"Скитания ворона" - читать интересную книгу автора (Вересов Дмитрий)

Глава 6 КАК-ТО ПО ПРОСПЕКТУ... (1983-1985)

Дорога в Швейцарию проходила по живописным местам, и настроение у Доминик немного поправлялось. Доктор Базиль Вальме как всегда нашел время проводить ее до небольшого курорта в горах, куда Доминик пригласил старинный приятель мужа господин Бирнбаум. Поправить здоровье и отвлечься от тяжелого потрясения в связи с кончиной полковника. Доминик потеряла не мужа, а скорее отца. Алекс всегда относился к ней как к дочери, но, как ни странно, ей было одинаково больно вспоминать гибель Пюка, отъезд Нила и смерть мужа. Она стыдила в душе себя за такой цинизм чувств, но сделать ничего не могла.

Жак запил и неделю не показывался, потом попросил отпуск на два месяца и как-то перед самым отъездом, когда пришел прощаться, странно намекнул, что знает, кто наделал столько горя, но сам будет его судить по законам той войны, на которой они вместе с Алексом пережили страшные времена. Доминик понимала, что тягаться с полицией Жак не сможет и только потеряет время и силы, но не попыталась его отговорить. Жак очень любил своего военного друга, и отомстить за его смерть — для него святое.

Самолет оторвался от земли, и несколько минут напряженная тишина царила во всех салонах, но как только бортпроводницы, очаровательно улыбаясь, засновали по проходам, напряжение спало, и пассажиры занялись своими невинными делами.

Сесиль ни разу не коснулась темы Доминик, даже имени ее не произнесла. Поначалу это действовало на нервы, но она так закрутила мужа хлопотами по сбору вещей и покупке подарков, что Нил успокоился: похоже, она попросту ничего не заметила. Нилу все документы были выданы без проблем. Его не смутил статус сопровождающего лица при ученой жене.

Все, что так стремительно произошло в последние дни, было ему на руку. Теперь полиция будет гоняться за Маню, Асуров будет долго его ждать, а ждать нечего. Объект их интересов умер, документы исчезли, сам он в законной отлучке. Свидетелей его непричастности полно. Полиция не имеет на его счет ни малейших подозрений, капсула с непонятными таблицами и не менее непонятной буквенной абракадаброй надежно припрятана на барже у верного Фила, где никому и в голову не придет искать ее. Конечно, рано или поздно асуровцы возникнут, но когда еще... Многое переменится, и хотелось бы надеяться — в лучшую сторону.

Он отстегнул ремень безопасности, откинул спинку кресла...

Сад был запущенным, многолетние цветы росли, как им хотелось, а тропинок вообще не было. Все дорожки заросли так, что непонятно, были ли они прежде. Растущие цветы тут же осыпались, едва Нил случайно касался их. И на месте прекрасных разноцветных чашечек образовывались сухие и безжизненные стебли. Яблоню он заметил сразу, но пробраться к ней стоило большого труда. Трава была так высока, что сначала он разводил ее руками, а уж потом смотрел, куда можно ступить. Подойдя ближе, он увидел, что ствол дерева как бы расщеплен ударом молнии, но не до самого корня. Бедное дерево непонятным образом сохраняло жизнь. Под тяжестью веток одна половина наклонилась почти до самой земли, другая, сохраняя какую-то необыкновенную гордость, протянула свои ветки к небу. Так выглядят благородные старухи, скрывающие свою немощность и дряхлость за гордой осанкой и элегантным костюмом. Как тяжело уже им держать голову и не согнуть усталые плечи, но неведомая сила распрямляет их, и даже что-то грозное, не принимающее жалости и соболезнований, сквозит во взгляде.

Нил погладил ствол, такой теплый, шершавый, и оглянулся в поисках какой-нибудь веревки, чтобы подтянуть опустившуюся часть ствола и, возможно, спасти дерево. Но в такой высокой траве невозможно было что-либо отыскать. Конечно, яблок на дереве уже не росло, а прежде, наверняка, они градом падали в траву и радовали птиц своей сладкой мякотью. Нил пошел дальше, но через несколько шагов обернулся, как будто его кто-то окликнул. Вокруг стояла тишина. Нил опять взглянул на дерево и среди зеленой листвы увидел красный шар. Не может быть, яблоко! Как оно могло уцелеть, а главное, почему одно? Он вернулся и легко сорвал его. Гладкая кожура холодила руку. Оно было абсолютно совершенным по форме и цвету, Нил ощутил аромат необыкновенной свежести. Старое дерево подарило перед гибелью один, последний, но такой прекрасный плод. Нилу захотелось поцеловать его, но как только он поднес яблоко к губам, оно выскользнуло из рук и пропало в траве. Он раздвигал траву руками, так продвигаясь незаметно вперед, но его нигде не было. Неожиданно он увидел сидящую к нему спиной девушку, он окликнул ее, но она не повернулась. Он подошел совсем близко к ней и увидел свое яблоко у нее на коленях. Лицо ее закрывали волосы, но руки он успел разглядеть. Тонкие, почти прозрачные пальцы бережно баюкали красный шар. Он тронул ее за плечо и она почти повернулась к нему...

