"Паутина долга" - читать интересную книгу автора (Иванова Вероника)

Нить седьмая.

— Тэйлен!

И не будет мне покоя… Никогда.

— Что ты вчера натворил?

Разве я творил? У меня, к примеру, стойкое ощущение, что разрушал. Кстати, откуда оно взялось вместе с горечью во рту?

— Просыпайся немедленно!

Нет, так мы не договаривались. Немедленно… Только при соблюдении вполне определенных условий, поэтому считаю необходимым, не отцепляя друг от друга веки, уточнить:

— Который час?

Матушка любезно сообщает:

— Семь с половиной пробило!

Семь с половиной? Пойдет. Приоткрываю один глаз.

Каула, одетая, причесанная, готовая к выходу в свет (читай, на свидание с лавками Нэйвоса), стоит у кровати, сцепив пальцы рук и прижав их к животу: любимая поза, недвусмысленно намекающая на провинность того, кому предназначена.

— Так рано, а вы уже на ногах?

— Раньше встанешь… — матушка начинает народную поговорку, а я заканчиваю:

— Дальше будешь. Хорошо, вопрос снимается. Но зачем так грозно на меня смотреть? Что случилось?

Каула всплескивает руками:

— И он еще спрашивает! Да кто ж кроме тебя знает?

— Знает о чем?

— Чем ты обидел Ливин?

Обидел? Вот еще новость. По-моему, вчера, после недолгого разговора в кабинете мы больше не виделись. Да, девушка была не в лучшем расположении духа, но всего лишь грустила, а не серьезно обижалась. Наверное. Может быть.

Сажусь на постели, потягиваясь.

— Не помню. А в чем дело?

— Она ушла.

Ну ушла, ну и на здоровье…

Стойте. Как «ушла»?!

Заметив в моих глазах недоуменный вопрос, Каула охотно продолжила докладывать о событиях, прошедших мимо меня:

— Встала сегодня рано-рано, собрала свои пожитки и ушла. Сказала, что не может больше оставаться в этом доме. Это ты постарался?

Постарался? Я ничего не делал. Точнее, ничего противозаконного и святотатственного, а все прочие поступки вполне укладываются в мое обычное времяпрепровождение. А может… Неужели?

Она открывала мне ночью дверь? Тогда все понятно: Ришиан не могла знать о наших отношениях, но, увидев на пороге молодую женщину в ночной рубашке, сделала верный вывод и мигом сочинила и исполнила пьеску, сделавшую бы честь любым столичным подмосткам. Но разве повод достаточен для гордого презрения и скоропостижного бегства?

— Так ты виноват? — не унималась Каула.

— В какой-то мере… Но я ничего не обещал и ни в чем не клялся, стало быть, не нарушил своих слов.

Матушка присела на постель рядом со мной.

— Да что случилось-то?

— Вчера вечером… ночью, то есть, я вернулся поздно и не один. Мне просто помогали добраться до дома.

Сразу следует уточняющий вопрос:

— В подпитии, конечно?

— Немного.

Брови матушки картинно взмывают вверх.

— Ну, скажем, не слишком пьяный. Усталый и только. Меня сопровождала женщина…

Говорю, а сам невольно задумываюсь: что видела Ливин? В уличной одежде пол гаккара не различить, поэтому… Она вполне могла подумать, что я целуюсь с мужчиной. Ой-ой-ой. Положим, для столичной жительницы такой поворот событий не станет откровением — лишь вызовет брезгливую ухмылку, но если учесть, откуда прибыла моя невеста, зрелище могло породить шок. Неизгладимый. Пожалуй, она простила бы мне другую женщину, но увидев жениха в «мужских» объятиях, оказалась потрясена сверх меры. Ну, Ришиан, ты даже не представляешь, что натворила!

Матушка заинтересованно понукает меня к продолжению:

— Женщина? Кто такая? Красивая? Из хорошей семьи?

— Ну какая «хорошая семья», право слово? Обыкновенная женщина. Служит в приличном игровом доме, только и всего. Хозяин велел ей меня проводить.

— Раз все так просто, почему на Ливин утром лица не было?

Устало огрызаюсь:

— А я откуда знаю? Наверно, потому, что на прощание мы с этой женщиной поцеловались. По-дружески.

При произнесении последних слов уверенности мне явно не хватило: Каула покачала головой.

— Знаю я, какая дружба бывает между мужчиной и женщиной.

— Чистая правда: ничего другого! Просто мы… немного увлеклись.

— Друг другом?

— Поцелуем!

Матушка вздохнула, приглаживая ладонями складки юбки.

— Сердитесь?

— Да как я могу сердиться на своего мальчика? — Зеленые глаза полны все теми же нежностью и теплом, что и прежде. — Я горжусь тобой. И всегда буду гордиться.

— Есть повод?

— А как же! — Она ласково провела пальцами по моей щеке. — Я даже рада.

— Чему?

— Что ты не теряешь время зря, и что пользуешься успехом у женщин: это значит, что без внуков меня не оставишь!

Понятно. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы матушкины капризы исполняло.

— Но Ливин…

Каула строго шлепнула меня по губам.

— Вы же еще не обручены? Не обручены. Клятв богам не приносили? Не приносили. А перед свадьбой мужчина обязательно должен во все тяжкие пуститься, так уж заведено, и если девочка оказалась не шибко понятливой… Что ж, поищем другую.

Хлопаю ресницами:

— Как это?

А матушка уже начинает строить планы:

— У Кирмы дочка скоро на выданье пойдет, есть еще Тарвины близняшки, у Олики хоть девочки еще совсем молоденькие, да ничего, и подождать можно…

— Эй, эй, не торопитесь! Я еще попробую все уладить.

