"Война и честь (Война Хонор)" - читать интересную книгу автора (Вебер Дэвид)

Глава 6

— ... таким образом, контракты должны быть у нас на руках к концу недели, ваша милость.

Ричард Максвелл, личный мантикорский адвокат Хонор и генеральный поверенный герцогини Харрингтон, нажал клавишу на планшете. Высветилась новая страница, он некоторое время изучал её, затем коротко и удовлетворенно кивнул.

— Вот, в общем, и всё, ваша милость, — сказал он.

— Превосходный доклад, Ричард, — одобрила Хонор. — Больше всего меня радует, что продвигаются переговоры по строительству коттеджей.

— Я всё еще не настолько хорошо разбираюсь в договорном праве, как Уиллард, — отметил Максвелл, — но в этом случае все было довольно просто. Эти земли самим Богом созданы для катания на лыжах, а выход к побережью делает их прекрасным местом отдыха в любое время года, мечтой любого туроператора. Они полны желания приступить к делу и за право строительства в этом районе готовы раскошелиться намного больше, чем мы рассчитывали, особенно сейчас, когда прекращение военных действий послужило толчком для гражданской экономики. И относительно Одома Уиллард тоже был прав: Одом почти такой же ловкий переговорщик, как и сам Уиллард. На последних переговорах он идеально чувствовал, когда надо надавить, и, боюсь показаться нескромным, но мне кажется, что и я начинаю лучше разбираться в коммерческом праве. Да и должен признать, что возможность располагать поддержкой Клариссы Чайлдерс оказалась отнюдь не лишней.

— Мерлин молодчина, — согласилась Хонор. — И, знаете, Кларисса всегда оказывает некое... влияние на любое собрание. Присутствует ли она там лично, или нет.

Она улыбнулась Максвеллу, и он усмехнулся в ответ, показав, что понимает нарочитую недосказанность ее замечания.

Уиллард Нефстайлер после долгих поисков наконец нашел себе заместителя на Мантикоре — Мерлина Одома. Тот теперь занимался всеми операциями постоянно увеличивающейся финансовой империи Харрингтон в Звездном Королевстве в соответствии с общими указаниями Нефстайлера, поступающими с Грейсона. В свои сорок два года он был намного моложе Уилларда, а покидать свой кабинет ради варварских физических упражнений любил даже меньше. Но в остальном коренастый юрист с темными волосами, синими глазами и неожиданно рыжей бородкой все сильнее демонстрировал те же наклонности. Еще несколько десятилетий опыта и он вполне будет готов принять дела у Уилларда, когда тот наконец уйдет на покой, а это был нешуточный комплимент.

Что до Чайлдерс... Всем было известно, что Хонор при необходимости пользуется ее услугами, и сам этот факт служил герцогине Харрингтон бесценным подспорьем. Кларисса не только была одним из самых способных юристов Звездного Королевства, добившись успеха своими силами; список клиентов её фирмы — список весьма краткий — был прекрасно известен любому предпринимателю. За последние пятнадцать лет Хонор стала одним из богатейших людей Мантикоры, и её “Небесные купола Грейсона” прочно заняли свое место в списке пятисот крупнейших корпораций королевства. Но Чайлдерс работала напрямую на Клауса Гауптмана, чье личное благосостояние и благосостояние его компании по меньшей мере не уступало по объему активам полудюжины его ближайших конкурентов вместе взятых. Кларисса Чайлдерс была президентом и старшим партнером огромной юридической фирмы “Чайлдерс, Штрауслунд, Голдман и У”, единственными клиентами которой были картель Гауптмана (который с большим отрывом возглавлял тот самый “список пятисот”), семья Гауптмана... и, время от времени, Хонор Харрингтон.

— Теперь, когда коммерческая сторона дел под контролем, ваша светлость, — продолжил Максвелл с задумчивым выражением на некрасивом, но приятном лице, — я бы хотел потратить некоторое время на разработку судебной системы.

— Прямо сейчас? — спросила Хонор, поморщившись. — Мы пока еще и близко не достигли нормальной численности населения герцогства!

— Ваша милость, — с некоторой суровостью сказал Максвелл, — во всем Звездном Королевстве нет никого, кто разбирается в этом лучше вашего. Вы ведь уже занимались основанием нового ленного владения на Грейсоне.

— Но я взвалила большую часть этой работы на Говарда Клинкскейлса, — уточнила Хонор. — Все, что мне нужно было делать, это подмахивать решения, которые принимал он.

— Так уж получилось, что из частной переписки с лордом Клинкскейлсом я знаю, что вы намного активнее участвовали в процессе, чем вы утверждаете, ваша милость, — почтительно возразил Максвелл. — И даже если не участвовали, за долгое время правления вы наверняка убедились, насколько остро в подобных ситуациях стоит проблема хорошо налаженной инфраструктуры.

— Нельзя сравнивать, — заспорила Хонор. — Как землевладелец я обладаю властью осуществлять в лене Харрингтон правосудие на всех уровнях. Мне оно даром не надо, позвольте заметить, и за последние несколько лет власть землевладельца принимать решения по своему усмотрению все более и более ограничивалась прецедентами. Не говоря уже о том, сколько сделал Меч с момента “Реставрации Мэйхью”, подчинив кодексы ленных владений планетарной Конституции. Но землевладелец Харрингтон тем не менее является главой государства, со всеми вытекающими отсюда юридическими прерогативами и обязанностями. А герцогиня Харрингтон — всего лишь администратор, фактически губернатор Короны.

— И как губернатор герцогиня обладает властью пересматривать дела и смягчать наказания, — уточнил Максвелл. — И как губернатор она по сути является главой правительства своего герцогства. А это означает, что ей необходимо иметь в. наличии действующую систему судов и органов защиты правопорядка.

— И от кого они будут его защищать? — печально спросила Хонор. — Сколько там у нас населения в герцогстве? Тысячи две, наверное? И на сколько тысяч квадратных километров они разбросаны?

— На самом деле численность населения выше, — сказал Максвелл. — Ненамного, признаю, но выше. А станет намного выше по причине, которая должна быть вам известна по грейсонскому опыту работы “Небесных куполов”. Как только приедут разведывательные и строительные бригады горнолыжных курортов, сегодняшняя численность населения возрастет по меньшей мере в пять раз. А как только коттеджи и курорты начнут привлекать туристов, а также обслуживающий персонал на постоянное место жительства, эти цифры взлетят до небес.

— Ну ладно, ладно, — вздохнула Хонор. — Сдаюсь. К следующей среде подготовьте предложения, и я обещаю как можно скорее вернуться с вами к этому вопросу.

