"Флагман в изгнании" - читать интересную книгу автора (Вебер Дэвид)

Глава 5

На Мантикоре Харрингтон-Сити был бы всего лишь средней величины городом, но здесь он казался гораздо значительнее. В грейсонской архитектуре отразились технические ограничения, существовавшие до вступления в Альянс. Здесь не было могучих башен, характерных для большинства цивилизаций, располагавших антигравитационными технологиями. Невысокие здания словно боялись оторваться от земли – тридцать этажей казались чудовищной высотой, – и это означало, что город занимает куда большую территорию, чем мог бы.

Хонор это до сих пор казалось странным. Ее автомобиль ехал по авеню Курвуазье, и она смотрела из окна на свою столицу. Не без внутренней борьбы она смирилась с тем, что столица любого поместья носит имя поместья – оно же фамилия владельца, – но пролетающие мимо здания снова напомнили ей о различиях между Грейсоном и Мантикорой. Новоприобретенные технологии можно было бы эффективно использовать для строительства башен. Одна башня с легкостью вместила бы все население Харрингтон-Сити, и ее было бы проще защитить от враждебной окружающей среды, но на Грейсоне так не принято.

Подданные Хонор проявляли невероятную смесь изобретательности и упрямой верности традициям. С помощью новых технологий они построили город на чистом месте всего за три стандартных года – для проекта такого размаха это наверняка рекордный срок, – но строили они его так, как считали нужным, и у Хонор хватило сообразительности не спорить. В конце концов, им здесь и жить. Они имеют право строить такой дом, в котором им будет удобно. Глядя на широкие перекрестки и пересекающие город полосы зеленых насаждений, Хонор не могла не признать, что выглядит это хорошо. Не похоже ни на один знакомый ей город, но хорошо.

Она нажала кнопку, опустив бронепластовое окно, когда они въехали в парк Бернарда Янакова, и вдохнула аромат вишен. Тысяча лет, подумала она. Борьба за выживание, которую вели первые грейсонцы, была непредставимо тяжелой, и все же в течение тысячи лет грейсонцы сохраняли земные деревья. Они пошли на невероятные трудности, сохраняя многие деревья только потому, что они были красивы. А вишни даже остались съедобными, по крайней мере для грейсонцев. Сама Хонор не решалась брать их в рот, если только ягоды не привозили с орбитальной фермы. Вот там земные породы остались неизменными или были импортированы заново, когда звезда Ельцина восстановила межзвездное сообщение. Но местные жители достаточно адаптировались, чтобы есть и местные ягоды. Им пришлось – сельскохозяйственные земли на планете невозможно было сохранять незагрязненными .

Во всяком случае, так было раньше, напомнила она себе, глядя на кристаллопластовый купол, накрывший весь город и несколько тысяч гектаров еще пустой земли. Люди на Грейсоне жили скорее как в орбитальных комплексах, чем как на поверхности планеты: их дома были наглухо запечатаны, воздух отфильтрован, а вода дистиллирована. Но в Харрингтон-Сити все было не так. Впервые грейсонские архитекторы проектировали город как единое живое целое, где люди могли ходить по улицами без аварийных противогазов. Эта же технология скоро распространится и в сельском хозяйстве.

Проблема производства продуктов питания всегда резко ограничивала рост населения Грейсона. Даже местные уроженцы не могли питаться овощами, выросшими на неочищенной земле, а поддержание сельскохозяйственных земель в обеззараженном состоянии было очень трудоемкой задачей. Поэтому больше двух третей продуктов выращивали в космосе. Орбитальные фермы были намного продуктивнее наземных, но их строительство было чудовищно дорогим, особенно при технологиях, существовавших до заключения Альянса. Традиционно на производство пищи для населения уходило около семидесяти процентов валового национального продукта.

Но вскоре ситуация должна была измениться. Расчеты «Небесных куполов» показывали, что продукты можно производить на фермах под куполами – по сути в огромных теплицах – за две трети стоимости продукта орбитальных ферм и с куда меньшими исходными вложениями.

Результаты – как экономические, так и демографические (в смысле населения, которое можно будет прокормить) – ожидались фантастические. «Небесные купола» не просто могли сделать грейсонские города красивее. Они должны были уничтожить факторы, которые заставляли грейсонцев на протяжении всей их истории поддерживать драконовские меры контроля за населением. И все это сделали возможным новые мантикорские технологии и личная финансовая поддержка Хонор.

