"Прекрасная дружба" - читать интересную книгу автора (Вебер Дэвид)

Глава II

– Повторяю, Стефани! – сказал Ричард Харрингтон. – Я не хочу, чтобы ты шаталась по лесу одна, без меня или мамы. Понятно?

– Но, па-а-апа… – начала было Стефани, но сама же оборвала себя, когда отец сложил руки на груди. Затем он начал слегка постукивать по ковру правым носком, и ее сердце сжалось. Ничего не получается, и проявившийся недостаток способностей к… переговорам раздражал ее не меньше, чем тот самый запрет, которое она старалась обойти. Ей было одиннадцать земных лет, она была единственным ребенком в семье, дочерью, и прелестной, как бутон розы. Все это давало ей определенные преимущества, и она отлично научилась вить из отца веревки, едва начав говорить. Впрочем, она подозревала, что обязана своим успехом по большей части тому, что отец совсем не возражал против того, чтобы из него вили веревки, но какая разница, если у нее получалось. К сожалению мать всегда была орешком покрепче… и даже отец был готов самым бессовестным образом оставить надлежащую ему гибкость, коли считал, что это оправданно.

Вот как сейчас.

– Конец обсуждению, – произнес он со зловещим спокойствием. – Если ты не видела здесь гексапум или скальных медведей, еще не означает, что их здесь нет.

– Но я просидела взаперти всю зиму, и мне нечем было заняться, – заявила она как можно убедительнее, легко подавив укол совести при мысли о том, что нарочно не упомянула снежные бои, катание на лыжах, санках и другие развлечения. – Я хочу выбраться отсюда и все посмотреть!

– Я знаю, солнышко, – более нежно произнес ее отец, протягивая руку, чтобы взъерошить ее кудрявые темные волосы. – Но снаружи опасно. Ты же знаешь, это не Мейердал.

Стефани закатила глаза, приняв мученический вид, и он тут же пожалел о том, что не удержался от последнего предложения.

– Если ты действительно хочешь чем-то заняться, почему бы тебе днем не съездить в Твин Форкс с мамой?

– Потому что Твин Форкс – это полный ноль, папочка.

В ответе Стефане прозвучало отчаяние, хотя она знала, что это тактическая ошибка. Даже такие исключительные родители, как у нее, начинают упрямиться, если спорить с ними слишком эмоционально, но ведь в самом деле! Пускай Твин Форкс был самым близким к харрингтовскому поместью «городом», но в нем было не больше пятидесяти семей, и почти все среди горстки местных детей были полными недоумками. Никого из них не интересовала ксено-ботаника или иерархии биосистемы. Более того, они были настолько безмозглыми, что проводили большую часть свободного времени, пытаясь поймать что-нибудь достаточно маленькое, чтобы его можно было держать в качестве домашнего животного, совершенно не задумываясь о том, какой вред могут нанести «любимцам» в процессе. Стефани не сомневалась, что любая попытка допустить этих тупиц к своим исследованиям довольно быстро бы привела бы к ссоре, а то и паре фингалов. Если бы папа с мамой не настояли на том, чтобы утащить ее с Мейердала, когда ее только-только приняли в программу «юный лесничий», она бы уже была бы на своей первой выездной практике. Она не виновата, что этому не суждено сбыться, и самое меньшее, чем они могли бы это компенсировать, это разрешить ей исследовать их собственные земельные угодья!

– Твин Форкс – не полный нуль, – твердо сказал ее отец.

– Нет, нуль, – ответила она, скривив губы, и Ричард Харрингтон сделал глубокий вдох.

Он мысленно отступил, набираясь терпения, этого самого важного из родительских качеств. Слегка виноватый вид Стефани немного облегчил эту задачу. Она не хотела покидать всех, кого знала на Мейердале, и ему было известно, с каким нетерпением она ждет леснической практики, но Мейердал был заселен уже более тысячи лет… в отличие от Сфинкса. Мало того, что самых опасных хищников Мейердала согнали в специально созданные для них заповедные зоны из нетронутой дикой природы, но егеря Лесной службы заботливо опекали учащихся, и заповедники, где они проводили занятия, были плотно перекрыты системами спутниковой связи и наблюдения и мгновенно реагирующими службами неотложной помощи. Напротив, в бескрайних лесах Сфинкса не только не было связи и наблюдения, но в них водились хищники вроде пятиметровой гексапумы (и только чуть-чуть менее опасного скального медведя), и они были совершенно неисследованны. Сфинксианская растительность на две трети была вечнозеленой, даже здесь, в некоем подобии полутропической зоны, поэтому даже лучшая топографическая аэросъемка с трудом могла что-то уловить сквозь густой зеленый покров. Пройдет не одно поколение, прежде чем человечество только начнет составлять полную картину миллионов других видов, которые несомненно обитали в тени этих деревьев.

