"Безымянное семейство (с иллюстрациями)" - читать интересную книгу автора (Верн Жюль)

Глава III НОТАРИУС-ГУРОН

Не без веских причин собрались генерал-губернатор сэр Джон Кольборн, полицеймейстер и полковник Гор у губернатора Квебека на совещание относительно мер по подавлению активности патриотов. В самом деле, грозное восстание должно было уже совсем скоро поднять все население франко-канадского происхождения.

Но если лорд Госфорд и его окружение были вполне оправданно озабочены всем этим, то совсем ничто, похоже, не беспокоило некоего юношу, который утром 3 сентября был занят писанием в нотариальной конторе мэтра[73] Ника в Монреале, что на рыночной площади Бон-Секур.

Впрочем, «писание» — слово, пожалуй, не совсем подходящее для занятия, которым был всецело поглощен младший клерк[74] Лионель Рестигуш в данный момент, то есть в девять часов утра. Колонка неровных убористых строчек все росла и росла на красивой бумаге голубоватого цвета, отнюдь не похожей на грубые листы деловых документов. Временами, когда рука Лионеля замирала и он о чем-то глубоко задумывался, его взгляд скользил сквозь полузатворенное окно и рассеянно останавливался на памятнике адмиралу Нельсону[75] на площади Жака Картье. Спустя мгновение глаза его оживлялись, лицо светлело и перо снова начинало бегать по бумаге, а сам он — легонько покачивать головой, словно в такт какому-то внутреннему ритму.

Лионелю едва исполнилось семнадцать лет. Его женственное лицо ярко выраженного французского типа, обрамленное светлыми, пожалуй, несколько длинноватыми, волосами, было прелестно, а голубые глаза напоминали лазурь больших канадских озер. У него не было ни отца, ни матери, и мэтр Ник, можно сказать, заменял ему семью, ибо этот почтенный нотариус[76] любил юношу как родного сына.

Лионель был в конторе один. В такой час здесь обычно пусто: ни остальных клерков, разосланных с поручениями, ни клиентов, несмотря на то, что контора мэтра Ника — одна из самых посещаемых в городе. Вот почему Лионель, уверенный, что его никто не потревожит, поспешил этим воспользоваться; но едва он успел витиеватым росчерком пера поставить свое имя под последней строчкой в самом конце страницы, как услышал:

— Ба! Ты что тут делаешь, мой мальчик?

Это был сам мэтр Ник, появления которого юный клерк, чересчур поглощенный своим тайным занятием, не заметил.

Первым побуждением Лионеля было открыть бювар[77] и сунуть туда свою бумагу; но нотариус, к великой досаде юноши, проворно схватил подозрительный листок, который Лионель тщетно пытался вернуть.

— Это что такое, Лионель? — спросил он. — Минуточку, это что — черновик, копия контракта?

— Мэтр Ник, поверьте, я...

Нотариус нацепил очки и, нахмурив брови, с удивлением пробежал глазами страницу.

— Что я вижу! — воскликнул он. — Какие неровные строчки! Поле — с одной стороны! Поле — с другой! Изведено столько хороших чернил, столько дорогой бумаги потрачено на никому не нужные поля!

— Мэтр Ник, — пробормотал Лионель, покраснев до ушей, — это нашло на меня... случайно.

— Что нашло на тебя случайно?

— Написать стихи.

— Стихи?! Так ты, оказывается, сочиняешь стихи! Вот оно что! Разве для составления документов недостаточно прозы?

— Здесь речь идет не о документе, не сердитесь, мэтр Ник!

— А о чем же здесь идет речь?

— О стихотворении, которое я сочинил на конкурс «Дружественной лиры».

— «Дружественной лиры»! — воскликнул нотариус. — Уж не думаешь ли ты, Лионель, что я взял тебя к себе в контору, чтобы ты участвовал в конкурсе «Дружественной лиры» или какого-нибудь другого парнасского кружка?[78] И сделал тебя младшим клерком, чтобы ты предавался стихотворным страстям? Тогда уж лучше убивать время, катаясь на лодке по реке Св. Лаврентия или гуляя по аллеям Королевской горы и парка Св. Елены! Ничего себе — поэт в нотариальной конторе! Голова клерка в лавровом венце! Есть чем распугать всех клиентов.