— Вино, пиво, виски? — Над Нилом склонилось чужое лицо с бездушной кукольной улыбкой.

— Спасибо, не надо ничего.

Он знал, чьи руки держали его яблоко. «Я лечу совсем не в ту сторону, — грустно подумал он. — Надо было затянуть ее ствол ремнем, она бы еще продержалась. Как это я не догадался...»

Нил усмехнулся своей сентиментальной глупости.

Лаборатория, в которую пригласили Сесиль, принадлежала весьма примечательному учебному заведению — университету Нью-Хейвена, своеобразному двойнику или, если угодно, фантому всемирно известного Йейльского университета, тоже находящегося в Нью-Хейвене. Своим процветанием университет Нью-Хейвена был обязан исключительно этому соседству. Он гостеприимно распахивал свои двери всем, по каким-либо причинам пролетевшим мимо Йейля — недобравшим баллов на обязательных тестах, недостаточно знающим английский язык, не подходящим по анкетным данным, и т. д. Критерий для поступления был один — платежеспособность. Причем плата за обучение была на двадцать пять процентов выше, чем у знаменитого соседа, а всяких глупостей типа именных стипендий или льгот отличникам здесь не признавали. К тому же, университету Нью-Хейвена не было надобности поддерживать свой имидж разными дорогостоящими проектами вроде международных конференций, спортивных состязаний, финансирования фундаментальных научных исследований. Однако университет имел неплохую базу для исследований прикладных и, будучи заведением небедным, привлекал специалистов со всего мира за жалование, которое им на родине и присниться не могло, и с хорошей прибылью реализовывал полученный продукт корпоративным клиентам.

По этой схеме сюда попала и Сесиль. По поручению ректора в аэропорту их встретила доктор Роберта-Луиза Стивенсон, «ассоциативная профессорица» лет сорока, мускулистая, мужеподобная, с короткой седой стрижкой. По дороге они первым делом зарулили в «Бургер-Кинг», где за тошнотворной диетической колой и малосъедобными гамбургерами Роберта деловито, без особого рекламного пафоса выдала им основную информацию об университете. Она отсоветовала им селиться в шумном и дорогом кампусе и тут же предложила посмотреть симпатичный домик в местечке Проспект, расположенном в двадцати милях от университета и населенном преимущественно людьми, имеющими к нему отношение. При этом госпожа профессор несколько раз, якобы случайно, касалась под столом коленки Нила. Это сильно смахивало на заигрывание, в конце концов, типичная внешность активной лесбиянки могла оказаться обманчивой.

Домик, чистенький, двухэтажный, с тремя спальнями и двумя ванными, стоящий посередине обширного, поросшего стройными соснами участка, сразу же понравился Сесиль, и она распорядилась, чтобы Нил начал заносить вещи в дом. Потом они с Робертой оставили его осваиваться, а сами укатили в университет. На прощание Роберта обозвала его «Mister Mom», игриво потрепала за подбородок, чмокнула в щеку и пригласила в субботу на барбекью.

Роберта оказалась права: Сесиль включилась в работу сразу, и Нил впервые в жизни ощутил себя «Mister Mom», мужем-домохозяйкой, поскольку все заботы по дому навалились на него. Надо было разобраться в бытовой технике, которой был напичкан дом. Нил быстро освоил посудомоечную машину, супер-пылесос, галогеновую плиту, микроволновку и прочую ерунду. Сложнее оказалось с продуктами. Из всех предприятий бытового обслуживания в Проспект имелся только салон красоты для домашних животных, до ближайшего супермаркета было шесть миль. В первый раз, «на новенького», их отвезла туда Роберта, и, пока Нил обалдело мотался с тележкой среди бесконечных рядов и стоек, оперативно сгоняла вместе с Сесиль в находящийся напротив автосалон, где они оформили прокат новенького серебристо-серого «форда-пинто», чтобы Сесиль было на чем спокойно ездить на работу. Встретились они у кассы, и Роберта тут же забраковала половину отобранного Нилом, объяснив, что вот это в Америке едят только бродяги, это предназначено для подкормки диких птиц в зимний период, а это — вообще не еда, а наполнитель для кошачьего туалета.

— Let's forgive him, he's Russian, — встряла предательница Сесиль, которая и сама-то наверняка запуталась бы в незнакомых ярких этикетках не хуже него.

Роберта взмахнула руками.

— Oh, poor dear!

Еще понять бы, кого она пожалела — его или Сесиль. Впрочем, в любом случае получалось обидно и несправедливо.

Дом напротив пустовал, хотя выглядел вполне обитаемым. Должно быть, жильцы были в отъезде. В доме слева шла вялая реконструкция, раз в неделю приезжали работяги китайской наружности, что-то грузили, что-то разгружали, но в целом вели себя тихо и особых неудобств не причиняли.

