"Белое танго" - читать интересную книгу автора (Вересов Дмитрий)

IV

Таня зевнула, прикрыв рот ладошкой, и потянулась. Варя вздрогнула.

— Ой, прости, пожалуйста. Ты ж с дороги не отдыхала, а мне все одно дежурить. Я пойду.

— Давай еще по рюмочке, — предложила Таня. — А потом, если хочешь, приляг прямо здесь. А я посижу еще, спать-то не хочется, а зеваю так, по привычке.

— Нет, ты непременно ложись. Обязательно надо выспаться. А я в кабинете на кушеточке покемарю. Не привыкать.

Она встала. Поднялась и Таня. Неожиданно Варя шагнула к ней и крепко обняла.

— Ты такая хорошая. Спасибо тебе. Голос ее дрогнул.

— Мне-то за что? — легко, сбивая пафос, спросила Таня. — Это ты у нас хорошая. Большого Брата на ноги подняла…

Такое прозвище она дала Павлу только сегодня, после того как надоумила его, во избежание недоразумений, представить ее Варе как свою кузину.

Варя ткнулась ей в плечо.

— Только… только ты ему, пожалуйста, ничего не рассказывай, что я тут наговорила, ладно? Я сама, потом как-нибудь…

— Я похожа на болтушку? К тому же, знаешь ли, тебе и говорить ничего не обязательно было. И так по глазам видно, как ты его боготворишь. Вы с ним очень похожи.

— С ним?! Да что ты? Я самая обыкновенная а он… он…

— Во-первых, не такая уж обыкновенная, а во-вторых, я про то, что у него тоже все по глазам видно. Все у вас будет хорошо. Он тебя любит.

Порывистый Варин поцелуй пришелся Тане пониже уха. Таня улыбнулась.

В миг, когда за Варей закрылась дверь, улыбка бесследно стерлась с лица.

Вслед Варе полетел символический плевок, сухой, но смачный.

Сестра Тереза траханая! И похотливая. Милосердная сестрица долбаная… И Павел, простодыра, тоже хорош — на что запал, спрашивается? Из такого семейства, а не знает, что медичкам в таких вот привилегированных заведениях чуть не в обязанность вменяется совмещать медицинские услуги с интимными. Но что-то не слыхала, чтобы из-за этого кто-нибудь из чиновных клиентов на них женился. Не отдам! Мой! То, что на улице Михайлова в корпусах сестры скорее выполняли другие обязанности и по другому ведомству, Таня лишь догадывалась. А если и так, что это меняет? Шлюха — она во всем шлюха!

Однако же предаваться гневу, даже наедине с собой, — роскошь непозволительная. Надо спокойно все обдумать и действовать осторожно, грамотно.

Дело здесь тонкое, деликатное, малейший просчет — и мимо кассы…

В эту номенклатурную, закрытую для простого люда южную больничку Таня устроилась без труда: несколько предварительных звоночков организационного свойства — и ее с почетом встретили прямо на раскаленном летном поле, мигом домчали сюда, в прохладу предгорий, определили в неплохой номер с кондиционером, окнами на тенистый север. А главное, без проволочек организовали доверительную беседу с главврачом, лысым степенным таджиком. Так что, еще не входя в палату к Павлу, она уже знала все — про аварию на Памирском тракте, происшедшую в тот же день, что и ее инцидент на подмосковной даче, про крайне тяжелое состояние, в котором Павел был доставлен сюда, про самоотверженную борьбу, которую вел за его жизнь и здоровье коллектив в целом и медицинская сестра Варвара Гречук в частности… И то, что после первых радостных минут встречи поведал ей, пряча глаза, выздоравливающий Павел про свою новую и пылкую любовь, врасплох ее не застигло, и линию поведения в этой ситуации она определила совершенно правильную. Нашла в себе силы рассмеяться — впрочем, когда увидела на его лице глуповатое, растерянное изумление, смеялась уже искренне. И сымпровизировала неплохую речь, начать с того, что назвала его мальчишкой и дурачком.

— Почему? — обалдело спросил он.

