"Созвездие Ворона" - читать интересную книгу автора (Вересов Дмитрий)

Глава 3. Шотландия

Никита Всеволодович Захаржевский возвращался в Россию. Далеко продвинуться в поисках исторических корней не получилось, однако нельзя сказать, что эти поиски были совсем безуспешными Сначала попал в передрягу с наводки одного дражайшего родственника. Потом был спасен другими. Не дал Никите Бог писательского таланта, а то сюжет на боевичок потянул бы. Да к тому же Анна Давыдовна посоветовала держать язык за зубами.

— Ты, милый, оттого в беду попал, — сказала она, глядя ему в глаза, — что кое-кто слишком много болтал. Слово-то серебро, только молчание — золото.

Бабушка не дала отдыха: едва Никита пришел в себя после потрясения, сразу понял, что мечту о генеалогических изысканиях можно забыть. По крайней мере, на время. Ибо в планах Анны Давыдовны было отправить его назад, в Россию, на поиски некой Надежды Скавронской и ее сына Данилы.

Никита пытался спорить, сослался по-детски на слабость. Оставлять гостеприимную шотландскую деревеньку, куда его привезли из дома Лермана, возвращаться в Россию, где его никто не ждал, ему категорически не хотелось. В деревне Анну Давыдовну хорошо знали, жители здоровались с ней, она отвечала гортанно. Как вскоре, понял Никита, у бабушки Анны был здесь собственный небольшой бизнес, как он называл это про себя. Чувствовал, что нужно относиться к этому уважительно, каким бы смешным ему не казалось то, чему он был свидетелем. К ней приходили за советами, за какими-то вонючими травами, которые сушились под потолком дома.

— Ты колдуешь? — спросил он напрямик, быстро уразумев, что речь здесь идет не о гомеопатии.

— Можно и так сказать, — согласилась она. — Для нашего ремесла людьми подобрано много названий, но по большей части они ничего не отражают…

— Но ты ведь… — он усмехнулся. — Ты все-таки не веришь во все это?

Он обвел руками вокруг себя.

— Это не вопрос веры, — сказала она, улыбнувшись добродушно. — Боюсь, тебе не понять…

Никита промолчал, задетый ее снисходительным тоном.

Ведьмовство — это глупости. Впрочем, где, если не в Шотландии, этим заниматься? Самое место. Макбет беседовал с тремя ведьмами в пещере вроде тех, что тянутся по побережью в нескольких милях отсюда. Никита ездил смотреть на море, в воздухе вились чайки, крича протяжно и жалобно.

Рукопись об Александре Гифте, переведенная Анной Давыдовной, была более чем интересной, она могла стать тем краеугольным камнем, что ляжет в основу его дальнейших изысканий. Правда, некоторые подробности, показавшиеся Никите сказочными, его смущали. Ему хотелось истины. Компоновать мифы с историей, по примеру Гальфрида Монмутского и прочих средневековых хронистов, он не собирался. Однако сейчас ни на мифы, ни на историю, похоже, времени не оставалось. Сейчас ему предстояло разыскать эту самую Скавронскую.

— Я могу хотя бы узнать причины? — спросил он.

— Можешь, только вряд ли поймешь.

Он был настойчив и ответ все-таки получил. Только ничего этот ответ не прояснил.

«Черт-те что такое!» — думал он немного раздраженно. Вместо того, чтобы просиживать по библиотекам, да изучать церковные архивы, он мчится назад из-за прихоти старушки, которая, похоже, в самом деле, считает себя вершительницей судеб. Старость не радость, тем более на чужбине, вот воображение и разыгралось! Однако отказаться не смог. Поехал. Сначала старый князь снабжает его деньгами и благословляет на поиски предков, теперь Анна Давыдовна, выделив из какого-то неприкосновенного запаса довольно приличную сумму, посылает назад. Еще недавно Никита Захаржевский сиднем сидел в Петербурге и не думал о заграничных вояжах, теперь его жизнь превратилась в разъезды и поиски с непременными в таких случаях приключениями.

