"Меж трех времен" - читать интересную книгу автора (Финней Джек)

4

На следующее утро, в начале десятого, он свернул с автострады на боковую асфальтированную дорогу. Еще десять миль, и еще поворот — на дорогу совсем узенькую, извилистую, обросшую с обеих сторон сорняками, некогда мощеную, а теперь выщербленную, местами очень основательно, — покрытие отсутствовало целыми глыбами. На то, чтоб одолеть последние одиннадцать миль, ушло больше получаса. И наконец очередной поворот вывел прямо на Мейн-стрит — главную улицу города Уинфилда, штат Вермонт.

Рюб медленно проехал первый квартал, пригнув голову к рулю, чтобы ориентироваться получше, потом свернул на стоянку. Вышел из машины, нащупывая в кармане мелочь для счетчика, но все до одного указатели оказались в положении «занято», хотя на стоянке больше никого не было, да и впереди на три квартала он заметил лишь два пикапа. «Ну и черт с ним, — подумал он, — скорее всего, здесь не окупается даже сбор выручки…»

Он вышел на улицу и осмотрелся: во всю длину Мейн-стрит, на протяжении всех пяти кварталов, никакого движения и ни единой души. Безмолвный тротуар под утренним солнышком — лишь его собственная короткая тень пересекает бетон до бровки мостовой; направляясь к центру, он не слышал ничего, кроме звука своих шагов.

Наконец неподалеку впереди появился человек в джинсах, клетчатой рубашке и старомодной фуражечке с козырьком — он вынырнул из какой-то лавчонки и забрался в красный пикап на толстенных шинах. Молодой, плечистый, но уже отяжелевший, толстобрюхий, с висячими усами на мексиканский манер. С грохотом хлопнул дверцей, звук несколько раз эхом отразился от противоположных стен улицы — и опять тишина, пока толстобрюхий не завел мотор и не уехал.

Рюб миновал магазин мужской одежды — вывеска уверяла, что здесь продается именно одежда, хоть одна из двух витрин была заполнена рабочими ботинками и сапогами на застежках и без. Затем шли два бара — заглянуть внутрь не удалось: бары оказались закрыты. Потом лавочка, где в витрине лежала фанера, лежала так давно, что внешний слой вздулся мелкими пузырями. Большинство строений были двух-, изредка трехэтажными; в окнах верхних этажей попадались вывески: врач, адвокат, хиромант. Угловые дома отличались от остальных домов улицы закругленными, нависающими над тротуаром эркерами, и каждый эркер имел крутую конусную крышу.

На перекрестках Рюб заглядывал в боковые улочки и всякий раз убеждался, что там нет ничего, кроме стареньких деревянных домишек. Некоторые крылечки были когда-то затейливо украшены, но украшения обломились и сохранились лишь частично. Все домики до единого давно не знали свежей краски — правда, кое-кто из владельцев обшил стены серенькой или зеленой дранкой. Попался и дом, где окна завесили одеялами — одно шерстяное, другое — вылинявшее лоскутное. Лужаек возле домов не было и в помине, только проплешины, где росли сорняки и виднелись пятна зимней грязи со следами колес. Иногда на этих «лужайках» попадались брошенные как попало машины. Впрочем, кое-где сохранились подъездные дорожки, грунтовые или гаревые. Все машины были старые, большие, американского производства и все — выцветшие, щербатые, а то и покореженные. Правда, на Мейн-стрит двумя колесами на тротуаре стоял еще один пикап. Издали было заметно, что это единственная новая машина на весь Уинфилд.

Рюб увидел два крошечных кинотеатрика — афиш нет, стекла выбиты, у входа крупными буквами: «Закрыто». На следующем углу — бакалейная лавка: дверь распахнута, и у самого входа витрина с десятками сортов виски, джина, водки и бренди. Все в мелкой расфасовке по полпинты, и витрина заперта на висячий замок. Рюб, войдя, обратился к пожилому продавцу:

— У вас есть справочник с адресами жителей?