— А потому, что ты вбил себе в голову, будто в чем-то передо мной виноват, обманул меня, обидел. Разве ты клялся мне в вечной любви, и разве я приняла твои клятвы? Неужели ты ожидал, что я, узнав про твою Варю, кинусь царапать тебе лицо или побегу сочинять телегу в твой партком о недостойном поведении коммуниста Чернова, который нижеподписавшуюся комсомолку Захаржевскую поматросил да и бросил? Оставим эти развлечения быдлу. Мы же с тобой современные, неглупые люди.

Ты мне очень симпатичен и дорог, брат моей подруги, пусть и не самой близкой, друг моего брата и мой, надеюсь, тоже. И ты считаешь, что нам нужно стать врагами или чужими друг другу только потому, что один из нас встретил любимого человека?

Так. Ни малейшим намеком не показать истинные свои чувства по этому поводу.

Благородство и мудрость. Пусть теперь мучается, сопоставляет, делает окончательный выбор. Она поможет ему выбрать правильно, но об этой помощи он догадываться не должен…

Варя появилась только вечером — астеническая костлявая блондинка не первой молодости в нелепом сереньком жакете. Не без этакого провинциально-романтического шарма, но в целом, конечно, крыска. Тонкие, нервные пальцы. Должно быть, неплоха в постели. Немногого же мужикам надо!

Ужинали они втроем, засиделись, болтая ни о чем. От Таниного внимания не укрылась игра чувств на лице Павла, его взгляд, который он исподволь переводил то на нее, то на Варю. Сравнивает.

Потом она отправила Павла спать, а Варю затащила в свой номер и начала колоть по полной программе при помощи ласково-сестринских интонаций, швейцарского растворимого кофейку и как нельзя кстати пришедшейся бутылочки ирландского сливочного ликера «Бейлиз». Варенька разомлела, пошла пятнами и разоткровенничалась. В числе прочего Таня узнала, что Варе двадцать семь лет, что она — вдова гражданского летчика, умершего страшной и медленной смертью после жуткой аварии, оставив на ней двух мальчишек и старика-отца…

Стоп. Вот тут-то и проскользнуло в Варином рассказе нечто интересное…

Нет, уже позже, после четвертой рюмочки, когда она вконец размякла, пустила слезу и стала лепетать про то, как сама не верит своему счастью, какого потрясающего человека она обрела в лице Павла.

— Что, скажи мне, что он во мне нашел?! — Всей душой разделяя Варино недоумение, Таня тем не менее ласково покачала головой и издала соответствующий моменту воркующий звук — зря, мол, на себя наговариваешь, героическая ты моя. А Варя всхлипнула и продолжала:

— Некрасивая, старше его, необразованная, с судимостью…

Ну и так далее. Судимость больше не упоминалась ни разу. Видно, сгоряча вырвалось — у таких все сгоряча. Надо надеяться, Павлу про этот факт биографии любимой женщины ничего не известно, а у Тани, естественно, хватило ума в разговоре эту тему не педалировать. Но узнать все основательно, какая судимость, когда, за что. Ошибки буйного отрочества, какой-нибудь шахер-махер с медикаментами, с бельем, продуктами… Нет, вряд ли, не тот тип, да и не держали бы ее тогда в таком-то месте. Или скрыла? Ага, здесь скроешь, и опять же типаж не тот, чтоб скрывать. Тут что-нибудь страстное, с сильно смягчающими обстоятельствами. Может, из сострадания мужа своего безнадежного порешила?

Впрочем, что гадать, когда можно узнать наверняка. Информацию нужно подтвердить, конкретизировать, найти ей грамотное применение…

И злость на Варю моментально прошла. Теперь ее, бедняжку, только пожалеть остается.

Таня не спеша шла по длинному коридору желтого трехэтажного здания, расположенного на проспекте Ленина, на площади, как звали ее местные, Ослиных ушей, и внимательно смотрела на таблички на внушительного вида дверях. Сюда, в республиканское Министерство внутренних дел, она проникла, воспользовавшись одним из удостоверений, которыми некоторое время назад снабдил ее Шеров. Все они имели вид внушительный и официальный, что и неудивительно — почти все ксивочки оформлены на подлинных бланках и снабжены подлинными печатями, а некоторые были настоящими во всех отношениях. Так, за столь впечатлявшее Павла весной в театре удостоверение референта областного Управления культуры Таня даже ездила расписываться в какой-то синей ведомости. Конечно, она могла бы попасть сюда и добиться аудиенции хоть у самого министра, позвонив очень ответственному работнику, которого в феврале принимала на ранчо, но ей не хотелось подключать к своему визиту в МВД тяжелую артиллерию — не ровен час, дойдет до Чернова…

Кроме того, заметила и пиетет здешних жителей перед документами.