— Меня зовут Бонд, Джеймс Бонд! — сказал он отражению в зеркале.

Отражение ему нравилось, время, проведенное здесь, сказалось благотворно. На лице больше не было той потасканности, что удручала его недавно. Подумалось невольно, что он мог бы произвести фурор в клубе. Только вот эту страницу жизни он считал для себя уже закрытой.

— А если она откажется? — спросил Никита.

Кто похитил его, что это был за дом, откуда его так оперативно вывезли в почти бессознательном состоянии? На эти вопросы Анна Давыдовна отвечала нехотя. Многое так и осталось Никите непонятным.

К Анне Давыдовне приходили люди. Розовощекий крепыш Хэмиш, которому, как уверяла бабка, он также был обязан своим спасением. Никита поверил. Хэмиш часто навещал бабку, о делах при Никите не говорили. Если он сам вовремя не понимал, что нужно оставить их наедине, Анна Давыдовна безо всяких церемоний выгоняла его во двор. Погулять. Вообще, бабка не слишком с ним деликатничала. Обращалась как с малым ребенком. Он и сам отчасти подыграл ей вначале, когда был еще слаб и немощен. Было так приятно обрести после всех передряг тихую, как ему казалось, пристань. Однако теперь ему было досадно оттого, что что-то явно затевалось, а он не получал никакой информации. Старая легенда, которую дала ему прочесть бабка, мало что говорила. Он перечел ее несколько раз, история взбудоражила его.

Кто этот человек, каким образом связан с их родом, и почему Анна Давыдовна придает такое значение этому преданию?

— Не спеши, со временем все узнаешь, торопыга! — отвечала она. — Вон опять пришел Хэмиш, ты не засиживайся — нам о своем поговорить надо…

И Никита шел на улицу, погулять — остудить раскрасневшееся от гнева лицо. Встречные здоровались степенно, он отвечал. Переваливал по дороге через не-высокую гряду, защищавшую деревушку от морских петров, и оказывался на побережье. Хотя здешняя зима для петербуржца и не зима вовсе, а так, погожий октябрь, лицейская годовщина, на кромке моря всегда было свежо, морозно. Как в Коктебеле на зимних каникулах. Никита чувствовал, что скоро его каникулы закончатся — за время, проведенное с бабкой, у него обострилась интуиция или может, ему это только казалось. Бросал камни в мутную зеленую воду, приносившую невесть откуда куски дерева и обрывки гниющих водорослей.

Иногда в песке попадались осколки зеленого стекла, обкатанные, как и камни, волнами до идеальной гладкости. Похожие на драгоценные камни, они блестели, притягивая глаз. Сколько лет носило их по волнам, прежде чем вернуло на землю в столь облагороженном виде? Вот это когда-то была бутылка, наверняка винная. И где то вино, и где эти люди, что пили его? Никита вертел в руках окатыш, потом, размахнувшись, бросал его в воду. Блинчиков не получалось даже в полный штиль — потерял хватку. Впрочем, никогда он и не был мастером в этом деле.

С первым осколком вышел забавный казус. Никита заприметил его среди камней уже издали, он блестел, отражая солнечный свет. Мелькнула мысль о сокровищах, которые иногда выносит на берег море. Затонувшие корабли, флибустьеры, пиастры… Он подошел не спеша, словно не желая признаваться перед самим собой в романтической глупости. Или глупом романтизме. От перемены мест слагаемых, как известно, ничего не меняется. К тому же пляж, как всегда, был пустынным и других претендентов на загадочную блестяшку не было. Так, во всяком случае, думал Никита.