Продавец затряс головой, глаза его смеялись:

— Такого вообще не существует.

— Ну а ратуша здесь есть?

— И ратуши нет. Была, да прикрыли. Мы и городом-то больше не считаемся, просто поселок. А кого вы ищете, приятель?

— Джона Макнотона.

Продавец опять покачал головой, решительно и удрученно:

— Нет тут никакого Макнотона.

Вернувшись на перекресток, Рюб вновь осмотрелся. Неподалеку от него находился небольшой сквер. Тротуары в городишке когда-то были выложены брусчаткой, но за ней давным-давно никто не следил, и многие камни вспучились по зиме, а иные просто выпали. Площадь вокруг сквера была когда-то заасфальтирована, однако асфальт пошел трещинами, обнажая грязные проплешины, и в память о находившейся здесь когда-то стоянке кое-где сохранились следы белых разметочных линий.

Что же теперь? Кофе, конечно кофе! Еще через несколько шагов — заведение под вывеской «Ларрисплейс». Рюб подошел к дверям, понял, что открыто. Владелец в переднике стоял за стойкой, и в заведении был один-единственный посетитель. Рюб взгромоздился на табурет, заказал кофе, мельком глянул на него, а тот вдруг уставился на Рюба, как на привидение:

— Майор!.. Майор Прайен!.. Господи Боже мой… Как поживаете?

— Спасибо, Джон, все хорошо, — ответил Рюб, не задумываясь, и тем не менее усомнился: а знаком ли он с этим человеком?

Тот понял и произнес с улыбкой:

— Не вполне уверены, кто я такой, да, майор? — Человек был крупный, широкоплечий, лет сорока, в потрепанном коричневом пиджаке поверх серой фланелевой рубашки. Теперь он подвинул вдоль стойки свою чашку и пересел на табурет рядом с Рюбом. — Ну присмотритесь, присмотритесь внимательнее…

Лицо какое-то старомодное, подумал Рюб, худое, словно высохшее, и очень обветренное. Так и должны были выглядеть коренные американцы, и прическа под стать — никаких вам завивок, никаких бакенбардов, острижен коротко, особенно с боков, чтобы не вспоминать о волосах чаще чем раз в месяц.

— Вы похожи на ветерана Первой мировой…

— Сам себе кажусь таким иногда. Ну и что? Узнаете меня?

— Не знаю. Может быть. Только вы смотритесь как провинциал, а я из Нью-Йорка. Вы местный?

— Это как взглянуть. При случае — в определенных пределах, конечно, — я не прочь притвориться деревенским недотепой. Но, в сущности, по натуре я действительно провинциал. Прическа — не притворство, я такой и есть.

— Но при всем при том вы еще и умны.

— Пожалуй, да. Только ничего не изменилось бы, будь я глуп как пробка. Это не играло бы никакой роли — я все равно жил бы так же или почти так же, как живу. Я простой человек, мне нравится жить просто, и в общем-то мне нет нужды быть умным. Если хотите, это растрата сил. Конечно, какая-то смекалка нужна и для того, чтобы оставаться простым и не испытывать разочарования. Но я остался бы таким, как есть, даже родись я полным тупицей. Вы меня понимаете?

— Не вполне. Может, я сам туповат.

— Какие у вас увлечения, майор? Какие виды спорта вы любите?

— Ну, видите ли, Джон, я люблю, чтобы все выходило по-моему. И трачу на это времени и сил больше, чем другие. И не люблю, когда меня водят за нос. Так что выкладывайте все напрямую. Может, я вас и знаю, но память подводит. Поворошите ее.

— Помните Кей Вич? Такую тоненькую, темноволосую? — Рюб отрицательно покачал головой. — Сотрудница Проекта. Я звонил ей. Живет в Вайоминге, но не помнит ни меня, ни сам Проект. Ну а как насчет Нейта Демпстера? Выглядит лет на тридцать, лысый, носит очки… — Рюб опять покачал головой. — Тоже был участником Проекта и тоже ничего не помнит. А Оскар Россоф — это имя вам знакомо?