При этой мысли она ощутила глубокое удовлетворение и с улыбкой посмотрела на купол. А потом машина еще раз свернула за угол, и улыбка исчезла. Центр имени Джейнис Юнц, расположенный в самом сердце парка имени адмирала Янакова, окружала цепочка демонстрантов. Они стояли там с каменными лицами, игнорируя насмешки собравшихся вокруг жителей поместья. От более агрессивных проявлений недовольства протестующих охранял молчаливый кордон гвардейцев Харрингтон в темно-зеленых кителях и более светлых зеленых брюках. Хонор ощутила гнев сидящего рядом с ней Лафолле. Майор негодовал по поводу обязанности гвардии охранять людей, презиравших его землевладельца, но сама Хонор сумела сохранить спокойное выражение лица. В конце концов, ничего удивительного. В последнее время агитаторы поуспокоились, но она знала, что сегодня они здесь будут.

Хонор вздохнула и напомнила себе, что следует радоваться уменьшению общего числа демонстраций. Пикеты, ежедневно осаждавшие Дворец Харрингтон, в последнюю неделю покинули свои посты. Хонор до сих пор виновато радовалась, вспоминая причину их ухода. Сотня рабочих со стройки «Небесных куполов», похоже, спонтанно устроила контрдемонстрацию. У них просто руки чесались ввязаться в заварушку, так что две группы пикетчиков сначала бурно обменялись мнениями, а потом начали драку. Закончилось это тем, что рабочие погнали своих противников по авеню Курвуазье с очевидно недобрыми намерениями. То же самое случилось и на следующий день, и через день, когда к заварушке присоединились харрингтонцы, не работавшие в «Небесных куполах». К четвертому дню враждебных демонстрантов у ворот не осталось.

Хонор испытала огромное облегчение как от их ухода, так и от безукоризненного нейтралитета полиции Харрингтон-Сити. Она подозревала, что полиция намеренно ждала, пока демонстранты не обратятся в бегство, прежде чем прекратить беспорядки, но было бы куда хуже, если бы Хонор использовала полицейских для подавления инакомыслящих. Кроме того, согласно ее настоятельным указаниям, гвардейцы Хонор в драку вообще не вмешивались, а беспорядки дали ей законный повод не пускать посторонних на сегодняшнюю церемонию.

Но сегодня ожидалось слишком важное и слишком позитивное событие, чтобы ее враги не попытались его испортить, так что они начали скандировать обвинения, как только увидели ее машину. Хонор сжала зубы, разобрав кое-какие слова, но все же сумела сохранить спокойное выражение лица. Наконец машина проехала мимо демонстрантов в ворота Центра, и раздавшиеся приветственные крики заглушили голоса протестующих.

Центр представлял собой небольшой комплекс, включавший в себя павильон Юнц и полдюжины других зданий вокруг небольшого озера. Он был до отказа набит людьми. Над головами летали разноцветные флаги, оркестр заиграл гимн землевладельцев, ряды полицейских – часть их одолжило поместье Мэйхью, чтобы набрать нужное для торжественного события количество, – выстроились вдоль дороги, сдерживая кричащую толпу. Хонор расслабилась, чувствуя, как ее захватывает волна искренне радостных приветствий. Она взмахнула рукой в ответ, а Нимиц привстал у нее на коленях. Энтузиазм приветствий удвоился, и кот остался весьма доволен собой. Она рассмеялась, увидев, что он высунул мордочку из окна и подергивает усами, глядя на своих поклонников.

Машина остановилась у платформы, которую бригада рабочих построила перед павильоном Юнц. Ряды временных сидений перед платформой были забиты до отказа. Хонор выбралась наружу, в вихрь музыки и криков, а двойная шеренга гвардейцев вытянулась по стойке «смирно».

Хонор покраснела. Она никак не могла привыкнуть к тому, что властвует над этими людьми, и каждый раз подавляла в себе желание объяснить, что они перепутали ее с кем-то по-настоящему важным.

Она посадила Нимица на плечо, а навстречу ей с приветствием вышел Говард Клинкскейлс. Плотный седовласый регент оперся на жезл с серебряным навершием, символизирующий его должность, и поклонился. Протянув ей руку, он повел ее между рядами гвардейцев. Оркестр рассчитал точно и закончил гимн землевладельцев как раз тогда, когда она вступила на платформу. Приветствия сменились тишиной. Хонор отпустила руку Клинкскейлса и прошла к покрытой флагом трибуне.