Но это было не так. Ему оставалось шагов десять, когда за спиной послышалось хлопанье крыльев…

Он инстинктивно пригнулся. Черная птица опустилась на песок и выдернула из него то самое — блестящее. Это был ворон. Скорее всего, его тоже привлекла сверкающая штуковина. Углядел с холмов и спустился, опередив человека. Ворон посмотрел на Никиту, застывшего на месте. Отчего-то побежали мурашки по коже. Птица выковыряла приглянувшийся предмет из песка. Накатившая волна едва не коснулась ее лап. Ворон подскочил на месте, но не взлетел, покосился на Никиту. Теперь осколок блестел в его клюве. Захаржевский, все еще подозревавший в стекляшке драгоценный изумруд с пиратского брига, крикнул и взмахнул рукой, надеясь, что ворон выронит добычу. Сыр выпал, с ним была плутовка такова. Может, с вороной было бы проще, но ворон лишь перехватил осколок покрепче и взлетел, махая широкими крыльями.

С моря уже приближались две большие чайки, надрывно крича. Это была их территория, и если бы ворон не поспешил убраться, ему несдобровать.

Никита посмотрел вслед птице.

Известно, сколько всякого добра находят в их гнездах. В тот же день ему «посчастливилось» найти еще один такой осколок, хотя вообще попадались они нечасто. Словно море поспешило успокоить его.

Здесь, на побережье, его мысли приобретали философское направление. Да, Петербург стоит у Балтийского моря, лучше сказать — при Балтийском море. Но здесь все было по-другому. Здесь море заполняло горизонт, оно было у самых ног, а не где-то за заливом и дамбой.

Море напоминало о вечности, пред которой человеческая жизнь — всего лишь краткий незаметный миг. И чем наполнен этот миг, важно лишь для того, чья эта жизнь… Не очень это христианские мысли, подумалось ему. Вот так, живя с бабкой, которая неведомо что практикует, сам станешь или язычником, или кем еще похуже. Впрочем, где она, эта грань, отделяющая свет от тьмы?..

В одну из таких прогулок он нашел небольшую пещеру у подножия скалы недалеко от воды. Чтобы войти внутрь, нужно было немного пригнуться. Сразу всплыла в памяти сцена из «Макбета», где три колдуньи варят в котле мерзость, обсуждая свои грязные делишки.

В пещере были следы костра. Никита усмехнулся — ведьмы, видимо, исчезли, услышав его приближение.

Он прошел внутрь, разглядывая закопченную стену.

— Добрый день!

Никита резко обернулся. В проходе стояла невысокая девушка — ей даже не нужно было пригибаться, чтобы войти. Она стояла на пороге и смотрела на него. Светлые волосы, зеленые глаза. Тонкая девичья фигурка на фоне моря пробудила в нем на мгновение непонятное волнение. Он даже не обратил внимания на то, что она слишком легко, не по сезону, одета.

— Здравствуйте! — он приподнял шляпу и пошел к выходу.

— Я потеряла здесь вчера сережку и искала… Вы не находили? — в глазах девушки было беспокойство: вещь была, видимо, ей дорога.

— Нет! — сказал он и секунду спустя, подумав, добавил: — Ее мог взять ворон!

— Ворон? Вы серьезно?

— Абсолютно.

— Если найдете, верните мне, пожалуйста, — она назвала адрес, «его» деревня, конечно. Других поблизости не было. Он пообещал вернуть.

На другой день он не пошел, как обычно, к морю, а, оставив Анну Давыдовну в привычной компании, поднялся наверх. Задержался у двери из любопытства. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, вспомнилась детская поговорка.

Голоса были почти не слышны, а то, что долетало до его слуха, звучало полной тарабарщиной.

Бабка шептала, приговаривала что-то. Ворожит, что ли? Слышно было, как она что-то спрашивает и, судя по продолжению, — получает ответ. Может быть, спиритизм? С Пушкиным разговаривает. А тот ее материт. Говорят, что он всегда матерится, когда его вызывают. Или, может, с Лермонтовым?

Все обернулись, когда он появился на пороге. Никита поздоровался, скользнул взглядом по лицам. По большей части знакомым — Хэмиш, еще несколько ведьм, как он про себя окрестил всех шотландских знакомых Анны Давыдовны.

— Постой, постой! — она ухватила его за рукав. — Ты-то нам и нужен!