— Ты слышал, Нимиц? — через плечо спросил поверенный у кремово-серого кота, вольготно растянувшегося на специальном сиденье рядом со своей миниатюрной пятнистой кремово-коричневой подругой.

Нимиц повел ушами, и Максвелл усмехнулся.

— Надеюсь, ты будешь за ней присматривать и проследишь, чтобы она вправду уделила внимание моим запискам, — сказал он.

Нимиц внимательно посмотрел на него, затем приподнялся до полусидячего положения и поднял передние лапы. Правую, с прижатыми пальцами и обращенной влево ладонью, он положил на перевернутую ладонью вверх левую, которую направил от тела. Затем провел правой ладонью по левой, остановив ее запястьем у кончиков пальцев.

— Предатель, — мрачно пробормотала Хонор, прочитав знак “ОК”.

Нимиц насмешливо чирикнул и снова заговорил знаками.

Я не виноват, что тебе нужна нянька, — сказали мелькавшие пальцы. — Кроме того, он приносит сельдерей”.

— Кто бы мог подумать, что твою преданность можно купить так дешево, — сказала ему Хонор, горестно качая головой.

Не преданность, — ответили лапы Нимица. — Просто сотрудничество”.

— Да уж, — фыркнула Хонор и перевела взгляд на Максвелла. — Ну что ж, теперь, когда вы завербовали себе этого мохнатого приспешника, выбора у меня нет, придется прочитать вашу записку. Вот только куда, по-вашему, я должна это вставить в свое расписание? Для меня это остается загадкой.

— Я уверен, что Мак с Мирандой найдут для вас часок-другой, который вы могли бы уделить чтению. Со своей стороны обещаю быть как можно немногословнее. Но прежде чем вы одобрите какие-либо планы, вам действительно надо прочитать несколько больше, чем краткое содержание и заголовки отдельных частей, ваша светлость. Я польщен вашим доверием, но окончательные решения и последствия, которые они могут повлечь за собой, — на вашей совести.

— Знаю, — сказала она уже серьезнее и ввела команду на терминале своего стола.

Несколько секунд она вглядывалась в дисплей, затем ввела короткую запись.

— Я выбрала среду наугад, — призналась она, — но, похоже, и впрямь может получиться. Она удобна еще и потому, что днем у меня экзамен на Острове Саганами. По меньшей мере, до самых выходных я буду завалена экзаменационными работами, которые надо проверять в свободное время, его ведь у меня навалом. Так что если вы сможете прислать мне документ к утру среды, а еще лучше к вечеру вторника, я как-нибудь постараюсь уделить ему время, пока не утону во всех этих контрольных.

— Рад слышать, ваша светлость, — ответил Максвелл, — но разве у вас в среду, помимо этого, нет заседания в Палате Лордов? Кажется я видел сообщение о том, что правительство намеревается продвигать на этой неделе свой новый бюджет, и, несмотря на то что наше дело очень важно, я бы не хотел, чтобы оно мешало подготовительной работе.

— Нет, — сказала Хонор, снова скривившись, и на этот раз намного выразительнее. — Перенесли на следующую среду. Я не знаю точно почему, но правительство уведомило нас позавчера, что переносит слушания на неделю вперед. Да и подготовительной работы там будет немного. Высокий Хребет скажет в точности то же самое, что он говорит последние три стандартных года, а граф Белой Гавани и я будем говорить в точности то же самое, что мы говорим последние три стандартных года. Затем палата проголосует — разумеется, с крохотным перевесом — за проект бюджета, который нужен правительству, Палата Общин выдвинет свои поправки, лорды снова их отклонят, и абсолютно ничего не изменится.

Максвелл смотрел на нее, гадая, слышит ли она сама как много горечи (и усталости) сквозит в ее голосе. Впрочем, удивляться было нечему.

Полномочия выступать с инициативой финансовых законопроектов входили в число преимуществ, которыми пользовалась Палата Лордов, контролируя финансы Звездного Королевства. Кроме того, любой законопроект должен был получить одобрение у лордов в своем окончательном виде. Это означало, что — как сетовала Хонор — лорды успешно вычеркивали любые продавленные Палатой Общин поправки, после чего выносили свой проект на безальтернативное голосование. При нормальных обстоятельствах Палата Общин сохраняла за собой довольно много власти, поскольку могла, в свою очередь, отказаться одобрить вариант Палаты Лордов и — главное — отвергнуть любые чрезвычайные финансовые меры, заложенные в бюджете лордов. Но сейчас обстоятельства нормальными не были. “Чрезвычайные финансовые меры” были уже введены, а лорды, вдобавок, имели полномочия в условиях чрезвычайной ситуации в случае если дебаты по бюджету зашли в тупик передавать право принятия финансовых решений правительству даже без одобрения общин.

Разумеется, благоразумные премьер-министры, как правило, не слишком активно эксплуатировали попадающее в их руки оружие. Чтобы лорды могли заниматься самоуправством, требовалось наличие такой ситуации, при которой заметная часть избирателей была готова обвинить в неспособности пойти на компромисс именно Палату Общин. При подобных обстоятельствах выборная палата оказывалась в фатально невыгодном положении. Но если бы лорды по неразумию попали в ситуацию, когда уже их обвинили бы в неизбежной пробуксовке работы большей части государственных служб, то длительное недовольство избирателей давно бы дало Короне основания лишить верхнюю палату контроля над финансами.

Именно потому-то правительство Высокого Хребта столь прилежно старалось купить общественную поддержку... и именно это сделало герцогиню Харрингтон и графа Белой Гавани такими ценными фигурами для оппозиции в Палате Лордов. Во всем, что касалось бюджета военного флота, их голоса звучали для избирателей наиболее весомо.

И именно поэтому барон Высокого Хребта и его союзники стремились уменьшить их влияние любыми доступными способами.

Сами члены кабинета должны были соблюдать предельную осторожность, чтобы не показалось, будто они сводят личные счеты с двумя самыми знаменитыми героями прошедшей войны. Но на практике требовалось минимальная изобретательность, чтобы перепоручить атаку достаточно отдаленному стороннику. А уж финансируемых правительством “комментаторов” и газеты, а также идиотов, которые им искренне верили, и вовсе никакие тормоза не сдерживали, и накапливающаяся усталость леди Харрингтон проявлялась все отчетливей.