К несчастью, вывешенные на дверях фамилии высоких милицейских начальников были исключительно таджикские, во всяком случае азиатские. Ей казалось, что этим мужчинам генетически свойственно восприятие женщины как существа неполноценного и серьезного отношения не заслуживающего. Сегодня такое восприятие, иногда весьма выгодное, было бы не совсем кстати. Ее должны принять всерьез.

Она остановилась было у дубовой двери с надписью «Второе управление. Зам. начальника полковник Новиков И. X.», но прочла инициалы и призадумалась. Может быть, Иван Харитонович, а может Ильхом Хосроевич. Кто их тут разберет? Зато начальник третьего отдела — Пиндюренко Т. Т. — подобных сомнений не вызывал, и Таня решительно вошла в приемную.

Там было довольно просторно и солидно — хрустальная люстра, черные кожаные диванчики с гнутыми спинками, внушительный стол секретаря — молодого круглолицего таджика с погонами лейтенанта. Быстрым деловитым шагом Таня подошла к самому столу, достала из кармашка сумки удостоверение и сунула его под нос удивленно привставшему молодому человеку.

— Татьяна Захаржевская, «Известия», — четко проговорила она. — Небольшое интервью с товарищем полковником для очерка «Будни милиции».

Лейтенант сглотнул, вернул удостоверение Тане, исчез за дверью. Оттуда донесся хриплый голос:

— Да, что такое?..

Больше всего полковник Пиндюренко походил на прыщ — маленький, тугой, красный и раздражительный. Даже не посмотрев на Таню, он сердито бросил: «Вам что, гражданочка?» и тут же вновь засунул круглый нос в раскрытую на его столе папку. Таня села в кресло, не ожидая приглашения, открыла сумку и вынула оттуда японский диктофон (удачно приобретенный час назад в комиссионном отделе торгового центра «Сатбарг»).

— Татьяна Захаржевская из «Известий». Товарищ полковник, будьте любезны несколько слов для центральной прессы о героической работе милиции Таджикистана…

Полковник поднял голову, среагировав, скорее всего, на словосочетание «центральная пресса».

— «Известия»? — переспросил он. — А это что будет?

Реакция на ее корочки была здесь, как правило, довольно острой. Народ начинал суетиться, чего-то пугаться. Да тут кого угодно на колени посадишь. Во шугаются!

— Серия очерков «Будни милиции». Планируется опубликовать серию репортажей из всех пятнадцати республик. В корпункте порекомендовали обратиться к вам…

— А с начальством согласовано?

— С нашим — да. С вашим не успела. Но здесь едва ли возникнут проблемы — материал предполагается бодрый, позитивный, имеющий воспитательное значение.

— Да? — с легким сомнением спросил он. — И что вы хотите?

— Что-нибудь яркое, героическое. Вот недавно у нас прошел материал как сержант Садыков, рискуя жизнью, вытащил девочку из Гиссарского канала. — Эту историю она вычитала сегодня утром в санатории, листая подшивку «Вечернего Душанбе».

— Что, неужели и в столице про нашего Садыкова писали? — заметно оживился полковник.

— Да, небольшая, правда, заметочка. Я не сообразила вырезку захватить.

Завтра принесу, если найду. А нет — перешлю вам из Москвы вместе с сегодняшними материалами на согласование.

При слове «согласование» Пиндюренко важно кивнул головой. Таня показала на диктофон и нажала кнопку.

— Что ли, уже начали? — спросил полковник, завороженно глядя на вращающуюся кассету.

— Я потом все перепечатаю, подправлю, — успокоила Таня. — Итак, наш собеседник — один из руководителей МВД республики полковник Пиндюренко…

Она вопросительно взглянула на полковника. Тот не сразу, но понял и представился:

— Тарас Тимофеевич.

— Тарас Тимофеевич, расскажите, пожалуйста, нашим читателям о наиболее ярких и памятных страницах героических будней работников правопорядка республики.