Там ее ждал еще один седоволосый человек, хрупкий от старости, не смягченной пролонгом, и одетый сплошь в черное, кроме старинного белого воротничка священника. Она присела перед ним в недавно разученном реверансе, и преподобный Джулиус Хэнкс, духовный глава Церкви Освобожденного Человечества, с улыбкой протянул ей руку. Потом повернулся к толпе и откашлялся, а Хонор заняла место рядом с ним.

– Давайте помолимся, братья и сестры, – просто сказал он, и толпа мгновенно затихла при первых же звуках его усиленного громкоговорителями голоса. – О Господи, Отец людей, испытующий нас, мы благодарим Тебя за этот день и за щедроты, которыми Ты наградил нас, плоды нашего труда. Мы снова ищем Твоего благословения, встречая величайшее испытание жизни. Укрепи наши силы, чтобы мы достойно встретили все препятствия, помоги нам всегда узнавать и выполнять Твою волю, чтобы мы пришли к Тебе после трудов наших в поту от труда во имя Твое на лицах и с Твоей любовью в сердцах. И мы покорнейше просим Тебя всегда наполнять мудростью наших вождей, а особенно этого землевладельца, чтобы ее народ преуспевал при ее правлении и всегда грелся под солнцем Твоей милости. Во имя Господа Испытующего, заступника и утешителя, аминь.

Толпа ответила мощным «аминь», к которому присоединилась и Хонор. Она не присоединилась к Церкви Освобожденного Человечества – уличных проповедников это ужасно раздражало, – но уважала и Церковь, и личную веру таких людей, как преподобный Хэнкс. Некоторые элементы доктрины ее смущали, но, несмотря на сильные следы неравенства полов, Церковь была здоровым живым организмом, центром жизни Грейсона, и принятые ею догматы были не из самых закостенелых.

Хонор серьезно интересовалась военной историей и хорошо знала, что религиозная нетерпимость часто ведет к крови и зверствам, а единая вера очень редко достигает всеобщего распространения, не став инструментом подавления. Она знала, как фанатична была изначальная Церковь Освобожденного Человечества, когда отряхнула пыль Старой Земли со своих ног, чтобы основать идеальное общество на этой прекрасной и смертоносной планете. Но каким-то образом здесь удалось обойтись без репрессий. В прошлом не всегда было так – это Хонор тоже знала: грейсонскую историю она изучала с не меньшим тщанием, чем мантикорскую, стремясь узнать и понять людей, которыми ей по прихоти судьбы пришлось править. Бывали периоды, когда Церковь и вправду каменела, а доктрина превращалась в догму. Но такие периоды длились недолго, что при глубокой консервативности грейсонцев вызывало удивление.

Возможно, Церковь просто многому научилась во время грейсонской гражданской войны, когда погибло больше половины населения планеты. Наверняка это оставило глубокий след – но и это, по убеждению Хонор, было лишь половиной объяснения. Второй половиной была сама планета, на которой обитали грейсонцы.

Грейсон был худшим врагом своего населения, невидимой угрозой, всегда готовой уничтожить неосторожных. Такая ситуация, конечно, существовала не только на звезде Ельцина. Любой орбитальный комплекс предоставлял своим жителям тысячу способов досрочно уйти из жизни, да и множество других планет считались не менее опасными. Но большинство людей в таких ситуациях становились либо рабами традиций, которые, как они знали, обеспечивают выживание, либо начинали автоматически отвергать любые традиции, постоянно отыскивая способы выжить и жить лучше. Грейсонцев отличало то, что они умудрились совместить оба пути. Они сохраняли испытанные традиции, которые хорошо им послужили, но всегда соглашались попробовать что-то новое, даже с большей готовностью, чем на Мантикоре – три обитаемые планеты Мантикоры вполне подходили для людей.

Хонор подняла голову, когда молитвенное молчание сменилось шорохом движений, и снова почувствовала, как динамичны эти странные решительные люди, которые стали теперь ее народом. Устойчивость традиций уравновешивалась в них стремлением побороть враждебное окружение – и отсюда родилась их тяга к экспериментам. Смесь получилась крепкая, и она этому завидовала. Повернувшись к своим подданным, встретившим ее овацией, Хонор снова задумалась о том, как на этот мир повлияет ее собственное вмешательство.