По этим причинам о повторении вчерашней экскурсии на природу в одиночку не могло быть и речи. Стефани поклялась, что далеко не уходила, и он верил ей. Несмотря на свое упрямство и своеволие, она была честным ребенком. Кроме того, она взяла наручный комм, поэтому на самом деле она не осталась без связи, и они смогли бы обнаружить ее по сигналу комма, если бы она попала в беду. Но все это было несущественно. Она его дочь, он любит ее, и все наручные коммы на свете не приведут воздушную машину вовремя, если ей встретится гексапума.

– Послушай, Стеф, – наконец произнес он. – Понимаю, что Твин Форкс не представляет ничего особенного по сравнению с Холлистером, но это лучшее из того, что есть. И он еще будет расти. Поговаривают даже о том, чтобы установить свою собственную площадку для шаттла к следующей весне!

Стефани с трудом удержалась от того, чтобы снова не закатить глаза. Назвать Твин Форкс «ничем особенным» по сравнению с мегаполисом Холлистером – это все равно как сказать, что на Сфинксе было «немного» снега. А учитывая долгий, вялотекущий, бесконечный год на этой дурацкой планете, к следующей весне ей будет почти семнадцать земных лет! Ей еще не исполнилось десять, когда они приехали… прямо к началу снегопадов. Которые шли без остановки следующие пятнадцать земных месяцев!

– Прости меня, – тихо сказал отец, читая ее мысли. – Прости меня, что в Твин Форксе неинтересно, и что не хотела уезжать с Мейердала. Мне жаль, что я не могу позволить тебе гулять самой по себе. Но я не могу иначе, милая. И, – он строго посмотрел в ее карие глаза, стараясь не замечать слезы, внезапно наполнившие их, – ты должна дать слово, что в этом случае будешь поступать так, как мы с мамой тебе скажем.

Стефани угрюмо прошлепала по грязи к веранде с покатой крышей. На Сфинксе у всех построек были только покатые крыши, и, позволив себе выпустить глубокий, прочувствованный вздох, она плюхнулась на ступеньки веранды и стала размышлять о том, почему это так.

Разумеется, все дело в снеге. Даже здесь, вблизи экватора Сфинкса, годовые осадки измерялись в метрах – во многих метрах, хмуро подумала она – и домам были необходимы покатые крыши, чтобы сбрасывать всю эту замерзшую воду, особенно на планете, чья гравитация на треть превышала земную. Хотя Стефани никогда не была на Старой Земле… или каком-либо мире, который бы ни считался остальным человечеством планетой с «высокой гравитацией».

Она опять вздохнула, с оттенком томительной грусти, и посетовала на то, что ее пра-пра-пра-пра-(и так далее)-деды вызвались участвовать в Первой Волне Мейердала. Родители постарались объяснить ее, что это значило, вскоре после ее восьмого дня рождения. Стефани уже слышала слово «джини», хотя и не понимала, что, по крайней мере технически, оно относилось и к ней, но она тогда училась в школе всего четыре года. Курс истории еще не коснулся Последней Войны на Старой Земле, так что ей неоткуда было знать, почему кто-то все еще столь резко реагировал на любую идею видоизменить человеческий генотип… и почему «джини» считалось такими людьми самым грубым словом в стандартном английском.

Теперь-то она знала, хотя не по-прежнему считала глупым любого, кто разделял подобные взгляды. Конечно, био-оружие и «суперсолдаты», в спешке изготовленные для Последней Войны, оказались плохой идей, и ущерб, который они причинили Старой Земле, был ужасен. Но все это произошло пятьсот земных лет назад и не имело никакого отношения к людям из первых волн Мейердала или Квелхоллоу. Наверное, хорошо, что первые поселенцы Мантикоры покинули Солнечную систему до Последней Войны. Их архаическим криогенным кораблям понадобилось более шести земных столетий, чтобы закончить путешествие, поэтому они пропустили все события… а заодно и предрассудки, ими вызванные.

