17

Шурочка хмурилась по другой причине. Она не любила вспоминать годы, проведенные в институте. Слава Богу, что дядюшка вызволил ее оттуда.

Только теперь она поняла, что у дяди были собственные представления о том, какой должна быть женщина в новое время. Он жил в Европе, много путешествовал по Азии, поэтому имел возможность сравнивать и делать выводы. Дядя хотел, чтобы его племянница выросла не такой, какой привыкли ее видеть, – плохой иностранный язык, жалкие сведения о науках, легкость в танце, несколько аккордов на рояле – и замуж.

Она запомнила его слова:

– Все дело в том, что вся жизнь в России – ее устройство, ее общественная жизнь – построена для мужчин. Но есть умные женщины, такие, как ты. Поэтому ты, Александра, должна сама присвоить себе часть мужских ролей.

– Я готова! – Она тряхнула локонами. – Мне нравится ездить верхом, стрелять… Путешествовать…

– Вот именно. Но в России твои желания – грубое нарушение нормы. Прихоть. Поэтому я хочу, чтобы ты училась в Европе. Там, где общество иначе видит женщин. Слава Богу, Петр Первый озаботился вашей грамотностью. – Он усмехнулся. – Мал золотник – да дорог. Я об его указе, который предписывал не венчать неграмотных дворянских дочерей.

– Сурово, – покачала головой Шурочка.

Шурочка не удивлялась тому, что говорил ей дядя. Она была готова учиться всему, сразиться с мужчинами. У Шурочки был дар к языкам, в Бате она легко читала умные книги, а не дамские романы. Она видела себя то математиком, то химиком, то путешественником. Она писала письма Алеше, он приходил в восторг от ее планов. Тем более что во всех присутствовал он…

– Знаешь, – перебила ее мысли Варя, – по-моему, Лидия рассчитывает на очень выгодную партию. Ее патронесса-надзирательница рассказывала ей о бедной девушке, которая вышла из Смольного. Года не прошло, как один состоятельный человек сделал ей предложение. Может быть, у нее тоже получится?

Шурочка повернулась к Варе.

– Я помню, что она сказала, когда прочитала книгу о византийских царицах, – хмыкнула Шурочка. – Ту, которую мы все читали.

– И что?

– Больше всего ей понравилось, что царицей могла стать любая женщина, а не только высокородная. Кстати, она ведь не получила вензель императрицы, верно?

– Нет, хотя очень старалась. Лидия заняла четвертое место… – Варя поморщилась. – Мне жаль.

– Значит, не удалось, – фыркнула Шурочка. – Если бы она пригасила свою зависть, я думаю, вышла бы с вензелем. Тогда могла стать фрейлиной.

Шурочка заметила, что подруга успокоилась. Она решила не затевать с ней разговор – теперь она уже знала, что тревожит, что доводит до слез Варю.

– Ну что, вздремнем? – спросила она, закрывая глаза и призывая тем самым Варю последовать за ней. – Смотри, как дышит Арина, тихо-тихо. Мы тоже подышим.

Варя улыбнулась и закрыла глаза.

Весь путь в Барнаул был расписан Вариным отцом, и девушки останавливались на ночевку у его друзей. Шурочка тоже закрыла глаза, но спать не собиралась. Она хотела усыпить Варю. Чтобы в тишине подумать, просмотреть снова сцены недавнего прошлого и понять, что она может сделать. Чтобы удача снизошла на тех, кто ее заслуживает.

Экипаж вкатил в небольшое поселение, проехал мимо трех домов и остановился.

Арина Власьевна встрепенулась. Она пошуршала листами своей записной книжки, которую, оказывается, держала на коленях. В ней был расписан весь путь.

– Белая Холуница, – прочитала она. Потом обратилась к кучеру: – Это так?

– Истинная правда, Арина Власьевна. Все, как по писаному. Отдыхаем тут.

Экипаж стоял перед воротами большого деревянного дома. Здесь жил добрый знакомый Вариного отца, он служил мастером на металлургическом заводе.

Уже бежали к воротам собаки – северные лайки, незло гавкали, по-доброму виляли хвостом.

– Наконец-то, – воскликнул хозяин, – я получил письмо от вашего батюшки, Варвара Андреевна! Милости прошу всех…

Варя хорошо знала этот дом. Шурочка, чувствуя ее спокойствие, вошла в него с радостью.

В доме горели свечи. Белел деревянный пол, выскобленный острым ножом, как это обычно в деревенских домах.

Их отвели в гостевые комнаты, дали умыться с дороги. Пригласили за стол.

Человек в сюртуке из бывших крепостных прислуживал за столом. Горничная ему помогала. Она принесла открытые пироги с рыбой, золотистый огромный пирог с лосиной печенью, испеченный по старому рецепту.

Шурочке нравилась мирная тишина дома, неспешный разговор.

Здесь, решила она, додумает то, чего не успела по дороге.

Но уютная перина быстро усыпила ее. И вот уже рассвет.

