"Паутина долга" - читать интересную книгу автора (Иванова Вероника)

Нить тринадцатая.

Когда начинается пора праздников, в Нэйвосе становится трудно отыскать тихий уголок: улицы даже в самую позднюю пору залиты светом и заполнены людьми, от одной темной ювеки до другой прилежно исполняющими службу или трудящимися в лавках, а потому не желающими терять ни единого мгновения, отпущенного на отдых самими небесами. Беззвездная чернота над головой и одинокая луна, все больше и больше округляющая свои бока — завораживающее зрелище, особенно для влюбленных парочек, которым в Зимник позволено все, что они сами себе решатся позволить.

Не помню, чтобы я когда-либо любил праздники. До второго рождения, исковеркавшего мою жизнь, мне попросту было некогда веселиться: степенно, с величайшим достоинством постигал положенные науки и готовился принять обязанности, завещанные кровью предков. Глупый был. Впрочем, сказали бы мне: юность дается только раз, и грешно тратить ее на чопорные церемонии, не поверил бы. А получив один и тот же подарок дважды, и вовсе не знал, что с ним делать. Подсказать верный путь все равно никто не мог, да я и не стал бы слушать, потому что в то время слышал лишь собственную боль, глухо стонущую где-то в груди. Прямо, как сейчас…

Позже сверстники и соученики по Академии пытались приучить меня к веселью. Получалось? И да, и нет. С одной стороны, я приспособился прикидываться беззаботным гулякой, для чего, правда, приходилось временами изрядно напиваться, а с другой стороны, чем больше смотрел на искреннюю радость окружающих меня людей, тем меньше хотел знать ее причину. И только теперь, пожалуй, понял. Все очень просто: праздник должен быть в душе, а не снаружи. И лучше, когда рядом, так близко, что можно дотронуться рукой, есть еще одна душа, готовая разделить с тобой твой праздник.

Вместе прислушиваться к хрусту снега под ногами, заглядывать друг другу в глаза, улыбаться и получать в ответ улыбку — точное отражение собственной, но неуловимо отличающееся от нее… Чувствовать тепло пальцев, доверчиво коснувшихся твоей ладони, ловить губами запыхавшееся дыхание, смотреть, как огни магических иллюзий бросают разноцветные тени на нежно очерченную скулу… Эх, слышала бы мои мысли Локка, вот посмеялась бы! А может, и взгрустнула бы. Не знаю. Странно сейчас понимать, но в глубине сознания, в самых дальних тайниках я надеялся. Строил планы, не будучи уверенным и не нуждаясь в уверенности. И мне были приятны эти мысли. Даже сейчас от них исходит приятное тепло, комочками подкатывающее к горлу… К горлу. Хм, неужели пора? Точно, пришел на место.

Песчаным тупиком небольшая площадь, вдающаяся в стену Мраморного кольца между двумя ее выступами, стала называться после того, как на нее принялись свозить речной песок для посыпки мостовых в зимнее время, дабы горожане не подвергались опасности поскользнуться и сломать в лучшем случае ногу, а в худшем — шею. В этом году зима выдалась малоснежная и без оттепелей, норовящих превратить белые хлопья в воду, при перемене погоды застывающую прозрачным и твердым льдом, поэтому кучи песка, слегка припорошенные снегом, еще не успели истратиться полностью и возвышались почти на полтора человеческих роста стройным рядком от одного выступа стены до другого. В Песчаный тупик вели две улицы, сходящиеся вместе под тупым углом ограды примыкающего к площади владения, известного в народе, как Гиблый мэнор. Что творилось за высоким забором, известно, наверное, только богам, для которых не существует преград, но тишина и покой были вечными здешними обитателями, а в ночное время мимо грубосложенной стены люди предпочитали не ходить, от греха подальше. Я и сам, ступив на площадь и поймав краем уха зловещий шелест эха, гуляющего в каменном коридоре, поежился, помянул аглиса и… сплюнул. Вернее, закашлялся, пятная тонкий ковер снега слюной и сгустками крови, тускло посверкивающими в свете факелов, исправно зажженных уличными смотрителями с наступлением темноты.

Сзади песчаная гора, слева песчаная гора, справа стена — фланги и тыл прикрыты. Теперь осталось дождаться появления противника… А вот и он! Точнее, они.

Пришли по другой улице, словно мы заранее договаривались подниматься на сцену с разных сторон. Блондинка, в просторной шубке кажущаяся еще объемистее, чем на самом деле. Чернявый громила, наперекор морозу не застегивающий воротник отороченного мехом камзола. Похожий на кузнечика рыжик, набросивший на плечи не плед, а по виду — целое мохнатое одеяло. Всего трое. Целых трое.

Принявшие приглашение гости остановились у противоположного моему выступа стены, шагах в двадцати от меня — на расстоянии, вполне достаточном для проведения переговоров без боязни застудить горло, излишне громко разговаривая. Я развел руки в стороны, показывая, что не прячу при себе оружие и прочие сюрпризы. Троица не стала утруждать себя подобными действиями, сразу приступив к делу, и первое слово взяла, как и в игровом доме, женщина. Миллин ад-до Эрейя, если мне не изменяет память.

— Мы ответили на твое дерзкое послание и пришли. Чего ты хочешь?

— Как и любое живое существо на свете… Жить.

— Невозможно. Приговор вынесен и одобрен всем Кругом.