— Так она тебе по нраву пришлась? — Хитро щурится Каула.

По нраву? Честно говоря, пока и сам не понимаю, какие чувства вызывает во мне Ливин и вызывает ли вообще. Другое дело, рядом с ней как-то… спокойно. Словно так и должно быть. А любовь и прочая ерунда придут, если понадобятся. Наверное. Может быть.

— Давайте договоримся: если с ней не получится, тогда и будете новых невест подыскивать. Хорошо?

Матушка чмокает меня в лоб, а потом мягко обнимает и привлекает к себе.

— Мой сын — самый лучший сын на свете! И чем я заслужила у богов такой дар?

Дар ли? С моей стороны посмотреть, одни недоразумения, тревоги и хлопоты. Но если Каула считает иначе… Не стану спорить.

— А я рад, что у меня есть такая матушка.

Встретившись с Ришиан у потайного входа в «Перевал», мы не обмолвились и словом: гаккар насмешливо и торжествующе скалил зубы, а я не видел ни малейшего смысла в том, чтобы отчитывать обидчицу. Конечно, ее старания не принесли мне радости, кто бы сомневался? Но с другой стороны, действия Ливин заставляли иначе взглянуть на вроде бы уже знакомого человека.

Она могла обидеться. Могла оскорбиться. В конце концов, нормальная реакция на событие, не укладывающееся в приятный ход для девушки вещей. И началось ведь все еще ранним вечером, когда она ни с того, ни с сего стала выспрашивать о моих планах. Нет, я не скрывал намерений: просто не хотел раньше времени о них рассказывать, чтобы не спугнуть удачу. Потом обязательно бы поведал все подробности, без утайки, и мы бы вместе весело посмеялись. Но она не захотела подождать. Ни одного лишнего дня.

Умение ждать я почитаю одним из самых важных, и не только для женщины. Для человека вообще. Потому что, не умея ждать, невозможно чего-то добиться. К примеру, учеба: она всегда тянется скучно и долго, за несколько лет успеваешь возненавидеть наставников, лекции, учебные пособия, да и вообще, сами знания, медленно оседающие в голове. А всего-то и надо, что набраться терпения и дождаться момента, когда поймешь: не зря учился. Поэтому многие и не дотягивают до окончания обучения. Устают ждать. Конечно, некоторых вещей можно ждать бесконечно… Но на то нам и дан ум, чтобы отделять возможное от невозможного и тратить силы преимущественно на достижение реальных целей.

Почему Ливин сбежала? Матушка права: между нами не звучало клятв и обещаний. Ни я, ни девушка не вправе обвинять друг друга. Впрочем, она и не обвиняла. Просто ушла. Ушла, не удосужившись сказать мне на прощание ни одного… А что она могла бы сказать? Неважно. Пусть обвинила бы, обругала, или посмотрела — глаза в глаза. Все, что угодно. Но убегать… Почему?

У любого бегства одна главная причина. Страх. Но чего испугалась Ливин? Не понимаю. Не могу придумать. Моей возможной измены? Это всего лишь «возможность», а не предопределенность. На самом деле уверилась в странности моих предпочтений? Тоже не проблема: живут с цельным человеком, а не только с его причудами. Усмотрела в моих действиях отказ? Тем более глупо убегать, не выяснив все с начала и до конца. Сочла меня неисправимым лгуном? Да на ее месте любая другая женщина радовалась бы: если муж хорошо умеет обманывать, можно всю жизнь прожить в счастливом неведении и ни о чем не волноваться. Так почему? Где мне найти ответ? Только спросить у самой Ливин. Когда закончу дела. И если смогу ее найти.

— Не сочтите за труд, прикажите принести кружечку эля, — первым делом, усевшись в кресло напротив heve Майса, попросил я.

Хозяин «Перевала» брезгливо поджал губу:

— Желаете похмелиться?

— И похмелиться тоже. Заодно позавтракаю.

— Чем?

— Элем. Его варят из чего? Из зерна. Так чем эль хуже хлеба? Уж приятнее, точно!

Судя по гримасе отвращения, возникшем на лице моего курчавого собеседника, он изо всех напитков вообще предпочитал чистую воду и терпеть не мог пьяниц. Но эль принести велел: напиток доставила Ришиан, по выполнении приказа привычно устроившаяся на подоконнике. Конечно, можно было обойтись и без выпивки, но после вчерашнего «загула» не следовало резко менять образ жизни: пару тил сейчас, пару за обедом — глядишь, к завтрашнему дню буду чувствовать себя совсем хорошо.

Бр-р-р-р! Гадость. Горькая и разбавленная. Ладно, пропустим издевку мимо: не стоит того. Да я и не знаю, кто учинил безобразие: хозяин или прислужница, а обвинять всех подряд несколько самонадеянно. Не все люди сволочи. И нелюди — тоже.

— Итак, вы готовы сообщить о результатах вчерашней… — могу поклясться, Майс хотел сказать «попойки», но вовремя одумался и исправился: — вчерашнего вашего труда?

— Разумеется, heve, разумеется. С тем и пришел. И надеюсь, что вы, в свою очередь…

— Да-да, непременно! Начинайте уже!

Я поставил кружку на стол.

— Как игроки, троица ничем не примечательна. Девица будет осторожничать, иногда даже чрезмерно, но никогда не допустит полного поражения. Тот, что всю дорогу кутался в плед, играет прямолинейно, с напором, так сказать. Любое изменение в течении событий, не приходящее ему в голову, будет воспринято как угроза, и только так. Неповоротливый малый, в общем. Задиру результат не интересует: он все отпускает на волю провидения. И пожалуй, из всех троих именно этот игрок — самый непредсказуемый. Теперь перейдем к костям…

— Вы хотите сказать что-то еще? — удивился Майс.

