"Неслучайная встреча" - читать интересную книгу автора (Вейн Пэнси)

3

Мэтью подъехал к дому Эдит на такси. Было еще без десяти минут два. Он боялся попасть в обычную лондонскую пробку, выехал с запасом времени, и сейчас ему предстояло немного подождать. Он расплатился с шофером и начал медленно прохаживаться по чисто вымытому тротуару. Неужели это не сон, и сейчас из подъезда выйдет эта необыкновенная, немыслимо красивая девушка, исполненная поразительного внутреннего достоинства и чистоты?

Тогда в электричке, впервые увидев ее, он испытал нечто вроде легкого шока. Руки сами собой потянулись к блокноту. У него давно вошло в привычку зарисовывать лица, которые чем-то выделялись из толпы. Но едва начав рисовать ее, он понял, что карандаш не слушается, — ему хотелось просто смотреть на нее и молча восхищаться. Она открыла глаза и недовольно заговорила, но он только и мог, что смотреть в эти манящие, прозрачные карие глаза, которые затягивали его в себя, словно омут.

Впрочем, он что-то отвечал ей, сам толком не понимая что. А когда она вышла на остановке, он сначала вышел за ней, а потом уже сообразил, что это и его остановка, и тут его посетила непонятная уверенность, что ему суждено увидеть ее снова, и он почти спокойно отправился по своим делам. Ему будто бы свыше подали знак, что встреча с ней гарантирована.

Когда на часах сровнялось два, у Мэтью сжалось сердце… Что, если она передумала и не выйдет? Он еще не успел придумать, что станет тогда делать, как растворилась дверь подъезда и вышла она, одетая в потрясающий изумрудно-зеленый костюм. Сегодня она показалась ему более свежей и румяной, ее волосы были собраны с висков и заколоты сзади, густые пряди лежали на спине и достигали лопаток.

Она нерешительно подошла к кромке тротуара, оглядывая проезжающие машины.

Мэтью кашлянул, и она обернулась.

— — Здравствуйте. Я, кажется, не опоздала?

— Нисколько. Сейчас я поймаю такси. Моя машина все еще в ремонте. — Он поднял руку, и вскоре рядом затормозил черный автомобиль.

Эдит села на сиденье, а он — на откидное место напротив, чтобы видеть ее лицо, и назвал адрес. Автомобильный салон наполнился легким ароматом ее духов. От нее веяло весной — так пахли какие-то ранние весенние цветы… Она обхватила сумочку и с улыбкой поглядела на него.

— Почему вы так на меня смотрите… Надеюсь, что вы не очень разочарованы? Портрет рисовать не передумали? А то бабушка огорчится.

— Никоим образом. Жду не дождусь, когда смогу взяться за карандаш. — Естественно было бы сказать что-то вроде: «вы потрясающе выглядите», но Мэтью никогда не отличался особой непринужденностью в общении с женщинами и говорить комплименты был не мастер.

К тому же он начал бояться, что в ее присутствии просто теряет дар речи вообще. Следовало немедленно взять себя в руки.

Счастливо избежав пробок, они подъехали к дому Мэтью в рекордно короткий срок. Он отворил дверь подъезда и провел свою гостью в вестибюль. Лифт поднимался только до четвертого этажа, на пятый этаж вела крутая лестница. Он открыл дверь и прошел вперед, а Эдит остановилась и огляделась.

Прихожей не было, вошедшие сразу оказывались в просторной мансарде. Свет проникал сюда через три больших окна на скошенном потолке, в противоположном конце располагались кухонная стойка и холодильник, слева стоял большой мягкий диван, обитый тканью цвета опавших листьев, рядом с ним — столик и два глубоких кресла, справа — телевизор и стереосистема. Стены были выкрашены белой краской, оконные рамы — темно-коричневой. Создавалось общее впечатление простора, света и обилия воздуха.

— Проходите, присаживайтесь. Если хотите помыть руки, вход в ванную из спальни, это дверь направо, — проговорил он, наполняя водой стеклянный графин. — Вы будете кофе?

— С удовольствием, — ответила Эдит, хотя обычно предпочитала чай. Она прошла через раздвижную стеклянную дверь в спальню — небольшую комнатку, которую почти целиком занимала кровать, покрытая легким светлым покрывалом, и большой старинный гардероб.

Мельком она увидела на тумбочке фотографию, на которой были изображены молодые мужчина и женщина, одетые по моде шестидесятых годов, но из деликатности не стала задерживаться и сразу прошла в ванную. Ванная отличалась чистотой и порядком. Но, ополаскивая руки, Эдит подумала, что здесь не чувствуется присутствия женщины — нет ни цветов, ни безделушек. Но без них эта квартира в большей степени отражала личность своего хозяина. Эдит подумала, что, имей она возможность сама выбрать себе жилье, то подыскала бы что-то вроде этой мансарды.