— Наша служба, как говорится, и опасна и трудна, — начал полковник с явно заготовленной фразы, запнулся и трагическим шепотом произнес:

— Можно снова?

Таня улыбнулась.

— Разумеется, Тарас Тимофеевич. Если вас диктофон смущает, я могу убрать и записать от руки. Только так долго будет и неудобно.

Полковник поднялся, обошел стол и, посматривая на Таню, крикнул:

— Мумин, два чая! И конфет из большой коробки в вазочку положи… Знаете, а может быть, мы так сделаем: наметим сейчас круг вопросов, я распоряжусь поднять самые интересные материалы, просмотрю, скомпоную, а вечером, по прохладе, запишем… Вы где остановились?

«Вот это разговор!» — обрадовалась про себя Таня, а вслух, демонстрируя знание местных реалий, сказала:

— Санаторный корпус «четверки». Полковник тихо присвистнул:

— Неплохо. Но наша министерская база отдыха не хуже, хоть и подальше.

Розарий, знаете, павлины…

Сам-то хвост распушил, не хуже павлина, отметила Таня и как бы в задумчивости проговорила:

— Но нам понадобится помещение для работы.

— Это будет, — совсем обрадовался полковник и шумно отхлебнул крепкого чая.

— Будет обязательно. Вы к восемнадцати ноль-ноль к главному входу под-. ходите.

Я «волгу» подгоню…

— Приду, — пообещала Таня. — Только вы про материалы не забудьте. И я прошу вас посмотреть, что у вас есть на Гречук. Варвару Казимировну Гречук.

Пиндюренко замер. Прикинул по документам и резонно заметил:

— Ты не корреспондентка. Мумин!

— Масуд Мирзоевич предлагал мне остановиться в пансионате Совмина, но в интересах дела я предпочла «четверку», — четко выговорила Таня.

Застывший на пороге кабинета круглолицый Мумин ел глазами начальство, дожидаясь указаний. Полковник, намеревавшийся, очевидно, отдать какую-нибудь нехорошую команду относительно Тани, оказался в замешательстве, вызванном последней ее фразой. Никто, находящийся в здравом уме, такими именами не козыряет впустую. А эта красотка, выдающая себя за корреспондентку, на идиотку не похожа. Если она действительно знакома с самим Сафаровым…

— Мумин, — тем же четким тоном проговорила Таня. — Будьте любезны, рюмочку коньяку для полковника. Адъютант вопросительно посмотрел на Пиндюренко. Тот молча кивнул. Мумин вышел.

— Почему вас интересует Гречук? — сиплым голосом спросил он.

— Не меня, а более серьезных людей. Из Ленинградского обкома КПСС.

— Но почему вы?..

Таня наклонила голову и прикоснулась пальцем к губам: в кабинет бесшумно вошел Мумин с крошечным подносом, на котором стояли две рюмки, початая бутылка «KB» и блюдечко с мелко нарезанным лимоном. Он поставил поднос перед начальником и принялся разливать. Полковник забрал у него бутылку, налил только себе и немедленно выпил. Таня улыбнулась.

— Выполняю личную просьбу, — сказала она, когда Мумин вышел, прикрыв за собой дверь. — Использовать официальные каналы было не очень желательно.

— Ну, не знаю… Наши архивы — они ведь с грифом… Должен быть запрос.

— Понадобится — будет и запрос, — отчеканила Таня. — А если сомневаетесь в моих полномочиях, можно позвонить в Ленинград. Там подтвердят.

Она извлекла из сумки тоненькую, хорошо отпечатанную брошюру — телефонный справочник Ленинградского областного и городского комитетов КПСС. На обложке полковник прочитал название и строгую пометку: "Для служебного пользования. Экз.

№ 214". Его подозрения разом улеглись. Он посмотрел на Таню, хлопнул себя по лбу, налил коньяк во вторую рюмку и пододвинул ее к собеседнице.

— Угощайтесь… Только зачем вы корреспонденткой представились?

— А я действительно работаю в «Известиях». Внештатно. И действительно готовлю материал о правоохранительных органах страны. Так что с удовольствием воспользуюсь для очерка вашими данными. Не про Гречук, естественно.