— Я только начал. Итак, кости. Точнее, их партнерство с владельцами. Опять же, женщина имеет преимущества: никогда не совершит заведомо проигрышного броска. Выкинуть «день» на всех костях тоже не сможет, но останется при своих. Да, уверен, поражения не будет. Тщедушный со своими кубиками не ладит никоим образом: не хватает гибкости. Будет из раза в раз кидать примерно одно и то же, в зависимости от настроения. Постоянство, конечно, дело хорошее, но не всегда. Буян… С ним все несколько сложнее. Он не управляет костями, и это дает ему шанс на победу. Очень большой шанс, потому что при определенном стечении обстоятельств, положении звезд на небе и прочих условий кубики могут сами повернуться нужными гранями.

— То, что вы говорите, похоже на сказку, — возразил хозяин «Перевала».

— Неужели? Мне видится иначе. Впрочем, считайте, как хотите. Но эта «сказка» вчера помогла мне выиграть ваш жетон.

Он начал задумчиво постукивать пальцами по столу.

— И кто же из них?

— Выбирать вам. Я рассказал подноготную этих людей, как игроков. Если вам известны их «земные пути», сложите полученные сведения вместе и принимайте решение: в дальнейшем я помочь не могу.

Да и не хочу больше помогать, если честно. Майс понял невысказанную мной мысль, но сделал вид, что не обиделся:

— Да, конечно, решать мне… Что ж, вы потрудились на славу.

— И смею напомнить, что любой труд требует оплаты, стало быть…

— Вы получите вашу оплату. Позже.

— Когда именно? Вы желали узнать, у кого из игроков есть шансы на успех и какие. Я рассказал вам больше и яснее, чем любой прорицатель. По-вашему, сделка еще не завершена?

Хозяин «Перевала» поднял на меня холодный взгляд:

— Она будет завершена, когда я добьюсь своей цели.

— И долго мне придется ждать?

— Сколько понадобится. Сегодня я обращусь с просьбой к одному из игроков, и если ваши рассуждения окажутся правильными и помогут мне… Завтра вы получите вашу плату.

— А если не окажутся, что тогда? Не забывайте: выбор все равно делаете вы. Я, скорее всего, изберу в качестве приемлемого для себя покровителя совсем другого человека, нежели вы. Но разве это будет говорить о правильности моих предположений? Только об опыте и намерениях.

Майс немного напрягся:

— Но то, что вы сказали…

— Оно есть на самом деле. Я не пытался угадать характеры этих людей. Я всего лишь наблюдал, как они играют. Что произойдет в любой другой ситуации, мне неизвестно так же, как и вам.

— Получается, ваши наблюдения имеют очень мало смысла? — Он разочарованно куснул губу.

— Почему же? Смысла в них много. Если вы собираетесь играть. А вы ведь собираетесь делать именно это, верно? Потому что выбор покровителя тоже игра. Азартная и опасная.

— Вы хотите сказать…

— Я уже ничего не хочу сказать, и так горло пересохло… Делайте выбор и не забывайте своих обещаний.

Все произошло так, как и должно было произойти.

Собственно, иного развития событий и не ожидалось. В этом смысле до боли верна народная мудрость, касающаяся определенного типа людей: «Палец в рот не клади, а то всю руку откусят». Heve Майс тоже намеревался откусить руку. По локоть или выше, но вовсе не мне. Я свои обязательства выполнил с лихвой, но если от меня требовалось и принятие решения, то тут хозяин «Перевала» просчитался: никогда в жизни не стану решать за других. Ни под страхом смерти, ни ради золотых гор, потому что какой бы правильный и мудрый путь ни был предложен, на нем обязательно найдется кочка. Пусть всего одна, но и ее будет достаточно. Даже хуже, если только одна: на ровной, как стол, поверхности любой бугорок покажется скалой, а вот если дорога состоит из колдобин и выбоин… Нет, идти не легче. Легче смиряться с последствиями неправильных решений.

Мой наниматель, похоже, не всю предыдущую жизнь наслаждался ровными путями, но последний ухаб прошел слишком давно, и память о нем сильно потускнела. А может быть, на кон, действительно, поставлено многое — откуда мне знать? Я и не хочу знать. Я хочу получить честно заработанное и заплатить по счетам.

Придется провести еще один вечер в «Перевале». Майс настоятельно рекомендовал мне прийти. Приказывать не осмелился, просить посчитал недостойным, в результате сошлись на вооруженном нейтралитете: я нахожусь в игровом зале на тот случай, если потребуются мои советы в игре, а все прочее остается на совести хозяина. Но тогда мне нужно чем-то занять день… Матушка уже убежала навещать лавки и лавочников, вести высокоумные беседы с эльфийкой я не расположен, общение с принцессой только живее напомнит о незаконченном деле. Значит, идти домой смысла нет. Побродить по городу? Не самый худший выход из тупика неожиданно свалившегося на меня кома свободного времени. Вот только куда направить стопы?

Я постоял у захлопнувшейся за моей спиной двери, подумал и отправился в сторону Весенней площади, как раз проходя мимо «Перевала». Но через десяток-другой футов вынужден был замедлить шаг, а вынудило меня к этому любопытство.

Чуть дальше по улице от того места, где находился игровой дом, стену подпирал молодой человек, показавшийся мне смутно знакомым. Подойдя поближе, я понял, почему: именно с ним мы играли на жетон-пропуск. Помнится, парень выглядел весьма расстроенным… Впрочем, он и сейчас не особенно весел.

