"Ноль часов" - читать интересную книгу автора (Веллер Михаил)

15

Вечером деликатно постучал Саша Габисония и сделал Ольховскому предложение, от которого он не смог отказаться.

— Петр Ильич, — обратился он заботливым сыновним голосом. — Команда приглашает вас на заседание совета.

— Какого совета?

— Революционного военного совета.

— Это что значит?!

— Это команда образовала в помощь командиру и офицерам, значит.

Ольховский надел фуражку и пожалел, что у него нет пистолета. Оружие в заднем кармане представилось сейчас как нельзя более уместным. Если не сволочей перестрелять, так хоть самому застрелиться.

Идя перед Сашей, он представил себе кинематографические полутемные трюма, вздыхающие поршни в горячих масляных брызгах, угольную пыль и чумазые матросские лица с горящими жаждой высшей справедливости глазами. «Я определенно схожу с ума, — подумал он. — А кто не псих? А вы не псих? Боже, как прав был покойник Галич».

В мичманском коридоре навстречу попался сменившийся с вахты Куркин с двумя свежими симметричными синяками на скулах. Сторонясь, он прижался к переборке и быстро отвернул лицо в тень.

О том, насколько глубоко запустил на крейсере щупальца спрут самодеятельности и заговоров, можно было сделать заключение уже по тому, что никаких чумазых лиц, конечно, не было, хотя глаза и блестели оживленно: как полагается обнаглевшим элементам на коррумпированном ими судне, треть команды вполне комфортабельно расположилась на камбузе, попивая чай и нагло, по-хозяйски куря; причем по блуждающему румянцу даже неопытный командир, и даже вовсе не командир, мог догадаться, что в кружках плескался не только чай. Воздух был тонко прослоен алкогольным выхлопом.

Все дружно встали, соблюдая уважение. После чего Хазанов домашним голосом скомандовал:

— Вольно, товарищи. Садитесь. — И сделал жест к свободному месту у стола: — Садитесь, товарищ командир.

— Что происходит? — вопросил Ольховский. Он постоял, утверждая свою начальственную независимость, сел и положил фуражку перед собой.

Тогда встал Шурка Бубнов, касаясь стола пальцами опущенных рук и позой напоминая комсорга былых времен, собирающегося принять в дружные ряды нового товарища, либо наоборот, исключить из тех же рядов провинившегося.

— Петр Ильич, — обратился и он, как раньше Габисония, по имени-отчеству вместо звания или должности, и тем с некоторым усилием преодолевая субординацию и подчеркивая внеслужебное равенство собравшихся. — Революционный военный совет крейсера «Аврора» единогласно осудил необдуманную, провокационную выходку, которая сегодня произошла с делегацией мэрии. (Почему любые официальные ораторы коверкают грамматику, подумал Ольховский. Социолингвистический феномен.) Это было недопустимо, потому что может повредить нашему делу. Виновные будут строго наказаны. Меры уже приняты.

— Ага, — кивнул Ольховский, подумав о физиономии Куркина. Но поинтересовался: — Утопите, или с трапов на железо сбросите?

— Будут назначены в наряды, — сказал Кондрат.

— И лишены материально, — пообещал Шурка.

— Оставлены без увольнений, — добавил Мознаим. Только после слов Мознаима Ольховский понял, наконец, что показалось ему в этой композиции запорожцев, пишущих письмо петербургскому мэру, особенно странным и неуместным. Среди матросов сидели Мознаим, Оленев и Беспятых, и на лицах их не было проведено никакой границы, отделяющей от рядового, старшинского и мичманского состава.

— Стираем кастовую грань между ютом и полубаком? — съязвил он. — Кто мне объяснит, что тут все-таки происходит.

Объяснять взялся кок Хазанов. Он пригладил начесик и повел рукой вокруг: цинковые столы, лампы в сетках и вытяжка над плитой.

— Понимаете, Петр Ильич, в жизни страны каждый день происходят изменения, и народу от них жить только хуже. Партий сейчас много, дело это обычное. А толку от них мало. Ну, и мы, можно сказать, решили создать как бы собственную партию. Возможно, вернее, пока только ячейку. Ничего такого.

