"Еретики Дюны" - читать интересную книгу автора (Херберт Фрэнк)

~ ~ ~

Безбрежное небо уходило ввысь, и в него карабкалось солнце Гамму, извлекая и конденсируя влагу из трав и окружающих лесов, и вместе с влагой вознося их запахи.

Данкан Айдахо стоял у Заповедного Окна, вдыхая эти запахи. Этим утром Патрин сказал ему:

— Тебе сегодня пятнадцать лет, смотри теперь на себя, как на юношу. Ты больше не ребенок.

— Это мой день рождения?

Они были в спальне Данкана, куда Патрин только что вошел со стаканом цитрусового сока.

— Я не знаю твоего дня рождения.

— У гхол есть дни рождений?

Патрин отмолчался — с гхолой запрещается разговаривать о гхолах.

— Шванги говорит, что тебе нельзя отвечать на этот вопрос, — сказал Данкан.

Патрин проговорил с явным замешательством:

— Башар желает, чтобы я передал тебе: тренировка сегодня утром будет попозже. Он желает, чтобы ты выполнял упражнения для ног и коленей до тех пор, пока тебя не позовут.

— Я выполнял это вчера!

— Я просто передаю тебе распоряжение башара, — Патрин забрал пустой стакан и оставил Данкана одного.

Данкан быстро оделся. Его ждут к завтраку… «Чтоб их всех!» Не нужен ему их завтрак. Чем же занят башар? Почему он не может вовремя начать занятия? «Упражнение для ног и коленей!» Это просто, чтобы не дать ему сидеть без дела, потому что у Тега есть какое-то другое неожиданное дело. Данкан гневно поглядел на заповедную дорогу к Заповедному Окну. «Пусть эти проклятые стражи будут наказаны!»

Запахи, доносившиеся до него через открытое окно, были знакомы, но он никак не мог вспомнить, что же пряталось в дальних уголках его сознания, будоража его память. Он знал, что это — жизни-памяти. Данкана это пугало и притягивало — как будто он ходил по самому краю обрыва или пытался открыто бросить непокорный вызов Шванги. Но он никогда этого не делал. Даже если он рассматривал голографические картинки в книге с изображением обрыва, то это вызывало странную реакцию — у него сводило живот. Что до Шванги, он часто воображал сердитое неповиновение и переживал точно такую же физическую реакцию.

«В моем сознании живет кто-то другой», — подумал он.

Не просто в его сознании: В ЕГО ТЕЛЕ. Он ощущал эти другие жизненные опыты так, как ощущаешь, проснувшись, какой-то сон, не в силах, однако же, этот сон припомнить. Эта материя снова взывала к тому его сознанию, которым, как он знал, он не мог обладать.

И все же, он им обладал.

Он знал названия некоторых деревьев, запахи которых доносились до него, но эти названия не были подсказаны ему книгами из его библиотеки.

Заповедное Окно называлось так потому что ему было запрещено к нему приближаться — оно было прорублено во внешней стене Оплота и могло открываться. Оно часто бывало открыто, как сейчас, для проветривания. К окну можно было попасть из его комнаты по балконным перилам и через вентиляционную отдушину кладовой. Он наловчился проделывать весь этот путь — от перил до вентиляционной шахты — ничем себя не выдавая. Очень рано ему стало ясно, что воспитанные Бене Джессерит могут считывать даже самые малые знаки. Он мог и сам прочесть некоторые из этих знаков, благодаря обучению Тега и Лусиллы.

Стоя в глубокой тени верхнего прохода, Данкан вглядывался в округлые ступени верхних лесистых склонов, взбирающихся к скалистым острым вершинам. Лес властно его притягивал. Вершины над ним обладали почти магической силой. Легко было вообразить, что там никогда не ступала нога человека. Как хорошо затеряться там, оказаться наедине с самим собой. Не беспокоясь о человеке, обитающем внутри него. Об этом постороннем.

Данкан со вздохом отвернулся и вернулся в комнату по своему тайному маршруту. Только когда он опять оказался в безопасности своей комнаты, он позволил себе признать, что сделал это еще раз. Никто не будет наказан за эту вылазку.

Наказание и боль, висевшие, словно аура, вокруг мест, запрещенных для него, заставляли Данкана только проявлять крайнюю осторожность, когда он нарушал правила.

Ему не нравилось думать о боли, которую Шванги могла бы причинить ему, обнаружь она его у запретного Окна. Даже самая сильная боль, однако же, не заставила б его закричать. Он никогда не кричал, даже когда она выкидывала и что-нибудь попоганей. В ответ он просто смотрел на нее неотрывным взглядом, ненавидя, но усваивая урок. Для него урок Шванги был прям: изощряй свои способности, чтобы двигаться незамеченным, невидимым и неслышимым, не оставляй следа, способного выдать, что ты здесь проходил.