Совсем молоденький — двадцать лет-то исполнилось? Типичный северянин: кожа бледная, волосы светлые, глаза похожи на льдинки. Да и губы подозрительно отливают синевой… Давно здесь стоит, что ли? Так и замерзнуть недолго, зима все-таки. И не самая мягкая: вон, вчера ночью было вполне себе морозно, как и положено в канун Зимника, и если бы не мое нетрезвое состояние (а как известно, пьяному и море по колено), простудился бы за милую душу. Можно предположить, что парень именно этого и добивается, то бишь, желает свести счеты с жизнью посредством зимней стужи, но это вряд ли: слишком целеустремленный и упрямый взгляд. Полюбопытствую?

— Игровой дом открывает свои двери только за полдень. Не слишком ли рано ты пришел?

Он шмыгнул носом.

— А тебе-то какое дело? Ты свое уже получил.

Это точно. Получил. И еще буду получать. До полного удовлетворения хозяина «Перевала».

— Мне? Никакого. Но смерть от холода — не самая приятная. Труп, к тому же, получится страшненький… Когда оттает в хранилище покойной управы. Не думаю, что близким будет приятно забирать домой твое скрюченное тело.

— Никто меня забирать не будет, — буркнул парень.

— Тем более! Знаешь, тут неподалеку есть тихое и уютное питейное заведение, в котором подают совершенно чудесный грог, а тебе непременно следует согреться… «Перевал» никуда не убежит. Согласен?

— С чего такая забота?

— Ни с чего. Праздник на носу. А в праздники полагается делать людям добро, чтобы боги были благосклонны к тебе весь следующий год.

— Хочешь за мой счет получить благословение небес? — Ухмыльнулся парень.

— По крайней мере, грогом я напою тебя на свои деньги. А небеса… Пусть сами решают, кто плохой, а кто хороший.

В трактире в такую рань, за час до полудня, народу не было вовсе. В углу, правда, наблюдался ворох одежды, в котором угадывались очертания чьей-то фигуры, но это был посетитель, похоже, еще вчерашний и не сумевший отползти домой. Позевывающая подавальщица принесла нам по кружке горячего грога и вернулась на кухню: по всей видимости, досыпать. И то верно, веселье начнется ближе к вечеру, а с утра шастают только странные личности, от которых лучше держаться подальше.

— Я смотрю, тебе моя удача покоя не дает?

Парень сузил глаза, глядя на меня поверх поднятой кружки.

— И что?

— Ничего. Только вчера ты так выглядел, будто самого себя хоронить собрался.

Он не ответил сразу, предпочтя сделать большой глоток. Конечно, закашлялся: пряностей переложили, я сам едва справился с першением в горле.

— Это мое дело.

— А вот тут позволь не согласиться: если бы дело было только твое, ты бы не так переживал. А может, и вовсе не переживал бы. Стало быть, беда касается не только тебя.

Прямой нос вздрогнул, обозначив складку на переносице.

— Не хочешь, не говори. Но мне как-то не по себе думать, что мой дурацкий выигрыш кому-то принес неприятности. Принес ведь?

— Ты тут ни при чем.

— Пока не поделишься подробностями, не поверю.

Парень опустил взгляд. Пальцы, вцепившиеся в кружку, побелели, но не от холода, а от напряжения, с которым обхватывали глиняные бока.

— Зачем спрашиваешь?

— Хочу проститься с этим годом по-доброму. Знаешь, тянуть за собой груз вины дальше что-то не хочется… Или ты не придерживаешься старого обычая разбираться с долгами до наступления темной ювеки?

Хмурое:

— Ты мне ничего не должен.

— По твоему лицу не догадаешься. Просто скажи, в двух словах, чем я тебя обидел. И распрощаемся!

— Вот пристал… Говорю же: ты мне ничего не должен! Повезло в игре, так живи и радуйся!

Я отодвинул кружку в сторону и сложил локти на стол, всем своим видом показывая: торопиться мне некуда, а терпения и настырности хоть отбавляй. Парень дураком не был и намек понял:

— Ну хорошо, скажу! Только, чтобы отстал.

— Жду, не дождусь твоих откровений.

Моя улыбка заставила его болезненно скривиться, но от разговора не отвратила.

— У меня есть дом в городе. Точнее, у нас с сестрой. Дом большой, подать за него надо платить изрядную: весь год почти копить приходилось, чтобы нужную сумму собрать. Но нам из имения деньги присылали, а осенью отец помер… И пришлось отдать все за долги.

— Продали бы дом в городе, а сами жили в имении: было бы дешевле.

— Не лежит у меня душа к земле, — признался парень. — А сестре и вовсе негоже возиться с коровами да на птичнике: она с детства в городе жила, не приучена к сельской жизни.

— Ну, это как раз дело наживное, — я вспомнил собственный горький опыт. — Со временем привыкается, и даже становится приятным… Впрочем, теперь поздно что-то менять, верно?

— Поздно, — вздохнул он. — Я думал, что устроюсь на службу, а потом выдам сестру замуж, а там уже городской дом мне будет не особенно и нужен: осяду где-нибудь в предместьях.

— Но устроиться не удалось?

Молчание.

Да, в Нэйвосе хоть и много всяческих управ, да только чтобы в них попасть, нужно либо отучиться в Академии хоть пару лет, либо обратиться к влиятельным родственникам: первый вариант поставляет на службу людей, которые и впрямь умеют работать, а второй — их непосредственных начальников, работать не слишком умеющих, но зачастую по скудости ума не мешающих работе, тем самым позволяя управам жить и здравствовать.