— Не сердитесь, мэтр Ник! — жалобно протянул Лионель. — Если бы вы знали, как поэтичен наш мелодичный французский язык! Он так легко подчиняется такту, ритму, гармонии!.. Наши поэты Лемэ, Эльзеар Лабель, Франсуа Монс, Шапман, Октавий Кремази...

— Но все эти Кремази, Шапманы, Монсы, Лабели, Лемэ не исполняют важнейших обязанностей младшего клерка, насколько мне известно! И не получают, не считая стола и квартиры, по шесть пиастров в месяц от мэтра Ника. Им не приходится составлять купчих бумаг[79] или духовных завещаний, и они могут строчить себе стихи сколько влезет!

— Мэтр Ник... Это только один раз...

— Ну ладно! Один раз можно... Так ты захотел стать лауреатом конкурса «Дружественной лиры»?

— Да, мэтр Ник, это мое заветное желание!

— А могу я узнать тему твоего стихотворения? Наверняка это какие-нибудь пышные дифирамбы[80] Табелионоппе — музе всякого порядочного нотариуса.

— О! — воскликнул Лионель с протестующим жестом.

— Так как же тогда называется твоя рифмованная безделушка?

— «Блуждающий огонь»!

— «Блуждающий огонь»?! — удивился мэтр Ник. — Так ты посвящаешь свои стихи блуждающим огням?

Тут нотариус, конечно, не преминул бы поддразнить Лионеля, перечислив еще и джиннов[81], эльфов[82], гномов, домовых, русалок, водяных — словом, всех поэтических персонажей скандинавской мифологии, но тут в дверь постучали и на пороге появился почтальон.

— А, это вы, дружище! — воскликнул мэтр Ник. — А я, было, принял вас за блуждающий огонь!

— За блуждающий огонь, господин Ник? — удивился почтальон. — Разве я похож...

— Нет, нет! Вы похожи на почтальона, который принес мне письмо.

— Вот оно, господин Ник.

— Спасибо, дружище!

Почтальон удалился, а нотариус, бегло взглянув на адрес, распечатал письмо.

Лионель тем временем успел забрать свой листок и незаметно сунуть его в карман.

Мэтр Ник чрезвычайно внимательно прочел письмо, затем перевернул конверт, чтобы взглянуть на место и дату его отправления. Конверт был помечен штемпелем почтового отделения Сен-Шарля — маленького селения в графстве Вершер, а дата была 2 сентября, то есть вчерашняя. Немного поразмышляв над этим, нотариус вернулся к прерванной беседе о поэзии.

— Так значит, ты у нас — служитель муз, Лионель? Ладно, в наказание за это ты будешь сопровождать меня в Лаваль, и по дороге у тебя будет время плести свои вирши.

— Плести, мэтр Ник?..

— Мы отправимся через час, и если по пути нам встретятся вдруг блуждающие огни, ты непременно выкажешь им свое дружеское расположение!

С этими словами нотариус прошел в свой кабинет, а Лионель стал готовиться к небольшому путешествию, которое, впрочем, отнюдь не было ему в тягость. Может быть, в дороге удастся склонить хозяина к более справедливым суждениям о поэзии вообще и о сынах Аполлона[83] в частности, даже если они состоят клерками в нотариальных конторах.

Мэтр Ник, в сущности, был славным человеком. Все уважали его за трезвость взглядов и основательность советов. Ему было в то время пятьдесят лет. Широкое, всегда приветливое лицо с шапкой вьющихся, некогда иссиня-черных, а теперь седеющих волос, живые, веселые глаза, рот с рядом великолепных зубов, постоянно открытых в улыбке, обходительные манеры, наконец, неизменно отличное настроение — все это делало его очень симпатичной личностью. Интересная деталь: коричневый с красноватым оттенком цвет лица выдавал в его жилах индейскую кровь. Так оно и было в действительности, впрочем, нотариус и не думал этого скрывать. Он был потомком одного из древнейших в стране племен — из тех, что владели здешней землей задолго до того, как европейцы пересекли океан и завоевали ее. В ту пору браки между французской и туземной расами были не редкость. Семейства Сен-Кастен, Эно, Непизиньи, д'Ангремон и другие стали родоначальниками и даже вождями диких племен.

Итак, мэтр Ник был по происхождению гуроном, то есть отпрыском одной из четырех ветвей индейской расы. И хотя он носил звучное имя Никола Сагамор, все обыкновенно звали его просто мэтром Ником. Нотариус привык к этому и ничего не имел против.