Когда она вернулась в гостиную, Мэтью успел поставить на стол две чашки кофе, открыл коробку конфет и порезал кекс. Эдит с аппетитом принялась за угощение, не чувствуя никакой скованности. Чем дальше, тем сильнее овладевало ею ощущение, что она уже была здесь когда-то и с хозяином тоже знакома давно. Даже молчание не вызывало неловкости. Впрочем, она должна была сразу прояснить один вопрос.

— Скажите, мистер Смит…

— Пожалуйста, называйте меня Мэтью, — попросил он. — А мне можно называть вас Эдит?

— Вы вчера меня об этом забыли спросить, лукаво улыбнулась она.

— В самом деле? Простите мою забывчивость.

Но, знаете, у меня такое чувство, что мы с вами уже давно знакомы, — сказал он, поглядев ей прямо в глаза.

Эдит не стала говорить, что и у нее возникло точно такое же чувство, и вместо этого перешла к своему делу:

— Так вот, Мэтью. Вы, значит, проследили за мной вчера от станции? Не думаю, что это было очень красиво с вашей стороны.

— Я бы на вашем месте подумал то же самое, — сказал он. — Но на самом деле я навещал одного знакомого, который живет в Пилбеме.

— А как его фамилия? — полюбопытствовала Эдит. — Я, кажется, знаю весь Пилбем из бабушкиных рассказов.

— Это Лесли Райт. Он автомеханик, но сейчас сидит без работы. Я давно его знаю, вот и попросил, чтобы он посмотрел мою машину.

Нужно кое-что отрегулировать.

Да, Эдит слышала от бабушки о Лесли Райте. Она говорила, что Лесли постоянно теряет работу из-за своей склонности к выпивке.

— Ну вот, а потом просто сделал небольшой крюк и увидел вас в саду под магнолией. Вы играли с девочкой…

— Да, это малышка Ви. Моя бабушка организовала детский сад взаимопомощи, и соседи приносят к ней детей, когда отлучаются по делам, — пояснила Эдит и тут же подумала, что вряд ли стоило вдаваться в такие подробности.

Но в глазах Мэтью промелькнуло какое-то непонятное выражение. Эдит даже и не догадывалась, до чего странное испытал он чувство, услышав, что девочка — не дочь Эдит, как он подумал вначале. Но еще Мэтью неожиданно понял, что ему едва ли не жаль этого. Если бы Эдит была матерью, это придало бы ей только еще большее очарование в его глазах.

— Ваша бабушка — редкий человек, — сказал, улыбнувшись, Мэтью, и Эдит испытала теплое чувство, но тут же ее кольнула мысль, что он взялся писать ее портрет ради бабушки, а не ради нее самой. Хотя начал рисовать он ее еще в поезде, до знакомства с бабушкой.

Она сказала:

— Мне очень хочется сделать ей приятное.

Она много лет грустит, что не осталось фотографий ее матери, которую она очень любила. — Пусть он не думает, что она согласилась позировать ему от нечего делать.

Мэтью встал и подошел к стереопроигрывателю.

— Что бы вам такое поставить? — спросил он. — Вы какую музыку предпочитаете?

— На ваш выбор, — сказала Эдит.

Он, довольно кивнув, взял с полки диск.

Зазвучала проникновенная мелодия. Это был явно Бах, только Эдит не знала, что именно.

Но разве спутаешь с кем-то еще его неповторимую эмоциональную монотонность?

— Это чтобы создать нужное настроение. Я думаю, не стоит терять времени. Я не хочу вас долго задерживать, у вас, наверное, на сегодня была куча всяких планов.

— Нет, никаких особенных планов. Что мне нужно делать? — спросила Эдит, поправляя растрепавшиеся волосы.

— Делать ничего не нужно. Вы сядьте на диван и просто слушайте музыку, а я расположусь здесь.

Он в два счета убрал со стола, принес большие листы бумаги и карандаши и через несколько минут весь ушел в работу, словно был в комнате один. Карандаш летал по бумаге, и Эдит казалось, что художник совсем не смотрит на нее. Потом он поднял голову и окинул ее внимательным взглядом.

— Можно попросить вас чуточку повернуть голову… Не туда, влево. Опустите глаза. Нет, смотрите прямо на меня.

— Как смотреть, весело или жалобно? — поинтересовалась Эдит.

— Прямо, но сдержанно. Да, так подойдет.

Теперь несколько минут терпения…

Он рисовал, Эдит слушала. Музыка совершенно ее захватила. Позирование оказалось вовсе не тягостным делом, как она предполагала.

Когда она шевелилась и немного меняла позу, Мэтью не делал ей замечания. Она смотрела на его склонившуюся над бумагой темноволосую голову. Волосы его были подстрижены довольно коротко для художника. Впрочем, он ведь «государственный служащий». В его присутствии она не испытывала ни смущения, ни неловкости, хотя всегда считала себя не слишком общительным человеком. Так она чувствовала себя только с родными и с теми, кого знала с самого детства.