— Понимаю… Деньги закончились, и ты решил постучать костями. Надеялся на выигрыш?

Парень вскинул голову, тряхнув светло-русой челкой:

— Я везучий!

— Как выяснилось, не всегда.

Мое замечание вызвало в серых глазах вспышку боли.

— Я должен был выиграть!

А вот это верно: у парня редкое чутье для неодаренного. Его броски почти всегда были выигрышными по сравнению с возможными моими, и если бы я слегка не смошенничал, победа и жетон достались бы моему противнику. Что же получается? Из-за меня разрушится жизнь двух молодых людей? Нехорошо. Вдвойне нехорошо узнать об этом накануне Зимника, потому что кто как, а я свято верю в традиции. Если издавна народ старался завершить все дела и уплатить все долги до того дня, как небосклон останется без звезд на целую ювеку, значит, есть в этом смысл: в противном случае, обычай не сохранился бы до наших дней. Хотя, вполне возможно, его исполняют только в провинциях, а столичные жители давно уже забыли о правиле: «В новый год входи без старой грязи на душе и теле». Им же хуже, если забыли. Но я-то помню!

— Тебе был нужен жетон?

— Ночью в «Перевале» можно встретить больших людей. Я мог бы завести с кем-то из них разговор и добиться поступления на службу.

Действительно, мог бы. Парень верит в свою удачливость, а подобная вера иной раз лучше самой удачи.

— Вот что… Я отдам тебе свой жетон.

Серые глаза округлились:

— Отдашь?

— Ну, подарю, не в этом суть. Но только завтра: сегодня он нужен мне самому. Всего на одну ночь. Подождешь?

— Да! — Он было просветлел лицом, но тут же снова угас.

— Есть проблемы?

— Подати надо заплатить завтра до полудня. Если не успею, дом отнимут.

Понятно. Парню нужны деньги, как можно скорее и как можно надежнее. У меня самого монет негусто, ссудить не смогу. А что, если…

— Но ты же говоришь, что везучий? Выиграй.

Он качнул головой:

— У меня совсем мало осталось, на пару ставок, всего. А что, если проиграю? Так мы с сестрой хоть несколько дней сможем прокормиться…

Да, как только нужда загоняет в угол, мы все становимся донельзя осторожными. Вчера парень был на пике вдохновения, рисковал, не думая о проигрыше — и побеждал. Пока не встретился со мной. А сегодня, с последними монетами в кошельке, почувствовал неуверенность, значит, удачи в игре не будет. Правда, зачем нам удача? Нам достаточно тщательного расчета!

— Я тебе помогу.

— Чем?

Улыбаюсь:

— Чем могу. Дам тебе кости и научу обращаться с ними так, чтобы выигрывать.

— Всегда?

— Всегда.

Он недоверчиво нахмурился:

— Магия в игре запрещена.

— В моих костях не будет никакой магии, и они легко пройдут любую проверку. Встретимся здесь же, в три часа пополудни, и поверь: к вечеру ты станешь богачом! Если будешь внимательно меня слушать.

Что мной двигало? Желание помочь парню, упустившему удачу по моей вине. Но не только оно одно. Я был зол, как тысяча аглисов, на весь игровой мир.

Лично мне игра не приносит радости. Скажу больше: всеми силами избегаю принимать в ней участие, потому что не могу не чувствовать, как именно нужно бросить кости, чтобы получить наилучший результат. А притворяться обычным игроком и делать вид, что полагаюсь на волю случая — наступать самому себе на горло. Поэтому я всегда больше смотрю, чем играю. Смотрю на людей, искренне уверенных в случайности выпадения той или иной грани, восхищаюсь ими и жалею их.

Идеальных костей не бывает: в каждой из них содержится изъян, и если знаешь его происхождение, можешь поставить себе на службу. Неважно, каков из себя материал, послуживший основой. Неважно, насколько умелы были руки мастера, изготовившего кубики. Мир существует лишь потому, что вечно меняется в мелочах при кажущейся незыблемости общей картины. Что есть хаос? Отступление от норм и правил. Ступенька вниз или вверх. Ровная дорога усыпляет сознание, но стоит на ней возникнуть кочке или ямке, вот тогда только все и начинается!

Из-за приоткрытой двери доносилось размеренное шурханье рубанка. Р-раз. Р-раз. Р-раз… Хорошо работает человек: разговор стального лезвия и деревянной поверхности глухой, ровный, степенный, как неторопливый обмен мнениями между двумя стариками о стоящих на дворе погодах. Древесные волокна могут быть и рыхлыми, и крайне твердыми, но и в том, и в другом случае главное, не торопиться. Действовать настойчиво, но плавно, с глубочайшим уважением: дерево любит почтительное обхождение. Это вам не железо, которое греют до красна и плющат молотом — грубое существо, даже в самом изысканном своем воплощении. А дитя леса, без ропота принимающее свою судьбу быть срубленным и отданным на поживу ненасытным людям, на ласку всегда отзывается лаской. Как же иначе? Оно ведь было и остается живым.

Мой отец… Мой второй отец любил плотничать. По крайней мере, в те несколько коротких лет, наградивших ветерана спокойной жизнью в лоне семьи, он частенько навещал светлую комнату, примыкающую к сеням, в которой неторопливо пилил и строгал. Больше для собственного удовольствия, нежели для пользы дела, но матушка не жаловалась. Вздыхала, когда супруг отправлялся на встречу с очередными деревяшками, и время от времени лишь просила подновить половицы или поправить расшатавшиеся ножки у стола. Помню, в такие минуты отец смотрел на Каулу странно светлым взглядом, словно не понимал ни единого слова, но готов был вечно слушать мягкий северный говор. И матушка в конце концов смущалась, осекалась и замолкала. Тогда отец брал ее ладони в свои — твердые, с крупными натруженными суставами — и целовал супругу. В переносицу… Хм, о чем это я?