Несмотря на попытку казаться уверенной, блондинка слегка запнулась, произнося слово «всем». Занятно… Какие-то неизвестные мне тонкости? Жаль, нет времени и возможности до них докапываться.

— Вы непреклонно в своем решении, hevary… и это делает вам честь. Но прежде, чем свершится предначертанное, позвольте задать вопрос.

Женщина вопросительно посмотрела на своих спутников. Чернявый скривился, рыжий равнодушно пожал плечами.

— Спрашивай.

— Почему вы хотите меня убить?

— Ничто не должно быть предопределено. Ничто не должно быть известно до своего свершения. Ничто не должно мешать… — заученно начала провозглашать Миллин, но я взял на себя смелость оборвать возвышенную речь:

— Простите, hevary, но это лишь ритуальная фраза из далекого прошлого. Она что-то значит для вас лично?

— Для меня?

— Ну да. Вы видели, как кости ложатся на сукно то одними боками вверх, то другими. Если я могу угадать, какая грань обращена к небесам, то где же тут предопределенность?

— Не старайся нас запутать! — Рявкнул Вехан.

— И в мыслях не было. Я всего лишь хочу указать вам на вашу ошибку.

— Ошибку?! Не тебе судить, что ложно и что истинно!

— Согласен, и все же… Дослушайте, прошу вас.

Чернявый ругнулся, но замолчал.

— До свершения ничего и не было известно: пока кости не упокоились на столе, предсказать результат не в силах даже боги. А я отнюдь не небожитель.

— Ты знал, — обвиняюще заключила блондинка.

— Я смотрел, слушал и размышлял, hevary, а сие не запрещено законами. Вы обвинили меня в том, чего я не совершал, и страстно желаете покарать за несуществующее преступление. Так кто из нас виновен на самом деле?

— Не прикидывайся беззащитной овечкой! — Снова взорвался Вехан. — Тебе непостижимым образом дважды удалось уцелеть!

— Непостижимым? О нет, наоборот, весьма бесхитростным. Просто оказалось, что у меня есть друзья.

— Которые устраивают засаду из опытных бойцов в лазарете и лишают разума и воли неизвестными и неразрушаемыми чарами?

Вот даже как… В народе говорят: у страха глаза велики. Значит ли это, что старшины Подворий боятся? Тогда у меня есть перед ними преимущество. Еще одно, помимо прочих, а этого уже более чем достаточно для победы.

— Хорошие друзья.

— Почему же ты не привел их с собой? — Язвительно спрашивает Миллин.

— Потому, что все должно быть решено между мной и вами, и не нужно впутывать кого-то еще. Согласны?

Слат хмыкнул:

— Так и знал, придется все делать самому, — мохнатое одеяло полетело на снег, открывая поджарую, затянутую в темный костюм фигуру. — Собирайся в дорогу, чужак. Обещаю, она будет недолгой.

Поднимаю взгляд в небо. Черная скатерть, с которой смахнули крошки звезд, чистая и гладкая. Ясно, но мороз вроде отпускает. Снимаю варежку с правой руки и ловлю ладонью отблески света, лунного и факельного. Рыжий неспешно направляется в мою сторону, вразвалочку хрустя мерзлым снегом и на ходу разминая пальцы, стянутые тугими перчатками.

— Готов?

Смотрю в лицо приближающемуся убийце, улыбаюсь и перевожу взгляд вниз, на волнистую белую равнину, под снежным покрывалом которой комки песка начинают меняться местами:

— Об этом нужно спрашивать не у меня.

Рыжий озадаченно вздрагивает, сбиваясь с шага, а в следующее мгновение блондинка вскрикивает, испуганно и надрывно:

— Сзади!

Он оборачивается молниеносно, со скоростью и изяществом, вызывающим зависть, но песчаная змея, выросшая из-под ног убийцы, поворачивается вместе с ним, успевая обвиться вокруг шеи и стянуться жесткой петлей, щетинящейся острыми стеклянистыми шипами.

Мы стоим в трех шагах друг от друга, и я ясно вижу изумление в глазах Слата. Изумление и нарастающий ужас. Убийца мог бы шевельнуться, но предпочитает даже дышать через раз, потому что не знает, с чем имеет дело. И остальные не догадываются: женщина начинает пятиться, но ее мягко толкает в спину еще одна лента, составленная из песчинок, и Миллин, глотая крик, тоже застывает на месте. Вехан, умудренный печальным опытом своих соратников, спрашивает, уже не пытаясь сдвинуться с места:

— Ты маг?

Тяну паузу, не в силах удержаться от толики злобного ликования.

— Нет.

— Тогда… что ЭТО такое?

— Звери Хаоса, полагаю, — раздается хрипловатый женский голос за моей спиной. — Вам, молодым, они в диковинку, а я еще помню рассказы своей бабки о времени, когда их можно было видеть так же часто, как Заклинателей.

Вьер подходит ко мне, поправляя складки платка, чтобы пух не лез в рот и не мешал разговаривать.

— Собираетесь обезглавить Подворья? Похвальное стремление, юноша. Помнится, в вашем возрасте и я мечтала о чем-то подобном… А теперь могу вдоволь насмотреться на исполнение грез. И даже не слишком поздно, не правда ли? Но знаете, юноша, тогда, много лет назад, все казалось простым и понятным, а теперь давняя мечта почему-то уже не кажется способной что-то изменить.

