"Дунайский лоцман" - читать интересную книгу автора (Верн Жюль, Лори Андре)

ЦЕЛЬ БЛИЗКА!

10 октября рассвет наступил уже в девятый раз, с тех пор как баржа снова начала спускаться по Дунаю. За восемь предшествующих дней она оставила позади более семисот километров. Уже приближался Рущук, они будут там вечером.

На борту ничего не изменилось. Баржа несла, как и прежде, тех же двух пассажиров, Сергея Ладко и Карла Драгоша, — снова превратившихся — один в рыболова Илиа Бруша, другой в добродушного господина Йегера.

Впрочем, манера, с которой первый играл теперь свою роль, делала более трудной роль второго. Загипнотизированный желанием приблизиться к Рущуку, работающий веслом день и ночь, Сергей Ладко пренебрегал самыми элементарными предосторожностями. Он не только сбросил очки, но и забыл о бритье и о краске; изменения, происходившие в его наружности по мере плавания, обличали мнимого Бруша со все возрастающей силой, Его черные волосы бледнели со дня на день, а белокурая борода начинала принимать вполне почтенный вид.

Было бы вполне естественным, если бы Карл Драгош показал некоторое изумление при таком превращении. Однако он ничего не говорил. Решив проделать путешествие до конца, как он обязался, он вознамерился не видеть ничего, что могло бы оказаться неудобным. К тому моменту, когда он встретился лицом к лицу с Сергеем Ладко под стеной тюрьмы, прежние мнения Карла Драгоша уже сильно поколебались, и он был меньше склонен верить в виновность старого товарища по путешествию.

Случай со следствием в Сальке был первой причиной этой перемены. Карл Драгош сам произвел повторное расследование. Не так легко удовлетворяющийся, как полицейский из Грона, он долго расспрашивал жителей городка, и их ответы очень его смутили.

Что некий Илиа Бруш, который вел правильную жизнь, обитал в Сальке и оставил ее незадолго до конкурса в Зигмарингене, было неоспоримо установлено. Возвращался ли домой этот Илиа Бруш после конкурса, и именно в ночь на 29 августа? По этому пункту сведения были неясны. Если ближайшие соседи как будто Припоминали, что в конце августа ночью виднелся свет в окнах дома рыболова, тогда закрытых уже более месяца, они все-таки не могли этого определенно утверждать. Такие сведения, хотя смутные и нерешительные, естественно, увеличили раздумье полицейского.

Оставалось выяснить третий пункт. Кто же был тот, с кем, как с Илиа Брушем, говорил комиссар из Гроаа в доме, указанном обвиняемым. На этот счет Драгош не мог получить никаких сведений. Илиа Бруша достаточно знали в Сальке, и если он еще раз побывал там, то, очевидно, и прибыл и отправился обратно ночью, так как его никто не видел. Такая таинственность, уже сама по себе подозрительная, стала еще подозрительнее, когда Карл Драгош принялся за хозяина трактира. Оказалось, что вечером 12 сентября, за тридцать шесть часов до визита полицейского комиссара из Грона, неизвестный спросил в трактире адрес Илиа Бруша. Положение запутывалось. Оно еще более осложнилось, когда допрошенный трактирщик описал наружность незнакомца в таких чертах, которые соответствовали чертам атамана дунайской банды, как их рисовала народная молва.

Все это заставило Карла Драгоша еще более задуматься. Он инстинктивно чувствовал, что дело нечисто, что произошла какая-то грязная махинация, цель которой была ему еще неясна, но, возможно, что подсудимый как раз и явился ее жертвой.

Это впечатление еще более укрепилось, когда по возвращении в Землин он узнал ход следствия. В конце концов, после двадцати дней оно не продвинулось ни на шаг. Не открыли ни одного сообщника, ни один свидетель формально не признал узника, против которого не оказалось других улик, кроме того, что он изменил свою внешность и владел портретом, на котором стояло имя Ладко.