Так вот, Сивалл любил плотничать, но любая его работа заканчивалась, когда брус, доска или иная заготовка открывали взгляду красоту узора волнистых волокон. Отец мог отложить инструменты и часами любовно поглаживать янтарно-золотые или темно-розовые колобашки, но превратить их во что-то полезное… Такого не случалось. И пожалуй, понимаю, почему: иногда вмешательство в естественный ход вещей неизбежно и необходимо, но если можно обойтись без него, не стоит нарушать совершенство, созданное не тобой. Зарабатывать плотничаньем на жизнь Сиваллу не было нужды: хватало пенсии от имперского казначейства и щедрости Заклинательницы Сэйдисс, поэтому матушка не смела перечить, и отец снова и снова уединялся в своих владениях. А иногда пускал туда и зрителей. Меня, к примеру.

Научиться обращаться с пилой и рубанком под присмотром отца мне так и не довелось: болотная лихорадка унесла Сивалла раньше, чем я успел приноровиться к новому телу. Но глаза уже могли внимательно смотреть, и увиденное не прошло даром. Много позже, взяв инструмент, мне достаточно было вспомнить, как им действовал отец, и сноровка приходила сама собой, потому что для мастерства нужны не только годы терпеливых повторений, но и способность приникать в суть происходящего. Проникать разумом и телом, находящимися в полном согласии…

Стучу костяшками пальцев по двери. Из хороших досок набрана, звучит звонко и дружно, стало быть, деревянщик в своем деле толк знает.

Шурхнув последний раз, рубанок умолкает.

— Позволите войти?

— Как пожелаете.

Переступаю порог, оставляя дверь приоткрытой ровно на столько же, сколько было до моего пришествия: для успешной работы с деревом важно, чтобы ни теплота, ни сухость воздуха не менялись, иначе плохо подготовленные доски поведет, и ничего путного из них уже не получится.

Мастер оценил мою вежливость кивком, скорее невольным, чем осознанным, но я ведь пришел не за собственным удовлетворением, верно?

— Хотите сделать заказ?

— Можно и так сказать.

Деревянщик стряхнул стружки с холщового фартука и подошел ко мне, вооружившись грифелем.

— Мебель какую или утварь желаете?

— Ни то, ни другое.

— Рамы оконные? Двери справить?

Все равно не угадает, поэтому не буду испытывать чужое терпение:

— Мне нужен распил. Особенный.

Мастер приподнял светлые брови, но без малейшего удивления: мол, заказчик всегда прав, захочет, хоть целое бревно в стружку изведу, лишь бы счет оплатил.

— У вас ведь имеются бросовые остатки? Сучковатые обрезки, к примеру, с гнильцой и прочим?

Теперь удивление появилось, но пока не столь сильное, чтобы поколебать спокойствие широкоскулого лица.

— Имеются, как не иметься. Сами знаете, под зиму если товар не успеешь закупить, довольствуешься тем, что осталось.

А вот это уже лестно. «Сами знаете»… С чего мастер мог взять мою осведомленность в лесном деле? Разве только почувствовал то же, что и я, когда шагнул в ароматы свежей стружки: привычку и тихую радость от встречи со старыми знакомыми.

Признаться, лавку я выбирал нарочно — не из самых дорогих, но и не совсем уж простенькую. Мне нужен особенный материал, а его как раз легче всего найти в самом обычном месте.

— Позволите посмотреть?

— Смотрите, — он приглашающим жестом указал на ворох всевозможных обрезков, сваленных в углу мастерской.

Не так уж и много, но для моих целей, надеюсь, хватит. Хотя, чем больше куча мала, тем вероятнее нахождение в ней искомого предмета… Присаживаюсь на корточки рядом с деревянным беспорядком, а мастер возвращается к верстаку. И правильно: пока новый заказчик сообразит, чего хочет, не след забывать и о старых.

Так, что у нас имеется? Этот брусочек был хорош, но лишь до выпадения из него сучка… Здесь чересчур частые смоляные кармашки… Эта доска загублена свилеватостью: выдир на выдире… Завитки хороши, но сами по себе мало на что годятся… А вот это уже интереснее! Неужели, крень? К тому же не цельная, а полосой? Можно считать, повезло. Я поднял один из обрезков и присмотрелся повнимательнее.

Да, определенно. И цвет характерно красноватый, но по сосне я бы еще с ювеку гадал, а елка сразу выдала свою страшную тайну. Понятно, почему отложили такой крупный и, в любом другом случае, годный на поделку кусок дерева: пилить нужно очень осторожно, да и потом обрабатывать — вспотеешь. Что ж, заготовку я нашел. Осталось уговорить мастера…

Сопение прямо над ухом.

Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с мальчиком. Лет семи, не больше, щупленький, беловолосый, как исконный селянин, с яркими, почти васильковыми глазами. По чертам лица и костяку, как две горошины с хозяином лавки. Если принять во внимание разницу в возрасте, можно с уверенностью заявить: сын.

— А вы чего-то ищете?

Окончание вопроса утонуло в звонком чихе, и мастер, оторвавшийся от строгания, сурово окрикнул:

— Тамми, не отвлекай господина! И возвращайся в постель, если хочешь поправиться до праздника!

— Не беспокойтесь, он ничуть мне не мешает, а что касается постели… Здесь достаточно тепло и сухо, чтобы не усугубить простуду. Верно?