— Да уж… Дело-то, как помню, было непростое. Общественность неоднозначно реагировала.

— Давно это было?

— Да уж года два. Или три.

— И вы до сих пор помните?

— Республика у нас, уважаемая…

— Татьяна. Можно просто Таня.

— Республика у нас, уважаемая Таня, маленькая, а город — тем более. Да и дело было резонансное…

На столе полковника оглушительно завопил телефон. Пиндюренко поморщился и снял трубку.

— Слушаю… Здравствуйте, Джафар Муратович… Да…. Да… Так точно…

Сейчас поднимаюсь. — Он повесил трубку и обратился к Тане:

— Генерал на совещание вызывает. Может, завтра?

— Завтра я улетаю.

Пиндюренко озадаченно посмотрел на нее. Да, покатать в Варзобское ущелье не получится. Деловая попалась баба.

— К вечеру все материалы подготовлю…

В раскрытое окно залетал ласковый ночной ветерок. Шуршали листья, трещали цикады, сладострастно орали майнушки. Ветерок занес в комнату летучую мышь. Она покружила возле лампы и улетела.

Низкий журнальный столик украшало блюдо е дынными корками, объеденными веточками винограда и персиковыми косточками. В роскошной коробке сиротливо маялись три последние конфетки. Воинственно щерилась фольгой бутылка из-под шампанского. Таня листала папку.

Картина получалась ясная и полностью вписывалась в составленный Таней психологический портрет Варвары Гречук.

Еще на втором курсе медучилища Варя по большой и пылкой любви вышла замуж за молодого красавца летчика, должно быть, до самой свадьбы скрывавшего, что летает он всего-навсего на допотопном «кукурузнике», опыляя инсектицидами хлопковые поля. Брак, судя по всему, получился удачный, у Варвары и Анатолия родились двое мальчишек. Но потом случилась беда. Старый, давно требующий замены самолетик Анатолия загорелся прямо в воздухе. Летчику чудом удалось посадить его прямо в заросли хлопка, но выбраться из кабины сил уже не хватило. Подоспевшие солдаты расположенной рядом воинской части сбили пламя, вытащили полумертвого пилота и доставили в город со страшными ожогами. Жизнь его была спасена, но превратилась в ад. От человека осталось обгоревшее, гниющее нечто — обездвиженное, слепое, воющее от бесконечной нестерпимой боли, временное освобождение от которой давали только препараты морфия. Из уважения к Варе, которая работала тогда реанимационной медсестрой в обычной городской больнице, безнадежного летчика продержали там целых четыре месяца. Но — дефицит коек, медикаментов, персонала. И Анатолия выписали умирать домой. А дозы, когда-то приносившие желанный покой, уже не действовали. По рецептам больному полагался какой-то мизер, еще сколько-то Варя выпрашивала у старшей сестры, еще сколько-то, впервые злоупотребив служебным положением, получила на аптечном складе по рецептам на несуществующих людей. Все все прекрасно понимали, многие сочувствовали Варе и закрывали глаза на ее противозаконные действия. Некоторые же смотрели косо, шептались, втихаря жаловались начальству. Вскоре вышла негласная директива: медсестре Гречук без визы главврача препаратов не выдавать.

Дальше все покатилось как снежный ком — Варе приходилось уже подкупать других сестер, вынося из нищающего дома последнее, недодавать больным… Выкрасть ключи от аптечного склада и ночами, убегая с дежурств… На втором ночном визите ее поймали, и поймали нехорошо — не медики и не своя вохра, а кем-то вызванный милицейский наряд. Был составлен протокол и заведено дело.

Пока Варю таскали по инстанциям, Анатолий упросил несмышленыша-сына достать коробочку с оставшимися порошками, высыпать их все в стакан, перемешать и дать папе выпить. Откачать его не успели.