Чего нельзя было сказать о соседе справа, странноватом всклокоченном старикане в очках с треснувшей дужкой, перемотанной тряпочкой. Собственно, сам старичок был тише воды ниже травы — кроме издаваемого при встрече бурчания под нос, которое могло обозначать и приветствие, и проклятие, Нил ничего от него не слышал. Зато его питомцы — восемь кошек, четыре собаки непонятных пород и какие-то крикливые разноголосые твари, запертые в доме — создавали постоянный шумовой фон. Еще, слава Богу, что в доме была неплохая звукоизоляция, да и большинство окон выходило на другую сторону.

Соседа звали мистер Хантер, и вскоре после прибытия Нилу представилась возможность познакомиться с ним поближе.

Освоившись в доме, Сесиль переключила внимание на участок.

— Мы заросли совершенно неприлично, — заявила она Нилу. — У людей перед домом лужайки как лужайки, а у нас прямо амазонские джунгли...

Нил вздохнул и пошел извлекать из гаража газонокосилку.

Подстригая траву, он заметил соседа-чудака. Старикашка стоял за живой изгородью, разделяющей их участки, и следил за его работой с такой пристальной ненавистью, с какой, наверное, не смотрят и самые злющие советские коммунальные соседи. Когда Нил уже заглушил мотор и потащил косилку обратно в гараж, то вдруг услышал за спиной:

— Убийца!

Нил поставил косилку и медленно двинулся к межевым кустикам.

— Привет! Что за странные слова, мистер Хантер? Это официальное обвинение или обычное оскорбление? По-моему, вам лучше извиниться.

— И не подумаю! Никакое это не обвинение и не оскорбление, это констатация факта. Вы только что загубили несколько тысяч жизней, и не только не заметили этого, но еще и полны гордости за содеянное, а это страшный грех!

Старик был в гневе, аж щеки тряслись от злости.

— Сэр, поверьте, я никого не убивал, даже намерений таких не имел и не имею. Вам, наверное, нездоровится. Могу я чем-нибудь вам помочь?

— Даже сейчас, когда вы просто стоите на траве, вы убийца! Под вашими ногами невинно гибнут жучки, гусеницы, возможно, даже муравьи!

Дед распалялся все больше и больше.

— Позвольте, мистер Хантер, но ведь невозможно ходить по земле и не наступать на насекомых.

— Насекомые — такие же живые существа, как и мы, и от природы наделены теми же правами, включая неотъемлемое право на жизнь! — торжественно провозгласил мистер Хантер.

— В таком случае, исходя из ваших же принципов, вы тоже убийца.

— Я был убийцей раньше и, как все невежды убивал живое, но сейчас я придумал, как избежать этого, во всяком случае, предельно минимизировать. У меня много научных разработок на эту тему. Могу вам продемонстрировать. Вот хотя бы самое простое. — Он достал из кармана куртки обычный портативный фен на батарейках. — Когда я хожу, я воздухом сдуваю насекомых, и они разлетаются невредимыми, освобождая мне безопасный путь. Иначе нельзя... Но это лишь первый шаг, у меня много чего придумано, только я не все еще изготовил...

— Очень интересно. А как же тогда бактерии? Ведь они тоже...

— Бактерии? Вы сказали — бактерии? — Старик призадумался. — Это интересно, раньше я как-то не думал об этом. Надо же, бактерии... А что, бактерия — это тоже живая клетка, значит, и ей не должно быть отказано в праве на жизнь! И не усмехайтесь, молодой человек, а лучше прекратите употреблять молоко и молочные продукты, не говоря уже про мясо и рыбу, если не хотите и дальше оставаться убийцей! Хуже того, людоедом! И вором в придачу, ведь молоко вы крадете у теленка, оно только ему и предназначено природой!.. Вы молчите, потому что у вас нет аргументов, нет оправданий. Не только у вас лично, но и у всех человеко-шовинистов!

Нил действительно молча слушал бред старика. Американский маразм в такой форме ему еще не встречался.

— Надо объединиться в борьбе за живой мир, не все имеют равное право на жизнь! Прекратить природоубийственную и братоубийственную войну человека и всего живого! — выкрикнул он прямо в лицо Нилу.

Нил невольно усмехнулся, уж очень сильно старик напомнил ему пламенного героя какого-нибудь «Броненосца Потемкина». Да, встретить в Америке революционера-фанатика — это интересно...

Через полтора месяца старика увезли в больницу с тяжелейшей кишечной инфекцией. Через два дня из инфекционного отделения перевели в психиатрическое. Его дом после мощнейшей санобработки был опечатан санинспекцией, а многочисленных питомцев в несколько приемов развезли неизвестно куда...

Ужинать в ресторанах, как бывало в Париже, у четы Баренцевых не получалось никак, потому что состыковаться по месту и времени было практически невозможно. Нилу пришлось всерьез овладевать профессией домашнего повара. Поначалу это забавляло его. После пережитых стрессов нервы потихоньку приходили в порядок, день ото дня прошлое таяло в памяти, успокоенное расстоянием и медлительной монотонностью здешних будней, состоящих для него из хозяйственных забот и многочасового досуга перед экраном телевизора. Даже самые тупые передачи имели для него немалый познавательный интерес — он открывал для себя новый континент.