Разумеется, она привыкла иметь дело с предвзятой прессой и в Звездном Королевстве, и на Грейсоне, и реагировала на выпады с таким внешним спокойствием, что Максвелл про себя считал его маской. За последние несколько лет он достаточно хорошо изучил леди Харрингтон, чтобы понять: при всей излучаемой ею безмятежности и спокойствии темперамент у нее был не менее взрывоопасный, чем у самой королевы. Пожалуй, её труднее было заставить выйти из себя, но если уж это удавалось, никакие преграды на пути не в силах были ей помешать... что могли засвидетельствовать призраки Павла Юнга и Денвера Саммерваля.

В каком-то смысле, размышлял Максвелл, ей приходилось даже хуже, чем обоим братьям Александерам. По крайней мере, барон Высокого Хребта и его шайка воспринимали их как одного, хотя и опасного противника, в то время как леди Харрингтон — и это ни для кого не было секретом — выступая в Палате Лордов, представляла не только себя, но и Протектора Бенджамина и Елизавету III.

И все они ни в грош не ставили барона Высокого Хребта и его коллег-министров.

Поверенный начал было что-то говорить, но передумал. Вряд ли он скажет ей нечто новое. И даже если скажет, неуместно с его стороны предлагать ей непрошеные политические советы. И тем более делиться сплетнями, каких бы он ни нахватался..

“Кроме того, — подумал он, — все можно устроить гораздо лучше... если, конечно, я решу, что имею право сунуть нос в её частную жизнь. Не надо ничего рассказывать ей, надо переговорить с Мирандой или Маком. И пусть они соображают, как ей это преподнести”.


* * *

— Прибыли лорд Александер и граф Белой Гавани, ваша милость.

— Спасибо, Мак. Будь добр, пригласи их прямо сюда.

— Разумеется, ваша милость.

Хонор положила ридер на подставку, остановив его на третьей странице экзаменационной работы гардемарина Зилвицкой с анализом битвы у мыса Сент-Винсент[10], и с улыбкой подняла глаза. Джеймс МакГиннес, единственный стюард Королевского флота Мантикоры, который на самом деле служил не на флоте, улыбнулся ей в ответ и, склонив голову в полупоклоне, удалился. Она с нежностью посмотрела ему вслед. Последние двадцать стандартных лет Мак играл ключевую роль в эффективной организации ее жизни.

Она бросила взгляд на Нимица, в блаженном одиночестве разлегшегося поперек двойного насеста, который он обыкновенно делил со своей подругой. Сегодня был четверг, и Саманта отсутствовала — она сопровождала Миранду и Фаррагута во время обычного визита в Академию имени Андреаса Веницелоса, приют для сирот и частную школу, которые учредила Хонор для тех, чьи родители погибли на войне, как мантикорцев, так и грейсонцев. Академия имела филиалы и в Звездном Королевстве, и в системе Ельцина, и Миранда, числившаяся теперь шефом персонала Хонор, регулярно посещала её вместо герцогини, у которой прочие обязанности поглощали все больше и больше времени. Детишки были без ума от Нимица, Саманты, Фаррагута и древесных котов вообще, а все коты, не важно, четыре у них лапы или шесть, любят играть с детьми. Для них это было заранее предвкушаемым удовольствием, и Нимиц часто ездил к детям с остальными котами, даже когда Хонор не могла. Но не тогда, когда в личном расписании его человека значилось нечто вроде сегодняшней встречи.

Когда за МакГиннесом закрывалась дверь, Хонор краем глаза заметила Лафолле, даже здесь стоящего на посту у её двери. Затем она заставила себя подняться с кресла и подошла к самому краю большого эркера, который нависал над благоустроенными территориями вокруг особняка, словно крепостная башня. Наружная стена, целиком сделанная из кристаллопласта, выходила на залив Язона, восхитительно синий сегодня, и она на секунду позволила себе замереть, любуясь видом, затем снова повернулась к двери и поправила сшитые по грейсонской моде платье и жилет.

За эти годы она сроднилась с традиционным грейсонским одеянием. Она по-прежнему считала его совершенно непрактичным, пригодным лишь для того, чтобы выглядеть нарядно, но вынуждена была признать, что выглядеть нарядно — не так уж и плохо. Кроме того, здесь, в Звездном Королевстве она носила эти одежды — по крайней мере, когда не надевала военную форму — почти постоянно не без причины. Грейсонское платье напоминало всем, включая её саму, кем она является... а также что Звездное Королевство и весь Мантикорский Альянс многим обязаны людям планеты, которая стала её второй родиной.

“Еще одно соображение, которое Высокому Хребту, похоже, с легкостью удается не замечать... или того хуже”, — с горечью подумала она, но привычно подавила волну гнева. Множить в мыслях причины, по которым ей так хочется вцепиться в горло премьер-министру, сейчас было неуместным.

МакГиннес вернулся несколько секунд спустя в сопровождении Хэмиша и Вильяма Александеров.

— Ваша светлость, граф Белой Гавани и лорд Александер, — вполголоса объявил стюард и мажордом Хонор — и удалился, неслышно закрыв за собой полированные деревянные двери.

— Хэмиш. Вилли.

Хонор подошла к ним, протягивая руку. Ей уже не казалось странным, что она здоровается с ними без соблюдения лишних формальностей. Время от времени накатывало, правда, некое ощущение нереальности происходящего, особенно когда она обращалась по имени к своей королеве или к Бенджамину Мэйхью, но такое случалось все реже и реже. Как ни странно, она постоянно помнила, кто она такая и из какой среды вышла, несмотря на то, что со временем поднялась к самой вершине политической власти даже двух звездных наций. Она редко задумывалась об этом специально, но когда неожиданно приходило осознание, становилось ясно, что её отношение к происходящему сформировано как раз поздним вхождением во внутренние круги правления двух наций, к которым она принадлежала.

Она была “чужим”, возвысившимся до статуса влиятельнейших “своих”. Поэтому многое она видела другими глазами, с другой точки зрения — которую, как она знала, многие её союзники часто считали едва ли не простодушием. Изощренные, порочные, бесконечно любезные (по крайней мере, внешне) политические баталии, которые эти люди, пусть и с сожалением, принимали как должное, ей были чужды и по натуре, и по жизненному опыту. В какой-то степени ее грейсонские и мантикорские друзья понимали друг друга намного лучше, чем она понимала и тех и других, но постепенно она пришла к мнению, что само неприятие бессмысленной политической возни служит ей своеобразной броней. И противники и сторонники в равной мере считали её прискорбно бесхитростной и прямодушной, не желающей — или не способной — “играть” по хорошо известным им правилам. И это делало её “темной лошадкой”, непредсказуемым фактором — особенно для оппонентов. Они знали всё о тончайших нюансах занимаемой ими позиции, о выгодах и шансах, которые руководили их собственными решениями и тактическими маневрами, но простота и прямота позиции леди Харрингтон их попросту обескураживала. Они словно не в состоянии были поверить, что она и в самом деле такая как есть, что она искренне верит именно в то, о чём говорит... ведь про себя они твердо знали, что это невозможно. И поэтому они продолжали следить за ней с напряжением и опаской, постоянно ожидая, когда же она наконец раскроет свою “подлинную” натуру.