До чего странно, что в обществе Мэтью Смита ей легко и спокойно. Ей казалось, что она могла бы поделиться с ним своими мыслями, едва ли не самыми сокровенными, и он бы понял ее…

В спальне резко зазвонил телефон. Этот звук рассеял чары. Эдит словно очнулась и широко раскрыла глаза. Мэтью с досадой отложил карандаш и перевернул лист бумаги.

— Пожалуйста, не смотрите, я не хочу, чтобы вы делали преждевременные выводы. Извините, Эдит, я оставлю вас на минуту.

Он исчез в спальне. Вскоре оттуда донесся его голос. Эдит не торопясь поднялась и с наслаждением потянулась, ей давно хотелось это сделать, но при Мэтью она не решалась. Какая превосходная комната для занятий живописью — день пасмурный, но оттого, что свет падает сверху, кажется светлее, чем на самом деле. Ее внимание уже давно привлекала большая красная папка на столике у дивана. Эдит снова села и осторожно открыла ее. В ней лежали рисунки. Встречались пейзажные наброски, но в основном это были портреты людей. Она медленно принялась перебирать их. Наверное, сначала следовало спросить разрешения, но, может быть, Мэтью не оставил бы папку на самом видном месте, если бы не хотел, чтобы его гости в нее заглядывали.

Сверху лежал портрет молодой девушки. На Эдит смотрело совершенно очаровательное личико, в кукольных чертах которого угадывался отпечаток интеллекта. Девушка сидела на скамейке в парке, одетая в джинсы и тенниску, но, несмотря на современный наряд, обстоятельная манера, в которой был выполнен рисунок, придавала ему какой-то вневременной характер. Эдит снова вспомнились рисунки мастеров эпохи Возрождения, виденные ею в Италии.

Интересно! Поглядывая на дверь спальни, — вдруг она все-таки поступает не правильно, просматривая папку без спроса, — Эдит стала торопливо перебирать рисунки. На них были разные люди, мужчины и женщины, одни рисунки были выполнены схематично, другие прорисованы более тщательно, но чувствовалось, что художник испытывает к этим людям симпатию и интерес.

И вдруг Эдит замерла. На очередном листе был изображен Сесил!

Ну конечно, это был он. Сесил сидел боком на стуле, небрежно откинув в сторону руку с сигаретой очень знакомым жестом, но лицо его…

Впрочем, его правильные, красивые черты были запечатлены необыкновенно похоже, и в то же время Сесил на рисунке никоим образом не вызывал симпатии. Рисовавший явно не любовался своей моделью. Глаза Сесила смотрели на мир с равнодушием и цинизмом, в изогнутых бровях, в складке капризных губ читались эгоизм и самомнение. Рисунок был выполнен на грани шаржа, Эдит несколько секунд смотрела на лицо своего жениха, потом быстро положила на место верхние рисунки, захлопнула папку и откинулась на спинку дивана. Она почувствовала, что у нее дрожат руки и стучит сердце, словно от испуга. Поражаясь своей реакции, она несколько раз глубоко вздохнула. Что это значит — Мэтью Смит, которого она не знала до вчерашнего дня, знаком с Сесилом, причем знает его не с самой лучшей стороны? Значит, Сесил сделал ему что-то плохое, чем-то обидел? А может, они и не знакомы, а встретились случайно где-нибудь в гостях? Впрочем, в гости Сесил и Эдит ходили вместе, знакомые у них были общие: или друзья родителей Сесила, или его коллеги по работе.

Внезапно ее охватило враждебное чувство к Мэтью Смиту. С какой стати он такого низкого мнения о Сесиле? И еще позволяет себе изображать его чуть ли не в карикатурном виде! Уж конечно, не Сесил просил его об этом. Позировать такому явному недоброжелателю Сесила будет предательством с ее стороны. Сейчас он вернется в гостиную, и она скажет, что передумала и что ей пора домой. Конечно, это прозвучит страшно невежливо, но она должна поступить именно так.

Через минуту она услышала, как в спальне клацнула опускаемая на рычаг трубка. Мэтью вернулся в комнату, и Эдит уже приготовилась сказать свой текст, но выражение его лица остановило ее.

— Что-то случилось? — вырвалось у нее.

Мэтью выглядел страшно расстроенным.

— Мой отец серьезно заболел, и я сейчас еду к нему. Звонил сосед. Простите, Эдит, но наш сеанс откладывается. — Он взял с полки над диваном растрепанный справочник и быстро открыл нужную страницу. — Вот черт, нужный поезд только вечером!

У него же машина в ремонте, вспомнила Эдит. А ремонтом занимается непутевый Лесли Райт. Наверное, он обещал починить ее к субботе, но Мэтью напрасно вчера проехался в Пилбем, машина оказалась не готова…

Все это быстро промелькнуло в голове у Эдит.

— А где живет ваш отец? — спросила она.

— В Кловере… Маленький такой городок к северо-востоку от Лондона, на машине до него часа два езды.

— У него сейчас врач?