— Ммм… — сказал он растерянно, — я вообще-то православный, бабушка. А у вас тут…

— Шабаш! — закончила она и укоризненно покачала головой. — Не рассуждай о вещах, в которых ничего не понимаешь!

«Где уж нам чаи-то распивать!» — подумал Никита, но вслух ничего не сказал, только нахмурился. Впрочем, бабка явно не собиралась его и слушать. Ухватила цепко за локоть. Словно птичья лапа, отметил он про себя. Удивительно сильна и не вырвешься. Он послушно прошел за ней.

— А то, что православный, это хорошо! — ласково сказала она, заглядывая ему в глаза. — Одно другому совсем не помеха. Если есть в тебе вера, если не по названию только христианин, то она нам всем поможет сейчас. И тебе в первую очередь! Не бойся, никто тебя есть не будет!

Одна из присутствующих дам, ранее Никитой не виденная, черноглазая и чем-то похожая на Джину Лоллобриджиду в старом «Фанфане-Тюльпане», улыбнулась ему слегка кокетливо.

«Точно, шабаш! — решил для себя Никита. — Сейчас начнется оргия. Это даже интересно, товарищи!»

Анна Давыдовна взмахнула связкой прутьев, похожих на розги, опрыскала его водой.

— Черт знает, что такое… — прошептал он смиренно.

— Никто тебе не хочет вреда! — повторила она.

Никите тут же пришел на память его первый визит к стоматологу в шесть лет. Что-то подобное говорили и тогда. И были совершенно искренни. Только вот ощущения были кошмарные.

Все кончилось неожиданно быстро. Во всяком случае, Никите показалось, что все утратили к нему интерес.

— Так я могу уже идти? — робко сказал он.

— Иди, иди! — сказала Анна Давыдовна, а молодая красотка подмигнула, улыбнувшись.

Никита поклонился собравшимся, сам не зная зачем. Так старомодно вышло, но, с другой стороны, почему бы не поблагодарить за заботу? Пусть и не вполне ясно, в чем она там выражается.

Войдя к себе в комнату, он плотно притворил дверь и вздохнул с облегчением.

«Надо собираться обратно, в Россию, — подумал он. — А то так и свихнуться недолго, вот что!»

Он вздохнул и прислушался к звукам, доносившимся из комнаты. Колдуны не собирались разлетаться по домам. Вместо этого они завели какое-то жуткое пение. Никите показалось, что он различил голос Хэмиша и той черноглазой чертовки. Нужно было им оставить его для аккомпанемента, зря, что ли, у нее там в углу пианино стоит, антикварное, раздолбанное, правда, донельзя. А почему бы и нет?! Приходилось и на утренниках играть, и на комсомольских собраниях. И вновь продолжается бой, и сердце тревожно гудит. И Ленин такой молодой и юный Октябрь впереди… Да, эта компашка и Ильича подняла бы из могилы. Принесли его домой, оказался он живой. И новый год у них начинается аккурат в октябре — после Самхейна… Мысли неожиданно начали мешаться, Никита почувствовал необыкновенную усталость. «Опоили», — мелькнуло в голове. Так ведь вроде бы и не пил ничего. Вот накурено было жутко, так почему же они сами не окосели? Потому что привыкли. Нужно было сразу сматываться, как только он увидел всех этих шутов гороховых, извиниться — и к себе. И ключ на замок. И никаких улыбочек, подмигиваний, прочего.

Он задержался у двери. Может, стоило вернуться и сказать Анне Давыдовне о том, что с ним сейчас происходит? Может быть, это последствия похищения — кто знает, что ему там кололи? Потом махнул рукой и устроился на кровати — прямо в одежде, поверх одеяла, вытащил подушку. Взбить ее уже не было сил. Едва голова коснулась ее, Никита провалился в долгий и странный сон.

Комната быстро заполнилась людьми. Хэмиш смотрел на него серьезно.

«Ага, — сообразил Никита, — все правильно, сначала околдовали, чтобы не мог оказать сопротивления. Чертовы друиды, сейчас засунут в корзину из ивовых веток и спалят живьем. Бабушка Анна Давыдовна оказалась бабой-ягой, не иначе. Полезай, Ивашка, на лопату!»