Она посмотрела на собравшихся. Тысячи напряженно ждущих лиц, обращенных к ней. Сейчас не время нервничать. Тихий писк Нимица – почти улыбка ей на ухо – помог сосредоточиться, и она улыбнулась огромной толпе.

– Спасибо вам за такое бурное приветствие. – Мощные динамики четко доносили ее голос до аудитории, и легкая усмешка в нем была встречена вспышкой смеха. – Вас здесь немного больше, чем я привыкла, – продолжила она, – и у меня мало опыта в речах, так что я постараюсь не увлекаться. И потом, – она махнула в сторону щедро накрытых столов, расставленных по газонам, – официанты ждут, так что надо покороче.

Это тоже вызвало смех и вспышку аплодисментов, и ее улыбка стала еще шире.

– Ну, теперь ясно, что для вас на первом месте, – весело сказала она, качая головой. – Хорошо, раз вы все такие голодные, давайте не будем больше зря тратить время… Мы собрались здесь, – продолжила она более серьезным тоном, – чтобы отметить завершение городского купола. Это молодое поместье, и пока что бедное. Вы все знаете, в каком напряжении сейчас находятся наши финансы, и вы даже лучше меня представляете, как трудно построить новое поместье на неочищенной территории. Вы знаете, как усердно вы работали, сколько вы и все остальные, кто сейчас занят на стройке и не смог прийти сюда сегодня, вложили в создание этого прекрасного города.

Она обвела рукой парк вокруг, здания за деревьями и еле видный над ними блестящий купол, на секунду замолчала, потом откашлялась.

– Да, вы все это знаете, – сказала она тихо. – Но вы, возможно, не представляете, как сильно я горжусь всеми вами. Какая для меня честь, что вы покинули старые, крепко стоящие на ногах поместья и пришли сюда, на пустое место, чтобы создать такую красоту для всех нас. У вас древний мир, и я здесь новичок, но вряд ли ваши предки могли бы сделать больше или лучше. Спасибо вам.

Ответом на ее негромкие искренние слова послужила тишина, наполненная легким смущением, и Хонор повернулась, подзывая к себе молодого человека, стоявшего на платформе вместе с другими важными лицами. Адаму Геррику явно было не по себе в парадном костюме, но толпа его узнала и громко зааплодировала, едва главный инженер «Небесных куполов Грейсона» встал рядом со своим землевладельцем.

– Думаю, вы все знаете господина Геррика, – Хонор коснулась его плеча, – и я уверена, что все вы знаете, какую роль он сыграл в планировке и строительстве нашего городского купола. Но вот кое-чего ни вы, ни он еще не знаете. За успехом этого проекта, – она взмахнула рукой, указав на купол, – и наших показательных ферм очень внимательно следили на всем Грейсоне. Как я уже сказала, поместье у нас молодое и с финансами проблемы, но господин Геррик скоро все это изменит. Протектор Бенджамин официально сообщил мне, что Конклав утвердил обеспечение фондами любого города, который захочет последовать нашему примеру и вложить средства в городские или сельскохозяйственные купола.

Толпа зашевелилась, в глазах людей прорезался новый интерес, и Хонор кивнула.

– На сегодняшнее утро «Небесные купола» получили гарантированных заказов больше чем на двести миллионов остинов, и это еще не предел.

Казалось, сам купол задрожал от восторженных воплей. Ведь проект «Небесные купола» был рискованным предприятием для нового поместья, и только заработанное вне планеты состояние Хонор сделало возможным его воплощение. Она использовала свои призовые деньги и доходы от их вложений, чтобы обеспечить компании бюджет в двенадцать миллионов мантикорских долларов – шестнадцать миллионов остинов. Компания «Небесные купола» построила купол Харрингтон-Сити в качестве демонстрационного проекта, отдав его городу по себестоимости, и риск оправдался. Компания застолбила новую технологию строительства куполов, а это означало новые доходы, инвестиции и рабочие места для всех в поместье Харрингтон.

Геррик стоял рядом с ней с горящим от смущения лицом – толпа приветствовала его так же бурно, как и землевладельца. Когда он впервые предложил свою идею Хонор, то даже не задумывался над ее финансовым аспектом. Он мыслил исключительно в категориях эффективности и очевидных для него инженерных проблем. Хонор не могла сказать, представляет ли он хотя бы сейчас, каким богатым вот-вот станет. Но, так или иначе, он заслужил каждый пенни, как и Говард Клинкскейлс, исполняющий обязанности президента «Небесных куполов».