— Оскар — да. Я говорил с ним по телефону, он и рассказал мне о вас. И назвал ваше имя.

— Вот как? — Макнотон улыбнулся. — Оскар был не очень доволен моим звонком. Не мог меня толком вспомнить. И Проект вспомнить не мог. Почти вспомнил — и все-таки нет. Даже рассердился, когда я стал наседать на него насчет Проекта…

— Проект, проект, да еще вроде как с прописной буквы… Что это, к чертовой матери, за проект?

— Ну так и быть. — Макнотон пригубил кофе, поморщился, опустил чашку. — Никак невозможно привыкнуть к этой бурде!.. Представьте себе, майор Прайен, большое здание, размером с целый квартал. Здание кирпичное, без окон. Надпись по фасаду: «Братья Бийки, перевозки и хранение грузов», и номер телефона — что-то в этом духе. Но это одна видимость — внутри здание выпотрошено. Этажей, кроме самого верхнего, вообще не осталось. На верхнем этаже — кабинеты, а ниже — одни стены, пустое пространство. А внизу…

— «Большая арена»!..

— Именно! Вы делаете успехи. Внизу, на «Большой арене», нечто похожее на декорации в киностудии. Участки разделены стенами. Индейский вигвам и кусочек прерий, и стены разрисованы так, чтобы прерии выглядели бескрайними. На другом участке — траншеи, как во времена Первой мировой войны, а перед ними — нейтральная полоса, обнесенная колючей проволокой. На третьем участке — настоящий дом. Точная копия дома здесь, в Уинфилде, в том виде, каким он был в двадцатые годы. И в доме живет человек — это я…

Он замолчал и смотрел на Рюба, посмеиваясь. Тот поторопил:

— Ну же, ну! Я весь внимание…

— В вигваме — настоящие индейцы племени кроу. Правда, сперва их пришлось учить родному языку. Ребята в траншеях одеты в форму 1917 года. Понимаете, все мы должны были почувствовать, как оно было на самом деле. Почувствовать прежде, чем нас перебросят на реальное место действия. Индейцев — в нетронутую прерию. А солдат — во Францию, в восстановленные траншеи Первой мировой. Потому что, майор, Проект заключался в том, чтобы найти способ отправиться в прошлое.

Он опять умолк в ожидании хоть какой-то реакции. Майор пристально смотрел на собеседника, однако без всякого выражения. Макнотон улыбнулся, наклонился поближе.

— Ведь это вы, майор, были первым, кто рассказал мне обо всем этом в день, когда я согласился присоединиться к Проекту. Мы стояли на мостках над «Большой ареной» — по этим мосткам можно было пройти в любой конец и увидеть, что делается внизу, на любом из участков. А на потолке над нами — множество прожекторов и всяких машин, способных имитировать день и ночь, солнечную и облачную погоду, дождь — да все, что угодно. Машины контролируют температуру — на одном участке зима, на другом жарища. Мы с вами стоим и смотрим вниз, я еще совсем зеленый новичок. И вы говорите, что, согласно Эйнштейну, время подобно узкой извилистой реке. Мы плывем по ней в лодке без весел и видим вокруг себя только настоящее. А прошлое остается за изгибами и поворотами позади нас. Увидеть его мы не можем, но оно не исчезло, оно по-прежнему существует. Так считал Эйнштейн, и его надо понимать буквально. И вот доктор Данцигер…

— Какие у Данцигера были инициалы?

— Е.Е.

— Точно! Точно — Е.Е.Данцигер…

— Майор, давайте уйдем отсюда. А то хозяин начинает прислушиваться. Заплатите ему за — как он, называет свою бурду? — кажется, кофе…

Они вышли на улицу и подошли к одинокой скамейке в скверике.