А вот теперь и начнется самое главное. Почему-то не было страшно. Было интересно. Он почувствовал, что к его обнаженной коже прикасаются не то ветви, не то руки. Где-то разгорелось пламя… В комнате?! Исчезли Хэмиш и прочие.

Девушка присела рядом с ним, заглядывая в глаза. В этих глазах было откровенное желание. Никита смутился, сейчас он и сам ощущал прилив недвусмысленно плотского возбуждения.

— Где я? — спросил он, оглядываясь.

— А где бы ты хотел сейчас быть?

— Не знаю… Разве это важно?

— Разумеется!

Как в старой «Золушке»… Ваше время истекло, кончайте разговор!

Тела сплелись в жарких объятиях. Никите показалось, что навечно, ночь наполнилась вздохами, он почувствовал, что вот-вот переполнявшее его напряжение зашкалит за все мыслимые пределы. И что тогда будет?!

Нечто подобное и произошло…

Никита открыл глаза и глубоко вздохнул — словно вынырнул на поверхность. Еще немного и, ему казалось, что он и в самом деле останется в этом сновидении.

Простыни были мокрыми от пота и не только. Сначала он подумал, что обмочился во сне. Этого только не хватало. Слава богу, еще не сто лет… Потом он понял, что это. Все равно, как ребенок на пороге взросления. Грязные сны. Как в анекдоте про человека, который во сне обклеивал комнату обоями вместе с Шэрон Стоун. А когда проснулся, на руках еще оставался клей.

Никита вздохнул: как-то все не слишком комильфо получилось. Впрочем, только ли он один повинен в происшедшем конфузе? Что-то произошло вчера. Что-то, чему он не мог дать объяснения, как не мог дать его многому из того, что происходило в этом доме на его глазах.

Он чувствовал себя усталым и опустошенным. Простыни, подушка, все было мокрым от пота. Кто-то действительно раздел его и уложил в постель. Он огляделся — рядом не было никого. Потер руками лицо. Что за чертовщина, боже ты мой! Впрочем, кошмар, если здесь вообще уместно это слово, был очень приятным… Как там говорят в Одессе — чтоб я так жил? Так вот: чтоб каждый сон был таким!

«Если Анна Давыдовна и компания, — рассуждал он, еще не придя окончательно в себя, — смогли бы эти сновидения поставить на конвейер, порноиндустрия отдала бы концы».

Посмотрел на часы — часовая стрелка приблизилась к одиннадцати. По свету за окном было ясно, что сейчас утро, не поздний вечер. Значит, он проспал почти пятнадцать часов. Сумасшествие какое-то. Неудивительно, что в голову лезет всякая чушь. Он прошелся по комнате, сделал несколько неуклюжих упражнений, пытаясь прогнать из головы дурман. А она закружилась, и пришлось сесть. «Спортсмен, мать твою!» — рассмеялся он невесело.

Анна Давыдовна хлопотала на кухне. И следа от вчерашнего шабаша в комнате не осталось. Только одна из старушенций шумно прихлебывала чай. Никита поздоровался. Она ответила, глаза озорно блеснули, словно знала что-то о его снах. Никита нахмурился.

— Соня, — укорила его Анна Давыдовна.

Она тоже улыбалась.

— Как спалось? — спросил, входя с улицы, Хэмиш.

Девка — настоящий суккуб. Только суккуб, по поверьям, высасывает жизненную силу, а Никита, напротив, чувствовал себя в тонусе. Хотелось плясать, петь, играть… «Все правильно, — мелькнуло в голове, — обычное состояние эйфории после приема наркотика. Ну, а потом должно наступить тяжелое похмелье. Расплата».

Чем его попотчевали?!

Он взглянул с подозрением в тарелку, ожидая увидеть пятнистые шляпки мухоморов, глаз лягушки и еще какую-нибудь традиционную ведьмовскую дрянь.