— Нет, мой отец никогда не обращается к врачам, — ответил Мэтью мрачно. — Только я могу его уговорить, иногда… Простите меня, Эдит, я даже не смогу проводить вас до дома.

— В этом нет необходимости, — отмахнулась она, озабоченно сдвигая брови. — Но как же вы доберетесь…

— Ничего, что-нибудь придумаю. Попробую позвонить приятелю.., если он никуда не уехал на выходные.

Он, наверное, ждал, чтобы она простилась и ушла, оставив его одного с его проблемами, но что-то удерживало Эдит.

— Подождите, Мэтью. У нас в гараже стоит мамина машина, на которую у меня есть доверенность. Я предлагаю вам ею воспользоваться.

Сейчас же берем такси и едем к нам. Машина в полном порядке, только надо заправиться, добавила она.

— Но.., тогда вам придется поехать со мной, с запинкой произнес он, глядя ей в глаза.

— Конечно, я поеду с вами! Не будем терять времени, — сказала она и, взяв с дивана сумочку, направилась торопливыми шагами к двери. — Ну решайтесь же быстрее! — нетерпеливо воскликнула она, потому что Мэтью все медлил.

— Эдит! Вы говорите серьезно? Да вы просто…

— Знаю, ангел, — подсказала Эдит.

Мэтью посмотрел на нее таким выразительным взглядом, что она невольно покраснела.

Затем, стремительно сорвавшись с места, он в одно мгновение пересек комнату, схватил с вешалки куртку, сунул в карман бумажник.

— Я готов. Тогда не станем мешкать.

За то время, пока они ехали на такси до дома Эдит, она попробовала разобраться в мотивах, толкнувших ее предложить Мэтью свою помощь, но ей ничего не приходило в голову. Это был безотчетный порыв, импульс, продиктованный сочувствием. Наверное, у Мэтью есть друзья или родственники и они помогли бы ему.

Разумеется, он нашел бы выход из положения.

Но она не могла не предложить ему машину, когда увидела его лицо — осунувшееся, со сведенными бровями, его глаза — потемневшие, полные боли и тревоги. Ей словно по невидимому проводу передались его тревога, его страх за близкого человека, и она знала только, что надо действовать как можно быстрее., Эдит на миг забежала домой, чтобы взять доверенность. Она мельком подумала, что хорошо бы переодеться — шелковый костюм в машине страшно помнется. Но представила Мэтью, который ждет ее внизу и считает секунды, и, махнув рукой на свой внешний вид, торопливо сбежала вниз по ступенькам. Через несколько минут они с Мэтью уже отъезжали от дома на белом «пежо». Потом перед ними замелькали городские улицы, и вот уже они понеслись по шоссе М-4.

Эдит покосилась на своего спутника. Мэтью весь сосредоточился на дороге. Короткая прядь волос упала ему на лоб, брови слились в одну сплошную черту над темными глазами. Изредка он нервно покусывал нижнюю губу. Она чувствовала, что им владеет сильнейшее напряжение, и машинально начала мысленно твердить про себя: «спокойно, спокойно, все хорошо, отцу Мэтью уже лучше». Эта нехитрая психотерапия всегда помогала ей, но сейчас она старалась мысленно передать ее Мэтью, потому что говорить такие банальные слова вслух казалось неловко.

— Извините, что я все время молчу, — произнес вдруг Мэтью. — Но я очень обеспокоен состоянием отца. Он уже давно страдает диабетом.

— Но почему он не обращается к врачам? — недоуменно спросила Эдит.

Мэтью только неопределенно пожал плечами.

— Сосед рассказал мне, что он услышал, как залаяла собака отца, заглянул в его сад и увидел, что отец лежит, а пес Шериф вылизывает ему лицо. Папа подстригал газоны, у него закружилась голова, и он упал. Сосед помог отцу добраться до дома и предложил вызвать врача, но тот категорически отказался. Тогда сосед позвонил мне.

— Я вполне могу это понять, — вздохнула Эдит. — Бабушка тоже терпеть не может обращаться к врачам, просто не доверяет им. У нее на все одно лекарство — самовнушение. Или еще дыхательная гимнастика по системе йогов. Но, слава Богу, у нее хорошее здоровье, для ее возраста, конечно.

Она сказала это и тут же вспомнила, как вчера бабушка тяжело переводила дыхание, суетясь на кухне, и что она не стала поднимать Ви, а попросила Эдит отнести девочку в кровать, хотя раньше любила брать детей на руки.

Тревога сжала ей сердце. Бабушка никогда не жалуется, и все привыкли, что с ней всегда все в порядке. Эдит, к своему стыду, вспомнила, что ей даже в голову не пришло поинтересоваться, как бабушка себя чувствует.

Упрекая себя за равнодушие, она покосилась на Мэтью.

— Ваш отец еще не старый?

— Ему шестьдесят два года, — ответил Мэтью. — Он архитектор, всю жизнь проработал в крупной строительной фирме. А последние восемь лет, с тех пор как живет в Кловере, изредка пишет статьи в журнал «Архитектура и строительство». В Кловере его профессия не востребована.