Щелкаю по курносому носу. Мальчуган, почувствовав нежданную поддержку, подтверждает:

— Тепло же, па!

Спорить с ребенком отцу не с руки, да и некогда, поэтому до нас долетает слегка угрожающее:

— Я тебя предупредил.

Впрочем, Тамми уже не слушает, потому что кусок дерева в моих руках занимает малыша больше, чем отцовское недовольство.

— А зачем вы плохую деревяху взяли?

— Почему плохую?

— Если па ее сюда отложил, значит, плохая, — гордо сообщают мне.

Улыбаюсь:

— Для твоего папы — да, а для меня — лучше не бывает.

— Это почему?

Подмигиваю:

— Потому что деревяха не простая, а с секретом.

Васильковые глаза загораются любопытством.

— С секретом?

— И с большим. Вот, взгляни сюда: видишь, цвет волокон разный? Словно радуга, только красно-желтая? И на срезе гладкая… Знаешь, что это означает?

— Не-а.

— Дерево, из которого выпилена эта заготовка, пока росло в лесу, сильно страдало.

— Страдало?

— Вот представь себе… Семечко упало в землю, укоренилось, начало прорастать, но дереву требуется слишком много лет, чтобы окрепнуть, а это, скажем, очутилось на самом краю склона, беззащитное перед сильным северным ветром… Каждый год его сгибало в одну и ту же сторону, но юное деревце еще возвращало себе прямую осанку, а взрослея, становилось все тверже и неподатливее, и, с каждым новым разом принимая порыв ветра, уже не тратило лишних сил на выпрямление, разумно предпочитая остаться согнутым. Так оно совсем привыкло к атакам своего врага и росло, гордое тем, что защищает от ветра другие деревца. Но за любое дело приходится платить, и за злое, и за доброе. Дерево поплатилось тем, что часть его волокон, рожденных для борьбы, не годится к мирному существованию лавкой или столом… Вот так.

Малыш слушал, как завороженный, а по окончании рассказа, спросил:

— Значит, это дерево-воин?

— Пожалуй.

— Ух ты…

Он провел ладошкой по шершавой поверхности.

— Тогда его нужно похоронить, как воина!

— Непременно. Похоронишь и прочтешь над ним молитву, но сначала позволь ему потрудиться. Напоследок.

— Но вы же сказали, оно не годится для…

— Для мира? Нет. Но я собираюсь предложить ему как раз сражение, а не покой. И думаю, оно не будет против.

Васильковые глаза моргнули:

— Правда?

— Правда. Твой папа выпилит нужную мне часть, а все остальное пойдет на погребальный костер. Согласен?

Мальчуган с серьезным видом обдумал мое предложение и торжественно кивнул, а я поднялся и подошел к верстаку, только там обнаружив, что мастер тоже слушал мою сказку: в светло-синих, чуть тусклее, чем у Тамми, глазах, был заметен почти детский восторг.

И первый же вопрос касался услышанного:

— Вы плотничаете сами?

— О, нет. Разве что, иногда правлю расшатавшуюся мебель. У меня нет достаточного таланта. Просто мой отец любил повозиться с деревом, а я часто смотрел, как он работает… Вот и насмотрелся.

Мастер качнул головой:

— И про крень он вам рассказывал?

— Немного он, немного книги… Большую часть я все равно придумал сам, чтобы развлечь вашего сына.

Светлые брови недоверчиво сдвинулись:

— Придумали ли? А мне так кажется, дерево вам само все рассказало. И с превеликим удовольствием, потому что по вам сразу видно: человек хороший, с пониманием.

— Для дерева, может, и хороший… Ох, совсем вы меня с толку сбили! Сможете распилить?

Мастер повертел заготовку в руках.

— Смотря, как.

— Мне нужен брусок с сечением в ноготь большого пальца, не крупнее. Причем, ровнехонько вот по этому годовому кольцу. Справитесь?

— Почему не справиться? Справлюсь. Только у пилы полотно придется несколько раз поменять, да потом точить…

— Я оплачу все расходы.

— Ладно, что не спилим, то сострогаем, — решил мастер. — Шлифовать сильно?

— Не слишком. Потом его нужно будет распилить на кубики.

— Кубики?

— Да, по размеру игральных костей: хочу приятелю подарок сделать.

Он удивился:

— Так чего не выбрали дерево понаряднее да получше?

— Ничего, мой подарок все равно запомнится. И еще как!

На встречу парень опоздал. Не скажу, что и я пришел вовремя: мне ведь нужно было еще вырезать и раскрасить картинки на гранях кубиков, да самому познакомиться с характером новорожденных костей, но мой вчерашний противник и вовсе не торопился. Две тилы эля и миска тушеных овощей с колбасками благополучно закончили существование в моем желудке прежде, чем порог переступило бледное и хмурое утреннее видение. Наверное, не поверил мне, а зря: если предлагаю помощь, никогда от своих слов не отказываюсь. Даже если помощь не хотят принимать. Особенно, если не хотят: я ж старался, время тратил и силы, значит, надо всучить. Хоть по доброй воле, хоть против нее.

Мое присутствие в назначенном месте в назначенное время парня на подвиги не вдохновило: за стол он плюхнулся все с тем же унынием на лице. Странно… Вроде бы, утром при расставании воодушевление начинало проклевываться. А, ладно! Мне-то что?

Приветствую:

— Доброго дня!

— Уже пристойнее желать доброго вечера, — скривился он.

— Ну, добрый вечер будет или злой, нам неизвестно, да и не очень-то он нас будет слушать… А вот день выдался на славу.

Парень покосился на опустошенную мной кружку и сделал понятный для себя вывод:

— Напился, вот и день славным кажется.