Он даже имени ее не знает.

Он быстро позавтракал и собрался, как обычно, к морю. Ведьма в углу пробормотала что-то про плохую погоду. Никита не обратил внимания.

Сегодня не было необходимости покидать дом — «конвент» разъехался, но Никита хотел побыть один. Осмыслить перемены, которые, как он чувствовал, с ним произошли. Что-то неуловимое, не поддающееся никакому конкретному определению. Или рационалистическому объяснению.

«Чушь, — попытался он себя убедить. — Все это просто старые сказки». Бабушка может морочить голову доверчивым крестьянам, но не ему. Эти люди так и остались, несмотря на технический прогресс, наивными, как их предки. Он слышал, что на полях по-прежнему оставляют заросли бузины, считая, что в них живут эльфы. Очень трогательно, конечно, только Никите Захаржевскому возвращаться в детское первобытное состояние не хотелось нисколько.

«С другой стороны, — рассуждал он сам с собой, незаметно ожесточаясь, словно столкнулся с на редкость упрямым собеседником, — дело совсем не в прогрессе. Разве не случалось мне встречать в Ленинграде-Петербурге вполне образованных людей, которых не заставить было пересечь след черной кошки? Что они говорили, обычно с улыбкой оправдываясь? „А кто его знает?“ Но это были остатки суеверий, отмирающие… Здесь же, напротив, они сохранялись и поддерживались. Мракобесие? Или тайные знания, доступные посвященным, в самом деле существуют, а нам, простым смертным, остается довольствоваться странными и порой нелепыми приметами, чтобы оградиться от враждебных сил. Бред! Религия — опиум для народа!»

Однако же было что-то особенное в этих людях. В Хэмише, в старых ведьмах, в самой Анне Давыдовне и в черноглазой девице, явившейся ему в этом разнузданном сновидении. Поймали на старую приманку, на ясные девичьи глазки. Вот только почему эта приманка стала на него действовать, вот что странно. Непонятно. Горный воздух. Магия. Приближение к природе. Ерунда!

Девушка вертелась на кухне, фигура как у Джины Лоллобриджиды. Никита улыбнулся, и она подмигнула в ответ.

Он недолго просидел на кухне. Чувствовал себя все неудобнее, разговор не клеился, не мог подобрать нужных слов, хотя обычно Никите Захаржевскому в карман за словом не приходилось лезть. Он почувствовал, как лоб покрывается капельками пота. Не так-то просто поддерживать светскую беседу с женщиной, которую всю ночь сжимал в объятиях, пусть даже и во сне. Тем более что в ее взгляде ему чудилась не то усмешка, не то нежность. Будто эта ночь была наяву, и она знала все, о чем он сейчас думал. Никита чувствовал голод, как будто в самом деле всю ночь занимался любовью и растерял силы. Однако находиться здесь сейчас было выше его сил. Распихал наскоро сделанные бутерброды по карманам и едва ли не бегом покинул дом.

Пошел к морю. За последнее время он как-то сроднился с этой тропкой, этим берегом, этим морем, и не хотелось думать, что расставание уже очень близко, что скоро придется забыть об этих прогулках. Местные жители, изредка попадавшиеся ему навстречу, кивали — за эти дни к нему привыкли, да и высокий статус Анны Давыдовны в здешнем обществе был порукой уважительного отношения.

На первых порах Захаржевский пытался даже вызвать кого-нибудь из новых знакомых на разговор, поднять, скажем, тему независимости Шотландии. Как ему казалось, она должна быть для них животрепещущей. Тем паче что в России простой народ охотно рассуждает на патриотические темы.

Однако вскоре понял, что эти материи здесь не очень актуальны.

— Сэр, — сказал ему один из рыбаков. — Вы, должно быть, что-то напутали. Здесь не Ирландия!

Остальные, слышавшие этот разговор, вежливо улыбнулись, а Захаржевский выругался про себя. Хотел показать себя осведомленным в истории их страны, а вышло совсем наоборот. Еще решат, что он какой-нибудь провокатор или свихнувшийся сепаратист.