С врагами это было полезно, но, к сожалению, даже самые близкие ее союзники, особенно из аристократической среды (что ей прекрасно было видно из эмоций её гостей), порой не верили, что ей нечего скрывать. Они еще могли принять это разумом, но, будучи плотью от плоти мира, в котором родились, пэры Звездного Королевства не в состоянии были отрешиться от инстинктов, как бы им этого ни захотелось. А им, кстати, и не хотелось, да и с чего бы? Это был их мир, и Хонор вполне искренне признавала, что в нем найдется по меньшей мере столько же достоинств, сколько и недостатков. Но даже лучшие его представители — даже такие люди, как Хэмиш Александер, лет семьдесят-восемьдесят прослуживший офицером, — никогда в полной мере не могли освободиться от условностей игры, по правилам которой они играли с самого детства.

Она отмела в сторону эти мысли, поздоровалась за руку с каждым из Александеров по очереди и с улыбкой указала им на кресла, которые они всегда занимали. Её улыбка была теплой и приветливой, но Хонор не замечала, насколько теплее становилась эта улыбка, когда ее глаза встречались с глазами графа Белой Гавани.

Вильям Александер, напротив, все отлично видел. Просто раньше он не отдавал себе в этом отчета. Не обращал внимания, как сердечно Хонор приветствует его брата. Не замечал коротких разговоров наедине, не придавал значения тому, что после каждого их трехстороннего стратегического совещания Хэмиш неизменно находил повод задержаться для внезапно возникшей частной дискуссии с Хонор по каким-то деталям. Сейчас он смущенно наблюдал за тем, как улыбается Хонор, и — окончательно смутившись — за тем, как отвечает на ее улыбку Хэмиш.

— Спасибо за приглашение, Хонор, — сказал граф Белой Гавани, задержав её руку в своей на мгновение дольше, чем требовала простая учтивость.

— Можно подумать, у меня не вошло в привычку приглашать вас обоих перед каждым приёмом у Высокого Хребта, — усмехнулась Хонор.

— Вошло, — согласился граф. — Но мне бы не хотелось, чтобы вы думали, что мы принимаем эти приглашения как нечто само собой разумеющееся, ваша милость, — добавил он, едва заметно улыбнувшись.

— Вряд ли вы чего добьетесь, — сухо сказала Хонор. — Мы втроем так долго старались испортить отношения с правительством, что общество любого из нас для двух остальных уж точно “само собой разумеющееся”.

— Своим примером доказываем справедливость слов того парня со Старой Земли, — вставил Вильям. — Вы должны знать, как его зовут. Ханкок? Арнольд? — Он помотал головой. — Он из этих древних американцев. — Пришлось обращаться за помощью к брату. — Историк у нас в семье ты, Хэмиш. О ком я думаю?

— Если не ошибаюсь, — ответил граф Белой Гавани, — человека, чье имя ты столь безуспешно пытаешься вспомнить, звали Бенджамин Франклин. Во время мятежа он советовал своим товарищам-повстанцам держаться вместе, если они не хотят, чтобы их повесили по отдельности[11]. Но я потрясен. Какое чудо позволило такому исторически безграмотному типу, как ты, припомнить эту цитату?

— Если вспомнить, сколько воды утекло со времен твоего драгоценного Франклина, думаю, что каждый, кто не помешался на бессмысленной эрудиции, заслуживает огромного уважения уже за то, что вообще о нём помнит, — парировал Вильям. — Кто бы сомневался, что ты, услышав одну фразу, тут же назовешь книгу, страницу и год издания.

— Прежде чем вы разовьёте эту мысль, Вилли, — предупредила Хонор, — пожалуй, мне следует предупредить, что я тоже неплохо знаю Франклина и его период.

— Вот как! Ну тогда, конечно, моя изысканная врожденная галантность не позволит мне более распространяться о... Ну, в общем, сами знаете.

— Знаю-знаю, — зловеще произнесла Хонор, и оба покатились со смеху.

В дверь кабинета мягко постучали, и на пороге вновь возник МакГиннес. Он вкатил столик с закусками и напитками, приготовленными мистрис Торн, грейсонским поваром Хонор, и остановился около стола. Предпочтения гостей он изучил давным-давно, уточняющих вопросов не требовалось. Сперва он налил кружку “Старого Тилмана” графу, потом откупорил бутылку сфинксианского бургундского и предложил для дегустации лорду Александеру.

Хонор и Хэмиш с усмешкой переглянулись. Вильям тщательно изучил пробку, изящно вдохнул аромат и только потом кивком засвидетельствовал свое благосклонное одобрение. Тогда МакГиннес налил вторую кружку “Старого Тилмана” для Хонор, получив в благодарность её улыбку. Затем Хонор с Хэмишем подняли запотевшие кружки увенчанные шапками пены в салюте подлинных любителей пива. Затесавшегося в их компанию безнадежно изнеженного сноба, предпочитавшего вино, они демонстративно проигнорировали.

— Должен сказать, Хонор, — проговорил Хэмиш, с удовлетворенным вздохом опуская кружку, — что мне куда ближе ваш выбор напитков, чем все что подают на политических сборищах у Вилли.

— Это потому, что вы ходите не на те сборища, — подмигнула Хонор. — И в мыслях не держу дерзостного предположения, что урожденные аристократы голубых кровей, подобные вашему достопочтенному брату, начисто лишены простых жизненных радостей, но на Грейсоне меня всегда восхищало, как даже самые высокомерные землевладельцы не стыдясь признаются, что любят время от времени пропустить кружечку пивка.

— Мнимая добродетель любви к пиву сильно преувеличена теми несчастными заблудшими душами, которые не способны наслаждаться высшими достоинствами благородного вина, — уведомил Вильям, обращаясь к ним обоим. — Время от времени я и сам не прочь пропустить кружечку пивка. Оно, бесспорно, вкуснее воды. Но к чему довольствоваться чем-то второстепенным, когда есть возможность выбрать более благородную альтернативу?

— Мы и не довольствуемся, — ответил ему брат. — Мы удивляемся, почему ты довольствуешься.

