"Сага воды и огня" - читать интересную книгу автора (Вершинин Лев)

8

Больше всего в этой суетной жизни Руди любил пиво и девочек, причем пиво предпочитал светлое, а девочек, наоборот, темненьких. Более всего не любил Бруннер гомосексуалистов и аристократию; впрочем, особенной разницы между ними, на его взгляд, и не было. Очень не нравилось ему также рубить головы топором, но — что поделаешь! — приходилось. Правда, не часто. Раза четыре, максимум пять. Он тогда возглавлял образцовую команду в Югославии, а балканских туземцев, как выяснилось, лучше всего убеждали бифштексы с кровью. Поработав, Рудольф подолгу полоскался в лохани, отплевываясь и безбожно матеря проклятые горы и сволочей-диверсантов, из-за которых он, веселый Руди, вынужден пластать живых людей, как свиные туши. А вообще-то штандартенфюрер СС Рудольф Бруннер, Руди для девочек из шантана и Руди-Муди для очень близких друзей, был совсем не злым парнем.

Изредка наезжая в Штутгарт, Руди выгуливал матушку по аллеям Грюн-парка: вперед-назад, калитка-пруд, пруд-калитка. Старушка семенила, крепко держа сына под руку и часто останавливаясь. Гутен таг, фрау Мюллер. Гутен таг, Аннемари. Это ваш мальчик, милочка? Какой славный сынок у вас, Аннемари, и как похож на бедного покойного Фрица… Ты вылитый папа, Руди! М-да. В Штутгарте Бруннер выдерживал не более трех дней: беседы со старыми маразматичками дурно влияли на потенцию. Бедный Фриц, бедный Фриц… да сколько же можно, в конце концов?! Вспоминать отца Рудольф не любил. Фридрих Бруннер весь век копил марки, а когда накопил, наконец, достаточно для спокойной старости, идиот-кайзер просрал войну и бумажки с его усами стали годны разве что на растопку. Узнав о крахе Рейхсбанка, старый колбасник не перенес удара. Он выпил бутылку мозельского, написал супруге записку («Все дерьмо, а ты — в первую очередь!») и прыгнул с пятого этажа, завещав сыну клетчатый костюм. Библию с закладками и тяжелые кулаки.

Много позже, сжигая подрывную литературу, Руди наскоро пролистал книжку из общей кучи. Так, для интереса. История трех ребят с автомобилем не увлекла, но удивила. Ведь это про Руди говорилось! Это он мотался по голодной стране, подворовывал и приторговывал, увлекся было кокаином, но быстро понял, что на «пудре» долго не протянешь, и соскочил, бегал на посылках, бил морды клиентам, если те обижали кисок, и сам бывал бит конкурентами. Впрочем, не сильно: Руди-Муди многое прощалось за радостную готовность жить самому и другим не очень мешать. Только полицейские вели себя по-скотски: они работали сапогами, а убедить их в своей безобидности стоило слишком дорого. Ничего удивительного, что молодой Бруннер одним из первых записался в штурмовики. А что? Форма задаром, пиво с сосисками ставит партия, да и деньжат перепадает, хотя и немного. Подружкам же Руди не платил из принципа, полагая, что они сами могли бы приплачивать за море удовольствия.

Впрочем, те, кто видел в Бруннере жизнерадостного кретина, сильно ошибались. Могучий нюх потомственного штутгартского колбасника безошибочно чуял выход из любых передряг. Во всяком случае, вовсе не страсть к тряпкам заставила его натянуть черную форму еще в те дни, когда люди Рема обзывали эсэсовцев «угольщиками» и «негритосами». Старые приятели оскорбились, Руди был даже побит, но быстро прощен. Приятные парни? Бруннеру было вовсе не по вкусу расстреливать их на пустыре, когда фюрер решил очистить партию от зажравшихся свиней в коричневых рубашках. Он стрелял от бедра и старался думать не о работе.

Ах, Руди-Муди-весельчак! Всем известно: безотказен, исполнителен, не скуп. Жизнелюб, но не извращенец. Доводись Бруннеру заглянуть в личное дело, он, право же, был бы польщен, но не удивлен. Все верно! Только насчет «бесстрашен» явный перебор; просто Рудольф верил в свою звезду. Парнишки, выжившие на голодных улицах послевоенного фатерланда, непросты, о нет! Это живучие скотинки, черт возьми! Вот почему на призыв ехать в оккупированные районы для организации правопорядка именно он откликнулся едва ли не первым, причем абсолютно добровольно!

И не прогадал: руководство запомнило бойкого парня, а менее шустрые все равно поехали, но уже по приказу — и под Смоленск. Что касается Бруннера, то он попал в райский уголок с видом на море и горы, населенный премилыми дикарками. А работа — лентяю на заказ: чистить территорию приходилось зеленым [зеленые (по цвету формы) — солдаты полевых СС; черные

— эсэсовцы, персонал зондеркоманд], черные отвечали только за профилактику. Бруннер не подвел. За интересную идею о топоре как средстве психологического воздействия оберштурмбаннфюрера досрочно представили к очередному званию. Правда, за то же самое местные бандиты приговорили его к смерти, но как-то обошлось; срок командировки истек, и Рудольф отбыл в Штутгарт радовать фрау Аннемари кленовыми листьями на мундире.