Впрочем, известно было, что род его не угас. Один из его многочисленных двоюродных братьев был вождем одного из гуронских племен, обосновавшихся на севере графства Лапрери, в западной части Монреальского округа.

Пусть читателя не удивляет, что подобное еще встречается в Канаде. Совсем недавно в Квебеке проживал один почтенный письмоводитель, который по своему происхождению имел полное право потрясать томагавком[84] и испускать воинственные кличи во главе какого-нибудь отряда ирокезов. К счастью, мэтр Ник не принадлежал к этому вероломному племени индейцев, которое чаще всех вступало в союз с угнетателями, — тогда ему пришлось бы тщательно скрывать свое происхождение. Но нет! Будучи выходцем из племени гуронов, дружбой которых почти всегда пользовались франко-канадцы, он мог не стыдиться своего родства. А потому и юный Лионель гордился своим хозяином, бесспорным потомком великих североамериканских вождей, и только и ждал случая, чтобы воспеть в своих стихах его славные деяния.

Живя в Монреале, мэтр Ник, не будучи по происхождению ни франко-канадцем, ни англо-канадцем, неизменно придерживался нейтралитета в отношении обеих политических сторон. А потому его уважали как те, так и другие, и все прибегали к его услугам, в которых он никогда и никому не отказывал. Надо полагать, однако, что древние инстинкты в нем видоизменились, ибо до сих пор он ни разу не ощутил в себе пробуждения воинственности своих предков. Он был лишь нотариусом — превосходным нотариусом, человеком очень смирным и добрым, настоящим миротворцем. Кроме того, не похоже было, чтобы он горел желанием продлить род Сагаморов, поскольку еще не присмотрел себе жены, да, впрочем, и не собирался делать это.

Как уже было сказано выше, мэтр Ник намеревался покинуть контору вместе со своим младшим клерком. Поездка должна была занять всего несколько часов, и его старая служанка Долли вполне могла ожидать его к обеду.

Город Монреаль построен на южном побережье одного из островов реки Св. Лаврентия. Остров этот длиною от десяти до одиннадцати и шириною от пяти до шести миль[85] находится в довольно широком устье реки, чуть ниже того места, где в нее впадает Утауэ. Именно тут Жак Картье обнаружил индейскую деревню Гошелага, которую в 1640 году французский король даровал братству Св. Сюльпиция. Город, получивший свое имя от возвышающейся над ним Королевской горы (Мон-Руайаль) и занимавший очень выгодное положение для торговли, в 1760 году насчитывал уже более шести тысяч жителей. Расположен он у подножья живописного холма, превращенного в великолепный парк, который наряду с другим парком, разбитым на островке Св. Елены, привлекает большое количество гуляющих. Роскошный арочный мост длиною в три километра, которого еще не было в 1837 году, соединяет его теперь с правым берегом реки.

Монреаль быстро стал крупным городом, более современным по виду, чем Квебек, и вследствие этого — менее живописным.

В нем небезынтересно осмотреть два собора, англиканский и католический, здания банка, биржи, городской больницы, театр, монастырь Нотр-Дам, протестантский университет Мак Гилла и семинарию[86] Св. Сюльпиция. Город не слишком велик для ста сорока тысяч жителей, насчитываемых в настоящий момент; среди них одна треть англосаксов — процент, кстати, весьма значительный по сравнению с другими канадскими городами.

В западной части города расположен английский квартал и квартал шотландцев — тех, кого местные старожилы окрестили «короткими юбками», в восточной части — французский. Эти национальности не контактируют между собой, тем более что все, относящееся к торговле, промышленности или банкам (особенно к 1837 году), сосредоточено исключительно в руках банкиров, промышленников и коммерсантов британского происхождения. Великолепный речной путь обеспечивает городу процветание, соединяя его не только со всеми графствами Канады, но также и с Европой, причем для этого совсем нет необходимости перегружать товары в Нью-Йорке на пакетботы[87] Старого Света.