Для Сесиль время шло совсем в ином ритме, она сделалась настоящей трудоголичкой. Приезжала вымотанная, сразу же мчалась в душ, наспех поглощала мужнину стряпню, потом утыкалась своп компьютер, не вожделея ни общения, ни супружеских ласк. Нил неоднократно ловил себя на том, что тоскует по ней, единственному, как ни крути, существу, к которому, хоть и с оговорками, подходило определение «родное».

Закупленные в супермаркете продукты Нил предусмотрительно растягивал до уик-энда, в субботу утром радовал Сесиль оладьями из хлебных крошек, размоченных в скисшем молоке, или каким-нибудь «ирландским рагу» из всевозможных найденных в холодильнике остатков, а потом. ставил вопрос ребром: заводи, милая, свою колымагу и айда пополнять запасы провизии.

Так повторялось трижды, а в четвертую субботу Сесиль прореагировала на его напоминание весьма неожиданно — подскочила, будто ошпаренная, и со словами: «Забыла, я начисто забыла!» — устремилась наверх.

Нил бросился следом... ну, не то, чтобы бросился, сначала все-таки дожевал тост с анчоусовым маслом и допил кофе и только потом поднялся в спальню.

Сесиль стояла посреди комнаты перед ворохом одежды, вывернутой из шкафа.

— Что это значит? — полюбопытствовал Нил.

— О Боже, сейчас за мной заедут, а я еще не одета...

— Погоди, как это — заедут? Кто заедет? Мы же собирались в супермаркет.

— Милый, сегодня не получится, я совсем забыла сказать, мы едем на пикник всем нашим отделом, на Лосиный Ручей, с ночевкой, я бы с удовольствием взяла и тебя, но будут только коллеги, без семей, так что... — Сесиль тараторила, не прекращая рыться в груде тряпок. — Как думаешь, если я надену сапожки и клетчатые брюки, а сверху красную курточку, не замерзну? По радио обещали наступление холодного атмосферного фронта.

— Но в доме не осталось ни крошки...

— Милый, что ты все о каких-то пустяках? Съезди сам, туда, кажется, ходит автобус.

— Автобус ушел два часа назад, а следующий только завтра.

— Ну хорошо, хорошо, придумаем что-нибудь, может быть, у Криса в машине найдется местечко для тебя. Тогда я попрошу его сделать крюк до супермаркета...

Местечко нашлось — в кузове мини-грузовичка, на котором приехал сослуживец Сесиль Крис — улыбчивый верзила с челюстями квадратнее, чем у мультяшного майора Сидорова из «Шпионских страстей». Весь путь до супермаркета Нил протрясся, скорчившись между походным мангалом и сложенной утепленной палаткой; обещанное похолодание он ощущал каждой своей косточкой и на торговый перекресток прибыл куском мороженного мяса.

— Бай, дарлинг! — Сесиль махнула ему рукой в окошко грузовичка и исчезла, оставив за собой лишь жидкое облачко бензинового выхлопа.

Нил кое-как доковылял до «Макдональдса», постепенно отогрелся тремя кружками горячего супчика и опасливо вылез на улицу. Северный ветер, разогнав скопившиеся за ночь тучи, стих, неяркое осеннее солнышко ненавязчиво пригревало физиономию, снова хотелось жить.

Он разыскал автобусную остановку, ознакомился с расписанием. Утренний автобус на Проспект ушел час назад, вечерний отправлялся в шесть сорок. Нил живо представил себе перспективу проторчать восемь часов здесь, под этим желтым знаком, с неподъемным рюкзачищем, набитым недельным запасом харчей на двоих, и решил, что сначала займется осмотром достопримечательностей, а в продуктовый зайдет в последнюю очередь, минут за двадцать до отправления автобуса.

Достопримечательностей было несколько — четырехэтажный Дворец Игрушки с миниатюрной копией Диснейленда под стеклянной крышей, шестиэтажный автомобильный салон «Wheeler Dealer» с гордо реющим на шпиле американским флагом, универсальный магазин одежды, хоть и одноэтажный, но громадный, как международный аэропорт и, наконец, трехэтажный краснокирпичный, под старину, книжный магазин «Barnes and Noble». Его Нил оставил на сладкое...