Эти обвинения, присоединенные к другим, могли бы стать важными, но в отдельности теряли всякую ценность. Может быть, даже и переодевание и присутствие портрета имели законную причину.

Карл Драгош в таком состоянии духа склонялся к снисхождению. Вот почему он невольно глубоко растрогался от наивного доверия Сергея Ладко, проявленного в таких обстоятельствах, когда было бы извинительно не довериться даже самому близкому другу.

Но разве невозможно было совместить чувство жалости с профессиональным долгом, заняв, как прежде, место на барже? Если Илиа Бруш в действительности звался Ладко и если этот Ладко был преступником, Карл Драгош, присоединившись к нему, выследит его сообщников. Если же, напротив, лауреат «Дунайской лиги» невиновен, быть может, он все-таки приведет к настоящему преступнику, который воспользовался расследованием в Сальке, чтобы отвести от себя подозрения.

Эти рассуждения, как будто не совсем обоснованные, однако, не были лишены логики. Жалкий вид Сергея Ладко, сверхчеловеческая смелость, которую он проявил, совершив свое фантастическое бегство, и особенно воспоминание об услуге во время бури, оказанной ему рыболовом с такой героической простотой, сделали остальное. Карл Драгош был обязан жизнью этому несчастному, который, задыхаясь, стоял перед ним с окровавленными руками, с исхудалым лицом, по которому струился пот. Мог ли он в награду за все это ввергнуть его обратно в ад? Сыщик на это не решился.

— Идем! — просто сказал он в ответ на радостное восклицание беглеца и увлек его к реке.

Немногими словами обменялись компаньоны за восемь дней, прошедших с тех пор. Сергей Ладко обычно хранил молчание и тратил все силы на то, чтобы увеличить скорость лодки.

Отрывистыми фразами, которые приходилось у него вырывать, он все-таки рассказал о своих непонятных приключениях, начавшихся у притока Ипель. Он рассказал о долгом заключении в землинской тюрьме, последовавшем за еще более странным заключением на борту неизвестной шаланды. Те, кто утверждал, что видели его между Будапештом и Землином, лгали, так как во время этого переезда он был заточен в шаланде со связанными руками и ногами. Во время этого рассказа прежние взгляды Карла Драгоша все более и более менялись. Он невольно устанавливал связь между нападением, жертвой которого стал Илиа Бруш, и вмешательством его двойника в Сальке. Без сомнения, рыболов кому-то мешал и подвергался ударам неведомого врага, наружность которого соответствовала описаниям подлинного бандита.

Так, мало-помалу Карл Драгош приближался к истине. Он не мог проверить свои умозаключения, но чувствовал, по крайней мере, как тают со дня на день его старые подозрения.

Однако он ни на один момент не подумал оставить баржу, чтобы вернуться и начать розыски сызнова. Его нюх полицейского говорил ему, что этот след хорош и что рыболов, быть может невиновный, тем или иным образом связан с историей дунайской банды. Впрочем, в верхнем течении реки все было спокойно, и последовательность совершенных преступлений доказывала, что их виновники тоже спускались по реке, по крайней мере до Землина. И были все шансы за то, что они продолжали спускаться во время заключения Илиа Бруша.

В этом предположении Карл Драгош не ошибался. Иван Стрига действительно приближался к Черному морю, обогнав на двенадцать дней баржу в момент ее отправления из Землина. Но эти двенадцать дней выигрыша он постепенно терял, и расстояние, разделявшее два судна, постепенно уменьшалось. День за днем, час за часом, минута за минутой баржа неумолимо догоняла шаланду под яростными усилиями Сергея Ладко.