— И давно вы ее зарегистрировали?

— Откуда ж у нас такие деньги и связи на регистрацию. Вы сами знаете, это все грязные политические игры, мы в них и участвовать не хотим.

— Они что бы ни заявляли, все равно только о том и думают, как бы украсть побольше, — подал голос тихий Габисония.

— Значит, партия нелегальная? Запрещенная, можно сказать? — уточнил Ольховский.

— А кто, интересно, до революции регистрировал партии? — спросил в ответ доктор. — Ну, до девятьсот пятого года?

— И ты, Эскулап, — скривился Ольховский. — Тоже решил — Русь к топору призвать? Это что — новая редакция клятвы Гиппократа?

— Именно что клятва Гиппократа, — оживился доктор. — Народишко ведь вымирает, Петр Ильич. Врач обязан против этого бороться.

— Как же называется эта ваша, с позволения сказать, партия?

— Очень просто. Социал-демократическая.

— М-угу. Ясно. Здорово. И какова же ваша программа, господа, в смысле товарищи, социал-демократы?

— Во-первых, воры должны сидеть в тюрьме, — сказал Шура.

— Ну, это кино я тоже видел.

— Во-вторых, украденные у народа миллиарды долларов должны быть возвращены в страну и пущены на народные нужды, — сказал Мознаим.

— В-третьих, расстрел бандитов без суда и следствия, — непримиримо потребовал Хазанов, у которого двое быков на рынке засекли бумажник и спросили полтину баксов, а после категорического отказа удивились мягко, так что он рысил до трамвайной остановки и оглядывался.

— Равенство всех перед законом, — с обидой дрогнул Габисония, неизменно прихватываемый ментами, если он выходил в штатском, как лицо ярко выраженной кавказской национальности.

— И вообще борьба с коррупцией властей, — подытожил боцман.

Ольховский раздавил окурок в пепельнице и сжал ладонями виски.

— Ребята, — взмолил он. — Перед нами серьезные задачи, вы знаете. Надо срочно кончать ремонт, и чтоб ни одна сволочь об этом где не надо не знала. И только после этого нам предстоит тяжелейший переход по незнакомым местам. И только после этого — когда мы прибудем в Москву — мы должны сделать то, ради чего все это затеяли. А у вас детство в заднице играет! Честью прошу: не надо партий, не надо бардака, не надо всяких революционных советов!..

— Почему?

— Потому что чем больше такой демократии, тем меньше толку. Кто в лес, кто по дрова, пар в свисток. Один способ есть делать дело, один: единоначалие и дисциплина!

Тогда Беспятых вздохнул и, чувствуя потребность в каком-то жесте, надел фуражку.

— Вы не правы, Петр Ильич, — сказал он. — Людям необходимо уважать в себе личности, а не быть пешками. Им важно сознавать, что они не просто исполняют приказ, а реализуют свою собственную волю. Мы ведь все это делаем не потому, что вы приказываете, а потому, что все так хотят, потому, что ведь нет уже ни сил, ни охоты продолжать всю эту, простите, мутотень, которая из года в год творится. Так что я могу только порекомендовать принять положение вещей таким, как есть — поскольку это к нашей общей пользе.

— Вот что я вам скажу, товарищи социал-демократы. Кто хочет делать — делает, кто не может делать — болтает. Любая болтовня происходит за счет энергии, отнимаемой у дела. Вы — можете сказать конкретно: что вы делаете?

— Можно сказать, неуставными отношениями дополняем уставные. Для пользы дела. Работы на борту, моменты дисциплины. Моральная подготовка к решению задач в ближайшем будущем. Взять хоть сегодняшний инцидент. Принято решение: впредь не допускать.

— М-да, — крякнул Ольховский. — Мерси за помощь. Остается только одобрить, так, что ли? Ох не знаю, ребята… И какие же полномочия вы себе дали?

— Поскольку цель у нас с вами одна, — ласково улыбнулся Хазанов, — то полномочия наши самые широкие. Можно сказать, любые. Но — в рамках пользы дела.

— Так… И кто же у вас, так сказать, парторг?

— Я, — сказал Шурка.