По примеру богатых торговцев Лондона коммерсанты Монреаля предпочитают не совмещать свои частные жилища и торговые помещения. Покончив с делами, они возвращаются к себе в северные кварталы, расположенные на склоне Королевской горы, вдоль опоясывающей ее подошву аллеи. Там находятся частные дома, похожие иной раз на дворцы, и виллы, утопающие в зелени. В стороне от этих пышных кварталов живут ирландцы, как бы запертые в своем гетто[88] Св. Анны — у устья канала де Лашин, на левом берегу реки Св. Лаврентия.

Мэтр Ник обладал приличным состоянием. Он мог бы тоже каждый вечер, как это делают торговые люди, удаляться в один из аристократических особняков Верхнего города, в густую тень Сент-Антуанского предместья. Но он принадлежал к тем нотариусам старой закалки, жизненное пространство которых ограничивается стенами их конторы, вполне оправдывая звание архивариуса[89] и денно и нощно охраняя контракты, черновики и семейные документы, вверенные его попечению. Потомок Сагаморов, таким образом, находился в своем старом доме на рыночной площади Бон-Секур постоянно. Отсюда утром 3 сентября он и отправился со своим младшим клерком нанять экипаж, совершавший рейсы между островом Монреаль и островом Иисуса, разделенными рукавами реки Св. Лаврентия.

Но сначала мэтр Ник направился в банк, шагая мимо богатых магазинов просторными улицами города, содержавшимися стараниями монреальских властей в образцовом порядке. Дойдя до здания банка, он велел Лионелю дожидаться его в вестибюле, а сам прошел к главной кассе. Возвратившись через четверть часа, нотариус свернул к конторе по найму экипажей.

Наемный экипаж представлял собой запряженную парой лошадей колымагу[90], которую на канадском наречии называют «багги». Подобные шарабаны[91], укрепленные, пожалуй, на слишком мягких, зато прочных рессорах, построены с расчетом на плохие дороги. Они могут вмещать до полудюжины пассажиров.

— А вот и господин Ник! — закричал возница, издалека завидя нотариуса, которого всегда и всюду встречали таким вот радостным возгласом.

— Он самый, в обществе своего клерка! — ответил мэтр Ник добродушно, как это всегда было ему свойственно.

— Как вы себя чувствуете, господин Ник?

— Хорошо, Том, постарайтесь и вы здравствовать так же!.. Тогда не разоритесь на лекарствах!..

— И на лекарях! — подхватил Том.

— Когда отправляемся? — спросил мэтр Ник.

— Сию минуту.

— Есть у нас попутчики?

— Пока никого, — ответил Том, — но, может быть, кто-нибудь подойдет в последний момент...

— Хотелось бы... хотелось бы, Том! Люблю побеседовать в дороге, а чтобы беседовать, как я полагаю, надо иметь собеседника!

Похоже было, однако, что столь бесхитростно выраженное мэтром Ником пожелание на этот раз не сбудется. Лошади были уже запряжены. Том нетерпеливо похлопывал кнутом, но ни один пассажир не являлся в контору.

Итак, нотариус разместился на заднем сиденье экипажа, рядом с ним тотчас уселся Лионель. В последний раз бросив взгляд вверх и вниз вдоль улицы, Том взобрался на козлы, подобрал вожжи, чмокнул, понукая лошадей, и грохочущая колымага тронулась; в эту минуту несколько прохожих, знавших Ника, — а кто не знал этого славного человека! — пожелали ему счастливого пути, на что тот благодарно помахал рукой.

Экипаж стал подниматься к верхним кварталам, двигаясь в сторону Королевской горы. Нотариус посматривал направо и налево так же внимательно, как и возница, хотя совсем по другой причине. Однако похоже было, что в это утро никому больше не понадобилось переправиться в северную часть острова, равно как и стать собеседником мэтра Ника. Увы! Ни одного попутчика! Тем временем экипаж достиг опоясывающей подошву горы аллеи, еще пустынной в этот час, и здесь лошади пустились рысью.

В это мгновение впереди по ходу кареты на аллее появился человек и сделал вознице знак остановить лошадей.

— Есть у вас место? — спросил он.

— Есть одно и «трояк» в придачу! — ответил Том, который, следуя обычаю, употребил слово «три» на канадский манер, как если бы вместо «холодно» сказал «холодняк».

Новый пассажир разместился на сиденье напротив Лионеля, отвесив мэтру Нику и его клерку поклон. Лошади снова побежали рысью, и несколько минут спустя крытые цинковым железом городские крыши, серебрившиеся на солнце, как множество зеркал, исчезли за поворотом Королевской горы.