В своей комнате Данкан присел на край койки, и стал созерцать пустую стену перед ним. Однажды, когда он вот так смотрел на стену, на ней возник образ — молодая женщина с волосами цвета светлого янтаря и сладостно округленными чертами. Она смотрела на него со стены и улыбалась. Ее губы беззвучно шевелились. Однако же Данкан, уже научившийся читать по губам, ясно разобрал слова:

— Данкан, мой сладкий Данкан.

«Была ли это его мать? Его настоящая мать?»

Даже у гхол были настоящие матери, когда-то, давным-давно. Затерянная в незапамятных временах среди акслольтных чанов, существовала когда-то живая женщина, выносившая и любившая его. Да, любившая его, потому что он был ее ребенком. Если это лицо на стене было лицом его матери, то как же могла она явиться к нему? Он не мог опознать это лицо, он ему хотелось думать, что это его мать.

Этот опыт напугал его, но страх не загасил желания, чтобы это еще раз повторилось. Кто бы ни была эта женщина, ее мимолетное появление терзало его. Тот, чужой внутри него, знал эту молодую женщину. Данкан был в этом уверен. Порой ему хотелось хотя бы на секунду стать этим чужаком — только на то время, чтобы вытащить на свет все свои скрытые воспоминания — но он страшился этого желания. «Я потеряю свое подлинное „я“, — думалось ему, — если этот чужак войдет в мое сознание».

«Не на смерть ли это похоже?» — задумался он.

Данкан увидел смерть, когда ему не исполнилось еще и шести лет. Его стражи отбивали нападение, одного из стражей убили. Погибли и четверо нападавших. Данкан увидел, как пять тел занесли в Оплот — обмякшие мускулы, волочащиеся руки. Что-то существенное вышло из них. Ничего не осталось, чтобы воззвать — к собственным или чужим — памятям.

Этих пятерых унесли куда-то глубоко внутрь Оплота. Позднее он слышал, как стражник сказал, что четверо нападавших были напичканы «шиэром». Это было первой встречей с понятием об Икшианской Пробе.

— Икшианская Проба позволяет считывать ум даже мертвого человека, — объяснила Гиэза. — Шиэр — это наркотик, который от этого защищает. До того как прекращается действие наркотика, клетки полностью умирают.

Данкан, наловчившись подслушивать, узнал, что четверо нападавших были проверены и другими способами. Об этих «других способах» ему не рассказали, но он подозревал, что это, должно быть, какие-то тайные штучки Бене Джессерит. Он думал об этом, как об еще одном дьявольском приемчике Преподобных Матерей. Они, как пить дать, оживляют мертвых и выкачивают информацию из костных тканей. Данкан живо воображал, как мускулы утратившего душу тела покорно следуют воле дьявольской наблюдательницы.

Этой наблюдательницей всегда бывала Шванги.

Такие образы заполняли ум Данкана, несмотря на все усилия его учителей развеять «глупости, порожденные невежеством». Его учителя говорили, что эти безумные истории представляют только ту ценность, что порождают среди непосвященных страх перед Бене Джессерит. Данкан отказывался верить, что он один из посвященных. Глядя на Преподобных Матерей, он всегда думал: «Я НЕ ОДИН ИЗ НИХ!»

Лусилла была в последнее время весьма настойчива.

— Религия — это источник энергии, — говорила она. — Ты должен освоить эту энергию. Ты сможешь направлять ее на достижение собственных целей.

«На их цели, а не мои», — думал он.

Он фантазировал, воображая те цели, каких хотел достичь, видя себя триумфально берущим верх над Орденом, особенно над Шванги. Данкан осознавал, что такие изображения самого себя порождались в нем глубинной реальностью того обитавшего в нем чужака. Он научился кивать и делать вид, что тоже находит такую — религиозную — доверчивость забавной.

Лусилла разглядела в нем эту противоречивую двойственность.

Она сказала Шванги:

— Он считает, что мистических сил следует опасаться и, если возможно, избегать. До тех пор, пока он упорствует в этой вере, его нельзя научить использовать наши самые сокровенные знания.

Они встретились для того, что Шванги называла «регулярная оценочная сессия», когда они только вдвоем собирались в кабинете Шванги. Время было вскоре после легкого ужина. Звуки Оплота были редкими и быстрогаснущими — ночное патрулирование только начиналось, свободная от работы прислуга сейчас наслаждалась одним из коротких периодов свободного времени. Кабинет Шванги не был полностью изолирован от своего окружения, и это было умышленно предложено проектировщиками Ордена: тренированные восприятия Преподобной Матери способны понять очень многое из доносящихся Звуков.

Шванги чувствовала себя все более и более потерянной на этих «оценочных сессиях». Все очевидней становилось, что Лусиллу нельзя переманить на сторону противостоящих Таразе. Лусилла была неуязвима и для манипулирующих уверток любой Преподобной Матери. И, что хуже всего, совместное влияние Лусиллы и Тега приводило к тому, что гхола на лету схватывал самые опасные способности, опасные до крайности. Вдобавок ко всем другим проблемам, Шванги начала испытывать возрастающее уважение к Лусилле.