Мне о многом следовало бы расспросить тучную старую женщину, променявшую покой кресла у растопленного камина на прогулку по безлюдному кварталу. Наверное. Может быть. Но я задаю самый глупый из возможных вопросов:

— Кайрен проговорился?

— Почему проговорился? — Улыбается вьер. — Рассказал. Примчался и огорошил старуху… Почему вы сразу не признались во всем, юноша? Надеялись управиться сами?

— И сейчас надеюсь.

Женщина окинула взглядом площадь.

— Что ж, вам удалось взять их за горло. И одного мгновения хватит, чтобы свернуть разом три шеи. Но скажите, вам это нужно?

Я понимаю, о чем вы говорите, hevary. Очень хорошо понимаю. Но не знаю, как избежать неизбежного. Может быть, вы предложите выход? Подскажете?

И светлые мудрые глаза согласно моргают: подскажу, только имей смелость внять истине.

— Вот убьете вы этих бедолаг и оставите Подворья без хозяев. Спору нет, быстрехонько найдутся новые, но они, следуя обычаям, должны будут отомстить за гибель своих предшественников. Положим, и с ними вы справитесь. Но будут приходить все новые и новые убийцы… Хватит ли у вас сил на всех?

— Сил? Хватит.

— А души? Каждая смерть — тяжелый груз.

— Моя душа вынесет, сколько потребуется.

— Ой ли? Уже сейчас она стонет и жалуется.

Ехидно ухмыляюсь:

— Вам откуда знать? Неужели так громко стонет?

Вьер кивает:

— Еще как. Да и не нужно слышать, чтобы понять… Вы могли прикончить своих обидчиков еще в проулке или в тот миг, как они ступили на площадь, но не сделали этого. Вы попробовали решить дело миром.

Вздыхаю:

— Что мне совершенно не удалось.

— И не могло удаться.

— Вот как? Почему же?

— Потому что в переговорах всегда нужна третья сторона. Посредник, пекущийся о благе всех переговорщиков.

— Назначите себя на его роль?

Светлые глаза ласково щурятся:

— А и назначу! И как посредник, хочу обратиться к вам троим, голуби мои. Слушайте и решайте, только быстро: кости у меня уже не те, что в молодости, и на морозе быстро застывают… Чем вам не угодил этот юноша, мне не интересно. Зато я уверена: никаких законов он не нарушал, как бы вам ни хотелось думать обратное. А потому есть у меня предложение… Здесь, на этом месте вы отменяете вынесенный приговор и забываете о вражде. Вас, юноша, это тоже касается! Прощаемся и расходимся, куда кому заблагорассудится. Как вам такой исход?

Вехан катнул по скулам желваки:

— Если отказываемся, умираем, это вы хотите сказать?

Вьер разочарованно покачала головой:

— Такой умный с виду, а в голове пусто… Вы не умрете. Вас арестуют и препроводят в покойную управу. Конечно, очень долго вы там не пробудете, но позор не смоете до конца жизни. Вот теперь выбирайте! С чистой совестью.

Ай да бабуля! Нашла, чем надавить на «пастухов». В самом деле, Подворья не жалуют тех, кто попадается в руки властей хоть на несколько часов, и троица рискует самым дорогим, что есть у высокопоставленных персон — честью, утрата которой означает конец всего.

Чернявый угрюмо посмотрел на блондинку. Та куснула губу.

— Поторопитесь с решением! — напомнила вьер.

— Мы… согласны, — выдохнула Миллин.

— Тогда извольте все сделать, как должно.

— Разумеется. Только… пусть он отзовет своих зверей.

— Они не мои. Они живут своим умом и действуют по своей воле. Я могу лишь попросить.

— Так проси!

Блондинка старалась казаться смелой и гордой, но в каждой черточке круглого личика поселился страх. И сие постыдное для наделенного могуществом чувство долго еще будет оставаться гостем души каждого из троих, но кто в том виноват? Зерна Хаоса мы проращиваем сами. И только мы сами способны стереть их в муку.

— Пойдем домой?

Предлагаю шепотом, одними губами. Песчаные змеи вздрагивают, шелковистыми лентами стекают со своих жертв, сливаются в одну большую, взмывают в воздух надо мной и… Осыпаются, припорашивая снег. Превращаются в безвольные лужицы, оставляя на моей ладони горсточку песка, слипающуюся комком, когда я сжимаю пальцы. Ту же самую горсточку, что подарил мне Хис, но теперь часть крупинок стала темной. От крови расцарапанного горла, по которому выбиралась наружу.

Блондинка вздернула подбородок, то ли желая казаться гордой, то ли опасаясь смотреть под ноги, туда, где только что шелестели чешуйками гибкие тела песчаных змей.

— Я, избранная Первым голосом, объявляю волю Круга. Трижды карающая длань приступала к исполнению приговора и трижды терпела поражение там, где и единожды оступиться — бесчестие. Победа в одном поединке — случайность. Победа в двух поединках — мастерство. Победа в трех поединках — судьба. Против воли рока не смеют идти даже боги, а потому смертным остается лишь склониться перед свершившимся и неодолимым… Обязательства приняты, исполнены и похоронены в памяти. Не отнятые жизни да останутся таковыми! Миллин ад-до Эрейя, Старшина стригалей, сказала.

Рыжий, потирая исцарапанное горло, отозвался глухим эхом:

— Слат ад-до Рин, Старшина забойщиков, согласился.