Впрочем, нельзя сказать, что изменения, созданные генетиками для колонистов Мейердала, особенно заслуживали чьего-то внимания. При равной массе, ткани мышц Стефани были на двадцать пять процентов эффективнее чем у «чистых» людей, а ее обмен веществ был на двадцать процентов быстрее, чтобы обеспечить энергией эти мышцы. Также существовало несколько незначительных изменений в респираторной системе и системе кровообращения, некоторое усиление скелета. Изменения были задуманы доминантными, так, чтобы они были у всех ее потомков. Но ее тип джини абсолютно свободно мог иметь потомство с чистыми людьми, поэтому с ее точки зрения все эти изменения не были чем-то особенным. Зато они означали, что, поскольку ей и ее родителям было нужно меньше мышечной массы для определенной силы, они идеально подходили для колонизации планет с высокой гравитацией, не рискуя превратиться в коренастых качков. Тем не менее, когда она приступила к изучению Последней Войны и некоторых антигенетических движений, то пришла к выводу, что папа с мамой были не так уж не правы, предупреждая ее, чтоб она не рассказывала об этом чужим людям. Помимо этого, Стефани редко думала на эту тему, разве что размышляла иногда, с некоторым сожалением, что, если бы они не были джини, то высокая гравитация обитаемых планет бинарной системы Мантикоры могла бы помешать родителям вот так просто утащить ее к чертям на кулички.

Она пожевала нижнюю губу и откинулась назад, позволив взгляду свободно скользить по затерянной долине, где она застряла по их воле. Высокая зеленая крыша главного дома была единственным красочным пятном на фоне все еще голого частокола деревьев и королевских дубов, окружающих ее. Но она не собиралась позволить чему-то развеять ее мрачное настроение, и потребовалось совсем немного усилий, чтобы решить, что зеленый был дурацким цветом для крыши. Что-нибудь темное и тускло-коричневое, или даже черное устроило бы ее гораздо больше. И раз уж речь зашла о неподходящих строительных материалах, то почему нельзя было использовать что-то более яркое, чем натуральный серый камень? Да, так обошлось дешевле всего, но чтобы добиться достаточной изоляции от зимы Сфинкса, стены пришлось делать больше метра в ширину. Все равно что жить в подземелье, подумала она… затем остановилась, чтобы посмаковать это сравнение. Оно идеально подходило ее нынешнему настроению, и она отложила его для будущего пользования.

Стефани поразмышляла над этим еще чуть-чуть, потом встряхнулась и вгляделась в деревья позади дома и примыкающие теплицы, тоскуя на грани физической боли. Какие-то дети знали, что хотели быть космонавтами или учеными еще до того, как научились произносить эти слова, но Стефани мечтала не о звездах. Она мечтала о… зелени. Она мечтала побывать там, где еще никто не бывал, но не через гиперпространство, а по теплой, живой, дышащей планете. Она мечтала о водопадах и горах, деревьях и животных, никогда не слыхавших о зоопарках. И она мечтала о том, чтобы оказаться первой, кто увидит их, изучит, поймет, защитит…

Может быть, это из-за родителей, задумалась она, на время забыв об обиде на отцовские ограничения. Ричард Харрингтон обладал степенями как в земной, так и ксено-ветеринарной медицине. Из-за этого он гораздо больше ценился бы на таком пограничном мире, как Сфинкс, чем на родине, но время от времени к нему обращалась Лесная служба Мейердала. Это привело Стефани в гораздо более тесную близость с животным царством ее родного мира, чем когда-либо посчастливилось бы большинству детей ее возраста, а работа ее матери генетиком растений – еще одна профессия, так необходимая на новых планетах – помогла ей оценить всю красоту причудливых связей флоры Мейердала.

Вот только потом они приволокли ее на Сфинкс и заперли в глуши.