— Данцигер утверждал, что если прошлое действительно существует — а Эйнштейн ведь не сомневался, что это так и есть, — то должен существовать и способ до него добраться. Это заняло два года, но Данцигеру удалось получить деньги на свой Проект. От федерального правительства.

— От кого же еще?

— Можно подумать, что вам, майор, платит не правительство, а кто-то другой…

Рюб ответил усмешкой.

— Сколько ему дали? Наверное, несколько миллионов. Денег хватило не только на покупку здания — их было достаточно, чтобы купить этот городок. Да-да, весь городок. Надо думать, за него не так уж дорого и запросили — взгляните сами на эту мусорную кучу. Вокруг ничего, кроме истощенных полей, зарастающих кустарником. И тут никого, кроме пропойц, наркоманов и неудачников. Нигде у них ни черта не вышло, вот они и потянулись сюда, получают пособие и пьют. Или выращивают марихуану на земле, которая им не принадлежит. Отбросы общества. Голь перекатная…

— Вы и себя относите к их числу?

— А чем я лучше? Но когда городок перешел в собственность Проекта, его реставрировали и сделали таким, каким он был в двадцатых годах.

Рюб демонстративно огляделся: городишко явно пришел в упадок, глазу отдохнуть не на чем.

Макнотон ухмыльнулся:

— Понимаю, что сейчас этого не видно. Тут какая-то тайна, майор, но давайте обо всем по порядку. Пока что поверьте мне на слово, местечко было полностью реставрировано и стало «калиткой в прошлое» — так это называл доктор Данцигер. «Калитки» облегчают переход от симуляции на «Большой арене» к настоящему путешествию во времени. Мне это удалось. Удалось перейти в подлинный Уинфилд двадцатых годов. Надо сказать, что добиться этого удавалось немногим. Вам, майор, не удалось. Вы пробовали — и не сумели. А кое-кто все-таки сумел, и я среди них. И черт возьми, майор, — я очутился именно там, где мечтал очутиться всю жизнь. Видели бы вы этот городишко в двадцатые годы! Он был прекрасен, просто прекрасен! Тихие проселочные дороги и деревья, деревья повсюду. А в аптеке…

— Избавьте меня от ностальгии!..

— Терпеть не могу это словечко. Знаете, кто пользуется им чаще всего? Завзятые патриоты. Те, кто живет в лучшей стране на свете. Как же ей не быть лучшей, если они здесь живут? И ясное дело, они живут в лучшем из всех возможных времен — еще бы, ведь это их время! А если вы хотя бы намекнете, что бывали времена и получше, они тут же завопят: «Ностальгия, ностальгия!..» Даже не удосужившись разобраться, что значит это слово. А означает оно, по-моему, излишнюю сентиментальность, и больше ничего.

— Да черт с ними, с патриотами, Джон!

— Ну поглядите на эту улицу сегодня — с души воротит. Но видели бы вы ее, о Господи, видели бы вы ее в двадцатые годы! Скажем, летом, в субботу вечером. На Мейн-стрит яблоку негде упасть — и горожане, и окрестные фермеры. И все знают друг друга, останавливаются поболтать. Потом подойдет еще кто-нибудь, и вот на тротуаре уже толпа. Не то что в нынешних проклятущих торговых центрах. Зайди в один и тот же центр хоть сто раз, и все равно не встретишь никого или почти никого, одни незнакомцы, которых ты никогда не видел и никогда больше не увидишь. В двадцатые годы этот чахлый, погибающий скверик был великолепен: деревья, трава, кусты, тропинки, зеленые скамейки — и люди, люди! Некоторые фермеры приезжали в колясках или в фургонах. Вдоль тротуаров были коновязи, а не счетчики для парковки. Хотя машины уже были. По большей части «форды» модели "Т" [4]. А я работал механиком в гараже для лимузинов «пирс-арроу».

— Удивительно, что вы возились с автомобилями, Джон. И вас не раздражала вонь выхлопных газов?..

— Может, и раздражала. Может, лет за двадцать — тридцать до того Уинфилд был еще лучше. Был бы рад увидеть и сравнить. Майор, я должен вернуться туда — должен, и все тут!

