приношу вам официальные извинения за возмутительное поведение лиц, предоставивших вам ночлег. Хочу надеяться, что вы согласны считать инцидент исчерпанным.

Сел. Улыбнулся.

— Формальности, знаете ли, прежде всего. И — уж поверьте — без них куда сложнее…

Слегка подмигнул.

— Нус-с… Итак, уважаемый… м-м-м… Томас, прежде чем от души приветствовать вас на нашей богоспасаемой территории, я обязан выполнить свой пусть неприятный, но — долг. А именно: предъявить вам конкретные вопросы и, соответственно, взять с вас разъяснения по поводу некоторых, поверьте на слово — оч-чень неблагоприятных для вас обстоятельств.

Тон был грустновато-доброжелательный, да и вид беломундирного выражал неподдельное сочувствие и готовность помочь, разобраться, выяснить все до конца. И голос, и улыбка разительно диссонировали смыслу последних слов, что и добавило Томасу смелости возразить.

— Простите, я, видимо, чего-то не понимаю… Какие обстоятельства? Я застрелился…

— Минуточку! — Петр предостерегающе поднял палец. — На вашем месте я не стал бы бросаться подобными словами. Еще вовсе ничего не известно, а выстрелить в висок или в рот, пусть даже себе самому… и застрелиться! — это, уж поверьте на слово, большая разница. Попрошу конкретнее…

— ??!

— …ну, скажем, можно ведь сформулировать и так: «пришел сюда». Это ведь, в своем роде, правда, не так ли?

— Видимо… — неуверенно улыбнувшись, кивнул Томас. — Да, точно. Именно так: я пришел сюда, потому что уже не мог там. Ведь у вас здесь…

— Так-так, уже лучше. Только что вы, собственно, имеете в виду, говоря «у вас здесь»? Поверьте, дружище, — Петр несколько приглушил голос, — вы мне чем-то симпатичны, и я, даже в чем-то нарушая инструкцию, хотел бы дать вам совет: тщательно продумывайте любые, подчеркиваю — любые свои заявления. А теперь, с вашего позволения, уточним список неясностей… м-м-м… заметьте, я не говорю грехов

Откашлялся, не торопясь, пошуршал листками.

— Так-с. М-да. Угу. Итак:

$1. Незаконный переход границы, он же — несогласованное успение, и, следовательно:

$$2-3. Покушение на верховенство воли высшей как результат мудрствования лукавого. При этом вы не избегли контакта с местными обитателями и, значит, имеет место:

$4. Введение во искушение малых сих, путем:

$5. Соблазнения их благами суетными, отягощенное:

$6. Сотворением кумира в форме одной из разновидностей тельца златого. Больше того! В вашем случае приходится констатировать еще и:

$7. Стремление к отмщению в форме отказа от подставления второй щеки, что вполне подтверждается и:

$8. Безусловно подтвержденным фактом хранения и попытки ввоза оружия. Кстати, это отягчающе влияет и на $$1-3…

— Но пистолет!..

— Нет уж, милейший, извольте подождать! При чем тут пистолет? Это все совершенно не важно. Продолжим:

$9. Особо отягчающий! — осознанное, а следовательно и злонамеренное неопределение себя к миру сотворенному, равно же и неидентификация себя с миром горним, что не может не рассматриваться как:

$10. Гордыня. Хотя, — тут Петр оторвался от бумаги и добродушно усмехнулся, — на фоне всего вышеперечисленного это, собственно, уже и не так важно. Далее — пустяки:

$11. Не явившись сразу в место конкретного предназначения, вы тем самым проявили явное противление, хотя вы вправе сослаться и на:

$12. Смягчающий, обратите внимание! — Петр заговорщицки понизил голос.

— Противление без злого умысла не может быть квалифицировано как злонамеренное. Однако же, несмотря на то:

$13. Незнание догмата, хоть и не равнозначно неприятию, а паче того — отрицанию, но, вместе с тем, и не может служить оправданием поступку, исходя из презумпции предопределенности. Не так ли, душа моя?

— …

— Что с вами?

Но Томас уже пришел в себя.

— Прекрасно. Продолжаю. Ваша доставка сюда, откровенно говоря, тоже есть дело неправедное, поскольку имело место:

$14. Нарушение благолепия мироустройства, попытка дезорганизации блаженнейшего покоя и его скромных служителей путем чрезмерной загрузки их. Но это мы даже и в протокол заносить не станем, ну было и было, не мелочиться же! А в сущности, — Петр открыто, благожелательно и немного устало улыбнулся, — существенное значение для нас с вами имеют только $$1-5, ну, и еще, пожалуй:

$15. Неприятие чаши сей и попытка избавиться от нее путем манипуляции ссылками на все ту же пресловутую «свободу воли» (см. $$ 1-3, 10, 13)…

И — внезапно — выкрикнул, резко, наотмашь:

— Что? Вы имеете что-то сказать?

— Я… я не…

— Ах, вот как. Знакомые песни. Но вы же не станете спорить, что явились сюда без необходимых документов, как-то:

$16. п.1. Исповедь (в трех экземплярах).

п.2. Автожитие.

п.3. Жития ближайших родственников.

п.4. Синодик мотивов принятого решения.

п.5. Подробное обоснование оного.

п.6. Чистосердечное покаяние.

