"Темная звезда" - читать интересную книгу автора (Камша Вера Викторовна)

Глава 39

Встреча вышла непростой. Каждый боялся показаться излишне сентиментальным и при этом невольно ждал от другого открытого проявления чувств, так что сначала они словно бы замерли. Ситуацию спас Жан-Флорентин, в присущей ему манере поздравивший Романа с возвращением и изложивший свою версию происшедшего. Смех, которого не смогли сдержать ни адмирал, ни эльф, смел все преграды.

Обиженный жаб, пробурчав что-то вроде того, что люди всегда смеются над тем, чего не понимают, и что смех без причины – признак не самого высокоинтеллектуального существа, отправился навестить родственников. Болотница также сочла уместным оставить друзей в одиночестве, и теперь те сосредоточенно искали в произошедшем с ними скрытый смысл. Оба не сомневались, что разгадка где-то рядом, но ухватиться за нее не могли.

Настроение не улучшил и подробный рассказ о трагедиях в Кантиске и Высоком Замке. Герцог выслушал спокойно, помолчал, потом произнес:

– Жаль Шани. Ой, как жаль. Я не должен был его оставлять… Одна новость гаже другой, мы уже забыли, когда слышали что-то хорошее.

– Хорошо хоть, в Кантиске все в порядке…

– Если не вспоминать о Филиппе, а вспоминать придется. С его смертью сдерживать фанатиков будет куда труднее. Феликс обошел их всех, этого кардиналы, нацелившиеся на посох Архипастыря, ему не простят. Против чужака и выскочки воронье объединится. Помощи от них ждать не приходится. Если будет рушиться мир, а в их книге об этом не будет сказано, они сами не поверят своим глазам и другим спастись не дадут. Филипп что-то наверняка знал, а что-то подозревал.

Потому он и искал эльфов, потому-то его убили. Хоть бы только Феликс смог хоть в чем-то заменить покойного!

– Ты тоже не веришь, что это обычный дворцовый, тьфу ты, церковный переворот? Пусть даже с применением Запретной магии… Может, какой-то безумец просто решил завладеть кольцом Эрасти, и воспользовался честолюбием Амброзия? Мы ему помешали, и теперь все образуется.

– Даже если это и так, то… Да ты и сам в это не веришь… Когда время сходит с ума, случайности невозможны…

– Как ты сказал?!

– Это мне как-то сказали твои родичи.

– Рене, ответь мне, только честно. Сам-то ты понимаешь, что спасли тебя Темные эльфы?

– Если ты сначала объяснишь мне разницу между тобой и теми, кто вытащил меня с того света…

Роман задумался.

– Видишь ли, эмико, я ни разу не встречал Непримиримых, так что о них ты знаешь больше меня…

– Я знаю, что Норгэрэль – хороший человек (ты понимаешь, что я подразумеваю, говоря «человек», так что не лови на слове).

– Как ты тогда вернулся?

– Я мог остаться с ними, но это означало, что я никогда не увижу Эланда.

– И?

– Ненавижу слово «никогда», хуже его может быть только «поздно».

Башню Альбатроса к Идаконе видно отовсюду. Массивное гранитное сооружение, воздвигнутое в незапамятные времена на Ветреной скале, было столь соразмерным, что казалось миражом, фантазией, тенью на фоне жемчужного северного неба. Это была одна из построек, появившихся задолго до того, как родоначальник всех маринеров легендарный Терен спустил на воду первый из своих кораблей. Время и стихии щадили башню, ее стены оставались первозданно гладкими, лестницы и бойницы не разрывали корни молодых растений, а плиты пола казались уложенными вчера. Люди долго не осмеливались занять странное здание, но около полугора тысяч лет назад великий Риен, самый первый из Паладинов Зеленого Храма Осейны, смело сметавший все преграды на своем пути и никогда не раскаивавшийся в содеянном, решил, что для созданного им Совета Паладинов не найти более достойного пристанища, чем пустующая башня Альбатроса.