— Значит, раньше он жил в Лондоне?

— Да.

По его лицу Эдит увидела, что он углубился в себя, и не задала следующий вопрос, который готов был сорваться с ее языка, — о матери Мэтью. И правильно сделала. Скорее всего, она умерла. Или ушла от его отца. В том и другом случае вопрос прозвучал бы бестактно.

Без десяти пять они въехали в Кловер — маленький городок, который правильнее было бы назвать поселком. Мэтью резко затормозил у тисовой изгороди, огораживавшей ухоженный сад. В саду стоял небольшой типовой дом из серого камня с черепичной крышей. Мэтью стремительно выбрался из машины и, пройдя в узкую зеленую калитку, заспешил к дому. Эдит тоже вышла, одернула жакет, немного постояла, оглядываясь, затем медленно направилась следом. Ей было не по себе — кто знает, что они застанут в доме?

Она поднялась по крутым ступеням, ведущим к двери, и прислушалась. В доме было тихо.

Эдит осторожно открыла дверь и проскользнула внутрь, стараясь производить как можно меньше шума.

Она оказалась в маленькой прихожей. Из комнаты напротив доносились приглушенные голоса. В тот же миг из приоткрытой двери выбежала собака, большой черный Лабрадор, и принялась обнюхивать Эдит, затем приветливо замахала хвостом, решив, что эту гостью можно отнести к разряду «своих».

Эдит робко стукнула в дверь, и на пороге возник Мэтью.

— Эдит, проходите. Отцу лучше. — Его лицо посветлело, плечи расправились, словно с них упала тяжесть.

— Может быть, мне лучше побыть в саду? смущенно спросила она. — Вряд ли вашему отцу приятно присутствие посторонних.

— Ни в коем случае, — раздался голос из комнаты. — Заходите, дорогая, дайте мне посмотреть на вас.

Эдит вошла в комнату, нервно сжимая в руках сумочку. На большом старомодном диване, прямо напротив двери, сидел худощавый пожилой человек с седыми волосами и усами.

Эдит подумала, что он похож на отставного военного. Он явно только что лежал — плед был сдвинут в сторону, подушка в вышитой наволочке смята. Отец Мэтью был одет в черный трикотажный пуловер и спортивные брюки.

— Здравствуйте. Меня зовут Эдит Грэхем, — учтиво представилась она, стараясь не глазеть по сторонам. Ее всегда интересовали чужие жилища, и Эдит успела заметить в глубине комнаты необычный камин и какие-то интересные вещицы на каминной полке.

— А я Томас Смит, просто Томас. Проходите, чувствуйте себя как дома. Сын сказал, что вы приехали на вашей машине? Очень любезно с вашей стороны. Его машина до сих пор в ремонте, он, видите ли, занимается благотворительностью и доверяет ее ремонт каким-то маргинальным личностям. Не спорь, Мэт, — перебил он сына, пытавшегося что-то возразить. — Извините, что я не встаю, голова немного кружится, но скоро все пройдет. Я думаю, во всем виновата эта жара.

Эдит подошла к нему, чтобы пожать протянутую руку. Пальцы отца Мэтью были холодными и, как ей показалось, слегка дрожали.

Он пристально посмотрел на нее выпуклыми светло-серыми глазами, которые тоже показались ей холодными, несмотря на приветливые слова. Она нашла в нем очень мало сходства с Мэтью, который, должно быть, пошел в свою мать.

— Я очень рада, что вам уже лучше, — улыбнувшись, сказала Эдит. — Наверное, вам стоит немного подкрепиться. Вы не против, если я приготовлю чай? Если только Мэтью покажет мне, где здесь кухня…

— На кухню вы попадете из прихожей, там в углу застекленная дверь. Можете хозяйничать в свое удовольствие, дорогая, — медленно проговорил Томас Смит.

Эдит кивнула и, оставив сумочку на стуле, направилась к двери. Ей было не по себе от взгляда отца Мэтью — холодно-любопытного. Она чувствовала его даже спиной.

Оглядевшись в узкой старомодной кухоньке, Эдит поставила на плиту чайник и поискала какое-нибудь печенье, но не нашла и открыла буфет. Мука есть. В холодильнике она обнаружила яйца и масло. Ее не оставляло ощущение, что, несмотря на любезный прием, мистер Смит не особенно хочет, чтобы она хозяйничала в его доме. Но Эдит упрямо вздернула подбородок. Раз слова произнесены, она будет действовать. В конце концов, что ей остается? По крайней мере, сделает что-нибудь полезное.

Она засучила рукава шелкового жакета и замесила тесто. Разыскав баночку с остатками абрикосового джема, Эдит раскатала тесто в лепешку, сверху выложила джем и поставила пирог в духовку. Через полчаса он будет готов.

Она вышла в прихожую и прислушалась — сын и отец негромко о чем-то разговаривали. Она услышала, как Томас спрашивает:

— Значит, с Шейлой у тебя все кончено?