— Дети, ведите себя прилично, — попеняла им Хонор, вдруг почувствовав себя их нянькой, а не политическим союзником, несмотря на то, что даже младший Александер был на двадцать с лишним стандартных лет старше её. — Нам надо много чего обсудить, прежде чем вы сможете вволю позадирать друг друга.

— Есть, мэм! — отрапортовал граф с широкой ухмылкой.

Глядя на него, она с нежным упреком покачала головой.

— На самом деле, — сказал Вильям, неожиданно посерьезнев, — вы совершенно правы, Хонор. У нас действительно есть что обсудить, включая одно соображение, которое я вообще-то предпочел бы не трогать.

Хонор откинулась на спинку кресла, коснулась эмоций Вильяма, и глаза её сузились. Привычная веселая перепалка между братьями была маскировкой: оба излучали глубоко скрытое напряжение, смешанное с гневом. Вроде бы обычное дело, это была неизбежная реакция на политическую обстановку, которую они пришли обсудить. Но никогда раньше она не ощущала такой острой... тревоги, как та, что в данный момент исходила от Вильяма. В его эмоциях было нечто новое и очень резкое — чувство сосредоточенной настойчивости. Более того, казалось, что он старается его подавить — или, по крайней мере, усомниться в том, что его источник заслуживает доверия. После множества кризисов, которые они выстояли рука об руку, Хонор впервые по-настоящему удивилась.

— И что же это? — осторожно спросила она.

— Хм...

Вильям посмотрел на нее, потом бросил взгляд на брата и сделал глубокий вдох, чтобы набраться решимости.

— По словам моих информаторов, — сказал он голосом человека, решившегося преодолеть тяжелый участок и нащупывающего опору для первого шага, — новый бюджет грозит нам дополнительными сокращениями военных ассигнований. Все расчеты уже проведены, и совершенно ясно, что в ближайшем будущем срок действия Акта о Подоходном налоге на период чрезвычайного положения истечет — и халявному раздуванию партийных и бюджетных кошельков придет конец. Это им, конечно, не по нраву, но они не настолько глупы, чтобы пытаться продлить Акт. Тем более зная, что в Палате Общин мы его неминуемо задушим, а заодно не преминем привлечь широкое внимание к тому, куда на самом деле уходят деньги, и, наконец, лишим их оснований сваливать на нас все финансовые неурядицы. Поэтому, вместо того, Яначек собирается рекомендовать сократить численность действующих кораблей стены примерно на двадцать процентов — чтобы высвободить средства других “налогов военного времени”. Кроме того, по той же самой причине он планирует приостановить строительство практически всех незавершенных СД(п). А Высокий Хребет уверен, что нашел способ нейтрализовать вас и Хэмиша на период, пока новые сокращения финансирования будут обсуждаться в Палате Лордов.

— Дополнительные сокращения?! — повторил Хэмиш и что-то злобно пробормотал себе под нос.

Хонор порадовалась, что не расслышала отдельных слов.

— И как же они собираются оправдать новое урезание расходов на флот? — спросила она Вильяма и немало подивилась, что говорит спокойно. — У нас уже меньше кораблей, чем было в начале войны, — продолжила она. — И, как любят напоминать народу они сами, война еще не окончена.

— По крайней мере, официально, — сквозь зубы прорычал Хэмиш.

— Они планируют оправдать это в точности так же, как оправдывали все остальные сокращения, — ответил Вильям на вопрос Хонор. — Показав, какую долю военного бюджета они могут сэкономить за счет эффективности и боеспособности кораблей нового типа. Им не нужны все эти “устаревшие” корабли, мешающие развитию нового, выгодного, эффективного флота, который Яначек создает без чьей-либо помощи.

Хотя Хонор была полностью согласна с мнением Вильяма о бароне Высокого Хребта и сэре Эдварде Яначеке, она удивилась яростному сарказму и горечи, с которой прозвучали его последние слова. Александер-старший, напротив, был слишком взбешен, чтобы обращать внимание на детали.

— Это самая дерьмовая дрянь, которую они выдумали за последние месяцы, — бушевал Хэмиш. — Даже для них это просто новый рекорд!

— Это логическое продолжение всего, что они делали раньше, Хэмиш, — заметила Хонор. Ее голос звучал на удивление спокойно, но в жестких агатовых глазах покоя не было в помине, — Тем не менее я не ожидала таких объемов сокращения. Они уже срезали весь жир и мускулы, теперь они принялись за кости.

— Удручающе точный анализ, — согласился Вильям. — И вы правы, это — непосредственное, прямое следствие всё тех же доводов, которые они использовали на каждом шагу. Корабли нового типа мощнее, более живучи и требуют меньшего экипажа, а в связи с благополучной кончиной подоходного налога бюджет так резко ужался, что чем-то необходимо поступиться.

— Ты сказал “поступиться”? — гневно повторил Хэмиш. — Чтобы я что-то уступил этому лживому коварному тупоголовому кретину Яначеку! Да я...

— Уймись, Хэмиш, — сказала Хонор, не отрывая взгляда от Вильяма... и даже не задумываясь о том, как небрежно обратилась она к графу Белой Гавани. — Мы уже знаем, что они смотрят на бюджет флота как на своего рода копилку, куда можно беззастенчиво лазить за их драгоценными “мирными дивидендами”. Если мы будем психовать и сотрясать воздух, стараясь порвать их в клочья во время дебатов, то людям просто начнет казаться, что мы перегибаем палку. А они, соответственно, будут казаться более благоразумными. Как ни глупа их политика, нам необходимо держаться вместе и говорить об этой политике спокойно и взвешенно. Это особенно касается нас двоих. И вы это знаете.

— Вы правы, — сказал Хэмиш после короткой звенящей паузы и сделал глубокий вдох. — Итак, они собираются еще сильнее сократить нашу боеспособность, так, значит? — спросил он.

Его брат кивнул.

— И, полагаю, Юргенсен и его прикормленные аналитики из РУФ собираются поддержать Яначека? — фыркнул Хэмиш.

— Конечно собираются, — ответил Вильям, и теперь пришла очередь Хонор горько и возмущенно фыркать.

Никого не удивило, когда Яначек начал свой второй срок на посту Первого Лорда Адмиралтейства с вывода за штат Хэмиша Александера. Послужной список графа Белой Гавани был блестящим, но даже будь он совокупной реинкарнацией Горацио Нельсона, Того Хейхатиро, Реймонда Спрюанса, Густава Андермана и Эдуарда Саганами, этого было бы недостаточно, чтобы перевесить яростную личную вражду между ним и сэром Эдвардом Яначеком.