— Какого же черта вы там не усидели?

— Не поверите: помешало то самое любопытство, которое кошку сгубило. Я вернулся в настоящее — думал, всего на день-другой, поглядеть, что стало с Проектом. Знаете, как только Проект оказался успешным, его возглавили вы. Вместе с Эстергази. Вышвырнули Данцигера вон. На ваш вкус, он был чересчур осторожен, все беспокоился, как бы не изменить что-нибудь в прошлом. Потому что, как он говорил, никому не известно, как перемена повлияет на настоящее. Опасно, повторял он, очень опасно! А вы с Эстергази потирали себе руки. Вам не терпелось доподлинно выяснить, что может случиться. Но я, майор, возвращаюсь к тому, что уже фактически сказал. «Калитка» исчезла. Я не могу вырваться из этой мерзости!

— Джон, все это весьма и весьма интересно. И вы так хорошо рассказываете! Только я побывал там, где размещался ваш Проект. Не далее как вчера. Там контора братьев Бийки и склад. И всегда был склад, и ничего больше — видно с первого взгляда…

— Верно. В определенном смысле совершенно верно.

— И чтобы этот городишко превратился в то, что он есть, нужно с полсотни лет, никак не меньше. Его никогда не реставрировали!

— Опять верно. В определенном смысле.

— В каком же?

Макнотон несколько раз кивнул Рюбу и самому себе, потом сказал:

— Видите ли, майор, месяц назад или чуть раньше я отправился автобусом в Монтпилиер, столицу штата. Зашел в библиотеку, и там мне разыскали здешнюю газетенку «Уинфилд мессенджер». У них она за все годы, с 1851-го до 1950-го, — самую капельку не хватило до векового юбилея. Я взял подшивку с 1920-го по 1926-й год и, признаться, кое-что спер оттуда, вырезал на память. И постоянно держу эти вырезки при себе. Потому что они — единственное, что у меня осталось…

Из внутреннего кармана он извлек аккуратную плотную папку и передал Рюбу Прайену. Открыв папку, Рюб обнаружил вклеенный кусок газеты шириной в три колонки. Сверху часть заголовка — «…ессенджер», потом, меж двух линеек, дата: 1 июня 1923 года. А еще ниже «шапка» над фотографией — Рюб прочитал ее вслух:

— «Толпа преградила путь шествию». — Рюб склонился над фотографией, вглядываясь в детали: колонна марширующих юношей с винтовками на плече, все в плоских стальных касках и мундирчиках со стоячими воротниками. Во главе колонны двое одетых точно так же парней несут американский флаг и транспарант. Рюб снова начал читать вслух — то, что было написано на транспаранте: — «Американский легион треб…»

— Да не обращайте внимания на шествие, смотрите на зрителей!

Как же он сразу не заметил! На обочине меж стволами старых деревьев выстроились мужчины, женщины, дети, собаки. И среди них высокий человек в плоской соломенной шляпе с черной лентой. Человек заметил фотокамеру и улыбается. А под жесткими полями шляпы — ясно, резко, вне всякого сомнения — лицо сидящего рядом на скамейке!

Поняв, что его узнали, Макнотон потянулся за своей папкой.

— Вот именно. Это я. Здесь, в Уинфилде. На этой самой улице. Наблюдаю за шествием в День поминовения весной 1923 года. Да, майор, сегодня Проекта нет, не существует. Но он существовал. Несомненно существовал.

— Допустим. Но почему я ничего о нем не помню? А вы, в отличие от меня, помните?

— Что-то произошло, майор. В прошлом случилось что-то такое, что изменило настоящее.

— Что, например?