Эта твоя знакомая хотя бы собак не боится.

Эдит тихонько попятилась назад и прикрыла Дверь. Но она снова приоткрылась, в кухню вошла собака, села и, склонив голову набок, посмотрела на гостью — вполне дружелюбно.

— Твой хозяин не хочет обращаться к врачу, да? — вздохнула Эдит. — И ему не очень нравится, что с его сыном приехала я. Спасибо, что ты отнесся ко мне дружески.

Пирог был уже почти готов. Она заварила чай, поставила на поднос чашки и молочник, потом достала пирог, порезала его на кусочки и выложила на блюдо, которое нашла в буфете.

Затем подошла к двери в гостиную и услышала, как Мэтью говорит:

— Ты ведешь себя неразумно.

— Я поступаю так, как считаю нужным, — ответил ему отец, повысив голос.

Но Эдит на этот раз решила, что пора ей напомнить о себе. Легонько постучав в дверь, она сказала:

— Чай готов. Можно нести?

Мэтью вышел и прошел вместе с ней в кухню. Вид у него был расстроенный.

— Не хочет врача, отказывается. Придется просить мистера Локвуда присмотреть за ним. Он тяжело вздохнул. — Это сосед, он и без просьб заглядывает к отцу, но у него самого старенькая мать…

Он подхватил поднос, и они направились в гостиную. Мэтью придвинул к дивану маленький столик, чтобы отец мог пить чай не вставая, а они с Эдит сели на мягкие пуфики. Томас попробовал пирог, похвалил его и стал вежливо расспрашивать Эдит о ее работе, о родителях, но все это время у нее было чувство, что он разглядывает ее, как какое-то насекомое, — таким холодным и изучающим был его взгляд, в котором не чувствовалось ни малейшей симпатии, хотя Томас оставался вежливым и предупредительным. Шериф сидел около хозяина и бросал на него преданные взгляды, изредка получая вкусные кусочки пирога.

Впрочем, больному, похоже, полегчало. Его движения стали более оживленными, он сам наливал себе молоко и ел с аппетитом.

Эдит с интересом рассматривала камин, сделанный из гранита, с очень красивым, затейливым кельтским узором, вырезанным на камне.

— Отец сложил его своими руками, — сказал Мэтью, перехватив ее взгляд.

— Какая великолепная работа! Можно посмотреть поближе? — Эдит встала и подошла к камину.

На нем стояли диковинные фигурки зверей, сделанные из слоновой кости и какого-то редкого сорта дерева. Индийские, должно быть, решила про себя Эдит. Она подержала в руках слоника из черного камня — он оказался довольно увесистым.

Оглянувшись, она увидела, что Мэтью гладит Шерифа по голове, а его отец смотрит на нее напряженно и пристально. Эдит поспешно поставила слоника на место и, решив не спрашивать, что это за фигурки, вернулась к столу.

Они еще немного посидели, и наконец Мэтью сказал, что им пора ехать. Но он с тревогой смотрел на отца и медлил. Тот с некоторым усилием поднялся и прошелся по комнате.

— Со мной все будет в порядке, сынок, — сказал он. — Вот мой доктор. — Он показал на собаку. — Другого не надо. Шериф понимает меня, чувствует мое состояние, и, когда мне плохо, он ложится рядом и передает мне свои силы. Вы любите собак? — обратился он к Эдит.

— Очень. Я бы хотела иметь собаку, но мои родители… Видите ли, я живу в их квартире, а там такая дорогая мебель. К тому же я весь день на работе…

— Словом, много всяких «но», — произнес он и, будто потеряв к ней всякий интерес, повернулся к сыну.

За все время его общения с ней глаза Томаса нисколько не смягчились, лед в них так и не растаял. Зато когда он смотрел на сына, они наполнялись нежностью и тоской.

— До свидания, папа, не провожай нас. Против мистера Локвуда ты ведь не возражаешь, правда? Я позвоню тебе, когда вернусь в Лондон. Пей те таблетки, которые я привез в прошлый раз, — добавил Мэтью настойчиво.

Они обнялись. Эдит с улыбкой пожелала хозяину скорейшего выздоровления и первая вышла в сад. Пес побежал провожать их и сел у калитки, виляя хвостом. Мэтью наклонился и потрепал его по спине.

— Шериф, береги отца. Эдит, я только загляну к соседу, поблагодарю его за помощь.

Но мистер Локвуд оказался у себя в саду и подошел к ним со своей стороны живой изгороди — маленький толстячок лет под шестьдесят с розовым лицом и живыми глазами.

— Не беспокойтесь, я пригляжу за ним, — уверил он Мэтью. — И сегодня вечером забегу, и утром загляну. Не беспокойтесь, — повторил он, — мне это не составит труда.

— Когда они отъехали от дома, Эдит оглянулась и увидела, что в окне промелькнуло лицо Томаса. Собаки уже не было во дворе.