В верхнем зале сложили огромный камин, вставили в оконные проемы рамы, где сначала тускло блестели слюдяные пластинки, затем смененные цветными арцийскими витражами. В огромное пустое помещение внесли массивный стол и резные деревянные кресла для членов Совета, а по стенам расставили скамьи для имеющих привилегию молчаливого присутствия на Совете и тех, кого приглашают, дабы выслушать или спросить.

Стены зала многие века украшали трофеи сменявших друг друга Паладинов Зеленого Храма – носовые фигуры вражеских кораблей, причудливые ветви кораллов с Далеких Островов, шкуры невиданных в Северной Арции зверей, различное оружие – все несло на себе отпечаток победы – над врагом, над стихией, над самим собой. Когда же в Эланде стали править герцоги, в Зале Паладинов появилось некое подобие трона.

Великие герцоги Эланда созывали Совет Паладинов два раза в год – перед Днем Выхода в Море, приходящимся на первое новолуние после дня весеннего равноденствия, и в день зимнего солнцестояния, когда следовало обсудить минувшие походы и оговорить будущие. Кроме того, Совет собирался, чтобы, оплакав кончину Великого герцога, подтвердить права его наследника. Последний раз такое было девятнадцать лет назад, когда герцогскую корону получил восемнадцатилетний Рикаред, единственный уцелевший в эпидемии сын герцога Лериберта.

Древние хартии, так никем и не отмененные, гласили, что, кроме герцога, Совет Паладинов может созвать его Старейшина или же не менее семи его членов и что Совет может лишить герцога короны и вернуть себе всю полноту власти. Но об этом почти забыли. Именно поэтому члены Совета были неподдельно удивлены, получив письма, срочно призывающие их собраться в Зале Паладинов вечером второго дня месяца Собаки. Приглашение просили сохранить в строгой тайне. Внизу стояли три печати: Морской Лев Димана, Черная Чайка старого Коннака и Морское Сердце Лагара, самого младшего из паладинов, своей бесшабашностью и везучестью напоминавшего герцога Рене в лучшие его годы. Всех троих в Идаконе уважали и любили, потому в назначенный час Башня Альбатроса приняла всех приглашенных – тридцать девять паладинов и около сотни маринеров, имевших право присутствовать на Совете.

Эландцы не жалели сил и средств на украшение своих женщин и своих кораблей, однако мужчина имел право лишь на одну роскошь – оружие. Расфуфыренные арцийские кавалеры и изнеженные вельможи Эр-Атэва со своими серьгами и шелковыми тюрбанами вызывали у маринеров лишь презрительные ухмылки. Моряки, бродяги и воины, даже на самые великие праздники они одевались подчеркнуто скромно – темное платье с небольшим воротником, капитанская цепь на шее, родовое кольцо или браслет; даже обязательный для любого нобиля Благодатных земель плащ с сигной в Идаконе надевали лишь во время обязательных церемоний, хвастаться же древностью рода или сколоченным предками богатством и вовсе считалось неприличным. О твоих подвигах должны рассказывать другие, маринер же не нуждается в ярких тряпках с сигнами – на родине его должны знать в лицо.

Собравшиеся в Башне Альбатроса знали друг друга не первый год. Они молча входили в Зал Паладинов, кивали пришедшим ранее и занимали свои места. Последним, как и подобает, вошел Старейшина совета Эрик-Фаталь Коннак – именно он впервые привел третьего сына покойного герцога Рикареда молодого Рене-Аларика на корабль. Тогда волосы Коннака были темно-русыми, а серые с прозеленью глаза зорче, чем у морского орла. Двадцать лет назад старый Эрик по доброй воле снял с себя цепь Первого Паладина и надел ее на шею своему любимцу Счастливчику Рене. Если кто из Совета вначале и не был доволен этим поступком, то теперь никто не сомневался в правоте Эрика Коннака. И вот теперь он зачем-то созывает Совет. Почти полторы сотни пар глаз с ожиданием смотрели на высокого старика в темно-синем. Коннак властно поднял руку, требуя тишины.