Чернявый дернул уголками рта, скривился, но завершил ритуал:

— Вехан ад-до Могон, Старшина погонщиков, подтвердил.

Набухший бутон наступившей тишины распустился бесстрастным вопросом вьера:

— А что скажет Последний голос?

О чем это она? Ума не приложу. Впрочем, судя по язычку, нервно облизавшему пересохшие губы, блондинка вполне сведуща в затронутой теме.

— Без Последнего решение Круга не имеет силы, — продолжила невинно изумляться представительница покойной управы. — Или я что-то путаю?

— Последний голос не был избран, — осторожно заметила Миллин.

— И приговор выносили без него? — Седая голова, укутанная платком, укоризненно покачивается. — Ах, дети, дети… Смотритель вас по голове не погладит, уж это вы должны понимать!

Блондинка стрельнула глазами в сторону Вехана, тот заметно смутился. Рыжий Слат сделал вид, что вовсе не принимает участия в происходящем, и весьма естественным образом: занялся приведением в порядок усыпанной песком одежды.

— Пожалуй, нам всем стоит хорошенько почистить свою память, — приняла решение вьер. — Коверкать традиции по своему усмотрению еще хуже, нежели пренебрегать ими… Ступайте, голуби мои. Я бы пожелала вам удачи, да только зряшное будет желание: Смотрителю все равно станут известны и ошибки, и их исправление. Потому пожелаю, чтобы второе перевесило, когда будет определяться мера вины каждого из вас.

Слат поднял свою мохнатую накидку, набрсывая на плечи себе и Миллин. Вехан пристроился сзади парочки и на прощание обернулся, обжигая мое лицо странным взглядом. Если бы не настроение всей встречи, я бы подумал, что чернявый «погонщик» приглашает меня еще на одну партию игры… Нет, ерунда. Померещилось. Наверное. Может быть.

Вьер рассеянно спрятала кисти рук в потрепанной муфте. И как только исхитрилась, варежки ведь толстенные?

— Почему вы остановили меня, hevary?

— Остановила? — Светлые старушечьи глаза наполнились жалостью. — И вовсе не останавливала. Вы сами, юноша, стояли на месте и никак не могли решиться сделать один-единственный шаг.

Бормочу:

— Потому что не знал, куда шагать.

— Верно. А когда молодость нуждается в помощи, дело старости — наставить на истинный путь.

— И все же, их следовало…

— Убить? Конечно.

Удивленно щурюсь.

— Так почему же…

Вьер смотрит на меня, слегка склонив голову набок. Как птица. Седая, грузная орлица, которую уже плохо держат крылья, но глаза столь же остры, как в молодости, а кривые кинжалы когтей еще способны нанести смертельный удар. Или спасти жизнь.

— Потому что они уже чувствовали себя убитыми. А вы, юноша, все еще видели их живыми. Понимаете разницу?

Кажется, да. Какой смысл лишать жизни мертвеца? А здравствующему человеку не стоит лишний раз пускать в душу тень чужой смерти. Но это высокая мудрость, что же касается унылого бытия…

— Они могут отомстить.

— Э нет, вот чего-чего, а мести вам не следует опасаться! Скорее, постараются вынудить вас на новый необдуманный спор или нарушение правил, чем второй раз пойдут против собственных законов.

— Если верно понимаю, отмена моего приговора не была выполнена должным образом?

— Как и вынесение, — кивнула вьер. — Круг был незамкнутым, таковым и остался. Но силу имеет только последнее решение, пусть и неполного Круга.

Я упрямо тряхнул головой:

— Слишком путано.

— И в самом деле, не сразу можно понять, — согласилась женщина. — Видите ли, юноша, старшины Подворий примерно раз в год, если нет особой надобности встречаться чаще, собираются на своего рода совет, где считают убытки и прибыли каждого в отдельности и всех вместе. Это собрание называется Кругом, но чтобы решение Круга обрело значение императорского указа для «пастухов», требуется неукоснительное следование традициям: избираются Первый и Последний голоса. Первый голос — глашатай Подворий, он принимает на себя обязанность излагать волю большинства, к которому неизменно присоединяется. А вот с Последним голосом все гораздо забавнее. Он имеет право оспорить любое из решений.

— Но если большинство все равно «за», какой в этом смысл?

— Последний голос указывает участникам Круга уязвимые места в их планах, уберегает от смертельных ошибок. Даже если не умеет, будет стараться, а старательность иной раз заменяет вдохновение… Будь кто-то из этих глупышей Последним голосом, все сложилось бы иначе.

— Не было бы попыток меня убить?

Вьер неопределенно пожала плечами:

— Как знать? Может, и не было бы. В любом случае, решение, принятое без участия Последнего голоса, ложится на совесть только участников Круга. Потому они и пришли сюда одни, без сопровождения: Смотритель сможет зачесть выполнение хоть этой части традиции.

— Смотритель… Какова его роль?

— Он следит за порядком.

Беспечный тон голоса меня не обманывает, потому переспрашиваю:

— Только лишь следит?

Сеточка морщин на лице женщины становится заметнее от широкой улыбки.