Она подождала, пока ликующие крики не утихнут, потом подняла руки над головой и улыбнулась толпе.

– И на этой ноте, дамы и господа, прошу к столу! – крикнула она.

Аудитория ответила ей смехом, и все устремились к угощению. Городские полицейские и гвардейцы направляли потоки движения, но горожане проявили дисциплину куда лучшую, чем можно было бы ожидать, скажем, от мантикорцев. С минимумом путаницы они начали выстраиваться в очереди.

Хонор искоса наблюдала за ними, разговаривая с Говардом Клинкскейлсом и преподобным Хэнксом. Все прошло хорошо, подумала она. Куда лучше, чем она ожидала, – и именно поэтому внезапная помеха оказалась особенно болезненной.

– Покайся! – донеслось из динамика в верхнем ряду быстро пустеющих сидений.

Хонор невольно повернулась на шум. Там стоял человек в траурно-черном костюме, одной рукой он размахивал потрепанной черной книжкой, а другой держал перед собой микрофон.

– Покайся и отринь свои грехи, Хонор Харрингтон, чтобы не привести народ Божий к горю и погибели!

Хонор вздрогнула, и у нее заныло в желудке. Его динамик был куда слабее, чем стационарные, – большой он не смог бы пронести мимо охраны, – но включен он был на полную громкость. Звук получался с подвыванием, зато гремел в ушах у всех присутствующих. Измученные нервы побуждали Хонор обратиться в бегство. Только не это, подумала она в отчаянии. Не сейчас. Это уж слишком. Она начала отходить от трибуны, убеждая себя, что психа можно просто проигнорировать. Если она сделает вид, что он не имеет никакого значения, тогда, возможно…

– Покайся, говорю тебе! – громыхал человек в черном. – На колени, Хонор Харрингтон, и проси прощения у Бога, которого ты оскорбила прегрешениями против Его воли!

Презрительные слова больно обожгли Хонор, и что-то внутри нее сдвинулось. Что-то, что она считала навсегда потерянным, сдвинулось на место, со щелчком, как от вправленного сустава… или у заряжаемого орудия. Глаза землевладельца приобрели жесткое выражение, а Нимиц у нее на плече вытянулся струной. Он зашипел, откликаясь на внезапный гнев Хонор, прижал уши к голове и оскалился. Рядом напрягся Джулиус Хэнкс. Радостный шум толпы поутих, многие начали оглядываться. Несколько сердитых людей направились к говорившему, но остановились, заметив воротничок священника.

Хонор почувствовала, что Эндрю Лафолле тянется к коммуникатору, протянула руку и остановила его, даже не оборачиваясь.

– Нет, Эндрю, – сказала она.

Его рука напряглась, будто готовясь высвободиться, – и Нимиц донес до нее кипящую ярость телохранителя, – но потом его мышцы расслабились. Она обернулась и взглянула на него, приподняв бровь. Лафолле недовольно кивнул, подчиняясь приказу.

– Спасибо, – сказала она и вернулась к микрофону.

В полной тишине она тщательно настроила и проверила звук. Ее подданные перешли в поместье Харрингтон еще и потому, что были самыми свободомыслящими на Грейсоне. Они хотели жить здесь и глубоко уважали своего землевладельца-иностранку. Их возмущение было не меньшим, чем у Лафолле, но по грейсонской традиции они глубоко уважали духовных лиц. Священнический воротничок осадил даже самых разгневанных и придал больше веса злым словам.

– Дайте мне с ним разобраться, миледи, – прошептал Хэнкс. Его глаза горели от гнева. – Это брат Маршан, – объяснил преподобный. – Он нетерпимый зашоренный невежда с жуткими предрассудками, и здесь ему делать нечего. Его паства – в поместье Бёрдетта. Он вообще-то личный капеллан лорда Бёрдетта.

Хонор кивнула. Теперь ей был понятен гнев Хэнкса; и только железный самоконтроль помог ей справиться со своими собственными чувствами. Так вот как эти демонстранты сюда попали, подумала она холодно.