– Братья, – голос старого морехода был по-прежнему способен перекрыть рев бури или шум сражения, – братья! Давно Совет Паладинов не созывался столь внезапно, и никогда мне не приходилось сообщать ему столь тревожные новости. Эланд стоит на грани войны с Таяной. Рене-Аларик исчез, есть серьезные подозрения, что он предательски убит. В то время как я вам это рассказываю, в Замке Западного Ветра герцог Рикаред ведет тайные переговоры с послом самозваного регента Таяны тарского господаря Михая Годоя…

– Ну что ж, пришла пора прощаться.

– Вот уж тут ты не прав, – Рене досадливо отбросил со лба прядь волос, – у нас теперь один путь – в Эланд. То, что творится в Таяне, может подождать. Мертвых не воскресить, надо подумать о живых…

– Я и думаю о живых, Рене, – Роман сам удивился твердости своего голоса, – я поклялся Марите вернуться за ней и перестану уважать сам себя, если не сдержу обещания. К тому же в Высоком Замке происходит что-то странное, хотелось бы знать, что именно.

– Мне кажется, Марита и Лупе встретят нас в Идаконе, а забираться в Высокий Замок я тебе не советую. Твоя жизнь сейчас принадлежит не тебе, а всем Благодатным землям.

– Во имя Света! Хорошего же учителя осторожности послала мне судьба!

– Да уж, – герцог звонко рассмеялся, закинув назад белую голову, – чему-чему, а осторожности я тебя точно научу!

– Храбрость часто является спутницей глупости, – безапелляционно изрек рассевшийся на нагретой кочке Жан-Флорентин, на минуту отвлекшийся от охоты за окрестными комарами. Есть их философский жаб, не нуждающийся в материальной пище, не ел, но сам процесс охоты доставлял ему несказанное удовольствие.

– Золотые слова, дружище, – все еще смеясь, откликнулся адмирал, – и я думаю, Роман все же поедет со мной, тем более что, судя по тому, что он рассказал, добраться до Эланда в одиночку мне будет непросто…

– Об этом я не подумал, – нахмурился эльф. – Я, конечно, могу изменить твою внешность, но, если Михай владеет магией, его это не обманет… Решено, еду с тобой, но, как только ты будешь среди своих, вернусь за Маритой…. Ты сам говорил, что она ждет меня в Гелани, нельзя ее там оставлять. Не в добрый час этот тарскийский кабан вспомнит о ее существовании…

– Хорошо, поедем через Гелань, – лукаво улыбнулся тот, кто был когда-то Счастливчиком Рене. – Вряд ли Михай станет искать нас именно там…

– Вынуждена вас разочаровать, – Сумеречная появилась незаметно, словно выросла из легкой болотной дымки, – ваше милое совместное приключение невозможно. Рене действительно должен как можно быстрее оказаться в Эланде, я могу ему помочь, но для Перворожденного этот способ не годится.

– Да уж, – отозвался Жан-Флорентин, – Водяной Конь никогда не подпустит к себе эльфа…

– Водяной Конь? Ничего не понимаю. – Рене недоуменно воззрился на Сумеречную.

– Он пройдет везде, где есть вода. Когда доберешься до моря, отпусти его, и он вернется сюда. Через три дня ты увидишь Витинский залив, – болотница небрежно повела руками, и кочки расступились, явив миру бурлящую полынью черной воды, из которой стремительно выскочил черный же жеребец с белоснежными гривой и хвостом. Лошадь топнула ногой и громко и вызывающе заржала, подняв зеленоглазую голову. – Это Гиб, – хозяйка Тахены положила руку на лоснящуюся холку, – вернее, одно из его обличий, самое удачное, на мой взгляд, – конь обиженно тряхнул головой и вновь ударил о землю полупрозрачным копытом, – у него когда-то была премилая привычка являться людям, соблазнять их проехаться верхом, а затем тащить в пучину. Он находил подобные шутки очень смешными, тем более что сойти с него по собственной воле нельзя. Однако тебе ничего не грозит, – матушка ловко надела на Гиба невесть откуда взявшуюся простенькую уздечку. – Когда он тебе будет не нужен, сними ее, и он уйдет. Можешь не думать о дороге, Гиб знает, куда идти, ведь вода всегда отыщет пути к морю, а упасть с него тебе не грозит, даже если уснешь…

– Спасибо, Сумеречная, – Рене поднес к губам тонкие пальцы Эаритэ, и та неожиданно вздрогнула. – Хотелось бы отплатить тебе добром за добро, но пока это не в моей власти, – герцог, все еще слегка прихрамывая, подошел к черному скакуну и легко вскочил ему на спину, – до встречи, Роман, надеюсь, скоро увидимся….