— Понятия не имею. Все, что угодно. Но когда это случилось, я сам был в прошлом, и меня изменение не коснулось. Я сохранил свою память в полном объеме, свозил ее в Нью-Йорк и обратно. Только реальности она больше не соответствует. Я вернулся, но не в реставрированный Уинфилд, а в эту кучу дерьма, которую никто никогда не трогал. И сошел с ума. Бросился опять в Нью-Йорк, к зданию Проекта, последний квартал бегом бежал. И увидел фирму братьев Бийки в ее первозданном виде — и ничего больше. Хуже того, — он придвинулся к Рюбу и понизил голос, — хуже того, оказалось, что Данцигера больше не существует. Его нет в телефонной книге. Я взял в библиотеке старые телефонные справочники вплоть до 1939 года — и не нашел Е.Е.Данцигера ни в одном из них. Ни в одном! В ратуше нет записи о его рождении. И в Гарварде о нем никто никогда не слышал. Его нет!

— Значит, он сделал это! — Рюб медленно поднялся, наливаясь кровью. — Вот сукин сын! Добился-таки своего!..

— Кто сукин сын?

— Кто?.. Как его звали — Марли? Нет, Морли! Саймон Морли! Мы отправили его в прошлое, так? В девятнадцатый век с определенным заданием. И он это сделал!

— Что?

— Не знаю, что именно. — Рюб посмотрел на Макнотона печально и беспомощно. — Что-то такое там, в прошлом, отчего Данцигер… ну просто не родился, и все. И Проекта не стало. Как бы и не было никогда. — Он опять опустился на скамейку, и некоторое время оба молча сидели и смотрели на пустынную улицу. Потом Рюб заговорил снова: — Джон, что вас держит в этой дыре?

— Работа. Автомеханик с неполным рабочим днем. Платят — хуже некуда. Зато и комната — дешевле не бывает, разве что в Индии…

— Вам случалось драться? Я имею в виду — заниматься боксом?

— Дрался немного. Когда был в армии.

— Выступали в тяжелом весе?

— В общем, да. Однажды согнал вес до полутяжелого — тогда я был молод, мне это удалось. И одержал легкую победу. Противником был сержант интендантской службы, совеем слабак. Весили-то мы одинаково, только я оказался куда крепче.

— Выходит, боксером вы были хорошим?

— Неплохим. Выигрывал чаще, чем проигрывал, хоть и проигрыши тоже случались. Потом побывал дважды в нокауте и ушел с ринга. Какие мозги у меня ни есть, но захотелось их сохранить.

— А убивать вам не доводилось?

— По правде говоря, нет. Однажды чуть было не убил, однако ситуация изменилась. Но если бы нет, убил бы. Даже продумал как.

— Это тоже в армии?

— Да. Только он пошел на повышение и его перевели. Повезло ему. Да и мне, без сомнения, тоже.

— Слушайте, Джон, а есть ли на свете что-нибудь, чего бы вы не сделали, лишь бы попасть обратно? В тот, другой Уинфилд?

— Ради этого я сделал бы что угодно.

— Вам известно, каким образом Саймон Морли переходил в девятнадцатый век?

— Прошел подготовку. Изучил все, что касается того времени, почувствовал его душой. А потом использовал «калитку» — «Дакоту».

— «Дакоту»?

— Это такой жилой дом в Нью-Йорке, который построен в прошлом веке и уцелел до сих пор. Проект обставил в «Дакоте» одну из квартир, добыл ему подходящий гардероб, и квартира стала «калиткой»…

— А вы смогли бы повторить то же самое? Забраться туда, куда попал Саймон Морли?

— Уверен, что смог бы. — Он усмехнулся. — Если уж вы в принципе способны на перемещение, то можете повторить его сколько угодно раз. Майор, там вдали видна «тойота» — это ваша?

Рюб кивнул.

— Немного тесновата, на мой вкус.

— Японцы тоже не великаны.

— Ладно, как-нибудь умещусь. — Он решительно поднялся на ноги, и теперь стало ясно, что он заметно выше Рюба. — Подбросьте меня до моей конуры. И дайте пять минут на сборы. Даже три, если я потороплюсь. А я потороплюсь. Не сомневайтесь — потороплюсь…