Итак, первая попытка наладить контакт оказалась неудачной, и он не стал продолжать. А вообще шотландская деревня оказалась далеко не столь экзотичным местом, как он вначале полагал.

В килте здесь никто не ходил, на волынке никто не играл. «Какая же это Шотландия?» — думал Захаржевский и туг же одергивал себя — наверное, так же рассуждают западные туристы, приезжающие в русские деревни и не видящие нарядных розовощеких девиц в кокошниках и сарафанах или мужичков, отплясывающих «камаринскую». Впрочем, в доме были шотландские коврики, шотландское виски и копченый лосось. Виски и лосось примирили Захаржевского с отсутствием в деревне остальных национальных признаков.

«Это, должно быть, какие-то неправильные шотландцы», — рассуждал он сам с собой в манере Винни-Пуха.

Обычно после прогулки он полеживал в своей комнате, листая то повесть об Александре Гифте, то историю Королевства, найденную среди немногих книг, имевшихся в доме. Случайно или нет, но, раскрыв книгу наугад, Никита сразу наткнулся на краткую биографию Джеймса Первого. «Якова Первого, — мысленно поправил он себя. — Будем верны русской историографической традиции».

«Яков Шестой, шотландский король, взошедший на британский престол под именем Якова Первого, начал ожесточенное преследование ведьм и колдунов, окончательно уверовав в их могущество после того, как одна из пойманных колдуний пересказала ему дословно все, о чем говорил король в первую брачную ночь со своей невестой…»

«Черт возьми, еще бы не поверить! — думал Захаржевский. — Я бы и сам поверил! Впрочем, говорят, такие фокусы как-то там объясняются. То ли ловкость рук, то ли какой-то гипноз. Хотя, как известно, у завзятых материалистов вообще все легко объясняется. Тем не менее были же чудеса».

Хотя и сам король Яков к концу жизни в них разуверился.

Зато сегодня Захаржевский был готов, как некогда шотландский король, поверить в колдовство безоговорочно.

«Бабка слишком далеко зашла», — говорил он себе, понимая, что тем самым признает реальность произошедших с ним изменений.

«А чего ты боишься? — шептал внутренний голос. — Разве ты сам не стремился к подобному чуду?»

Небо было серого тоскливого цвета. Не обращая внимания ни на этот цвет, ни на промозглый ветер, Никита добрался до пляжа. Прошел совсем рядом с кромкой и вдруг остановился. Впереди, на его пути, стоял человек. Захаржевский удивился тому, что не заметил незнакомца раньше — он словно вырос из-под земли. Вероятно, Никита слишком был занят своими мыслями.

Человек стоял, вдыхая морской воздух. Импозантный мужчина в черном пальто. Захаржевский ощутил легкое беспокойство и раздражение. По закону подлости именно сегодня кто-то оккупировал его любимое местечко. Он огляделся, ожидая увидеть на спуске между скал машину — какой-нибудь там «роллс-ройс» или «бентли», под стать дорогому костюму. Не пешком же этот тип сюда пришел. А дорога здесь одна. Машины не было. Это тоже было очень подозрительно.

— Добрый день! — человек повернул голову на звук его шагов.

Никита кивнул.

— А я вас поджидаю, Никита Всеволодович… — продолжил человек, и только тут Захаржевский сообразил, что он говорит на чистом русском языке.

— Меня?! — Никита напрягся.

Сразу пришло в голову, что его снова выследили те — неведомые похитители.

— Ну-ну! — сказал незнакомец. — Не беспокойтесь, я не причиню вам вреда. Напротив, я пришел предостеречь вас от роковой ошибки! Посмотрите на меня, — он протянул руки, — разве я похож на врага?

— Никто не похож на врага! — заметил Никита.

Он остановился в нескольких шагах от человека.