— Он думает, что мы в своей деятельности используем оккультные силы, — сказала Лусилла. — Откуда у него взялась такая странная идея?

Шванги почувствовала, что этот вопрос ставит ее в невыгодное положение. Лусилла уже знала, что такие мысли были внушены гхоле, чтобы его ослабить. Лусилла как бы говорила этим вопросом:

— Неповиновение — это преступление против нашего Ордена!

— Если он захочет нашего знания, он, наверняка, получит его от тебя, — сказала Шванги. Неважно, как это опасно с точки зрения Шванги, но наверняка правда.

— Его страсть к знанию — вот мой наилучший рычаг, — сказала Лусилла, — и но мы обе знаем, что этого недостаточно.

В голосе Лусиллы не было упрека, но Шванги все равно его ощутила.

«Проклятие. Это она меня старается заполучить на свою сторону!» — подумала Шванги. Некоторые ответы возникли в ее уме. «Я не нарушала данных мне приказаний». Ба! Отвратительная отговорка! «Гхола получает стандартное образование согласно учебным принципам Бене Джессерит». Не соответствует правде. И гхола этот не был стандартным объектом для образования. В нем были глубины, сравнимые только с глубинами потенциальной Преподобной Матери. В этом-то и была проблема!

— Я допустила ошибки, — сказала Шванги.

«Вот так!» Обоюдоострый ответ, который может оценить другая Преподобная Мать.

— Ты причинила ему вред не по ошибке, — сказала Лусилла.

— Я никак не могла предвидеть, что другая Преподобная Мать сможет обнаружить в нем изъяны — возразила Шванги.

— Он хочет обладать нашими силами только для того, чтобы от нас ускользнуть — промолвила Лусилла. — Он думает: «Однажды я узнаю столько же, сколько и они, тогда я сбегу от них».

Когда Шванги не ответила, Лусилла продолжила:

— Это умно. Если он убежит, нам придется охотиться за ним и самим его уничтожить.

Шванги улыбнулась.

— Я не повторю твоей ошибки, — сказала Лусилла. — Я говорю тебе открыто, что все понимаю — ты в любом случае Это бы разглядела. Я знаю теперь, почему Тараза послала Геноносительницу к нему так рано.

Улыбка Шванги исчезла.

— Что ты делаешь?

— Я привязываю его к себе точно так, как наши наставницы привязывают к себе послушниц. Я обращаюсь с ним с искренностью и верностью, как с одним из наших.

— Но он мужчина!

— Значит ему будет отказано только в Спайсовой Агонии, но ни в чем другом, он — из чутких.

— А когда придет время для решающего этапа генного запечатления? — спросила Шванги.

— Да, это будет щепетильный момент. Ты думаешь, что это его уничтожит. Таков, конечно, был твой план.

— Лусилла, Орден не единодушен в принятии проекта Таразы, связанного с этим гхолой. Ты наверняка это знаешь.

Это был самый мощный довод Шванги. И тот факт, что она выложила его именно в этот момент, говорил о многом. Страхи, что они могут произвести нового Квизатца Хадераха, пустили в Ордене глубокие корни, и разногласия среди Бене Джессерит были довольно мощными.

— Он из примитивной генетической породы и выведен не для того, чтобы стать Квизатцем Хадерахом, — сказала Лусилла. — Но Тлейлакс что-то сделал с его генетическим наследием!

— Да, по нашим приказаниям. Они ускорили его нервные и мускульные реакции.

— И это все, что они сделали? — спросила Шванги.

— Ты же видела результаты его клеточного обследования, — ответила Лусилла.

— Если бы мы умели делать то же, что и Тлейлакс, мы не нуждались бы в них, — сказала Шванги. — У нас были бы свои акслольтные чаны.

— По-твоему, они от нас что-то утаили? — спросила Лусилла.

— Он был у них девять месяцев полностью без нашего контроля!

— Я уже слышала все эти доводы, — возразила Лусилла. — Преподобная Мать, он — полностью твой, и все последствия лежат полностью на тебе.

— Но ты не удалишь меня с моего поста, и неважно, что ты там доложишь на Дом Соборов.

— Удалить тебя? Разумеется нет. Я не хочу, чтобы твои сподвижники прислали кого-нибудь неизвестного нам.

— Есть предел оскорблениям, которые я могу от тебя вынести, — проговорила Шванги.

— И есть предел тому, сколько предательства может терпеть Тараза, — сказала Лусилла.

— Если мы получим еще одного Пола Атридеса, или. Боже упаси, еще одного Тирана, это будет работа Таразы, — прошипела Шванги. — Передай ей, что я так сказала.

Лусилла встала.

— Ты можешь точно также узнать, что Тараза оставила полностью на мое усмотрение количество меланжа в рационе нашего гхолы. Я уже начала увеличивать ему долю спайса.

Шванги обоими кулаками бухнула по столу.

— Чтоб вас всех! Вы нас еще погубите!