Последние слова донеслись уже издалека – Гиб сделал только один прыжок, и всадник исчез из глаз.

Его Святейшество Архипастырь Благодатных земель Феликс Первый с высоты Светлого Престола обвел глазами зал Конклава, словно видя его впервые. Высокие узкие окна, забранные цветными витражами с изображением Посоха, тяжелые люстры со множеством свечей, фрески работы лучших арцийских мастеров… Напротив трона Архипастыря непревзойденный Суон Триго Старший изобразил Триединое. В Центре – Творец в своей первой ипостаси, ипостаси Духа в виде языка золотого пламени с Всевидящим Оком О Четырех Зрачках в центре, по правую его руку второе воплощение – Создатель Мира, привидевшийся художнику в виде грозного властителя, сидящего на Солнечном троне, слева белый голубь символизировал будущего Спасителя, что придет в мир, когда люди искупят свои прежние грехи и заблуждения, дабы низвергнуть нераскаявшихся и провозгласить Царство Божие. Ниже шли изображения святых, пророков и праведников, затем – фигуры архипастырей и мирских владык, известных своею добродетелью и приверженностью Церкви. Феликс отыскал глазами изображение Эрасти Церны и в который раз подивился его схожести и несхожести с оригиналом.

Однако пора было начинать. Собравшиеся клирики молча ждали слова Архипастыря. Феликс не заблуждался насчет их отношения к нему. Он был чужаком и выскочкой. Покойный Филипп приблизил к себе искалеченного рыцаря, но тот не был плотью от плоти Церкви, в то время как большинство кардиналов принимали Посвящение еще безгрешными отроками. За годы службы доверенный секретарь Архипастыря так и не обзавелся сторонниками и друзьями среди собратьев по вере. Да он и не стремился к этому, его душа всецело принадлежала единственному человеку, не давшему отчаявшемуся калеке свершить смертный грех самоубийства. О том, какой будет его жизнь в случае смерти Филиппа, Феликс не задумывался, и уж тем более не засматривался на Светлейший Престол. Он стал Архипастырем с благословения Высших сил, его права с радостью и готовностью признали жители Кантиски, окрестное дворянство, былые товарищи по оружию, но не старшие клирики.

Нет, они не пытались спорить – воля Эрасти была слишком очевидна, но глухая, тщательно скрываемая неприязнь для Архипастыря не была тайной. Он мог быть уверен лишь в девяти членах Конклава из тридцати трех. Его нынешней власти хватало, чтобы назначить нового епископа, отлучить от церкви нечестивца, скрепить брак между родственниками или, наоборот, развести супругов. Архипастырь мог отменить решение церковного суда, мог освободить от церковной доли целый край, но не в его власти было без согласия Конклава объявить Святой Поход, а именно это и было необходимо.

Конечно, Феликс мог пренебречь традициями и обратиться напрямую ко всем жителям Благодатных земель, благо слух о явлении Великомученика Эрасти достиг самых глухих деревень. Люди бы откликнулись на призыв избранника Святого, особенно жаждущие подвигов горячие головы из числа младших баронских сыновей или крестьянских парней, не желавших всю жизнь пасти коз и сеять хлеб. Он бы собрал армию, но это означало бы объявление войны высшим церковникам, а Феликс не желал этого. Надвигались темные времена, множить внутренние распри было непозволительной роскошью.

Получив известие от Романа, Архипастырь думал всю ночь. Сейчас будет ясно, достоин ли он называться преемником Филиппа, обладавшего редким умением заставлять других принять решение, нужное Архипастырю. Причем делать это так, что человек оставался убежден: он сам пришел к такому выводу.