Карета покатила дальше.

– Значит, то, что ты рассказала мне, – правда? – Шурочка охнула, потому что в этот самый миг коляска подскочила на засохшем коме глины и она повалилась на плечо подруги.

Варя не отстранилась от нее. Она закрыла глаза и прошептала:

– Правда. Как только я увидела его.

– Но ты увидела его, когда тебе было тринадцать? Ты уже тогда знала, что полюбила? Откуда? Как? Расскажи? – толкала ее в бок Шурочка.

– Об этом спрашиваешь ты? – Теперь Варя не просто отстранилась, она отшатнулась от Шурочки. – Но ты сама полюбила Алешу еще раньше!

– Алешу… – Шурочка улыбнулась. – Понимаешь, Алеша – это часть меня. Как моя рука… – Шурочка вытянула руку вперед, она слегка дрожала. Пальцы были длинные, рукав из клетчатого твида приоткрывал тонкое запястье.

– Ну-ка, ну-ка! – Варя подалась вперед. – Дай посмотреть.

– На что? – Шурочка удивленно взглянула на подругу.

– Мне рассказывали, что сколько поперечных линий на запястье, столько раз в жизни ты влюбишься. Поверни-ка руку вверх ладонью.

Шурочка подчинилась.

– Смотри. – Варя взяла ее руку в свою. – На самом деле. Одна.

Шурочка засмеялась.

– Вот видишь. А у тебя?

Варя быстро вытянула руку. Ей не надо было себя разглядывать. Она и так знала.

– Одна, – гордо бросила она.

Шурочка хмыкнула.

– Правда. Ты считаешь, что это – он? Наш сэр Майкл?

– Да, – сказала Варя. Вот теперь цвет ее щек мог соперничать только с цветком герани на окне той комнаты, где они спали прошлой ночью. То был дом не слишком богатого, но все еще состоятельного помещика, которому дал письмо Михаил Александрович. Когда-то этот человек держал псовую охоту, а дядюшка приезжал к нему травить зайцев.

На запястье у Вари была всего лишь одна-единственная полоска, этакая поперечная морщинка.

– Какие мы с тобой…

– Однолюбы, – закончила за подругу Шурочка. – Однолюбки, – попыталась она найти слово поточнее.

– Однолюбицы.

– Одновлюбленницы…

Они дурачились, перекидываясь словами.

– Как ты здорово придумала с нашей милой Аринушкой, – фыркнула Варя.

– А как иначе мы освободились бы от нее? Она служит дяде не просто всем сердцем и душой. Но и всем телом.

Варя отшатнулась.

– Что ты такое говоришь!

– Ты поняла меня превратно. Я хотела, чтобы ты поняла, что ни одна ее клеточка не способна служить никому другому. А если она сама лишится здоровья в какой-то своей клеточке, то это значит, она не сможет истово служить дяде.

Варя вздохнула.

– Я думаю, ничего… с ней не будет дурного?

– Корень солодки прочистит ее дня за три. А потом, она же разумная женщина, прикинет, что будет правильно вернуться в Москву, а не гнаться за нами. – Шурочка подмигнула Варе.

– А у тебя… еще есть? – тихо спросила Варя.

– Ты кого-то уже наметила? – Шурочка округлила глаза.

Варя засмеялась.

– Нет, на самом деле?

– Ну… посмотрим… А ты изучала гомеопатию?

– Да, я увлекалась сочинениями Маттеи. Ты слышала об этом итальянском гомеопате? С его помощью я очень скоро и без лишних усилий выучила итальянский, – похвасталась Шурочка.

– Стало быть, ты знаешь не только про корень солодки и его…

– …и как с его помощью развернуть человека в обратную сторону. – Шурочка захихикала. – Если он мешает тебе наслаждаться путешествием.

– Знаешь, я боялась, что хозяева навяжут нам еще кого-то вместо Арины Власьевны, – сказала Варя.

– Нет, они очень деликатные. И потом, они были так смущены. Но я их успокоила, сказала, что Арина уже поехала с нами не совсем здоровой.

– Арина не рыдала, когда ты приказала ей лежать в этом доме? – спросила Варя обеспокоенно.

– Я уняла ее тревоги. – Шурочка растянула губы в хитрой улыбке. – Небольшим знаком внимания. Я дала ей денег на дорогу больше, чем она потратит.

Варя кивнула:

– Ах, как хорошо ты придумала.

Они ехали, рассматривая поля, редкие селения, теперь все чаще на горизонте возникали холмы. Похоже, скоро они пересекут границы Алтая. Дикие цветы, лепестки которых словно вырезаны из крашеной бязи, колебались на ветру на мохнатых невысоких ножках. Они не знали их названия, но сразу полюбили за неброскую красоту.

Широта пространства, свежесть ветра, предощущение чего-то такого, о чем никто, кроме них, не знает, заставляли улыбаться. Все вокруг казалось таким же хрустяще-молодым, как и они сами.