У этого последнего была одна цель: Рущук. Одна мысль: Натча. Если он пренебрегал предосторожностями, которые принимал раньше, чтобы поддерживать инкогнито, это потому, что он больше о них не думал. Зачем они ему теперь? После ареста, после бегства называться Илиа Брушем было так же опасно, как и Сергеем Ладко. Под тем или под другим именем он отныне сможет только тайно пробраться в Рущук под угрозой быть схваченным на месте. Поглощенный одной мыслью, он за все эти восемь дней не обращал никакого внимания на берега реки. Если он заметил, что они миновали Белград — белый город, поднимающийся по холму, над которым господствовал княжеский дворец Конак, и оставили позади его пригород, где перегружается огромное количество товаров, то лишь потому, что Белград указывал сербскую границу, где кончалась власть господина Изара Рона. А потом он уже не замечал ничего. Он не видел ни Семендрии note 22, древней столицы Сербии, славящейся виноградниками, которыми она окружена; ни Коломбалы, где показывают пещеру, в которой, по преданиям, святой Георгий похоронил труп дракона, убитого его собственными руками; ни Орсовы, после которой Дунай течет между двумя старинными турецкими провинциями, позднее сделавшимися независимыми королевствами; ни Железных ворот, этого знаменитого прохода, окаймленного вертикальными стенами в четыреста метров высоты, где Дунай бешено мчится и с яростью разбивается о скалы, которыми усеяно его ложе; ни Видина, первого довольно значительного болгарского города; ни Никополя, ни Систова note 23, ни других известных болгарских городов, которые он должен был миновать перед Рущуком.

Он предпочитал держаться сербского берега, где чувствовал себя в большей безопасности, и, в самом деле, до Железных ворот полиция его не беспокоила.

Только у Орсовы в первый раз катер речной полиции приказал барже остановиться. Обеспокоенный Сергей Ладко повиновался, ожидая, что ему неминуемо придется отвечать на вопросы. Его совсем не допрашивали. По одному слову Карла Драгоша командир патруля почтительно поклонился, и об обыске не было и речи.

Лоцман даже не успел удивиться, как это горожанин из Вены распоряжается по своей воле полицейскими силами. Слишком счастливый, что так хорошо отделался, он нашел вполне естественным могущество, пошедшее ему на пользу, и не выразил никакого изумления, а просто возрастающее нетерпение во время долгого разговора его пассажира с агентом.

В соответствии с приказами как господина Изара Рона, взбешенного бегством арестанта, так и самого Карла Драгоша, речная полиция удвоила бдительность. На определенных дистанциях суда должны были проходить заграждения, и среди них Орсова играла главную роль. Узость реки в этом месте облегчала надзор, так что никакому судну не удавалось проскользнуть здесь без тщательного осмотра.

Карл Драгош, допрашивая подчиненного, с досадой узнал, что обыски не дали никаких результатов; более того, новое преступление, очень серьезное ограбление, произошло пять дней назад на румынской территории, при впадении Жиу, против болгарской деревни Рахова.

Итак, дунайская банда снова проскользнула через петли сети. Эта банда забирала не только золото и серебро, но и ценности всякого рода, их добыча была очень громоздкой, и казалось просто невероятным, что ее не могли обнаружить при условиях, когда ни одно судно не могло избавиться от обыска.

И, однако, это было так.

Карл Драгош поражался такой ловкости. Но приходилось считаться с очевидностью; преступление показывало, что бандиты спускаются по реке.

Единственный вывод из этих событий — следовало опешить. Место и день последнего грабежа показывали, что его виновники опередили баржу рыболова километров на триста. Подсчитав время, проведенное Илиа Брушем в тюрьме, то есть время, выигранное дунайской шайкой, можно было убедиться, что скорость шаланды вполовину меньше скорости баржи. Значит, возможно настичь бандитов.

Они немедленно отправились в путь, и утром 6 октября была пересечена болгарская граница. До того Сергей Ладко старался держаться правого берега. Теперь он, по возможности, прижимался к румынской стороне; впрочем, начиная от Лом-Паланки вдоль реки тянулась цепь болот шириной от восьми до десяти километров, мешавшая приближаться к берегу.

Как ни углублялся в свои мысли Сергей Ладко, но с тех пор, как он вошел в болгарские воды, река должна была внушить ему опасения. Ее беспрестанно бороздили паровые шлюпки, миноноски и даже канонерки под турецким флагом. Предвидя, что раньше или позже разразится война с Россией, Турция начала наблюдать за Дунаем и наполнила его своими флотилиями.