Эта история взбудоражила весь город. У Вари неожиданно нашлись сильные заступники. Во-первых, крепкая и сплоченная община немцев-католиков, с которыми был крепко связан отец Варвары Казимир Гречук, поляк и тоже католик. Рукастые и дисциплинированные немцы занимали в душанбинском обществе особое место и представляли собой немалую силу уже хотя бы потому, что на них держалась вся электрика, сантехника и столярка в домах высокого местного начальства и самых важных учреждениях — русские мастеровые хоть нередко и талантливы, но ненадежны и пьют без меры, а таджики и вовсе не приспособлены к такой работе. Во-вторых, почти все, знавшие Варю по работе, в том числе и директор крупнейшего в городе бетонного завода, единственного сына которого она буквально вытащила с того света. Командир отряда, в котором служил покойный Варин муж, вышел на всесильного министра сельского хозяйства республики — того самого товарища Сафарова, на которого ссылалась Таня, встречавшаяся с ним у Шерова. В третьих, юристы, бывшие коллеги отца, много лет проработавшего в районном нарсуде.

Но были и серьезные противники. Главврач со своим окружением — как поняла Таня, та попросту воспользовалась ситуацией с Варей, чтобы списать на нее кой-какие собственные грешки. Городской прокурор, с опережением выполнявший все вышестоящие указания об усилении борьбы с негативными явлениями и недавно добившийся весьма сурового приговора в отношении группы великовозрастной шпаны, промышлявшей как раз сбытом наркотиков. В эту группу входил родной племянник прокурора. Были и другие влиятельные люди, незнакомые с Варей и в жизни ее не видевшие, но намеренные заработать на ее деле политический капитал.

Судя по всему, несчастная молодая вдова даже и помыслить не могла, на каких высотах определялась ее участь. Само решение суда, в сочетании с нынешним Вариным трудоустройством, навело Таню на мысль о некоей предварительной договоренности. С одной стороны, формально и протокольно наказать, с другой — помочь по жизни. Ведь Варя оставалась одна с двумя детьми и престарелым отцом на руках, с грошовой зарплатой медсестры и совсем уж смехотворной пенсией по потере кормильца. Вот и отправили попастись в обильных номенклатурных закромах.

Совсем уж размазывать Вареньку соплями по столу Таня не намеревалась.

Специально заточенного зуба на нее не имела. Но могла, конечно, гражданка Варвара Казимировна не поинтересоваться, свободен ли Павел. Если умна, то поняла давно, Павел при любом раскладе дал бы ей это понять. Сам он, конечно, удивляет.

Так лохануться мог кто другой… Списала все на общемужское болванство и объяснила тем, что не мог он не выразить своей признательности той, которая его выхаживала. Как же он все-таки тонко устроен! Совсем как его камешек-талисман.

Таня отложила исписанные и испечатанные листы — да, постарался Пиндюра добросовестно! — и взяла чистый. Расправила на твердой обложке папочки, подержала ручку в правой руке, переложила в левую и корявым, разбегающимся почерком медленно вывела:

"Уважаемые Товарищи Чернов и Чернова!

Как честный советский Медработник и многолетний член Профсоюза не могу молчать когда в образцовую Советскую семью как Ваша хитростью и коварством ползет змея в виде известной в нашем городе особы, Гречук Варвары…"

Вот так. Завтра эта цидулька начнет неспешный путь в Северную Пальмиру и, надо надеяться, доспеет как раз вовремя и попадет в цепкие ручки Лидочки, будущей свекровушки. Если Таня все правильно вычислила, Лидочка примет анонимку очень близко к сердцу, поверит твердо и сразу, но, чтобы убедить и Павла, запросит официального подтверждения. Что ж, запросит — и получит. А Варенька с ее польским гонором не снизойдет ни до объяснений, ни тем паче до оправданий, а выкинет какую-нибудь страстную сцену и убежит, хлопнув дверью гордо и навсегда.

А потом, политично выждав некоторое время, можно и самой вновь появиться на сцене.

— Ай, тюх-тюх-тюх, разгорелся наш утюг, — припевала вполголоса Таня, дописывая письмо. — Все равно он будет мой, никуда не денется…

Теперь пора подумать об уютном семейном гнездышке. Конечно, с таким-то свекром без крыши над головой они не останутся, но принимать что-то от кого-то, не предлагая ничего взамен — увольте! Нет уж, прочное счастье куется только своими руками, а на халяву и счастье бывает исключительно халявное. Это понимать надо… Только вот поиздержалась она этим летом изрядно, со всеми этими хлопотами. Пора бы и в прибыток поработать. Кстати о прибытках — Шеров сказал, что будет ждать ее пятнадцатого. А сегодня семнадцатое. Остается надеяться, что Дядя Кока его предупредил. Но послезавтра прямо с утречка… Доехав .до дальнего конца Отрадного, желтые «жигули» свернули в одну из поперечных улочек, называемых здесь, как на Васильевском острове, линиями. Скоро по левую руку будет кинотеатр, а еще через десяток домов и парк — шеровский особняк, хозяином которого числится Джабраил Кугушев.