Нотариус не без живейшего удовольствия встретил появление незнакомца, остановившего карету. По крайней мере, теперь можно было скоротать время в дороге на протяжении четырех миль, что отделяли Монреаль от верхнего рукава реки Св. Лаврентия. Однако похоже было, что пассажир не склонен принимать участие в словесной пикировке дорожной беседы. Сперва он окинул взглядом мэтра Ника и Лионеля, а затем, удобно устроившись в своем углу, прикрыл глаза и, казалось, целиком углубился в собственные мысли.

Это был молодой человек лет двадцати девяти. Его стройная фигура, крепкое сложение, волевое лицо, решительный взгляд, мужественные черты, высокий лоб в обрамлении черных волос выдавали ярко выраженный франко-канадский тип. Кто он такой? Откуда? Мэтр Ник, знавший абсолютно всех, его вовсе не знал и даже никогда раньше не видел. Тем не менее, приглядевшись к нему внимательно, он понял, что этот молодой человек, проживший еще так мало, похоже, уже перенес тяжкие испытания и прошел суровую школу жизни.

То, что незнакомец принадлежит к партии, борющейся за национальную независимость, угадывалось уже по его платью. Одетый примерно так же, как те искатели приключений, которых еще и сегодня кличут «лесными бродягами», он носил на голове синий колпак, а его верхняя одежда — нечто вроде солдатского плаща, запахивающегося на груди, и серые штаны, стянутые на талии красным кушаком, были из грубой домотканой материи.

Не следует забывать, что использование этих тканей местного производства было равнозначно политическому протесту, поскольку тем самым отвергались изделия мануфактуры[92], ввозимые из Англии. Это был один из множества способов вести себя вызывающе по отношению к властям метрополии, уходящий, кстати, корнями вглубь истории.

Действительно, разве сто пятьдесят лет тому назад бостонцы не перестали пить чай в знак ненависти к Великобритании? И так же, как некогда поставили себе за правило лоялисты, нынешние канадцы зареклись носить ткани, изготовленные в Соединенном Королевстве. Что же касается мэтра Ника, то, как лицо нейтральное он носил панталоны канадского, а редингот[93] — английского происхождения. Зато в платье патриотически настроенного Лионеля не было ни ниточки, вытканной по ту сторону Атлантики. Тем временем карета довольно-таки быстро катилась по тряской почве равнины, расстилающейся на острове Монреаль вплоть до среднего течения реки Св. Лаврентия. Но какой долгой казалась дорога разговорчивому по натуре мэтру Нику! А поскольку молодой человек, похоже, не был расположен завязать беседу, ему пришлось взяться за Лионеля — в надежде, что их попутчик, в конце концов, примет участие в разговоре.

— Ну так как, Лионель, обстоит дело с блуждающим огнем? — спросил мэтр Ник.

— С блуждающим огнем? — растерянно переспросил юный клерк.

— Да! Я сколько ни напрягаю зрение, ничего похожего на равнине не вижу!

— Это оттого, что еще слишком светло, мэтр Ник, — возразил Лионель, решившись отвечать в том же шутливом тоне.

— Может, мне попробовать спеть одну старую песенку:

Да нет, кум не отзывается. Кстати, Лионель, а ты знаешь способ уберечься от колдовских чар блуждающих огней?

— Конечно, мэтр Ник. Достаточно спросить у них, какого числа бывает Рождество Христово, а поскольку они этого не знают, всегда успеешь убежать от них, пока они раздумывают над ответом.

— Ты, я вижу, хорошо знаком с народными преданиями. Что ж, раз ни один огонек пока не повстречался нам в пути, не побеседовать ли нам немного о том, которого ты сунул в карман?

Лионель слегка покраснел.

— Вы хотите, мэтр Ник?.. — неуверенно спросил он.

— Ну да, мой мальчик! На это уж точно уйдет четверть часа, а то и целых две!

Тут нотариус обратился к молодому человеку.

— Вас, сударь, не побеспокоит чтение стихов? — спросил он с улыбкой.

— Нисколько, — ответил пассажир.

— Речь идет об одном стихотворении, которое мой клерк сочинил, чтобы принять участие в конкурсе «Дружественной лиры». Эти мальчишки за все берутся, ничего не страшась. Ну, юный поэт, опробуй-ка свою вещь, как говорят артиллеристы!