И там и здесь был риск, однако лоцман старался держаться подальше от турецких судов, если это даже грозило столкновением с румынскими властями; но Ладко надеялся, что господин Йегер сможет его защитит как это случилось в Орсове.

Однако не случилось таких происшествий, которые снова доказали бы могущество пассажира; последняя часть путешествия прошла спокойно, и 10 октября, около четырех часов пополудни, баржа приблизилась, наконец, к Рущуку, который неясно показался на другом берегу. Лоцман выплыл на середину реки и, впервые за много дней бросив работать веслом, спустил якорь.

— Что случилось? — спросил изумленный Карл Драгош.

— Я прибыл, — лаконически ответил Сергеи Ладко.

— Прибыл? Но мы ведь не у Черного моря?

— Я вас обманывал, господин Йегер, — без обиняков заявил Сергей Ладко. — У меня никогда не было намерения плыть до Черного моря.

— Ба! — сказал сыщик с возрастающим вниманием.

— Это так. Я отправился с мыслью кончить путь в Рущуке. Мы прибыли.

— А где же Рущук?

— Там, — ответил лоцман, показывая на дома отдаленного города.

— Почему же в таком случае мы не отправляемся туда?

— Потому что я должен дождаться ночи. Меня ищут, преследуют. Днем я рискую, что меня арестуют при первом шаге.

Это становилось интересным. Неужели все-таки оправдываются первоначальные подозрения Драгоша?

— Как в Землине, — пробормотал вполголоса сыщик.

— Как в Землине, — спокойно согласился Сергей Ладко, — но по другим причинам. Я честный человек, господин Йегер.

— Я в этом не сомневаюсь, господин Бруш, хотя причины бояться ареста редко вызывают сочувствие порядочных людей.

— Мои как раз таковы, господин Йегер, — холодно уверил Сергей Ладко. — Извините, что я не могу их открыть. Я поклялся хранить тайну и сохраню ее.

Кард Драгош выразил жестом полнейшее равнодушие. Лоцман продолжал:

— Я понимаю, господин Йегер, что вы не захотите вмешиваться в мои дела. Если желаете, я высажу вас на румынской территории, и вы избежите опасностей, которым я могу подвергнуться.

— Сколько времени вы рассчитываете оставаться в Рущуке? — спросил вместо ответа Карл Драгош.

— Не знаю, — ответил Сергей Ладко. — Если все пойдет, как я желал бы, я вернусь на лодку до утра, и в этом случае буду не один. Если получится по-другому, неизвестно, что я стану делать.

— Я последую за вами до конца, господин Бруш, — не колеблясь объявил Карл Драгош.

— Воля ваша, — молвил Сергей Ладко и больше не сказал ни слова.

Когда наступила ночь, он взялся за весло и приблизился к болгарскому берегу. Была полная темнота, когда он причалил немного ниже последних домов города.

Всем существом стремясь к заветной цели, Сергей Ладко действовал, как под гипнозом. Его четкие и точные движения вели к тому, что нужно было делать, чего он не мог не делать. Слепой ко всему окружающему, он не видел, как его компаньон исчез в каюте, когда якорь был поднят на борт. Внешний мир потерял для него всякую реальность. Для него существовала единственная мечта. И этой мечтой был весь освещенный солнцем, несмотря на тьму ночи, его дом, и в этом доме Натча!.. Кроме Натчи, для него ничего не было под небом.

Как только нос суденышка коснулся берега, он спрыгнул на землю, закрепил баржу и удалился быстрыми шагами.

Карл Драгош тотчас вышел из каюты. Он не потерял времени. Кто мог бы узнать энергичного и подтянутого полицейского в этом увальне с тяжелой поступью, превосходно изображавшем венгерского крестьянина.

Сыщик в свою очередь сошел на берег и, следуя за лоцманом, снова отправился на охоту.