Но увольнение Хэмиша, по крайней мере, было ожидаемым, сколь бы мелочным и мстительным это ни было. Однако Хонор подозревала, что флот в целом был не меньше неё удивлен и возмущен, когда Яначек решил, что сэр Томас Капарелли и Патриция Гивенс тоже “заслужили отдых”.

Ну допустим, Капарелли действительно нуждался в отдыхе после огромного напряжения десяти лет на посту главнокомандующего Звездного Королевства. Но ведь не это послужило причиной его смещения. После возвращения с Цербера она достаточно хорошо узнала бывшего Первого Космос-лорда: Томас Капарелли никогда не стал бы подпевалой политической марионетки. Честность не позволила бы ему молчать, пока Яначек кромсает военный флот, а правительство в то же самое время увиливает от формального завершения войны с хевами. Так что Капарелли постигла та же судьба, что и графа Белой Гавани, хотя и несколько по другим причинам.

Приблизительно по тем же причинам “ушли” и адмирала Гивенс, несмотря на её феноменально успешный послужной список в качестве шефа Разведывательного Управления Флота. Видимо, её преданность Капарелли и тесные деловые отношения с ним в глазах Яначека в любом случае требовали увольнения в соответствии с принципом управления персоналом в просторечии именуемым “новой метлой”. Еще, правда, ходили слухи о фундаментальных разногласиях между Пат Гивенс и Яначеком по поводу пересмотра приоритетов разведки военного флота, но самым большим ее грехом был, безусловно, отказ подтасовать результаты анализа РУФ в угоду новому Адмиралтейству. Поэтому и она оказалась на половинном жалованье — в награду за её помощь по спасению Звездного Королевства.

Единственное, в чем никто никогда не заподозрил бы человека, пришедшего на смену Гивенс, — это в излишней самостоятельности. Адмирал Фрэнсис Юргенсен для королевского флота военного времени был своеобразным анахронизмом: флаг-офицер, получивший свой высокий ранг благодаря политическим покровителям, а не каким бы то ни было личным способностям. До войны таких офицеров было удручающе много, но с тех пор их ряды заметно поредели. Обыкновенно инициатором чистки был Капарелли, но слишком часто (и болезненно) причиной становились боевые действия неприятеля. К сожалению, при новом руководстве Адмиралтейства эти люди снова начали возвращаться. Хонор это казалось отвратительным, но неизбежным. В конце концов, ведь и сам сэр Эдвард Яначек на протяжении всей своей карьеры был образцом именно такого офицера.

У Юргенсена было одно достоинство, перевешивавшее любые недостатки: он понимал, что требуется Яначеку и политическому руководству. Хонор не готова была обвинить его в прямой фальсификации данных, хотя и не поручилась бы, что он на такое не способен. Но на флоте — особенно среди разведчиков — настойчиво поговаривали, что Юргенсен давно славится склонностью интерпретировать данные сообразно пожеланиям начальства.

— Что ж, полагаю, это было неизбежно, — сказал граф Белой Гавани, нахмурившись. — Им же надо откуда-то выжимать деньги для покупки голосов.

— Да, — согласился Вильям, — скорее всего неизбежно и, если честно, меня это особо не удивляет. В сущности, если быть совершенно откровенным, меня удивило — и привело в смятение — совсем другое из того, что сообщили мои информаторы.

— Другое? — Хонор пристально посмотрела на него, вслушиваясь в причудливые всплески неуверенности и огорчения, исходившие от Вилли.

Она всегда досадовала на то, что, обладая способностью читать эмоции, совершенно не способна улавливать стоящие за ними мысли. Как, например, в данном случае. Она была практически уверена, что очевидный гнев Вильяма направлен не на неё, но при этом она, без сомнения, была как-то с этим связана и, более того, именно из-за нее он был неподдельно огорчен.

— Да. — Вильям на миг скосил глаза в сторону, взглянув на портрет Пола Тэнкерсли, который Мишель Хенке заказала к последнему дню рождения Хонор. Пол, точь-в-точь такой, каким был при жизни, стоял напротив рабочего стола Хонор. Вильям лишь на мгновение позволил себе задержаться взглядом на его улыбающемся лице. Затем глубоко вздохнул, расправил плечи и повернулся так, чтобы видеть Хонор и графа одновременно.

— По моим источникам, Высокий Хребет и его союзники абсолютно уверены в том, что нашли способ серьезно подорвать доверие к вам, Хонор, и к Хэмишу. Для них, так же как и для нас, очевидно, что вы двое способны наиболее эффективно противодействовать этому безумию, но они полагают, что сумеют нейтрализовать вас до определенной степени... поскольку вам придется отвлечься от этой опасной темы.

— Когда рак на горе свистнет! — фыркнул граф, но Хонор, ощутив прокатившуюся сквозь неё бурю эмоций, скрывавшихся за голубыми глазами Вильяма, замерла, успокаивая внезапно сжавшийся желудок.

— Говорите, Вилли, — тихо сказала она, и он вздохнул.

— Завтра утром, — сказал он ей бесцветным голосом, — в колонке Соломона Хейеса будет напечатано, что вы с Хэмишем — любовники.

Кровь отхлынула от лица Хонор, но ее чувства поблекли рядом с раскаленной добела яростью, полыхнувшей от графа. У Вильяма не было эмпатических способностей, но все было ясно и так. Лицо Вилли превратилось в маску, а голос лишился последних обертонов, когда он заговорил снова.

— Вы оба знаете, как работает Хейес. Он не станет говорить напрямую или называть имена, чтобы аргументировать обвинение, но смысл его намеков будет абсолютно ясен. Он собирается изобразить дело так, будто вы являетесь любовниками на протяжении более чем двух лет... а прикормленные журналисты барона уже готовят развернутые материалы, чтобы раздуть огонь. Это, очевидно, и есть подлинная причина переноса начала слушаний в Палате Лордов — толпе нужно время, чтобы развернуться во всей красе. Наверняка всё пойдет под личиной беспристрастности: они будут подчеркивать, что ваша личная жизнь не должна оказывать никакого влияния на вопросы публичной политики, но они прекрасно знают, что эти обвинения подкосят вас обоих. Народ любит вас и по-человечески, и как героев войны, но это лишь усугубит действие клеветы, особенно потому, что опровергнуть эти измышления невозможно.

Он издал смешок, в котором не было и тени веселья.

— В лучшем случае, — хрипло продолжил он, — будет ваше слово против его слова... на тщательно срежиссированном фоне хора голосов, задача которых — утопить и заглушить все, что вы будете говорить. И, будем честны, вы двое столько времени проводили вместе на людях и наедине и так тесно работали друг с другом, что будет невозможно опровергнуть неизбежный вывод, что у вас было более чем достаточно возможностей.