— Разве этого мало? Следить, юноша, не всегда означает быть бесстрастным наблюдателем, следить — почти что следовать. Следовать — наследовать. А наследник должен хранить и приумножать достояние предков всеми доступными способами. Так действует и Смотритель: если между Подворьями или внутри них начинается разброд, или кто-то из старшин нарушает отцовские заветы, право управления на время восстановления порядка переходит к самому достойному и уважаемому среди «пастухов». Как правило, это человек, уже променявший суету дел на тихий отдых в окружении любящих отпрысков или верных слуг.

— И все безропотно признают его власть?

Вьер хохотнула:

— Вы невнимательно меня слушали, юноша! Если «пастух» доживает до того времени, чтобы уйти на покой, он успевает обзавестись влиянием, и не всегда только денежным. Маленькая армия — очень веский довод в любых делах, не правда ли?

— Хотите сказать, Смотритель — одна из сильнейших сторон в Подворьях?

— Сильнейшая, юноша, сильнейшая! Но вмешивается в жизнь «пастухов» лишь в случае крайней надобности. Или в случае вопиющего нарушения традиций.

Ее бы устами, да медовый эль пить… Поверим? Хорошо, пусть так. Троица больше не представляет для меня и моих близких угрозы. Все вернулось на свои места… Почти все. А что не пожелает возвращаться само, будет взято мной под руки и препровождено домой. Сразу, как только.

Однако сказанное вьером, не более чем полезные, но скучные сведения, а я хочу удовлетворить свое любопытство, совмещая пользу с приятностью:

— Вы ведь пришли сюда не затем, чтобы беречь жизни и души, верно?

Светлые глаза прячутся под полуопущенными веками.

— И хотелось бы слукавить, да не стану. Не только за этим. Я надеялась…

— Увидеть «белошвейку» в действии?

Сталь взгляда снова упирается в мое лицо:

— Почему вы выбрали именно эту причину, юноша?

— Потому что я слышал в вашем голосе эхо восхищения, того, с которым вы когда-то читали старые хроники и легенды.

Вьер внимательно смотрит на меня, словно старается разглядеть в уже изученном до мельчайших подробностей облике новые черты.

Зря стараетесь, hevary: за день я ничуть не изменился. Да и не скажу, что жаждал изменений. Постоянство — не самое дурное качество мирка, в котором мне доводится жить. Оно помогает чувствовать под ногами твердь надежного берега, сопротивляющегося атакам ненасытных волн. Но яркое чужое чувство, даже старое и почти забытое, кулаком штормового ветра ударяет в мое сознание, заставляя в краткие мгновения пережить любовь, ненависть, восторг, ярость, злобу, нежность… Потому что зерна Хаоса вечно ищут подходящую почву для прорастания, моя же душа прискорбно пуста, а значит, свободна и заманчива. Но я не боюсь незваных гостей и не гоню их прочь. Зачем? Они будут возвращаться снова и снова. Проще и приятнее пустить их в дом, налить по кружечке теплого эля, предложить сытную закуску и неторопливую беседу, а потом проводить и на прощание сказать: «Приходите еще!»

— Да, многое отдала бы… Особенно сейчас, зная истинную цену сокровищам мира.

— Обещаю, hevary: если выдастся случай, непременно покажу вам то, что вы хотите увидеть.

— Ловлю вас на слове, юноша, и хочу верить, что не станете обманывать старуху. А знаете… Здесь неподалеку сколочена сцена, на которой с минуту на минуту будет давать представление труппа самого Арана Великолепного. Кажется, что-то из ночных похождений Небесных сестричек… Такой старухе, как я, конечно, уже поздновато смотреть на их шалости, а вот вам в самый раз. Но если пожелаете, составлю компанию.

— С удовольствием! И я даже предложу вам руку, только попрошу не слишком сильно на нее опираться…

Никогда не крадитесь на цыпочках мимо приоткрытой двери, если желаете оставаться незамеченным. И не привлеченным к труду на благо другого.

— Любезнейший heve Кайрен, загляните ко мне в комнату, уважьте немощного хозяина дома!

Звуки шагов в коридоре испуганно-резко стихают, даже дыхание не колышет волны прохладного воздуха, медленно вплывающие в комнату. Проходит полминуты или около того, и блондин с наигранно-беспечным видом заглядывает в дверной проем.

— Я тебя разбудил? Извини, не хотел. Ты вчера так поздно вернулся, почти под утро…

Потираю пальцами переносицу, искоса поглядывая на дознавателя:

— Удивительная осведомленность для человека, который сам не ночевал в границах мэнора.

— Кто это не ночевал? — пытается возмутиться Кайрен.

— Хочешь, открою страшную тайну?

— Какую по счету?

— Неважно. Но тебе будет полезно ее знать.

Блондин прислоняется к косяку, оставаясь в дверном проеме, и соглашается:

— Открывай.

— Я всегда чувствую, если кто-то из жильцов мэнора пересекает его границы. Поэтому можешь утверждать, что угодно, но вчера, к примеру, ты вошел в Келлос позже меня.

Карие глаза хитро щурятся:

— И что с того?

— А ушел раньше, притом твой поспешный уход странным образом совпал с фактом появления одной заботливой старой женщины поздней ночью в пустынном месте … Ничего не хочешь сказать в свое оправдание?

— Я должен оправдываться?

Улыбаюсь:

— Полагаю, тебе нужно хотя бы объяснить свой поступок.

— Нужно ли?

— Если не хочешь потерять крышу над головой.

Кайрен напрягся, ожидая продолжения:

— Указываешь на дверь?

— Пока нет. Но если будешь продолжать в том же духе, укажу.