Через некоторое время Мэтью заговорил:

— Вы, наверное, удивлены, Эдит. Чтобы понять моего отца, надо знать его историю.

— Если не хотите, не рассказывайте, — быстро сказала она.

— Здесь нет никаких тайн. — Он негромко вздохнул. — Восемь лет назад умерла моя мать.

От пневмонии, тяжелые осложнения, знаете, ну и не смогли вылечить. После этого отец ушел с работы, продал лондонскую квартиру, купил этот дом и живет здесь. Почему именно в Кловере — я сам не знаю. Ему было все равно. Ткнул пальцем в атлас, я полагаю. Главное, чтобы подальше от знакомых мест, от друзей, от привычной обстановки. Моя мать была для него всем.

Он ее боготворил, готов был ради нее на все. Я больше не встречал в жизни примеров такой любви и духовной близости. И с тех пор отец не обращается к врачам и с людьми общается только по необходимости. Мистер Локвуд — единственный, кто переступает порог его дома из посторонних. Да еще миссис Спайбекер — она заходит раз в неделю убрать комнаты, но отец на это время уходит гулять с Шерифом.

— Да, это, видимо, была необыкновенная любовь, — осторожно проговорила Эдит.

— Без нее он не смог работать. Отец проектировал загородные коттеджи, и все свои проекты он показывал сначала маме, а она в каждый вносила своеобразный штрих, который становился изюминкой будущего дома.

— Она тоже была архитектором?

— Нет, искусствоведом. Но вкус у нее был безупречный во всем. Она многие годы интересовалась Индией. Те фигурки, которые вы видели на камине, — ее коллекция, она собирала их несколько лет. Каждый свой отпуск они путешествовали по странам Востока и, конечно же, побывали в Индии.

— Вы ездили с ними? — спросила Эдит.

— Нет, меня отправляли к дяде в Плимут.

Это брат матери, он держит прогулочную яхту.

У него большая, дружная семья. Это были довольно веселые каникулы, и все равно я с большим удовольствием поехал бы путешествовать вместе с родителями.

Бедный мальчик, подумала Эдит. Ему в детстве не хватало родительской любви и внимания. Так часто бывает, когда отец и мать слишком сосредоточены друг на друге.

— А вы, Эдит? — внезапно спросил он. Ваши родители, как я понял, работают за границей? Вам не приходилось в детстве скучать без них?

— Нет, я-то всегда ездила с ними. Мой отец дипломат, мы долго жили в Кении, Марокко, потом в Италии. Я сейчас работаю в Форинофисе.

— Вот как? В каком отделе? — поинтересовался он.

— В отделе отца, разумеется. Я переводчица, но работа у меня скорее секретарская. Потому что мой французский еще далек от совершенства.

— Несмотря на ваши французские корни?

— Увы. Я хорошо говорю по-итальянски, но хотела бы выучить французский в совершенстве.

Моя бабушка француженка. После войны она вышла замуж за англичанина и приехала в Лондон. А ее родители погибли во время войны, отец под Дюнкерком, а мать — ее звали Элен Брикэ — участвовала в Сопротивлении. Ее арестовали. Она ожидала этого и успела спрятать дочку у знакомых. Бабушка считает, что я очень на нее похожа.

Почему-то Эдит была уверена, что эта семейная история не вызовет в Мэтью скуки. Он действительно слушал с интересом, затем быстро взглянул на нее, и ей показалось, что он хотел что-то сказать, но передумал. Эдит открыла сумочку, чтобы достать платок, и украдкой взглянула на себя в зеркало. В доме Томаса Смита она постеснялась зайти в ванную, чтобы привести в порядок макияж, и теперь с досадой заметила, что помада совсем стерлась.

— Я, кажется, не понравилась вашему отцу, — проговорила она.

— Я боялся, что вы так решите, — вздохнул Мэтью. — Но на самом деле вы тут ни при чем.

Отец.., видите ли, он беспокоится обо мне. Боится, что я встречу девушку, которую полюблю очень сильно. Так же сильно, как он любил маму. Он считает, что это не принесет мне счастья. Любить и потерять, что может быть тяжелее в жизни? Он не хочет, чтобы я повторил его судьбу.

Но ведь сам Томас прожил с матерью Мэтью много счастливых лет, подумала Эдит. И теперь он не желает своему сыну полюбить? Это просто эгоизм. Вслух она сказала:

— Но его опасения, видимо, до сих пор не оправдались? Потому что вы, кажется, живете один…

— До последнего времени у него не было особых оснований тревожиться, — как-то туманно ответил Мэтью, и у Эдит почему-то вдруг сильно забилось сердце.

Она встряхнула головой и поспешила перевести разговор на другую тему. Ей давно уже хотелось задать один волновавший ее вопрос.

— Вы меня простите, Мэтью, но у вас дома, пока вы разговаривали по телефону, я заглянула в вашу красную папку с рисунками.

Надеюсь, я не совершила страшного преступления?