Он допивал третью чашку кофе в уютном кафе на втором этаже книжного магазина и листал толстую потрепанную книжечку, купленную за двадцать пять центов в отделе «Подержанные книги». Его привлекло название «Московские каникулы» и картинка на глянцевой бумажной обложке — веселенькое, «кислотных» тонов изображение Красной Площади, перекособоченный мавзолей с наглухо заколоченным входом и непропорционально большой запиской, прикрепленной в перекрестье досок «Ушел на обед». Принадлежало произведение перу некоего Мэтью Ласкера, а начало было многообещающим:

«Каждый год в начале ноября Свидригайлов уходил в тундру, подальше от города, и выл на луну. А в городе гремели салюты, фланировал веселый народ, распевая под гармонь неприличные куплеты (tchastoushki). Здесь, в северных краях, годовщина революции означала начало двухнедельного праздника встречи матушки-зимы. К этому празднику люди готовились с весны, запасали впрок вяленого тюленя, сушили сухари, сыпали обрезки оленьих рогов и прошлогодних газет в деревянные чаны с техническим спиртом, чтобы через полгода получить убойной силы и убийственного аромата напиток, любовно именуемый „запой“ (zapoii). Запой всегда готовили с запасом, чтобы хватило на всех — на своих и пришлых, на глубоких стариков и грудных детишек, но все равно не хватало, за четырнадцать дней выпивалось все до последней капли, и тогда жители, ворча, расползались по домам, кутались поплотней в одеяла и погружались в беспробудную зимнюю спячку. На город опускалась черная полярная ночь, и тогда Свидригайлов возвращался. Одинокий, в волчьей шубе до пят, он слонялся по безлюдным заснеженным улицам, проникал в дома, оставшиеся без присмотра и сосал кровь спящих хозяев. Для него она была слаще всякого запоя...»

— Привет! К вам можно?

Нил оторвал глаза от книги и любезно пододвинул девушке табуретку. Прошу.

Она размашисто села, широко раздвинув ноги в черных кожаных брюках, плюхнула об стол банку «Миллера».

— Тоже за покупками выбрались?

— Угу... — Нил не без удовольствия разглядывал девушку. Очень коротко стриженая брюнетка, с мальчишеской гибкой фигуркой, вся затянута черной кожей, словно рокер 50-х, огромные черные глаза, чуть косящие, что ничуть ее не портило, а лишь прибавляло облику пикантного своеобразия.

— А вы, значит, и есть тот самый француз, — неожиданно выпалила девушка.

Нил улыбнулся, маскируя крайнее удивление ее осведомленностью.

— Пожалуй, мой ответ будет зависеть от того, что вы вкладываете в понятие «тот самый».

— Ну, тот самый, что живет в Проспект. В розовом домике, с женой на сером «пинто». Мы ведь соседи.

— Вот как? Удивительно, что я вас до сих пор не приметил.

— А мы вернулись только вчера. А о вас нам рассказала Роберта.

— Доктор Стивенсон? Очень энергичная дама.

— О да! — Девушка протянула узкую, но крепкую ладошку с обкусанными ногтями. — Шелли. Шелли Гаккеншмидт из Дюссельдорфа.

— Шелли?

— Ну да. От Мишель. Вообще-то родители назвали меня Микаэллой, но мне больше нравится на ваш, французский манер.

— А я Нил.

— О, американское имя.

— Русское. Только очень редкое. Русский муж французской ученой дамы — кибернетика.

— Вы оба кибернетики?

— Ну, я скорее киборг, новейшая разработка... А ты, Шелли, чем занимаешься?

Если бы разговор велся не по-английски, Нил едва ли сподобился бы так быстро сократить дистанцию до «ты». Но, как известно, в английском «ты» давным-давно вышло из употребления, его заменителем стало обращение по имени, что, кстати говоря, избавило народ от множества лишних проблем.

— Пишу диссер по теоретической журналистике.

— А что, есть и такая?

— Что ты, это безумно интересно и очень современно! Я исследую зооморфизм в информационных войнах.

— Зооморфизм? А-а, это вроде того, как во время войны наших летчиков называли «сталинскими соколами», а немецких «фашистскими стервятниками»... Ой, извини, я, кажется, привел не самый удачный пример.

— Почему? Это очень хороший пример парной оппозитивной идентификации класса «мы — они». Если позволишь, я включу его в свою классификацию.

— Да сколько угодно.

— Слушай, Нил, а давай-ка вечером забирай свою женушку — и к нам. Посидим тесным европейским кружком, выпьем винца, Ингрид привезла новый фильм Фассбиндера...

— Спасибо, Шелли, только вряд ли получится. Жена с коллегами уехала на природу, а у меня намечена большая стирка.

— Подумаешь! До вечера сто раз успеешь все перестирать.

— Не знаю. Мне до вечера предстоит торчать здесь и ждать автобус. Я ведь без машины.

— Господи, пустяки какие! На моем байке через две минуты будешь дома, гарантирую.

— А продукты? Мне же надо закупить еды на всю неделю.

— Вот зануда! Сказано же, продуктами завтра займемся!..

Вот так и получилось, что обратно Нил тоже ехал «с ветерком», но этим все сходство и ограничилось. Все-таки сидеть в седле «харлея», обхватив за кожаную талию симпатичную байкершу — это вам не на ледяном оцинкованном полу чужого грузовичка, да еще когда собственная жена кокетничает в теплой кабине с каким-то квадратномордым дебилом...