По скулам блондина прогулялись жесткие желваки:

— Тогда не буду отнимать ваше время, heve, и уйду прямо сейчас.

— Как хочешь. Извини, участвовать в сборе вещей не буду: лекарь запретил утруждать тело.

После моих слов повисает молчание, и я с болезненным удовольствием наблюдаю, как на лицо дознавателя наползают мрачные тучи разочарования, кое-где разорванные тусклым светом отчаяния. Зачем так грубо и глупо поступаю? Не имею понятия. Наверное, потому, что не хочу чувствовать себя обязанным. А может, наоборот: хочу укрепить зависимость. Вот только чью и от кого? Да и нужно ли протягивать веревки через бурную реку там, где уже возведен мост?

Подпираю поясницу спинкой кресла. Мое движение словно выводит Кайрена из забытья: блондин вздрагивает, хмурит брови, не сердито, а печально, отрывает плечо от косяка, собираясь уходить, но все же тихо произносит на прощание:

— Я только хотел помочь.

Вот-вот. С этого все и начинается. Я тоже, «только хотел» развлечь принцессу, а во что вляпался? И года не хватит отмыть с сапог следы грязи, по которой пришлось пройтись. Душу в расчет вообще не беру: там надо проводить такую всеобъемлющую уборку, что жизнь закончится раньше, чем накопленный мусор будет хотя бы сгребен в кучу.

Дознаватель показывает мне спину, обозначая окончание разговора, но у меня другие представления о вещах:

— Ты помог. На самом деле.

Резкий поворот. Дробь быстрых шагов. Нависшая над столом, за которым я сижу, плотная фигура. И гневное:

— Так какого аглиса ты…

— Знаешь, меня так часто в последнее время называют мерзавцем, что я решил: надо соответствовать. А чтобы набраться опыта, требуются постоянные и тщательные тренировки.

— На мне?!

Новый глоток тишины, на сей раз выпитый мной до дна.

— Извини. У меня дурное настроение с утра. Так часто бывает: вроде трудности преодолены, дела успешно завершились, но ни радости, ни удовольствия не испытываешь. Вот тогда и срываешь зло на том, кто подвернется под руку. Ты сегодня оказался первым встречным, так что не обессудь. И не сердись долго.

Кайрен делает глубокий вдох и задерживает воздух в груди, после чего сообщает:

— За такие штуки люди попроще нравом и шею свернуть могут.

— Знаю. Но ты все-таки виноват. Хоть столечко, — показываю на сложенных вместе большом и указательном пальцах, — а виноват.

Он выпрямляется и грозно скрещивает руки на груди.

— Да неужели?

— Мои ночные прогулки — мое личное дело. Дурно я поступаю, глупо, опасно — не имеет значения, если мне НЕОБХОДИМО так поступить. Пусть и теша собственные недостатки… Я благодарен тебе, правда. В особенности за знакомство с замечательной женщиной. Но пойми: не следует спасать человека, если не уверен, что имеется основательная нужда в спасении.

Вьер тоже хотела помочь. На свой лад. Не спорю, уберегла меня от греха душегубства, но ввергла в другую пучину. Умри вчера старшины Подворий, у меня появлялся шанс, по меньшей мере, на передышку, а то и на спокойный остаток жизни, потому что следов моего участия не осталось бы, и вновь избранному Кругу пришлось бы попотеть, выясняя, какого аглиса трое облеченных властью и обязательствами персон отправились поздно ночью в безлюдное место на встречу со смертью. А теперь я должен опасаться ударов исподтишка, неизвестно, с какой стороны и какой силы… Разумеется, так жить веселее. Но кто сказал, что мне это нравится?

Хм. Привычка видеть только дурные стороны вещей, событий и людей никуда не делась. А я-то, наивный, полагал, что избавился от нее. Сомнения громоздятся друг на друга вперемешку с мрачными предположениями. Прямо как у этого… Как говорила вьер? Последнего голоса Круга. Да я, один раз избранный, мог бы им оставаться до самой смерти! Вот старшины-то не знают, бедные…

То, как меня подставил Кайрен, вообще ни в какие ворота не проходит. Я рассчитывал бочком-бочком, тихой сапой уничтожить врагов, а вместо этого увяз по уши. Положим, вьер не станет доводить до сведения ллавана или кого-то еще мои развлечения в компании весьма занятной зверушки, но наверняка не преминет воспользоваться этой ниточкой, чтобы посадить меня на привязь. Да блондина за все его поползновения удавить, и то мало! И еще обижается на холодность и язвительность… Я — само великодушие.

— Хочешь сказать, справился бы сам?

— Вообще-то, да. В любом случае, не собирался вмешивать лишних людей в сугубо мою проблему.

Кайрен покачал головой, не соглашаясь:

— А ты не думал, что проблема после кое-чьей смерти сразу переставала бы быть твоей?

— Думал. Очень много думал.

— Что-то непохоже!

— Кай, твое самовольное вмешательство принесло плоды. Вернув ситуацию вспять, кстати… Очень хочу попросить: не вламывайся в чужие дела, пока к тебе не обратятся. Обещаешь?

— Имеешь в виду, твои дела? — уточнил дознаватель.

— Не только. Вообще. Понимаю, служба такая. Но тогда давай договоримся: свою привычку совать нос во все дырки оставляй у ворот мэнора.