Лионель, несказанно обрадовавшийся, что у него есть теперь слушатель, который, быть может, окажется снисходительнее мэтра Ника, достал из кармана свой голубой листок и начал читать:

БЛУЖДАЮЩИЙ ОГОНЬ

— Да, — сказал мэтр Ник, — попробуй-ка словить его и посадить в клетку! Продолжай, Лионель!

Лионель стал читать дальше:

— Да уж, тебе лучше знать, мой мальчик, — покачал головой мэтр Ник. — Уж это дело твое!

Лионель продолжал:

— Прекрасно! — сказал мэтр Ник. — Надеюсь, ты уже покончил с метафорами?[94]

— О нет, мэтр Ник! — ответил юный клерк.

И продолжал:

— Что вы думаете об этой стихотворной чепухе, сударь? — спросил мэтр Ник у попутчика.

— Я думаю, сударь, — ответил тот, — что ваш юный клерк наделен недюжинным даром воображения, и мне любопытно узнать, с чем еще он может сравнить свой блуждающий огонь.

— Так продолжай, Лионель!

Лионель слегка зарделся, услыхав похвалу молодого человека, и уже более звучно прочел:

— Бррр! — мэтра Ника передернуло.

— Браво, юный поэт! — воскликнул попутчик.

— Да, недурно, недурно! — добавил мэтр Ник. — И откуда, черт возьми, Лионель, ты все это берешь!.. Это конец, я полагаю?

— Нет, мэтр Ник, — ответил Лионель и еще более звонким голосом продекламировал:

— Ага, вот и девушки! — вскричал мэтр Ник. — Я бы очень удивился, если бы в эти анакреоновы[95] созвучия не было подпущено немного любви! Что ж, оно и понятно в его возрасте! Как вы думаете, сударь?

— Ну разумеется, — ответил попутчик, — и я думаю, что...

Но молодой человек не договорил, завидев вдруг группу людей, стоявших у обочины дороги. Один из них сделал вознице знак остановиться.

Том придержал лошадей, люди приблизились к карете.

— Это, кажется, господин Ник? — сказал один из субъектов, вежливо приподняв шляпу.

— А, господин Рип! — ответил нотариус, а про себя добавил: «Черт возьми! Надо быть начеку!»

К счастью, ни мэтр Ник, ни его клерк, ни Том не заметили, как изменился в лице незнакомец, когда было произнесено имя Рипа. Он внезапно побледнел, но не от страха, а от ярости. У него явно возникло желание броситься на этого человека. Однако он отвернулся и усилием воли взял себя в руки.

— Так вы едете в Лаваль, господин нотариус? — снова заговорил Рип.

— Как видите, господин Рип. У меня там дела, мне придется потратить на них несколько часов. Но я рассчитываю сегодня же вечером возвратиться в Монреаль.

— Понятно.

— А что вы здесь делаете со своими людьми? — спросил мэтр Ник. — Как всегда, в засаде, по заданию правительства? Вы уже столько изловили этих злодеев! Но увы! Сколько их ни хватай, они плодятся, как кролики! Воистину уж лучше бы им всем сделаться честными людьми!

— Ваша правда, господин Ник, но у них нет к этому призвания!

— Призвания! Вы шутник, господин Рип! Уж не напали ли вы на след какого-нибудь преступника?

— Для кого — преступника, для кого — героя, — ответил Рип. — Все зависит от точки зрения!

— Что вы хотите этим сказать?

— Что есть сведения о нахождении на острове знаменитого Жана Безымянного...

— Ах, этого знаменитого Жана Безымянного! Надо же! Патриоты возвели его в герои, и, говорят, не без оснований! Но, как видно, Ее Величество придерживается иного мнения, раз полицеймейстер Джильберт Аргал пустил вас по его следу!

— Именно так, господин Ник!

— И вы говорите, что этого таинственного мятежника видели на острове Монреаль?

— По крайней мере, так утверждают, — ответил Рип, — хотя я начинаю сомневаться в этом!

— О, если он здесь и был, то, должно быть, уже уехал, — возразил мэтр Ник, — а если он еще здесь, то пробудет недолго! Жана Безымянного не так-то легко схватить!

— Совсем как блуждающий огонь, — вставил вдруг пассажир, обращаясь к юному клерку.