В доме у подружек началось с калифорнийского вина, продолжилось домашним шнапсом, в ходе потребления коего Ингрид, рыжая и, похоже, довольно взбалмошная толстуха, рухнула на диван и больше не вставала. А у Нила с Шелли закончилось же тем, чем, наверное, и должно было закончиться — постелью.

То, что предложила этой ночью Шелли, привело его, видавшего всякое, в полное замешательство. В какой-то момент физкультурного секса он понял, что его банально насилуют, как проститутку. Шелли была не похожа ни на одну женщину из его скромного списка. Она преображалась постоянно, но ни разу не позволила ему проявить хоть какую-нибудь инициативу. В какой-то момент Нил вконец истощился от ее неуемной активности. А приспособления из секс-шопа, которых было заготовлено у нее видимо-невидимо, повергли Нила в шок. При этом Шелли вливала в него виски, будто сок.

Одевался Нил в темноте, на ощупь, и чего тут было больше, — заботы о покое партнерши, под утро забывшейся сладким сном, или боязни, что, проснувшись, она начнет все заново, — определить было затруднительно. Пожалуй, поровну.

Он осторожно спустился по скрипучей лестнице, на цыпочках миновал темную гостиную, ориентируясь лишь на доносящийся с дивана раскатистый храп крошки Ингрид, нащупал на вешалке куртку и был таков.

Дома он едва нашел в себе силы доползти до супружеского ложа, куда он и рухнул, как был, в джинсах и свитере — наискосок, поверх белоснежного покрывала. Черный сон накрыл его, как полярная ночь — город вампира Свидригайлова.

Проснулся Нил от солнечного лучика, заплясавшего на веках. Он протер глаза, прищурился, успел подумать: «Солнце-то низко. Это хорошо, значит, только утро, значит, все успею...»

Но тут же вскочил в ужасе, сообразив, что окна в спальне выходят на запад. Проспал весь день! С минуты на минуту вернется Сесиль, а он... И в довершение всего, тело болит так, будто по нему танк проехал.

В стенаниях и скрежете зубовном Нил добрался до ванной, разоблачился. Взглянув на себя в зеркало, пришел в ужас. Все тело было покрыто царапинами, синяками, засосами, М-да, темпераментная девушка попалась, такого в его биографии еще не было, недаром перед сном про вампиров вспомнил... И что он теперь скажет Сесиль?..

— Ну, здравствуй, милый? Скучал без меня?.. А чем это от тебя пахнет?

— Я порезался, пришлось обработать рану... Как отдохнули?

— Замечательно!.. Эй, Крис, может, останешься, поужинаешь с нами? Мой Нил наверняка приготовил что-нибудь умопомрачительное, он у меня великий кулинар.

— Нет, боюсь, я вас стесню... Ну, если только никому не буду в тягость. Дорога-то была длинная...

— Сесиль, я... — Все лихорадочно придуманные невероятные истории с похищенным бумажником и забытым в автобусе рюкзаком с покупками моментально вылетели из головы. — Я... я... У меня есть идея! Говорят, тут неподалеку открылся чудесный рыбный ресторанчик. Почему бы нам всем не прокатиться?..

— Почему бы тебе не выкинуть из головы эту дурацкую идею? Я устала, у меня нет ни настроения, ни сил переодеваться на выход...

— Эй, соседи! — Нил поднял голову и увидел Шелли, машущую им рукой через улицу. — У нас вечеринка по случаю приезда, море выпивки, гора еды, присоединяйтесь, мы ждем!

Возле нее остановился автомобиль, и Шелли с визгом бросилась на шею вышедшему из него мужчине.

— Брэд, милый, я так рада!

— Что за девица? — недовольно спросила Сесиль. — Я ее в первый раз вижу.

— Немка-аспирантка. Они с подругой снимают тот домик.

— Да, я, кажется, видел ее в кампусе, — задумчиво произнес Крис.

— Они позавчера из Европы. Привезли кучу сплетен и новый фильм Фассбиндера.

— Что-то ты больно много знаешь...

— Посудачили немного, по-соседски, что такого? Пойдем, а? Неудобно, соседи все-таки...

От обилия гостей в доме было жарко, даже душно.

В отличие от Ингрид, бледной, апатичной, с припухшими глазами, Шелли выглядела великолепно — гладкая, свежая кожа, вишневое вечернее платье, эффектно обтягивающее «модельную» фигурку. Нил, оказавшийся рядом, с удивлением заметил полное отсутствие украшений и косметики. Протискиваясь мимо Нила, она незаметно для окружающих потрепала его по ляжке.

Нил прокладывал локтями путь себе и Сесиль к фуршетному столу, ломящемуся от яств, невольно ловя обрывки разговоров.

— ... программа психологического перепрофилирования, одобренная военно-морским флотом. Представляете, несчастных, одиноких, тоскующих по оставшимся на берегу женам и невестам натуралов будут переделывать в жизнерадостных, самодостаточных геев, живущих полноценной сексуальной жизнью даже в условиях дальнего морского похода, даже на подводных лодках. Видите, и военные бюрократы иногда способны на гуманные решения...