Карие глаза понимающе сверкнули:

— Потому что здесь только ты имеешь на это право?

Вздыхаю:

— Не право. Занудную и обременительную обязанность, которую я бы с удовольствием переложил на кого-то другого, но не могу.

— Ладно, уговорил! — Кайрен, наконец-то, пустил на лицо улыбку. — Дома — никаких служебных дел и рвений.

— Именно. Но поскольку ты собираешься из упомянутого дома уходить, то…

— Ты не просто мерзавец. Ты корыстолюбивый мерзавец, норовящий выпить все соки из доверившихся тебе людей.

— За то и держимся. Однако раз уж сам предложил, перейдем к сокам: хочу попросить тебя об услуге.

— Разумеется, требующей приложения всех имеющихся сил?

Не рано ли он развеселился? Согласен: повздорили, помирились, но это еще не повод вести себя подобно старым добрым друзьям.

— Разумеется. Только не от тебя, а от писца, который составит перечень адресов.

Блондин заинтересованно приподнял бровь:

— Каких именно?

— Помнишь лекаря, тэра Плеча опеки? Того самого, что снабдил тебя сушеной травой? Таббер со-Рен. Мне нужно знать, где находится ортис его рода. Запомнил? Кроме того, парень, погибший при нападении на патруль… Его имя и дом, в котором он проживал со своей сестрой.

— Это все?

— Нет.

Я помедлил с ответом, и Кайрен, почувствовав запинку, насторожился:

— Что еще?

— Совсем личное.

— Боишься доверить мне свой секрет?

— Подбираю слова, чтобы его описать.

Блондин присел на край стола.

— Все так серьезно?

— Найди мне Ливин.

— Зачем? Разве она не…

— Она ушла из мэнора.

Карие глаза округлились.

— Когда?!

— Три дня назад.

— И ты молчал?

— Во-первых, мне было некогда успокаивать расстроенные чувства девицы, а во-вторых, тебя эти дни легче застать в управе или поймать в городе, чем ждать возвращения домой.

— Так… — Он поскреб ногтем большого пальца подбородок. — Понятно. Ты ее обидел. Очень сильно?

— А почему не допускаешь обратного? Вдруг она обидела меня?

Кайрен ласково улыбнулся:

— После сегодняшней беседы ни за что не усомнюсь в твоих талантах рушить отношения. Признавайся: сильно обидел?

— Не знаю. Но она даже не попрощалась. И не отругала.

— Значит, сильно, — заключил дознаватель. — Иначе свела бы обиду к ссоре, а потом к счастливому примирению… Ладно, поищу. Но что, все-таки, произошло?

Я уныло нарисовал пальцем круг в пыли, осевшей на стол.

— Она увидела поцелуй.

Раздавшийся над моей головой смешок в любое другое время был бы воспринят оскорблением, но сейчас всего лишь заставил сморщиться.

— Не мог потерпеть до свадьбы?

— Об удовольствии речи не было.

— А зачем ты тогда целовался?

— Я не целовался. Меня целовали.

— Еще лучше! А ты покорно стоял, разинув рот?

Вообще-то, так и было. Разорвать хватку гаккара в тогдашнем состоянии (да и в лучшем из состояний) я бы не смог при всем желании, а раздвоенный язык, щекотавший горло, недвусмысленно предупреждал: не дергайся.

— Неважно.

— Ох… — Блондин встал и направился к двери. — Ладно, дядюшка Кайрен попробует вернуть мир и покой в стены этого дома. Сегодня не обещаю: надо поспрашивать уличных зевак, но если она не покинула город, найду.

— Спасибо.

— «Спасибом» сыт не будешь! — Справедливо возмутился дознаватель. — Плату скинешь?

— На следующие три месяца после уже оплаченных. Если, конечно, ты задержишься в Келлосе.

— Теперь непременно постараюсь! — Подмигнул он с порога.

Так. Поручения розданы, остается ждать их выполнения: все равно, мне не под силу отыскать в большом городе следы одной-единственной девушки. Адреса других означенных лиц можно было бы раздобыть, но Кайрен сделает это быстрее и надежнее. Собственно, ему и напрягаться не придется: имя убитого и прочие сведения о незадачливом игроке находятся в отчетах дела, проходившего по Плечу дознания, и все, что необходимо, только копнуть ворох бумажных листов… Впрочем, у меня ведь тоже есть поручение, выданное самому себе. Нужно разобраться в причинах исчезновения скорпа без предупреждений и объяснений. Кто сможет пролить свет на загадочную историю? Только ее непосредственный участник. Вернее, участница. Одна из ядовитых сестричек. Значит, отправляюсь в «Перевал». Но сначала…

— Хис, иди сюда. Пожалуйста.

Цокот по полу. Жаль, что собаки не умеют втягивать когти, подобно кошкам: после нескольких ювек пребывания в доме нового обитателя придется класть еще один слой лака на паркет.

Звука разбега или отталкивания не слышно, но пес одним прыжком оказывается на столе. И правильно, нагибаться мне трудновато, а так смотрим друг другу в глаза и можем поговорить, как серьезные лю… Просто серьезно.

— Извини, — достаю из варежки и кладу на стол комок слипшегося песка. — Я испортил часть твоего тела.