— Нисколько. Я сам должен был предложить вам сначала посмотреть мои работы. Ну и что вы скажете?

— Мне понравилось. Даже больше… Я не могу похвастаться, что разбираюсь в живописи, но ваша манера настолько необычна… Я имею в виду, для нашего времени… Вспоминаются старые мастера, великие итальянцы.

Человек, которого изображают в такой манере, кажется намного значительнее и интереснее, чем он есть в жизни. Черты его характера, как положительные, так и отрицательные, как бы делаются более выпуклыми. Например, обычная милая девушка может выглядеть ангелом доброты, а человек, наделенный вполне безобидными недостатками, — злодеем. Но все равно эти люди уже не кажутся заурядными. Может быть, вам мои рассуждения кажутся смешными…

— Ничуть. Вы абсолютно правильно определили суть романтической школы.

— А скажите, вы хорошо знаете всех этих людей, которых изобразили? — спросила она наконец.

— Нет, далеко не всех. Какое-то лицо может так сильно поразить, что я спешу зарисовывать его по памяти, когда возвращаюсь домой, — ответил он.

Она хотела спросить прямо — а Сесил Лайтоллер вам знаком? Но что-то ее удержало. В окне уже мелькали лондонские улицы. Взглянув на часики, Эдит увидела, что уже скоро десять. Надо же, она совсем забыла о времени.

Наверняка ей уже звонили и Сесил, и мама, и они недоумевают, куда она пропала, и беспокоятся. Но почему-то эта мысль не вызвала в ней ответного беспокойства.

Она поймала себя на том, что ждет, когда Мэтью предложит ей продолжить работу над портретом, но он не заговаривал об этом, и его молчание наполняло Эдит таким мучительным беспокойством, перед которым меркло все остальное.

Вот они миновали вокзал Виктории и свернули на ее улицу.

— Поставить машину в гараж? — спросил Мэтью.

— Нет, остановитесь у подъезда. Я попрошу, чтобы ее сначала вымыли, а потом служащий сам поставит в гараж.

Мэтью послушно затормозил у подъезда и вышел первый, чтобы подать Эдит руку.

— Еще раз большое спасибо вам за помощь, — медленно проговорил он, глядя ей в глаза.

— Пустяки. Я рада, что с вашим отцом не случилось ничего плохого.

Надо было прощаться, но они стояли в уже сгустившихся сумерках, смотрели друг на друга и молчали. Вдруг он словно вспомнил.

— А наши сеансы, Эдит? Хотя бы еще один раз.

Наконец-то! А то Эдит уже почти решила сама напомнить ему о работе над портретом.

— Хотя после рабочего дня вам вряд ли захочется сидеть неподвижно еще в течение часа, — вдруг добавил он.

— Вообще-то на работе мне приходится много сидеть…

— Тогда давайте отложим до субботы, вы согласны?

— Конечно. В субботу я абсолютно свободна.

— Тогда, может быть.., давайте встретимся завтра и сходим куда-нибудь? Или просто погуляем? — произнес он, и Эдит поняла, что всю дорогу мечтала услышать от него именно эти слова. У нее в груди разлилось тепло, кровь прилила к обычно бледным щекам.

— Если хотите. Где?

— Может быть, в семь часов у памятника Виктории? Если это вам подходит.

— Да, это мне подходит, — сказала она, и ей внезапно захотелось смеяться. Они с такой церемонной серьезностью договаривались о предстоящем свидании, словно жили сто лет назад, во времена королевы Виктории. Он, кажется, совсем не торопится прощаться. Придется ей сделать это самой.

— До свидания, Мэтью, — проговорила она, протягивая руку. — Сегодня был очень хороший день.

Мэтью взял ее руку и медленно поднес к губам. В тот момент, когда он поцеловал ее, Эдит словно ощутила удар электрического тока. От неожиданности она отпрянула и, взглянув на него испуганными глазами, поспешила скрыться в подъезде. Быстро поднявшись к себе, она сразу прошла в ванную и пристально всмотрелась в свое отражение в большом овальном зеркале. На нее глядела совсем новая, незнакомая Эдит — глаза ее блестели, щеки пылали, губы горели. Правую руку, да и все тело покалывало иголочками. Что с ней? Что случилось? Она пытливо всматривалась в свое отражение и не находила ответа.

Приняв душ и переодевшись в розовый короткий халатик, Эдит налила себе чаю и села в гостиной. Есть не хотелось. А больше всего не хотелось, чтобы сейчас позвонил Сесил.

Она чувствовала, что не может и не хочет отчитываться перед ним, как провела сегодняшний день. Может быть, лучше вовсе не брать трубку?

Она усилием воли отогнала беспокойство и еще долго сидела, глядя в пространство, с улыбкой на губах. Этим вечером ни один телефонный звонок, словно вняв ее желанию, ее не побеспокоил. Прошедший день прокручивался в ее памяти, и самая незначащая его деталь казалась исполненной глубокого смысла, самая ничтожная подробность наполняла ее душу непонятной радостью…