— ... Ближний Восток надо заасфальтировать и сделать из него одну большую американскую заправку...

— ... Говорят, Андропов управляет страной прямо из палаты интенсивной терапии...

— ... поймали в магазине, как обычную воровку. А еще кинозвезда!..

Сесиль с полной тарелкой пристроилась в уголке на кресле, сосредоточенно ела, и одновременно слушала Криса, который что-то горячо втолковывал ей, сидя на ручке того же кресла со стаканом воды в руках. Нил, проходя рядом, уловил слова «экспонентная кривая».

— Вот козел! — тихо пробормотал он по-русски. Ушли они рано — Сесиль очень хотела спать. Нил успел перемигнуться с Шелли, и та вынесла им на дорожку большой пакет всяких вкусностей.

Нил нашел свитер и в нем улегся спать, надо было как-то скрыть от жены следы, оставленные Шелли.

— Что это ты спишь так, еще бы куртку надел! — съязвила Сесиль. И тут же пожалела.

— Я у тебя домработником служу, ты меня уже в кузове возишь, как нелегала-мексиканца, так вот, твоя скотина простудилась. Заводить тебе пора японского робота, они к сквознякам равнодушны. А я живой пока. Бабушка говорила, что при простуде надо тепло на ночь одеться и все пройдет, вот я и спасаюсь родительским рецептом.

Нил врал самозабвенно и убедительно, что свойственно только русскому человеку. Сесиль заглотила сразу и начала хлопотать вокруг него как сильно провинившаяся жена. Нил, конечно, великодушно простил и попросил разрешения выспаться, что и получил в полном объеме. Когда Нил проснулся, Сесиль уже не было дома, и он решил по случаю удивительной победы организовать себе русский завтрак, на который он подал сам себе холодное пиво, купленное на бензозаправке, и креветки. За завтраком Нил предался сладостным воспоминаниям, правда, иногда воспоминания прерывались крепкими русскими выражениями — такого с ним еще никто не вытворял.

В супермаркет он съездил в обществе Шелли. на автомобиле Ингрид. Сама же Ингрид осталась отлеживаться после вчерашнего.

Вечером Сесиль, неожиданно для Нила, сама зазвала соседок на чашку кофе. Дружеский треп ни о чем затянулся заполночь, а на следующий день все повторилось. Сближению способствовали общие европейские корни, общие европейские воспоминания. Порой Нил ощущал себя лишним в этой компании — единственный мужчина, да и европеец, прямо скажем, весьма условный. Тогда он под каким-нибудь хозяйственным предлогом смывался на кухню, спустя некоторое время к нему присоединялась Шелли. Сквозь негромкий шум кухонных агрегатов было хорошо слышно, как Сесиль и Ингрид, развалившись на диване в гостиной, лениво перемывают косточки тупым американцам.

Дружба имела и практическую сторону. Оказалось, что Шелли очень неплохо владеет компьютером, и теперь они с Сесиль часами просиживали за чертовой машиной, оставляя Нила наедине с Ингрид, малообщительной и мрачноватой с ним, и не очень привлекательной по-женски. Более того, Шелли стала брать работу Сесиль себе на дом и на своем компьютере набивать сложные таблицы и графики, терпеливо внося бесконечные изменения, ежедневно возникающие у Сесиль. Для Нила у нее не оставалось времени.

От тоски он записался в местную автошколу и, получив через пару месяцев водительские права, уговорил Сесиль приобрести для хозяйственных нужд подержанный «датсун», стал разъезжать на нем по округе и даже завел интрижку с официанткой из кафе на заправочной станции. В ее дряблых объятиях он тщетно пытался забыть Шелли.

Забыть Лиз...

Забыть Линду...

Забыть Таню Захаржевскую...

Платини с угла штрафной протолкнул мяч юркому Жирессу, тот попытался сыграть «в стенку», но мяч срезался, отлетел к защитнику, и от его колена — о, чудо! — срикошетил в нижний угол ворот. Два-ноль!

Многотысячный «Стадде Франс» взревел. Зрители повскакивали с мест, в воздух полетели кепки, вымпелы, петарды...

— А вы, доктор, что-то не рады, — заметил доктору Вальме сосед, коротко стриженный крепыш в сером костюме. — Или вы в душе датчанин?

— Ваши шутки! — злобно пробормотал доктор. — Можно подумать, что вы намеренно ставите меня перед угрозой разоблачения. Сначала поручаете мне негласно вести вашего агента, потом через меня же устраиваете его контакт со связником. Надо быть полным идиотом, чтобы не догадаться...

— Нам он о своих догадка не докладывал.

Вальме это не успокоило.

— А сегодня... у меня вообще нет слов. Назначить конспиративное рандеву на глазах у всей Франции...

— Доктор, не преувеличивайте собственную значимость. Вся Франция смотрит не на вас, а туда. — Василий Клешнин, второй советник посольства СССР по культуре показал на изумрудное поле.