— Ах, как удачно! Очень удачно! — воскликнул мэтр Ник. — Можешь раскланяться, Лионель. Да, кстати, господин Рип, если случайно вам встретится по пути блуждающий огонь, постарайтесь схватить его за шкирку и доставить к моему клерку. Блуждающему пламени будет приятно услышать, как его превозносит наш ученик Аполлона!

— Я непременно сделал бы это, — подхватил Рип, — если бы нам не надо было срочно вернуться в Монреаль, где я жду новых указаний. — Затем, обернувшись к молодому человеку, он спросил:

— А этот господин вас сопровождает?..

— До Лаваля, — ответил незнакомец.

— Куда я очень тороплюсь, — добавил нотариус. — До свидания, господин Рип. Если невозможно пожелать вам удачи, поскольку арест Жана Безымянного был бы слишком большой потерей для патриотов, то я желаю вам, по крайней мере, доброго утра!..

— А я вам — удачной поездки, господин Ник!

Лошади снова тронулись в путь, и скоро Рип и его люди исчезли за поворотом дороги.

Спустя несколько минут нотариус обратился к своему попутчику, откинувшемуся на спинку сиденья в углу кареты:

— Да, надо надеяться, что Жан Безымянный так легко не дастся! Его уже давно ищут...

— И пусть ищут! — воскликнул Лионель. — Противный Рип потеряет на этом свою репутацию ловкого сыщика!

— Тсс, Лионель! Нас это не касается!

— Для этого Жана Безымянного, вероятно, привычное дело — рушить планы полиции? — спросил пассажир.

— Ваша правда, сударь. И если он даст себя схватить, то это будет большая потеря для франко-канадской стороны...

— Но у нее нет недостатка в активных деятелях, господин Ник, и на нем свет клином не сошелся!

— Все равно! — ответил нотариус. — Я слыхал, что это было бы весьма прискорбно. Впрочем, я, как и Лионель, не интересуюсь политикой, и самое лучшее — не говорить о ней вовсе.

— Однако, — переменил тему молодой человек, — нас прервали в тот момент, когда ваш юный клерк предавался поэтическому вдохновению...

— Но он уже выдохся, я полагаю?

— Нет, мэтр Ник, — ответил Лионель, благодарно улыбнувшись своему доброжелательному слушателю.

— Как, ты еще не иссяк? — воскликнул нотариус. — Ведь твой блуждающий огонь уже побывал сильфом[96], джинном, домовым, привидением, сияющей душой, миражем, молнией, болидом[97], лучом, флагом, болотным огнем, любовной искрой — разве этого недостаточно?.. Тут и впрямь впору задуматься, чем бы таким еще он мог быть?

— И мне любопытно было бы узнать это! — заметил пассажир.

— Тогда продолжай, Лионель, продолжай и заканчивай, если только этому перечню может быть конец!

Привыкший к шуткам мэтра Ника, Лионель ничуть не смутился и продолжил чтение:

— Печально! Печально! — прошептал нотариус.

— Ах, вот это славно! — воскликнул мэтр Ник. — Такая концовка мне по душе! Это можно даже напевать:

Что вы на это скажете, сударь?

— Честь и хвала юному поэту, — ответил попутчик, — я пожелаю ему получить премию на поэтическом конкурсе «Дружественной лиры». А пока благодаря его стихам мы провели вместе несколько приятных минут, и никогда еще поездка не казалась мне столь короткой!

Чрезвычайно польщенный Лионель просто упивался похвалами молодого человека. Да и мэтр Ник в глубине души был очень доволен и рад за своего клерка.

Тем временем экипаж быстро катился по дороге, и едва пробило одиннадцать, как он достиг северного рукава реки Св. Лаврентия.

В ту пору на реке уже появились первые пароходы. Они были еще невелики и не быстроходны, а своими малыми размерами напоминали скорее те пароходики, которые теперь в Канаде зовутся вельботами[98] или попросту ботиками.

За несколько минут такой вот «ботик» перевез мэтра Ника и его клерка через реку, зеленоватые воды которой сливались тут с черными водами реки Утауэ.

Здесь, распрощавшись и обменявшись рукопожатиями, путники расстались. Случайный попутчик пошел напрямик к улицам Лаваля, а мэтр Ник и Лионель, обогнув город, направились в восточную часть острова Иисуса.