Хис принюхивается (или делает вид), потом поднимает голову, ожидая продолжения. Оправданий? Я бы с радостью, но в чем оправдываться? В том, что не хотел умирать? В том, что собирался ради собственного спокойствия убивать? А я не раскаиваюсь, стало быть, просить прощения за все остальное, кроме капель крови, попавших на песчинки, не буду.

Иначе действовать не мог. В ремесле что главное? Управление. Передача намерений мастера, мысленных и телесных, инструменту, находящемуся в руках. Если цепочка разорвана, как бы ни старался, хорошего результата не получишь. А то и вообще никакого: что толку лелеять в голове грандиозные планы и быть неспособным перенести их хотя бы на бумагу посредством пера и чернил? Поэтому я и не взял с собой Хиса, удовольствовавшись горсточкой песка, несущей в себе душу Зверя. Мне нужен был инструмент, понимающий меня не с полслова или полвзгляда, а еще задолго до превращения мыслей в какую-либо форму. Пес не смог бы действовать согласно моим указаниям. Да и не стал бы: попросту уничтожил бы всех присутствующих, едва почуяв угрозу для меня. Не спорю, на крайний случай сошло бы, но… Слишком уж я люблю те крохи самостоятельности, что остались в моем распоряжении.

Вьер была права лишь отчасти: грех на душе никому не приносит пользы. Но моя нерешительность была только кажущейся. Пришлось бы убивать, убил бы. Без сомнений и колебаний. Значит, на что-то все же надеялся, а надежда бывает вреднее, чем трусость: когда медлишь, боясь последствий, в минуту опасности побеждает забота о собственном благополучии, а когда до самого последнего момента ждешь, что противник одумается, можешь пропустить смертельный удар. Впрочем, я бы не пропустил. Я был больше готов к схватке, чем к примирению. И если честно, мне совсем не хотелось отступать после того, как… Стихия послушно исполнила мою волю.

Конечно, Заклинатели используют иные принципы взаимодействия со стихиями, но расширить сознание на окружающий мир возможно только при участии способного помочь этому действу тела, а мое мало пригодно и для более простых занятий. Я воспользовался способом, упомянутым в одной из старых хроник, попавшихся на глаза еще в юности, и почему-то твердо засевшим в памяти, словно уже тогда тень будущих несчастий омрачала настоящее. Собственно, именно так и проводилось раньше приручение Зверей Хаоса: Заклинатель старался заполучить частичку зверушки и соединить с собственным телом, дабы в одной точке пространства оказались две сущности. Зачем? Для слияния потоков мыслей. Именно после насильственного слияния начиналось сражение за главенство, и надо сказать, определить победителя не удавалось до самого окончания борьбы. Но довольно скоро от описанного способа отказались ввиду смертей проигравших и странностей недолгого бытия победивших. Сколько-нибудь подробно причины отказа не описывались, но подозреваю, в чем они состояли.

Касательно смерти все понятно: сокращение численности Заклинателей из-за желания доказать свое мастерство и могущество не могло радовать старейшин. А вот касательно выживших… Смешение сознаний должно было быть полным, до окончательного растворения отдельных струй в общем потоке, иначе единства мыслей и целей достичь невозможно. Но победив, требовалось вновь отделить себя от Зверя. Полагаю, лишь немногие были на это способны. Неудачников же ждала незавидная участь быть сожранными изнутри. Или что-то вроде, не знаю. Ясно лишь одно: слишком большой риск не оправдывался, нужен был иной способ достижения цели. Разумеется, такой способ был найден, но и следы старого остались в книжной памяти. Чтобы помочь мне.

Глотать песок было не особенно приятно, но только так — поместив частичку Хиса в свое тело, пропитав ее собственной кровью, я мог быть уверен: некоторое время после разделения Зверь будет слышать рождение моих мыслей. Рисковал? Наверное. Может быть. Но хотел знать, что все пройдет по-моему. В соответствии с моей волей, а не случайностями и переменой настроения самого Зверя. Так и получилось. И я, несколько вдохов ощущая прежнюю власть над хаосом своей души, был… Счастлив ли? Немного. Правда, опьянение заемной силой быстро улетучилось, оставив после себя сожаление о невозможном и раздражение от несбывшегося. А потом еще и вьер вмешалась, окончательно сводя на нет мое стремление одним броском решить судьбу игры и игроков. Значит, все было зря…

— Извини.

Комок красноватого песка на столе. Перекатываю его кончиками пальцев с места на место. Не разлипается. Словно чрезмерно большая «капля» с неизвестным никому назначением.

Хис внимательно смотрит на шарик, катающийся по столу. Смотрит, склоняя голову то на один, то на другой бок. Думает. Я тоже думаю, и наверное, наши мысли очень похожи. Что теперь делать с этим комком? Он несет в себе дух Зверя, но точно также запятнан и тенью моего духа. Оставить на будущее, про запас? Нет смысла: разделенный с телом, песок постепенно утратил способность слышать меня без слов. Стало быть, сейчас он всего лишь отслуживший свое инструмент. И самое лучшее, что можно сделать, это…

Шершавый язык, задевая мои пальцы, захватывает песчаный шарик и втягивает его в широкую пасть. Темные бусины глаз довольно щурятся.

— Э… ты его съел?

Глупый вопрос, не правда ли?

— Тогда… На здоровье. Надеюсь, он был не слишком невкусный?

Хис поворачивается и спрыгивает со стола, тяжело приземляясь на пол. Недолгий цокоток в коридоре. Тишина. Что ж, пора возвращаться к делам.