— Чего и вам советую. Наслаждайтесь игрой, а говорить предоставьте мне.

Доктор вздохнул и покорно перевел взгляд поле.

— В Центре крайне недовольны вами, Вальме — тихим, но металлическим голосом продолжил Клешнин. — Задание по Баренцеву вы практически провалили. Не уведомили нас о его отъезде в США, чем существенно затруднили нам работу...

— Но, поверьте, для меня самого было полной неожиданностью...

— Смотрите футбол, Вальме. Смотрите и слушайте. Наша страна переводит на вас валюту вовсе не за то, чтобы вы делились тут своими недоумениями. Вы давно введены в эту семью и о планах ее членов должны знать все! Но это еще полбеды...

Доктор вжал голову в плечи в ожидании страшного.

— Вы прошляпили главное. А именно — активное участие вашего подопечного в так называемом ограблении виллы Бажанов.

— Что?! Но он не мог, я ни на минуту не упускал его из виду, это все Маню...

— На поле смотреть!.. Маню, говорите? Так вот, довожу до вашего сведения, что этот ваш Маню-перманю действовал по прямой наводке Баренцева и согласно его инструкциям. На допросе он во всем сознался, а при обыске у него изъяли награбленное у Бажанов. Побрякушки мадам и документы...

— Документы? Значит, он все же выкрал документы.

— Документы на дом. Свидетельство о собственности и прочее. Тех документов, которые нужны нам, у него не оказалось. И в доме УОТовцы их не нашли. Соображаете?

— Получается, что теперь, опираясь на показания Маню, они вправе потребовать экстрадиции Баренцева... Господи, он им все расскажет, они выйдут на меня...

— Прекратите истерику, Вальме! Никто ни на кого не выйдет.

— Но вы сами сказали — они взяли Маню...

— Но я не говорил, что Маню взяли они.

— Ах-х! — Доктор выдохнул с заметным облегчением. — Надеюсь, теперь он уже никому ничего не расскажет?

— Разумеется... В результате остаются два варианта: либо интересующий нас предмет находится у Баренцева, либо он так и лежит в доме Бажана, не обнаруженный УОТовцами. Если наш мальчик не настолько глуп, чтобы тащить бумаги с собой за границу, надо искать их в Париже.

— Иголку в стоге сена...

— Не скажите. Мы располагаем данными радиоперехвата всех переговоров наружки, приставленной УОТ к Баренцеву сразу после инцидента в Камбремере, и знаем все о его передвижениях. На ржавую баржу к мосту Толбиак мы вас, так и быть, не пошлем, еще хватанете какую-нибудь заразу от тамошних клошаров. А вот вдовушку Бажан посетить придется.

— Зачем?

— А затем, что среди документов, найденных у Маню, есть один весьма любопытный. Подробнейший план дома с указанием всех ловушек, хитростей и тайников. Даже если на барже найдется то, что нас интересует, в закромах полковника наверняка осталось много не менее интересного. Вот и займитесь... После матча я уйду первым и «забуду» вот эту программку. В ней копия того самого плана и ваш очередной чек...

— Жак сегодня на высоте, дорогая Доминик. Давно я не ел такого мяса. Говядина с ананасами действительно удивительное сочетание. Азиаты тоже знают толк в кулинарии. Но вы почти ничего не ели за ужином, а это пагубно для вас, особенно после пережитого стресса. Отсутствие аппетита говорит о том, что вы еще не вполне оправились от случившегося. Я привез вам новые препараты, мой партнер из Индии прислал их специально для вас. Пойдемте, я расскажу, как их следует принимать. Это целая система, но результат будет превосходным, я ручаюсь, дорогая.

Они прошли в кабинет, где Базиль долго и нудно давал указания по применению лекарств. Доминик, выпив первую порцию, отправилась в спальню, оставив доктора в кабинете и дав распоряжения Жаку не беспокоить никого до утра.

— Да, да, Жак, я соберусь сам. Когда буду выезжать, я позвоню тебе. А пока ты не нужен, отдыхай.

Жак поклонился и молча вышел.

Дом погрузился в тишину, и Базиль еще какое-то время читал, сидя в кресле у шахматного стола. Потом доктор, не спеша, стал обследовать мебель кабинета. Какие-то панели и кнопки он уже давно знал, какие-то обнаружил при осмотре. Все, что можно, было открыто, но нигде не имелось и намека на документы. Так, старческая фантазия и только. Базиль обнаружил коллекцию курительных трубок в тайнике, археологические ценности, явно египетского происхождения, но документов и вообще бумаг не было нигде.

Он так увлекся, что не заметил, как в дверях появился Жак. Старый слуга долго наблюдал, как старинный друг его хозяина роется в тайниках. Потом неслышно отошел от двери и так же тихо спустился во двор. В полной темноте, не включая фонаря, Жак направился к гаражу. Хозяйство свое он знал и мог без труда найти дорогу...