Уильям Фицкларенс, лорд Бёрдетт, по части предрассудков оставлял далеко позади всех грейсонских землевладельцев. Остальные могли еще сомневаться – как все же следует относиться к женщине-землевладельцу; Бёрдетт не сомневался. Только личное предостережение Протектора Бенджамина заставило его промолчать во время ее формального возведения в ранг, и с тех пор, когда он не мог избежать встречи с ней, демонстративно игнорировал ее с ледяным презрением. Маршан не мог оказаться здесь без разрешения своего покровителя, а значит, Бёрдетт и его единомышленники решили открыто поддержать оппозицию. Именно они, скорее всего, финансировали приезд такого количества демонстрантов в Харрингтон.

Но об этом можно было поразмыслить и позже. Сейчас Маршан бросил ей вызов, и она не могла попросить ответить на него Хэнкса. Формально он был властен над всеми священниками, но грейсонские религиозные традиции уделяли огромное внимание свободе совести. Если она позволит ему приказать Маршану замолчать, это может вызвать кризис в Церкви, который отразится на всех и резко ухудшит политическую ситуацию.

Кроме того, подумала она, Маршан бросил вызов именно ей, и она прямо-таки ощущала его злорадное удовлетворение. Мелкая радость мракобеса, который ранит и унижает людей, прикрываясь ханжеской уверенностью в том, что выполняет Божью волю. Слишком откровенной, публичной была его атака, чтобы можно было позволить ответить на нее кому-нибудь еще. Нет, именно она должна это сделать, если хочет сохранить свой авторитет. И потом, ей вдруг самой хотелось ответить. Наконец она встретила открытое противостояние, вызов, пробившийся к той части ее души, которая слишком долго пребывала в спячке.

Хонор повернулась к Хэнксу и покачала головой:

– Нет. Спасибо, преподобный, но этот господин, кажется, желает говорить со мной.

Динамики транслировали ее слова четко и ясно, как она и рассчитывала. Ее тихий, спокойный голос был приятным контрастом воинственному реву Маршана, и она перевела искусственный левый глаз в телескопический режим, внимательно наблюдая за выражением лица противника.

– Так что вы хотели сказать, сэр? – поинтересовалась она, и священник покраснел, осознав ее нарочитую вежливость.

– Ты чужда Богу, Хонор Харрингтон! – снова выкрикнул он, размахивая своей книжкой.

Хонор почувствовала, что Лафолле взбешен тем, что Маршан повторно назвал ее полным именем. Кроме того, он игнорировал ее титул, и это тоже было преднамеренное оскорбление со стороны человека, который не был ей даже представлен. Однако она просто успокаивающе погладила Нимица, ожидая продолжения.

– Ты богопротивная еретичка, ты сама в этом призналась перед Конклавом Землевладельцев, отказавшись принять веру. Нельзя защищать народ Божий, не принадлежа его Церкви!

– Простите, сэр, – тихо сказала Хонор, – но мне казалось правильным честно признать перед Богом и Конклавом, что я не была воспитана в доктрине Церкви Освобожденного Человечества. Неужели мне следовало притворяться?

– Тебе не следовало богохульствовать, ища мирской власти! – закричал Маршан. – Горе Грейсону, коли женщина-еретичка претендует на ключ землевладельца и наместника Бога. Тысячу лет этот мир был Божьим, а теперь те, кто забыл Его законы, богохульствуют, принимая чужеземные обычаи и втягивая Его народ в войны безбожных держав, и это ты, Хонор Харрингтон, привела на нас все эти беды! Ты извращаешь веру самим своим присутствием, своим нечистым примером и идеями, которые ты разносишь, как мор. «Бойтесь тех, кто станет соблазнять вас, братья мои. Не слушайте тех, кто станет осквернять храм вашей души обещанием материальных благ и мирской власти, держитесь крепко за путь Божий и будьте свободны!»

Хонор услышала, как Хэнкс втянул воздух сквозь сжатые зубы. Маршан цитировал «Книгу нового пути», второй по святости из всех текстов Грейсона. Преподобный пришел в ярость, слыша, как Маршан извращает священный текст, преследуя личные цели. Но Хонор и сама часами изучала «Книгу нового пути», стараясь понять своих подданных, и сейчас она поблагодарила Бога за свою хорошую память.

– Вам стоит закончить цитату, сэр, – сказала она Маршану, и искусственный глаз заметил потрясение, отразившееся на его лице. – По-моему, – продолжила она спокойно, – святой Остин закончил этот параграф словами: «Не закрывайте глаза на новое потому, что цепи прошлого туго связывают вас. Именно те, кто отчаяннее всего цепляется за прошлое, отвернут вас от нового пути и снова уведут вас на пути нечистых».