Стефани скорчила гримасу в новом приступе раздражения. С одной стороны, она до глубины души возмущалась отъездом с Мейердала, а с другой стороны, пришла в восторг. Несмотря на мечты о карьере в Лесной службе, мысль о космических кораблях и межзвездных путешествиях захватывала. А также мысль об иммиграции во время спасительной миссии по оказанию помощи колонии, почти уничтоженной эпидемией. (Впрочем, она признавала, что восторг не продержался бы долго, если бы врачи не нашли лекарство от этой эпидемии). Лучше всего было то, что, благодаря профессиям ее родителей, Звездное Королевство согласилось оплатить стоимость переезда, а это, вкупе с их сбережениями, позволило им купить большой участок земли в свое личное пользование. Усадьба Харрингтонов представляла собой примерно прямоугольник, разбросанный на крутых склонах Медностенных гор и выходящий на океан Таннермана, с длиной стороны в двадцать километров. Не двадцать метров границы их участка в Холлистере, но двадцать километров, то есть он был размером с весь их прежний город! А еще усадьба прилегала к области, которую уже успели выделить под крупный заповедник.

Но существовало несколько обстоятельств, о которых Стефани на радостях не задумалась. Например, то, что их усадьба находилась почти в тысяче километров от чего-либо отдаленно похожего на город. При всей своей любви к дикой природе, она не привыкла жить в такой дали от цивилизации, а из-за расстояний между поселениями отцу приходилось проводить ужасно много времени в воздухе лишь для того, чтобы добраться от одного пациента к другому. Хорошо хоть планетарная инфосеть помогала ей не отставать в учебе – более того, она была первой в своем классе (опять), несмотря на переезд, и еще на шестнадцатом месте в текущем планетарном шахматном турнире – и она любила ездить в город (когда отсталость Твин Форкс не служила доводом в переговорах с родителями). Но так как никто из ее ровесников в Твин Форкс не обучался по ускоренной программе, их не было ни в одном из ее классов, ну а поселению абсолютно не хватало всех прелестей почти полумиллионного города.

И все же Стефани смирилась бы с этим, если бы не два других обстоятельства: снег и гексапумы.

Она зарыла носок ботинка в хлюпающую слякоть за нижней ступенькой веранды и насупилась. Папа предупредил ее, что они приедут прямо в канун зимы, и она думала, что готова к тому, что их ждет. Но на Сфинксе слово «зима» приобрело совершенно новое значение. Снег был восхитительной редкостью на теплом, мягком Мейердале, но зима Сфинкса продолжалась почти шестнадцать земных месяцев. Это составляло одну десятую всей прожитой ею жизни, и в конце концов ее просто стало тошнить от снега. Папа мог сколько угодно утешать ее тем, что остальные сезоны будут такими же длинными. Стефани ему верила. В мыслях она даже допускала, что пройдет еще четыре полных земных года до возвращения снега. Но этого ей еще не довелось испытать, а сейчас у нее была только грязь. Много-много грязи, только начавшие набухать почки на лиственных деревьях и скука.

И, напомнила она себе, нахмурясь, еще было обещание ничего не делать с этой скукой, которое отцу удалось у нее вырвать. Наверное, ей следовало бы радоваться, что они с мамой так волнуются за нее, но это было так… так коварно с его стороны заставить ее дать подобное обещание. Все равно что сделать Стефани своей собственной тюремщицей, и он это знал!

Снова вздохнув, она поднялась, сунула кулаки в карманы куртки и направилась к кабинету матери. Она сомневалась, что ей удастся убедить маму помочь ей переубедить отца, но попытка не пытка. Может, хотя бы получит от нее чуточку сочувствия.

Доктор Марджори Харрингтон стояла у окна и, сочувственно улыбаясь, наблюдала за тем, как Стефани шлепает к дому. Доктор Харрингтон знала, куда направлялась ее дочь… и что она собирается сделать, когда доберется сюда. В целом Марджори не одобряла попыток Стефани заручиться поддержкой одного родителя для борьбы с другим, когда устанавливались правила, но она слишком хорошо знала свою дочь, чтобы возмущаться этим в данном случае. Одно она знала точно: как бы сильно она ни обижалась на ограничение или изворачивалась, чтобы его снять – дав слово, она никогда не нарушала его.