— О, как это верно! — восхитился тот. — Интеллект, вот что всегда отличало вас, но не буду размениваться на мелкую лесть! Вас используют, дорогой мой, самым бессовестным образом. Эта ваша бабка… Знаете, никто так не влияет дурно на внуков, как бабушки! Сколько ими причинено непоправимого вреда! Держат вас за младенца, честное слово. И девка ее — чистый суккуб, как вы верно изволили намедни заметить! Околдуют, одурманят. Но у вас есть шанс!

— Я ничего не понимаю! — Никита зажмурился, человек едва уловимо качнулся, словно мираж.

— У меня мало времени, — заговорил незнакомец скороговоркой. — Вихри враждебные веют над нами, ведь помните! Вы же наш, честное слово, что вам сдалась эта чертова Шотландия? Предки — это хорошо, но жить нужно сегодняшним днем… Нашли кого слушать, честное слово, этот самый князь — остатки загнивающего класса, особа, приближенная к императору! Радетели российские, попрятались как крысы по заграницам и гадят исподтишка. Динозавры! А главное, они все заодно, все заодно — запомните это и никому не верьте!

Никита моргнул недоуменно. Только на долю секунды глаза прикрыл, а человека уже не было и в помине.

Несколько минут он стоял, оглядываясь. Вот до чего дошло, граждане! Форменный глюк, как у вконец обдолбанного наркомана. И неспроста… Гулять дальше расхотелось, пещеры у скал выглядели сегодня особенно зловеще.

Он решил не рассказывать Анне Давыдовне о том, что видел. Вернее, о том, что привиделось. Просто сослался на усталость.

— Силы-то придется собрать! — просто заявила старуха. — Нечего тебе здесь засиживаться!

— Вот именно! — поддакнул Никита обрадовано. — Пора и честь знать! Я все же хочу провести кое-какие изыскания. Насчет предков. Это предание… Оно очень интересно, но, думаю, стоит поискать еще архивные записи…

— Потом этим займешься! — махнула рукой Анна Давыдовна. — Если время будет и желание. А сейчас мое дело важнее.

Тон был категоричный. Никита замолчал, вспомнив свое недавнее видение. Может быть, это был внутренний голос. Второе «я». После бабкиного колдовства раздвоение личности — вероятно, самое безобидное из последствий… Джекил и Хайд.

Однако, как ни здраво звучали советы призрачного незнакомца, сейчас Захаржевский не мог сопротивляться воле Анны Давыдовны. Чувствовал, что не может, и злился по-детски на самого себя. Несмотря на странную перемену, что произошла с ним в прошедшую ночь, он все равно оставался в чем-то слабее бабки. Ведущий и ведомый.

Она даже не спрашивала его мнения. Знала, что согласится, никуда не денется. «С другой стороны, — думал он, оправдывая ее и в первую очередь себя, — у нее есть право». Право распоряжаться им. Она спасла его. Оставалось одно маленькое «но». Встреча на пляже. Фантом, предупреждавший его об опасности!

Будь что будет.

— Поедешь в Россию, — сказала она. — Знаю, что тебе уже не терпится оставить старуху — странно тебе тут со мной. Но все же просьбу мою исполни. Раз уж ради мертвых предков готов был отправиться сюда, то ради меня, еще живой, теперь постарайся! Разыщешь человека. Дело несложное, не война. Так что отыщешь без труда!

— Подожди, бабушка, — Никита нахмурился. — А как насчет Таньки? Я ведь маме обещал!

— Ах, маме! — насмешливо протянула старуха. — Ну так скажи ей, что жива она и здорова. А что не свиделся с ней сейчас, то это поправимо. Скоро, скоро ее увидишь, сестрицу свою ненаглядную! Скоро все мы будем вместе! — добавила она тихо, так, что Никита не был уверен — не послышалось ли ему, а переспрашивать не хотел.

Деньги старого князя пропали во время похищения, однако Анна Давыдовна располагала небольшим капиталом.

Ехать нужно было сразу. Никита, взятый в оборот, не нашел что возразить. В самом деле — прощаться здесь ему было особенно не с кем. Разве что с морем, но он не решился бы сейчас отправиться на пляж. Боялся снова увидеть призрак.