Новым местом назначения оказалась Норвегия. Надо думать, именно репутация добросовестного профессионала, славного парня и полнейшего дебила, старательно взлелеянная лично Рудольфом, сыграла главную роль в назначении именно его комендантом и ответственным за охрану базы проекта «Тор».


На освоение стрелковых премудростей рыжикам потребовалось меньше трех недель. Конечно, не все шло гладко, но меньше семи мишеней из десятка на контрольных стрельбах не выбил, ни один. С холодным оружием ребята и так умели обращаться. Основные занятия теперь шли по подрывному делу и, как ни странно, по тактике. Образцовый телохранитель обязан уметь атаковать, рыжие же парни никак не могли усвоить принцип наступления цепью. Сомкнутым строем — сколько угодно. А врассыпную — никак. Инструкторы выходили из себя, но старались сдерживаться. Нарываться не стоило. Глядя в прозрачные, очень спокойные глаза рыжиков, обижать их не хотелось. Впрочем, парни старались. В их личные дела Бруннер с удовольствием вписывал наилучшие отзывы наставников.

Итак, дело шло на лад. Построившись в цепь, рыжики уже не разбегались в разные стороны, паля в кусты наобум длинными очередями, как случалось поначалу. Две неприятности со смертельным исходом заставили их быть осторожнее и прислушиваться к полупонятным объяснениям анса Бруна: так пареньки нарекли Рудольфа. Еще пару недель — и ребятишек не стыдно будет вести на дело. Стрельба по неподвижной цели, по цели движущейся, по цели сопротивляющейся — это, можно считать, отработано. Атака и залегание — тоже. Дошлифовать можно и после, тем паче, что мишеней второго уровня почти не осталось. Отработаны. Удивительная морока: оприходовать материал из особой команды. Но, увы, иначе никак. Комендатура Освенцима затаскает по инстанциям, если не дать полного отчета о представленной в распоряжение базы группе заключенных.

Потягивая пиво из маминой фарфоровой кружки, Рудольф Бруннер неторопливо размышлял. Жить можно; главное — не желать зла другим, чтобы другие не желали зла тебе. Вот и весь секрет! Покладистый парень пролезет в любую дырку. Вот ведь и рыжики: дикари дикарями, а взгляни ближе — ребята хоть куда, не чета боснийским бандюгам. И выпить не дураки, и с бабой не теряются. И никакой зауми, что главное! Бруннер с ними быстро сговорился, особенно с Хальфданом. Вот парень! Такой не пропадет в голодуху. На той неделе Руди затащил громилу к себе и они чертовски славно повеселились, особенно когда подключились котяшечки из группы «Валькирия». А любопытно, какие глаза сделал бы герр Роецки, загляни он в тот вечер на квартиру коменданта!

Куда там! Не сунется. Отношения с директором сложились прескверно, и плевать… Он, Рудольф Бруннер, штандартенфюрер СС, может назвать педика педиком в лицо, и пусть ему будет хуже. А то, что барон из этих, — тут Руди готов заложить свою бессмертную душу и век пива не пить. У него на такую мерзость особый нюх. Навидался. И вообще, фон этот самый с придурью, самую малость, однако заметно. Как это он над жмуриками в лодках стоял? Смердит, как на помойке, то ли мочой воняет, то ли не разобрать чем

— а этот козел слезами обливается. Нет, право слово, ну педик же! Иное дело, скажем, профессор Бухенвальд: солидный человек, уважительный. И супруга у него приятная дама, жаль, что сердцем хворает. Ну, так уж всегда: хорошим людям вечно не везет.

Нарушив медленные мысли, за окном ударил колокол. Один. Два. Три. Четыре. Шестнадцать ноль-ноль. Личное время. Рыжие парни отобедали и сидят сейчас, небось, на камнях под часами. Дались им эти часы! От катера уже не шарахаются, к радио привыкли, а часы никак в толк не возьмут. Дети и дети.

Штандартенфюрер выбил пробку из восьмой бутылки и направил в кружку тугую светло-желтую струю. Это когда ж Хальфи придет? Ага, к семи, договорено так. С валькириями тоже разговор был, подойдут. Мне, значит, Лорхен, а Хальфи, как в тот раз, двоих. Или сразу уже четверых заказывать, чтоб без мороки? Ладно, там поглядим, в конце концов. Лора сбегает, позовет, далеко, что ли…

Рудольф Бруннер крепко надеялся на сегодняшний вечер. Под пивко с Хальфданом можно будет, наконец, поговорить серьезно. Хватит играть кретина! Там, в Берлине, зря надеются, что Бруннер обслужит начальство и утрется. Нет уж! Он, добряк Руди, никогда не давал себя в обиду, а теперь и подавно не даст. Скоты! Устроили бойню на весь мир, нагадили — и в кусты? Как заведено? Ясно. Они-то ноги унесут, да так, что не достанешь. У кайзера научились. А отвечать простым парням. Вот только Руди-Муди не «бедняжка Фриц» и с ним такие штучки не пройдут! Много ума не надо, чтобы понять, кому это нужны телохранители по классу «А». Тем более, если Роецки каждый вечер перед рыжиками концерты устраивает. Вокруг портретов заставляет плясать! А на портретах-то — фюрер, папка родной, и начальничек наш, мразь очкастая, и вся свора. Да не просто так, а под рыжиков одетые. А одежка-то, кстати, где? Да здесь же она, в первом блоке, за оружейной! И какие выводы из всего этого?