п.7. Список соучастников.

п.8. Отказ от апелляции и амнистии.

п.9. Заявление-заявка на последнее причастие.

п.10. Требование о назначении высшей меры воздаяния.

п.11. Обязательство о неуклонении от оной.

п.12. Свидетельство об успении.

п.13. Акт о вскрытии тела.

п.14. То же — от комиссии по отпеванию.

п.15. Ноты отпевания.

п.16. Декларация об оплате процедур, связанных с успением.

п.17. Квитанция похоронной конторы и нумер участка на кладбище.

Вот, собственно, и все. Не устройте вы такой бедлам из своего появления, оставалось бы только оформить документы, дело пошло бы в производство и сегодня-завтра все было бы в принципе решено. А так я загружен непроизводительной работой и должен терять на вас время. Между прочим, скажу откровенно, время ключаря это даже не просто деньги, как у вас говорят. Да-с, милейший, совсем не деньги… Кстати!..

Петр решительно-показным движением отодвинул кипу толстенных папок и, перегнувшись через стол, завершил тираду дружески-доверительно:

— Ну что тебе, парень, дались, в самом-то деле, эти бриллианты? Чего жмешься, земеля? ну, колись! Говори, где? — и ступай себе с Богом, оформляйся на прибытие, по коридору налево, пятая дверь; скажешь: ключарь в курсе. Ну?

— Да поймите же хоть вы, Петр, — с невероятным спокойствием, кажется, даже ухмыляясь, выговорил Томас, — я беженец. Ушел оттуда, пришел к вам, потому что больше некуда, и не знаю я ни про какие бриллианты, ничего не знаю…

— Ах, вот как? Прекрасно… — Петр вновь придвинул папки, на сей раз полузагородившись ими. — Значит, категорически ничего не знаете. Так-таки и ничего? Так-с. А почему же, собственно, вам тогда не понравилось пребывание там?

— Понимаете… так вышло. Наверное, я не такой, как они, в смысле — не тот.

— Ага, не тот. Что ж, я тоже не тот. Но у нас к нам вопросов не возникает. Гм. А к вам — будут.

— Почему?

— Тот, да не тот…

— Так что же со мной будет?

Петр медленно, пристально, словно взвешивая нечто, оглядел Томаса, кивнул и презрительно-спокойно, с долго сдерживаемой и наконец прорвавшейся ненавистью, отчетливо и словно даже с наслаждением отчеканил:

— А ничего, мертвяцкая твоя душонка! Сейчас выпишу расходный ордер, и все. И вниз! Салют! Аминь то есть…

Умокнул ручку в чернильницу. Добавил — буднично:

— По документам Фомой пойдешь. Ясно?

И, глядя поверх плеча допрашиваемого, чуть приподнявшись, позвал:

— Катерина Федоровна! Прошу вас!..

Фома подвинулся в кресле; на подлокотник слева присела худенькая курносая женщина с выщербленной косой в руках и ласково приобняла за плечи. Рука ее была небольшая, но крепкая, с красивыми длинными пальцами — вот только под ногтями чуть отливало черненьким… пойдем, бедолага? — шепнула она, и коса отозвалась, поддакнув: «Да-ан-н-нь-г!»

В это самое время портрет негромко, но значительно кашлянул, щеки его надулись, всколыхнув бороду. Петр вскочил и стал навытяжку. Губы портрета неторопливо раздвинулись наподобие буквы «О» и выплюнули пергаментный свиток, полностью распластавшийся в полете. На стол он улегся медленно и веско, уже оформленный в каменную, с седым свинцовым отливом скрижаль. Портрет удовлетворенно рыгнул и, блаженствуя, закатил глаза.

Петр и женщина с косой внимательно изучили послание.

Заспорили.

Петр разводил руками, оправдываясь, женщина явно настаивала. Потом игриво хихикнула, бросила на плечо уныло притихшую косу, послала Фоме воздушный поцелуй и, вихляя постукивающими костями бедер, вышла за дверь. Петр же серьезно расстроился.

— М-да, ну ты и фрукт. То есть, — ударил кулаком по столу, — нет, ну надо же! Впервые такое вижу! Короче, наверху есть мнение, что ты вообще не по нашему Ведомству, совсем, значит, не по нашему; живой, выходит. А отсюда — что? Выдавать тебя надо, понял? По новой, выходит, всю эту тягомотину оформлять. Ишь ты, живчик нашелся… откупился небось?..

Хмуро посмотрел исподлобья.

— Вот ты меня, вижу, невзлюбил. А на тот берег — хочешь?

— Нет! — содрогнулся Томас.

— А придется.

— Но как же? А милосердие?

— Честно сказать? Так нет его. Может, раньше, в злые старые времена, и было, а теперь все так хорошо, что нет его, и никогда не будет, и не нужно! — вот в этом я тебя могу заверить совершенно ком-пе-тент-но. А как на выходца из чуждой среды, так и правосудие к вам, милостивый государь, неприменимо: нет ни его для вас, ни вас для него…

— Но я думал…

— А, сволочь, — взревел Петр, — еще и думал. Да тебя, суку, на первой же пальме вздернуть надо было. Прямо в кущах, без протокола! Выслать немедленно! Уж там-то с тобой церемониться не будут!

Портрет злорадно осклабился.