— Что остановилась? — спросила, выглянув в окошко Анджела. — Дорогу забыла?

— Не забыла, — ответила Таня. — Ты принюхайся. Гарью не пахнет?

— Есть маленько. И что с того?

— Не знаю… И еще, гляди, на траве копоть, на стенах. Неспокойно как-то.

Давай-ка так сделаем — я сейчас развернусь и другой линией к лесу выеду. А ты выйдешь, дойдешь до ранчо, посмотришь, что там к чему. Встретимся на той стороне за шлагбаумом.

— Зачем?

— Светиться вблизи дома не хочется. А тебя здесь никто не знает.

Только переехав через железную дорогу и оказавшись далеко от домов, Таня позволила себе выйти из машины и немного размять ноги. Отчего ее так взволновала эта гарь? Здесь каждый год один-два дома выгорают дотла. Но только те, в которых никто не живет, пустующие. А на ранчо всегда кто-то есть. Женщина, так та вообще только в магазин выходит раз в несколько дней.

Анджелка не появлялась довольно долго. Таня покурила, послушала в салоне радио, потом достала потрепанный томик Агаты Кристи, прилегла с ним прямо на мягкий сухой мох сразу за обочиной и незаметно задремала.

Подошла Анджела и легонько толкнула ее в бок. Таня проснулась, подняла голову и огляделась, но рядом никого не было. «Странно», — подумала она, поднялась и вышла на дорогу. Сзади со свистом пролетела электричка, поднялся шлагбаум — и через попотно перебежала растрепанная, не похожая на себя Анджела.

— День предчувствий, — пробормотала Таня. Сейчас Анджелка скажет, что от ранчо остались одни головешки.

— Кошмар! — запыхавшись выпалила Анджела. — Подхожу, а от дома одни головешки остались, и труба обгорелая торчит… Я там покрутилась, бабку какую-то встретила, напротив живет. Две недели назад, среди ночи, говорит, как полыхнуло. Соседи все из домов повыскакивали, бросились заливать с ведрами, корытами, да куда там — не подступиться было. Пожарную команду вызвали, те на первый этаж прорвались, два трупа вытащили. Джабу и Женщину. Даже обуглиться не успели, огонь-то верхами пошел. Сначала подумали, что они в дыму задохнулись. А потом увидели, что у обоих горло перерезано. Ну, милицию подняли, а пока те ехали, в углях еще два трупа нашли, совсем горелые. Сверху, со второго этажа, вместе с балками упали. Потом следователь приезжал несколько раз, всех опрашивал про дом про этот, кто в нем бывал, что делал, выяснял, кто могли быть эти двое.

Вроде смогли только установить, что один труп мужской, а другой женский… В общем, менты предполагают, что это были Шеров и… и ты.

— Во как интересно! Так что ж мне не сообщили, что я две недели как сгорела?

— Так тебя и Шерова здесь только в лицо знали. Дескать, приезжали часто, жили подолгу. Но окончательно-то личности не установлены.

— И не установят никогда. А кто все это устроил, разобрались?

— Разбираются.

У Тани были на этот счет свои предположения. Кто-то отомстил за Афто. Если так, то убийц никогда не найдут. Профессионалы. Воткнуть нож в живого человека и сделать его мертвым…

— Сама что думаешь? — спросила она.

— Может, Папик твой с кем-то из наших девок?

— Из девок — пожалуй, а вот Шеров… Думаю, если нужны будем — объявится.

Ладно, садись, поехали.

— Слушай, а ты-то теперь что делать собираешься?

— Как что? Жить. Учиться. Замуж готовиться.

— Слушай, а кто он? На кого меня променять хочешь? Красивый, наверное, из семьи обеспеченной. Познакомь, а?

— Потом как-нибудь, ладно?