– Святотатство! – взвизгнул Маршан. – Как ты смеешь произносить слова Книги, еретичка?

– А почему бы и нет? – ответила Хонор убийственно рассудительным тоном. – Святой Остин писал не только для тех, кто уже принял учение Церкви, но и для тех, кого он только хотел привлечь. Вы зовете меня еретичкой, но ведь еретик – это тот, кто заявляет, что принял веру, а потом извращает ее по собственному вкусу. Я такого не делала. Я выросла в другой вере, но неужели это не позволяет изучать и уважать вашу?

– Да что ты знаешь о вере! – буквально сплюнул Маршан. – Ты повторяешь слова, не понимая их смысла! Даже ключ у тебя на шее показывает это, ибо женщине не предназначено править. «Соберите сыновей ваших, чтобы построить мир, предписанный Богом, и хорошо охраняйте ваших жен и дочерей. Защищайте их и учите, чтобы они через вас познали Божью волю». Через вас! – повторил Маршан, глядя на нее с яростью. – Сам Бог говорит нам, что мужчина должен управлять женщиной, как отец управляет своими детьми! Она не должна нарушать законы Божьи, выступая против Его воли! Ты и твое проклятое королевство заразили всех нас своей отравой! Вы ведете наших юношей в безбожные войны, а наших девушек вводите в грех гордости и распущенности, настраивая жену против мужа, а дочь против отца!

– Я так не считаю, сэр, – сказала Хонор более холодным тоном и посмотрела священнику прямо в глаза, цитируя еще один отрывок из «Нового Пути»: – «Отцы, не будьте глухи к словам ваших детей, ибо они меньше привязаны к старым путям. Не должно быть раздора и между мужчиной и его женами. Любите их и слушайте их совета. Все мы сыновья и дочери Божьи, Он создал нас мужчинами и женщинами, чтобы мы утешали друг друга и помогали друг другу, и настанет день, когда мужчине понадобится не только своя сила, но и сила женщины».

Маршан побагровел, а по толпе пробежал одобрительный шепоток. Хонор чувствовала одобрение преподобного Хэнкса, явно удивленного ее глубоким знакомством с учением Церкви. Но она не отводила глаз от Маршана, ожидая следующей атаки.

– Да как ты смеешь говорить о мужчине и его женах? – прошипел священник. – Брачный союз – это святое таинство, благословленное Богом, а ты, блудница, плюешь на все, что несет в себе такой союз!

Нимиц зарычал. По толпе пронеслось сердитое гудение, Эндрю Лафолле тихо выругался, но сознание Хонор было чистым и холодным, а в глазах отражалась смерть.

– Я не плюю ни на таинство брака, ни на какое другое таинство, – сказала она, и кое-кто из собравшихся вздрогнул от ее ледяного тона, – но ваша священная книга говорит: «Без любви нет истинного брака, а с любовью только он и может быть». А святой Остин, сэр, пишет: «Говорю вам, не спешите вступать в брак, ибо это дело глубокое и совершенное. Сначала испытайте, верно ли вас ведет к нему любовь, а не плотские удовольствия, которые пожрут себя сами и оставят только пепел и горечь».

Ее карие глаза, как лазеры, пронзили Маршана, и она тихо продолжила:

– Я любила Пола Тэнкерсли всем сердцем. Если бы он остался жить, я вышла бы за него замуж и родила бы ему детей. Но я не член вашей Церкви, как ни глубоко мое к ней уважение, и я следовала обычаям, в которых была воспитана, как от вас я жду, что вы будете следовать вашим.

– Вот ты и доказала нечистоту своей натуры! – закричал Маршан. – Тебе и всем твоим погрязшим в грехе сородичам, которые чтят только плотские удовольствия, не место среди избранного Богом народа!

– Нет, сэр. Я только доказала, что любила мужчину, как замыслил Бог, и делила с ним любовь не так, как это принято у вас.

Голос Хонор по-прежнему звучал холодно и ровно, но по щекам потекли слезы. Боль от смерти Пола снова резанула ее, как ножом, и динамики разнесли над площадью сердитое рычание Нимица. Хонор застыла, словно высокая, стройная статуя, ее лицо, обращенное к врагу, наполнилось болью, и негодование толпы еще больше возросло.