Опровергнуть? — сдавленно проговорил граф. Хонор могла только сидеть неподвижно — словно парализованная. За спиной послышался мягкий толчок — это Нимиц спрыгнул со своего насеста на стол. Еще до того, как он оказался у нее на плече, а затем приземлился ей на колени, она почувствовала, что он тянется к ней, пытается втиснуться между ней и её болью, как уже столько раз делал раньше. Она сгребла его в объятия, даже не поворачивая кресла, и крепко прижала к себе, спрятав лицо в шелковистую шерсть, а он отчаянно замурлыкал. Но на этот раз никто не мог защитить ее от боли. Даже Нимиц.

По большей части мантикорские нравы были намного свободнее грейсонских. К тому же на столичной планете они были куда более либеральными, чем на родном для Хонор Сфинксе. И если бы кто-то здесь заявил, что любовная связь между двумя взрослыми людьми, осуществляющаяся по взаимному согласию, касается кого-то еще, кроме этих двоих взрослых людей, как правило его бы подняли на смех. Как правило.

Но не в данном случае. Не в случае Землевладельца Харрингтон, которая была обязана заботиться о чувствах своих грейсонских подданных и о реакции грейсонского общественного мнения. А через неё удар будет нанесен по Протектору Бенджамину и его отчаянным усилиям сохранить обороноспособность Грейсона перед лицом грозящего отказа Звездного Королевства от Мантикорского Альянса. Её прошлую связь с Полом Грейсон и так уже переварил с огромным трудом, но, по крайней мере, если они с Полом и не состояли в браке между собой, то не состояли и в браке с кем-то другим.

А граф Белой Гавани был женат, и в этом заключалась не меньшая опасность, ибо леди Эмили Александер, графиню Белой Гавани, знало и обожало все Звездное Королевство.

Некогда Эмили была одной из самых красивых и талантливых актрис голодрамы. Катастрофа аэрокара приковала её к креслу жизнеобеспечения когда Хонор не исполнилось и трех стандартных лет, и тем не менее Эмили Александер отказалась считать свою жизнь законченной. Несчастный случай превратил ее в инвалида физически, но увечья не сказались на живости её ума и силе воли, без которых она не достигла бы в свое время вершин своего ремесла. Хирургам удалось восстановить двигательные центры настолько, что Эмили могла почти свободно пользоваться одной рукой и почти нормально говорить, хотя в остальном её жизнедеятельность регулировалась креслом. Это, конечно, было немного. В сущности, трагически мало. Но сколько бы ни было, она добилась того, чтобы этого оказалось достаточно.

Она не могла вернуться на сцену, но стала продюсером, писателем, поэтессой, а также блестящим историком и полуофициальным биографом дома Винтонов. Образ великой трагической героини Мантикоры служил всеми любимым примером для подражания, олицетворением вызова судьбе, вдохновляющего все Королевство, доказательством того, что отчаянное, непобедимое бесстрашие может преодолеть любые невзгоды. А еще была великая романтическая история её брака с Хэмишем Александером. История преданности и любви, которая не умирала почти шесть стандартных десятилетий, которые Эмили провела в инвалидном кресле. Многие мужчины нашли бы способ расторгнуть такой брак — сколь угодно мягко и на каких угодно щедрых условиях, — чтобы жениться во второй раз, но Хэмиш отвергал любые предположения о разводе.

На протяжении многих лет ходили слухи о коротких негласных связях между ним и официальными куртизанками, но подобные отношения на Мантикоре считались приемлемыми — и даже имеющими определенный терапевтический эффект. Грифон и Сфинкс подобное отношение не вполне разделяли, каждый по своим причинам, но столичная планета была в этом отношении намного более... продвинутой.

Но между кратковременной связью с официальной куртизанкой (особенно когда твоя жена — полный инвалид) и любовной связью с непрофессионалкой лежала бездна. И это особенно относилось к Хэмишу и Эмили Александерам, которые принадлежали к Римской католической церкви второй реформации, и вступили в моногамный брак, который должен был длится в горе и в радости, пока смерть не разделит их. Оба они относились к брачным обетам серьезно, да и помимо обетов глубину любви Хэмиша Александера к своей жене не осмеливались подвергать сомнению даже самые заклятые его личные или политические враги.

До настоящего времени. До Хонор.

Она подняла лицо и уперлась взглядом в Вильяма, не в силах посмотреть на Хэмиша, и боль ее только возросла, когда ей наконец стало понятно, о чем сейчас думает Вильям. Он размышлял, сколько же правды в истории, которую собирался опубликовать Хейес, и она знала, почему он ни в чем не уверен.

Потому что от правды клевету отделяло совсем немного. Потому что, если бы ей достало смелости признаться Хэмишу в своих чувствах, они бы стали любовниками. Возможно, леди Эмили восприняла бы это как предательство, возможно — нет, Хонор не знала... и это было неважно. Она внезапно поняла, почему, несмотря на тесные рабочие отношения, вежливо отклоняла любое приглашение посетить родовое поместье семьи Александеров в Белой Гавани. Потому, что это был дом Эмили, место, которое она никогда не покидала. Это был их с Хэмишем дом, и появление Хонор осквернило бы его. Пока она не была лично знакома с Эмили, Хонор даже наедине с собой умудрялась обманывать себя и верить, что она ничем не погрешила против законной жены Хэмиша.

Какая горькая ирония! Те люди, которые скормили Хейесу горячую историю для его безжалостной колонки слухов в “Сплетнях Лэндинга”, возможно и сами не верили в свои обвинения. И физически брак Хэмиша с Эмили оставался незыблем. Но Хонор знала, что они с Хэмишем оба хотели бы изменить ситуацию. Только ни один из них ни за что не признался бы в этом другому. А теперь их обвиняют в том, чего они всеми силами старались не допустить, и любые опровержения только ухудшат дело.

Абсурд, говорил ей крохотный кусочек мозга, сохранивший способность размышлять. Право на личную жизнь должно было защитить их с Хэмишем, даже если бы они были любовниками. И это право не имело сейчас никакого значения. Даже здесь, в Звездном Королевстве, никто не сумел бы изобрести более разрушительного скандала, учитывая иконографический образ леди Эмили и её любящего супруга. И Вильям был прав. Те самые люди, которые разделяют исповедуемые Хонор взгляды и обеспечивают её политической поддержкой, больше всех ужаснутся её “предательству” по отношению к несчастной женщине, обожаемой всем народом. А то, что на Мантикоре считалось компрометирующим, на Грейсоне превращало скандал в катастрофу.