То-то, братцы. Вы, ясное дело, на Руди плюете. А зря!

Справедливости ради отметим, что самому Рудольфу такие выводы делать было все же не по разуму. Очень помогли неспешные беседы за чашкой чая с профессором Бухенвальдом; фрау Марта пекла к приходу гостя замечательные крендельки с тмином и накладывала в розетку побольше варенья. Ешьте, Руди, ешьте, наш Калле так любит этот сорт, если хотите, я запишу рецепт для вашей матушки. Руди искренне привязался к старикам и с постоянным сожалением думал о пометке «икс» в их личных делах. Чету Бухенвальд надлежало ликвидировать немедленно по завершению операции. Нет уж, пусть живут милые люди. У Руди-Муди иные планы. Он не намерен еще раз наведаться в Боснию, но уже в тюремном вагоне. А ведь могут еще и летчиков припомнить… эти сволочи англосаксы злопамятны, а шило в мешке не утаишь, свидетели остались. Нет уж, не надо! Зачем висеть, если можно без этого обойтись? Вождики смыться хотят? Сколько угодно! Но только вместе с Руди. Как там Роецки блеял? «И фюрер возглавит мир, и мир станет германским!». Пожалуйста. Меня ваши дела не касаются. Но жить хочу и буду. Я ни в чем не виноват. А что приказы исполнял, так все исполняли. Вот Роецки ваш, чистюля чистюлей, а загляните к нему в кабинет… Бр-р-р… Да меня б там на второй день удар хватил!

Итак, решено: он переговорит с Хальфи. Тот, вроде, по корешам с шефом ихним, этим самым Хохи (тоже, кстати, скотина: ходит надутый, ни здрасте, ни до свиданья, второй Роецки; может быть, тоже из той публики?) Плевать! Мне с ним не жить, мне б только там, у рыжиков оказаться. Пригожусь. Устроюсь как-нибудь. Что, Руди Бруннеру больше всех надо, что ли?

После пяти ударов и еще одного Бруннер поднялся и заправил койку. Семнадцать тридцать. С минуты на минуту Лорхен подойдет. Все же вечеринка какая-никакая, приготовить нужно. Да и размяться не грех для разгону. Руди-Муди, понятно, не жадный, но рыжики совсем обнаглели: что ни вечер, тянут девок в кусты, да если бы еще по одной на брата, так нет же, во вкус вошли. А о людях подумать — мозгов не хватает. Мало того, что охранника без баб звереют, так еще и коменданту раз в неделю перепадает, разве что Хальфи притащит, как тогда…

Ага. Стучит. Умница Лорхен, кошечка Лорхен… иди сюда, моя девочка… Вот так. М-м-м-м. Хорошо тебе? Соскучилась по старому Руди? Вот и ладно, лапушка, вот и чудненько. Еще немножечко… а это что за синячище? А-а… ну, свиньи, что со свиней спрашивать…

Так. Хватит. Оставим кое-что на потом. Семь уже, сейчас Хальфи придет. Что у нас есть? Шнапс для рыжика, это само собой, шампанское для девочек, святое дело, дюжинка пива, как положено. Полный арсенал. Будем ждать…


Хальфи так и не соизволил явиться. До трех ночи Руди рассеивал досаду, затем отключился и проснулся лишь тогда, когда по лицу хлестнуло брызгами щепок и стеклянным крошевом. За окном стреляли. Еще не успев понять, что происходит, Бруннер скатился с койки и увидел, как ползет по стене, мучительно изогнувшись, Лорхен; рот ее был распахнут в беззвучном вопле, синие глаза выцветали с каждой секундой, коротенький фартучек набухал красным, а в руках как-то очень ровно держался поднос и над чашечками вился медленный прозрачный дымок.

С берега били по окнам. Подобные штучки были знакомы: боснийские бандиты обожали расстрелять в упор честно отдыхающего солдата и подло уйти в горы. Но здесь? Тонко звякнуло стекло: Лорхен, наконец, упала, и капли горячего кофе обожгли порезы на щеках Рудольфа. Впрочем, боли не было. Не до того. Стараясь не высовывать голову выше подоконника, штандартенфюрер дотянулся до стула, сорвал со спинки автомат и, всем телом распахнув дверь, кинулся вниз по лестнице к выходу, где уже ни на секунду не стихала перестрелка…