— Положим, для того, чтобы напиться, этого сосуда будет недостаточно, — возразил я. — Но решение твоих проблем и моя трезвость не имеют друг с другом ничего общего. Вот, держи.

Он посмотрел на выстроившиеся по столу пять кубиков, потом перевел взгляд на меня.

— Это и есть те самые кости, что…

— Помогут тебе выиграть. Да.

— Больно уж они неказистые.

— Тебе нужна красота или польза? По крайней мере, не кособокие.

— А руны? Их едва различить можно.

— Для того и существует цвет, чтобы различать. К тому же, хоть пером я пишу ровно, резчик по дереву из меня никакой.

Льдистые глаза потемнели:

— Ты сам их делал, что ли?

— Сам. И можешь мне поверить: в этом их несомненное достоинство!

Парень скорчил гримасу, более всего похожую на неудачно скрываемую брезгливость. Ну конечно, пропуск в игорный дом — вот, что волнует его в первую очередь, а не мои скромные поделки. Хотя, если судить строго, с такими костями и «Перевал» будет не нужен.

— Достоинство? Какое же?

Вместо ответа я бросил кости в кружку, тряхнул, заставив кубики сделать полный круг по деревянным стенкам, и опрокинул посудину на стол. Мой собеседник выжидательно приподнял брови.

— И?

— Сейчас под этой кружкой лежат пять костей, две из которых смотрят вверх красной гранью, одна — синей, и две — зеленой. При некотором усилии подобного результата можно добиваться очень и очень часто.

— «Фиалковый луг»[5]? Врешь.

— Хочешь проверить?

Я поднял кружку. Глаза парня расширились.

— Как у тебя получилось?

— Что именно? Угадать или выбросить?

— И то, и другое!

— Видишь ли… — кладу кости в посудину и встряхиваю. — В некотором роде, это мошенничество.

— Ага! — Оживился мой собеседник. — Все-таки признаешь!

— Но мошенничество, не поддающееся раскрытию, что, как ты понимаешь, немаловажно. Кроме того, даже будь оно выявлено (чем аглис не шутит?), служкам покойной управы вряд ли удастся доказать злой умысел. При изготовлении магию никто не применял, да и чудес в том, чтобы заставить кости упасть нужной стороной, тоже нет. Просто запомни: одна из них чаще всего будет выпадать вверх синей гранью, одна — красной, одна — зеленой. Оставшиеся две равно выбирают между зеленью, краснотой и желтизной. Белой и черной гранями вверх они не будут смотреть никогда. Обещаю. Этого достаточно для победы?

Парень потянул было руку к кубикам медленно, но не удержал чувства в узде и жадно сгреб кости пальцами.

— Достаточно!

— Все же, прежде чем отправляться в игорный дом, малость попрактикуйся, чтобы не возникло неожиданностей. С мороза играть не садись: должны согреться и пальцы, и дерево. Больше трех партий в одном заведении не играй, чтобы не вызывать подозрения, больших ставок не делай. Да, еще одно… В «Перевал» сегодня не ходи.

Мое последнее предостережение-совет существенно охладило пыл юного игрока: видимо, рассчитывал заявиться к heve Майсу и самолично выиграть пропуск, а не ждать дальнейших милостей от меня. Ничего, в Нэйвосе довольно мест, где можно постучать костями, не привлекая к себе внимания, и если парень будет осторожен, за сегодняшний вечер он сможет не только выручить деньги на уплату подати, а еще и на дорогие подарки сестре. Если, конечно, жалостливый рассказ — не выдумка от начала и до конца.

— Не пойду.

Обещание было дано с видимым трудом. Ну нельзя же быть таким ненасытным, право слово!

— Последнее. Не усердствуй сверх меры. Выиграл, сколько необходимо, и успокоился. А завтра вернешь кости мне. Все понятно?

О, на такой поворот событий парень явно не рассчитывал: в льдистых глазах нарисовалось горькое разочарование. Откуда в столь юном возрасте такая жадность? Я могу допустить, что он с рождения сыром в масле не катался, но если и вправду жил не слишком богато, должен был привыкнуть к постоянной нехватке монет, а следовательно, приобрести полезнейшую привычку. Бережливость. Конечно, при усугублении обстоятельств и ухудшении характера она быстро превращается в скаредность, но зачем доводить до греха? А этот юнец ведет себя так, будто привык тратить больше, чем имеет, и легкая возможность наживы мигом вскружила светловолосую голову… Не будет ли он опасен для меня? Надеюсь, нет: мое обещание снабдить его пропуском в игорный дом должно послужить якорем, способным удержать корабль сознания на рейде хищной реки азарта.

С другой стороны, у меня всегда остается путь к отступлению. Незаметный, заросший бурьяном, труднопроходимый, но, тем не менее, реальный. А самое замечательное, мне по нему идти не придется: все будет сделано за меня, без моего участия и исключительно мне во благо. Но парню лучше не задумываться об этом: пусть считает неожиданного дарителя дурачком, не видящим, куда ступает.

А пока за окнами медленно, но верно темнеет, у меня есть несколько часов совершенно свободного от дел времени… На что бы его потратить? Идти домой бессмысленно и накладно: матушка усадит ужинать и накормит до самого настоящего отвала. В смысле, я отвалюсь. От стола прямиком на кровать. Нет, так не пойдет: мне нужна бодрость тела. Еще на один вечер. Сегодняшний. А раз так… Знаю! Есть хороший повод увидеться с другом. Точнее, с подругой. Но не только, чтобы поздравить с наступающим праздником, а в целях сугубо корыстных: поговорить. С женщиной и о женщине.