– Ложь! – закричал Маршан. – Бог поразил мужчину, с которым вы совокуплялись, как животные, в наказание за твои грехи! Это был Его приговор тебе, шлюха!

Хонор побелела, и на лице Маршана появилась злобная радость. Он понял, что наконец-то задел ее.

– Горе тебе, сатанинская шлюха, и горе людям этого лена, когда меч Господа поразит их через тебя! Бог знает правду о твоей душе, шлюха, и…

Многоголосый рев вырвался у подданных Хонор. Он, словно океан, затопил голос Маршана, священник замер с открытым ртом и побледнел, поняв, что зашел слишком далеко. Публично напав на женщину, он нарушил впитавшийся за тысячу лет в самую плоть кодекс поведения. Только глубокое инстинктивное уважение к его сану и готовность Хонор отвечать на злобные тирады рассудительными аргументами уравновешивали это отступление от приличий. Теперь это равновесие исчезло. Все в поместье Харрингтон знали историю ее любви к Полу Тэнкерсли и то, как все закончилось. Теперь они увидели, как Маршан заставил ее страдать, разбередив старые раны. К священнику рванулась сразу дюжина мужчин.

Он что-то прокричал, но разгневанная толпа заглушила его усиленный громкоговорителем голос, и Маршан лихорадочно полез вверх по рядам. Он поскользнулся, добравшись до верхнего яруса, но удержался на ногах и в отчаянии побежал между пустыми сиденьями. Толпа устремилась за ним. Хонор, не думая о себе, схватила Лафолле за плечо.

– Останови их, Эндрю! – Он уставился на нее, не веря своим ушам, и она встряхнула его за плечо. – Если мы их не остановим, они его убьют.

– Да, миледи! – Лафолле вытащил свой коммуникатор и начал отдавать команды, а Хонор наклонилась к микрофону на трибуне.

– Стойте! – крикнула она. – Остановитесь! Подумайте, что вы делаете! Не будьте такими, как он!

Ее усиленный динамиками голос перекрыл рев толпы, и кое-кто остановился, но ярость остальных уже не поддавалась контролю. Многие харрингтонцы продолжали погоню, и разрыв между ними и преследуемым все сокращался. Маршан бежал, как безумный, в страхе за свою жизнь, а сквозь толпу к нему прорывались гвардейцы в зеленых мундирах. Хонор вцепилась в трибуну, молясь, чтобы гвардейцы успели первыми.

Они не успели. Маршана сбили с ног – толпа исторгла вопль восторга, – и он вместе с поймавшим его человеком покатился вниз по сиденьям. Толпа волчьей стаей окружила их, кто-то рывком поднял священника на ноги. Он скорчился под ударами, прикрывая лицо руками, и тут, благодарение Господу, до него наконец добрались гвардейцы. Они окружили его, растолкав нападавших, и повели прочь от сидений сквозь бурю криков и угроз. Хонор вздохнула с облегчением.

– Слава Богу, – выдохнула она, закрыв лицо руками.

Гвардейцы вытащили избитого и окровавленного священника, впавшего в полубессознательное состояние, в безопасное место. На плече у Хонор яростно шипел Нимиц.

– Слава Богу! – снова прошептала она и, сморгнув слезы, открыла лицо.

И тут ее обняли хрупкие старческие руки.

Преподобный Хэнкс прижал ее к себе, дав поддержку, в которой она так нуждалась. В его яростном отвращении к мракобесию Маршана, доходившем до нее через Нимица, не было ни капли снисходительной жалости. Хонор обняла его в ответ, дрожа от горя, которое всколыхнули слова Маршана, и от осознания, насколько близок он был к смерти.

– Да, миледи, слава Богу, – звучный голос Хэнкса дрожал от гнева.

Преподобный заставил ее отвернуться от толпы и достал платок. Она утерла слезы, все еще оставаясь в его объятиях, и он продолжил так же сурово:

– И вам тоже спасибо. Если бы вы не среагировали так быстро…

Он вздрогнул, оборвав фразу, потом глубоко вздохнул.

– Спасибо, – повторил он, – и прошу вас принять мои извинения от имени Церкви. Уверяю вас, – сказал он, и его голос звучал спокойнее, но в то же время и жестче, куда безжалостней, чем она ожидала от человека с его мягким характером, – что с братом Маршаном мы… разберемся.