Тот факт, что их частная жизнь не имеет отношения к их достижениям или опыту офицеров флота, ничего не значил. Кто-нибудь уклончиво упомянет о том, что их чувства друг к другу могли повлиять на непредвзятость мышления, — и все. А кто-нибудь обязательно это сделает. И каким бы смехотворным ни было обвинение, в него поверят. Но не это было истинной целью атаки. Главным было подменить дискуссию о том, чем грозят предложения Яначека, скандальным обсуждением личностей мужчины и женщины, которые стали самыми авторитетными его критиками. На этот раз правительству не придется опровергать их аргументы. Не придется, если удастся заставить их истратить всю энергию и запас душевных сил на то, чтобы защититься от чудовищного обвинения.

И если Высокий Хребет и его приспешники смогут дискредитировать их сейчас, это будет повторяться раз за разом...

— Кто передал Хейесу эти слухи? — спросила она, и бесстрастность ее голоса поразила ее саму.

— Это имеет значение? — пожал плечами Вильям.

— Да, — сказала она, голос её вдруг перестал быть ровным, и ему вторило мягкое, утробное рычание ярости Нимица. — Имеет.

Вильям посмотрел на нее встревожено, и то, что он увидел в темно-шоколадных глазах, превратило тревогу в страх.

— Точно не знаю, — ответил он, помолчав. — А если бы и знал, вряд ли сказал бы тебе.

— Я могу узнать сама. — Ее сопрано зазвенело, как стальной клинок, по телу прокатилась ледяная волна решимости. — Я узнала, кто заказал убийство Пола Тэнкерсли, — сказала она брату мужчины, которого любила. — И я найду подонка, который ответит мне за это.

— Нет, не найдешь, — настойчиво повторил Вильям и энергично замотал головой. — Я хочу сказать, найти ты его можешь, но что толку? — Он смотрел на нее с мольбой. — Твоя дуэль с Юнгом почти уничтожила тебя, Хонор. Если ты выяснишь, кто за этим стоит и бросишь ему вызов, это станет в десять раз хуже, чем самые гнусные слухи! При любом раскладе ты как политическая фигура в Звездном Королевстве перестанешь существовать. И это не говоря уже о том, какая прорва народу немедленно уверует, что все сказанное — чистая правда, раз уж ты пошла на подобный шаг.

— Он прав, — металлом проскрежетал голос Хэмиша Александера.

Хонор наконец осмелилась посмотреть на него. Он заставил себя спокойно встретиться с ней глазами, и она поняла, что он впервые осознал истину. Вот уже много лет изо всех сил заставлял себя быть слепым, но подсознательно все равно подозревал, что Хонор знает о его чувствах к ней — и сама чувствует то же самое.

— Он прав, — повторил граф. — Ни один из нас не вправе позволить себе дать этой истории такое веское доказательство. В особенности, — повернулся он к брату, — когда в ней нет и капли правды.

Вильям невозмутимо выдержал его свирепый взгляд, понимая, что большая часть этой ярости направлена не на него.

— Я верю тебе, — сказал он спокойно и искренне. — Но проблема в том, что это надо доказать.

Доказать?! — взорвался граф.

— Знаю. Знаю! — снова покачал головой Вильям, и выражение его лица стало почти таким же яростным, как у брата. — Вы оба, ни один, ни другой, ничего не должны никому доказывать! Но вы не хуже меня знаете, что в борьбе с подобной клеветой это не поможет и что никто не в состоянии доказать отрицание. Особенно когда вы двое так тесно работали вместе. Мы — все мы — неразумно расходовали политический капитал, созданный вашими подвигами. Мы намеренно объединили вас, сосредоточили общественное восприятие на вас двоих как на единой команде. Именно так и представляют вас теперь избиратели, и, по сути дела, теперь им будет легче поверить во весь этот бред. Особенно если кто-то напомнит как много времени вы проводите наедине.

— Наедине?

Оба Александера обернулись к Хонор, услышав этот короткий вопрос.

— Я землевладелец, Вилли. Я никогда и нигде не бываю без своих телохранителей — не имею на то права по грейсонским законам! И когда же это у нас двоих был шанс побыть “наедине”?

— Ты сама все прекрасно понимаешь, Хонор, — сочувственно сказал Вильям. — Во-первых, никто не поверит, что ты не могла бы ускользнуть, если тебе этого по-настоящему захотелось. Даже от Эндрю. И ты не хуже меня знаешь, что они будут правы: могла бы. И, во-вторых, неужели ты думаешь, что кто-нибудь хоть на секунду усомнится, что все твои телохранители как один солгут за милую душу, если ты их об этом попросишь?

Теперь пришла её очередь в бешенстве сверлить его глазами, но потом плечи её опустились. Он был прав. Конечно, он был прав, и она знала это еще до того, как успела открыть рот. Просто утопающая женщина отчаянно искала любую соломинку, за которую можно ухватиться.

— Итак, что мы теперь будем делать? — горько спросила она. — Или у них и в самом деле получится свести борьбу за политический контроль над Звездным Королевством к такой мелкой и грязной теме, как надуманные слухи о супружеской неверности?

— Нет, — ответил Вильям. — Они не смогут свести всю борьбу к этому, Хонор. Но ты ведь не об этом спрашиваешь, да? Ты и Хэмиш были двумя нашими самыми мощными орудиями... и они могут уничтожить нашу способность эффективно использовать кого бы то ни было из вас против них. Это глупо, это отвратительно и мелко, но это не значит, что это не сработает. При самом лучшем раскладе это почти наверняка ослабит вас обоих как раз на то время, пока они будут проталкивать сокращение финансирования флота и бюджет, но я уверен, что они надеются и на долгосрочный эффект. И изящество этого маневра, с их точки зрения, в том, что чем более страстно вы или ваши друзья и союзники будете отрицать обвинение, тем больший процент избирателей поверит, что это, должно быть, правда.

Хонор задержала взгляд на нем, потом перевела на Хэмиша — и увидела в его глазах такую же муку. Переносить его страдания было слишком болезненно, и она принялась гасить эмпатическое восприятие, пока в сознании не остался только Нимиц, только его любовь и забота... и его беспомощность в этом сражении с невидимыми врагами. Она медленно отвела глаза от Хэмиша к Вильяму и постаралась держаться прямо.

— И что нам теперь делать? — тихо спросила она.

— Я не знаю, Хонор, — ответил он ей. — Я просто не знаю.