Доктор Харрингтон отошла от окна и вернулась к рабочему терминалу. На ее услуги оказался большой спрос за эти семнадцать земных месяцев, которые они с Ричардом прожили на Сфинксе, но, в отличие от Ричарда, ей нечасто приходилось навещать своих клиентов. В том редком случае, когда ей нужны были наглядные образцы, а не простые электронные данные, их можно было доставить в ее небольшую, но хорошо оснащенную лабораторию и вспомогательные теплицы также просто, как в любое другое место, и ей нравилось такая свобода. Кроме того, все три обитаемые планеты бинарной системы Мантикоры отличались биосистемами, удивительно подходившими к человеку. До сих пор ей не довелось столкнуться ни с одной проблемой, которую нельзя было достаточно быстро решить – кроме тайны исчезающего сельдерея, которая все равно вряд ли входила в область ее компетенции – и она чувствовала, что вносила свою лепту в создание чего-то нового и особенного, чего не было на Мейердале. Она любила свою работу, но сейчас она приостановила терминал и откинулась в кресле, раздумывая над стремительно надвигающимся разговором со Стефани.

Порой ей приходило в голову, что было бы неплохо иметь менее одаренного ребенка. Стефани была в курсе, что намного опережает в учебе всех своих сверстников, и еще то, что коэффициент ее интеллекта значительно выше, чем у большинства. О чем она не догадывалась – и что Марджори с Ричардом совершенно не собирались пока ей сообщать – что по результатам она входила непосредственно в первые десять процентов человеческой расы. Даже в нынешние времена тесты становились все менее надежными по достижении интеллектом стратосферных высот, поэтому было невозможно оценить ее еще точнее, но Марджори убедилась на собственном опыте в том, как тяжело бывает переубедить ее в споре. Мало того, родителям, столкнувшимся с бесконечной и изобретательной чередой совершенно логичных возражений (по крайней мере, логичных на взгляд Стефани), часто не оставалось ничего иного, кроме как заявить «потому что мы так сказали, вот почему!» Марджори ненавидела такое завершение спора, но, надо отдать должное Стефани, она обычно относилась к нему спокойнее, чем сама Марджори в детстве.

Однако, несмотря на всю свою одаренность, Стефани было всего одиннадцать. Она на самом деле не сознавала – пока что – значение долгих времен года на Сфинксе. По подсчетам Марджори, следующие несколько недель будут отмечены протяжными, мрачными вздохами, вялостью, волочащейся походкой (по крайней мере, когда кто-то смотрит в ее сторону) и всеми древними, как сама Вселенная, способами, с помощью которых отпрыск показывает бессердечным родителям, как его жестоко угнетают. Однако, при условии, что все участники доживут до того, как весна наберет силу, Стефани обнаружит, что бесснежный Сфинкс окажется гораздо более интересным местом, и Марджори мысленно сделала заметку иногда отдыхать от работы. Она никак не смогла бы провести столько времени в лесу, сколько хотелось бы Стефани, но по крайней мере сопровождала бы своего единственного ребенка достаточно часто, чтобы хоть как-то удовлетворить ее.

Ее размышления приостановились, и она опять улыбнулась, когда новая идея пришла в голову. Нет, они не могли позволить Стефани в одиночестве рыскать по чащобам, но может, найдется другой способ отвлечь ее. Стефани по складу ума обожала заполнять кроссворды публиковавшиеся в Йавата Кроссинг Таймс несмываемыми чернилами. С ее характером она совершенно не могла отказаться от вызова, так что всего лишь с помощью небольшого намека…

Услышав звук шагов, направляющихся по залу к ее кабинету, Марджори позволила креслу выпрямиться и подвинула поближе пачку печатных копий. Сняв колпачок с пера, она склонилась над аккуратно отпечатанными листами с сосредоточенным видом, и в тот же миг Стефани постучалась в косяк открытой двери.

– Мам?

Доктор Харрингтон позволила себе в последний раз сочувственно улыбнуться нарочитой грусти в тоне Стефани, а потом убрала с лица всякое выражение и устремила взгляд поверх бумаг.

– Заходи, Стеф, – пригласила она, и опять откинулась в кресле.

– Можно тебя на минуточку? – спросила Стефани, и Марджори кивнула.

– Конечно можно, детка, – сказала она. – Что ты задумала?