"Хлопок одной ладонью. Том 1" - читать интересную книгу автора (Звягинцев Василий)

ГЛАВА 23

Сильвия была опытным специалистом и криптографом тоже, однако разница в возрасте, подготовке, стиле мышления ее немного подвела. Перевод записей Лихарева ей не совсем удался. Что и неудивительно. Даже нормальные литературные переводы с широко известного, отнюдь не зашифрованного языка у разных людей получаются очень непохожими. Иногда - до полной неузнаваемости. Потому и она многие моменты прочитала не совсем верно или совсем неверно.

А было как?

Валентин Лихарев прибыл в Ворошиловск вполне легально. На этот раз он был не в форме инженера или военюриста, к которым привык в Москве. Задача требовала надеть сиреневую, из тончайшего коверкота гимнастерку старшего майора госбезопасности (два рубиновых ромба), что соответствовало армейскому званию комдива и политическому - дивизионного комиссара. Солидный чин для провинции, где начальник УНКВД был всего лишь майором, а отдела ГБ - вообще капитаном (но тоже три шпалы в петлицах)[56].

С обоими этими начальниками в угловом «сером доме» на улице имени основоположника органов, посланец Центра побеседовал доброжелательно, но и строго, как полагалось. Должности своей в центральном аппарате Валентин не назвал, член Коллегии, этого достаточно. Даже более чем! Под роспись объявил о полнейшей конфиденциальности своей миссии (никакого отношения к проверке или вмешательству в дела местных товарищей не имеющей), сообщил, что будет работать по собственному плану и никого напрягать не собирается, однако, если потребуется, оперативные работники, транспорт и прочее должно предоставляться незамедлительно.

Для середины тридцать восьмого года это было вполне естественно и никаких посторонних вопросов не вызывало.

– Поселите меня на надежной оперативной квартире с телефоном, естественно, терпеть не могу провинциальных гостиниц и «Домов колхозника». И чтоб никакого сопровождения. Замечу - головы поотрываю.

После инструктажа он прямо в кабинете начальника переоделся в неброский москвошвеевский костюм, и черная «эмка» из глухого внутреннего двора отвезла его в одноэтажный, дореволюционной постройки домик, из которых по преимуществу и состояли три центральные, сравнительно культурные (с булыжной мостовой и тротуарами, выложенными красным кирпичом) улицы краевого центра.

Зато зелень в городе была совершенно невероятная для северянина. Огромные тополя-белолистки, масса акаций, тоже нечеловеческих размеров, само собой - аллеи каштанов. В каждом почти дворе - шелковицы (по-местному - тутовник), похожие на баобабы, фруктовые сады, да еще и заросли диких маслин (они же - лох серебристый). Все это великолепие весьма умеряло летнюю жару, для москвича (и бывшего петербуржца) в ином случае почти непереносимую. А также защищало от регулярно дующих ветров и приносимой ими из астраханских степей тонкой песчаной пыли.

Лихарев сразу же отметил, что даже в солнечный полдень можно пройти город насквозь, от железнодорожного вокзала до Осетинской поляны (где помещался ипподром и скаковые площадки территориальной кавалерийской дивизии), ни разу не выйдя из тени на освещенное место.

Это ему понравилось. Как и многое другое. Не зря об этом городе-крепости-парке с пиететом отзывались Пушкин, Лермонтов, Толстой, Грибоедов и многие другие, волей или неволей занесенные сюда в годы тех еще Кавказских войн.

А причина появления здесь Лихарева была по-своему интересна.

Товарищу Сталину, разобравшемуся с ленинскими соратниками и большевиками-интернационалистами, вдруг взбрела в голову идея свернуть никогда не нравившийся ему проект Союза Советских Социалистических Республик и возвратиться к идее унитарного государства. Предчувствовал он, очевидно, во что такой «федерализм» и «коренизация кадров»[57] может вылиться. Потому и решил, вначале в виде эксперимента, учинить новое территориальное образование, от Ростова до Закавказья, по типу наместничества прежних времен, в котором будут сохранены только «культурные автономии» (как он и предлагал Ленину в свое время), руководство же «областей» (область Войска Донского, Кубанского, Терского, Тифлисская область и т.п.) будет назначаться исключительно исходя из деловых качеств, без всякой привязки к национальности. Притом - с непрерывной ротацией, чтоб не обрастали связями.

Способную же молодежь обучать в университетах, вузах, военно-учебных заведениях по всей РСФСР исключительно на русском языке, после чего направлять на работу в любую точку страны исходя из целесообразности. Как это и делалось с детьми представителей «туземной элиты» в царское время.

А почему и нет? Грузин Багратион и армянин Лазарев считались русскими полководцами, армянин Шаумян руководил Бакинской коммуной, грузин Орджоникидзе - тяжелой промышленностью, немец Кауфман - Туркестаном, а вообще неизвестно кто по происхождению генерал Хорват - КВЖД, то есть фактически Маньчжурией (или, как тогда любили говорить, - Желтороссией).

С целью реализации этой смелой идеи и был прислан в Ворошиловск новый сатрап. Именно этот город решено было сделать новой столицей, отчего-то не Ростов, не Краснодар, даже не великолепный Тифлис. Так вот вождю благоугодно было распорядиться, Возможно потому, что за все двести лет истории никаких политических провинностей за городом не числилось, и даже аллюзий[58] у вождя он не вызывал. А то, что далекий форпост пребывал в чести в свое время у Екатерины Великой, Потемкина, Суворова, самого Николая Первого, приказавшего учинить здесь центр Кавказского края, Сталину, по странным, извилистым ходам его мысли, весьма импонировало.

Лихареву предписывалось наблюдать за ходом процесса и деятельностью партгосчиновников, незамедлительно докладывать лично вождю, поверх всех инстанций и не утаивая ничего, ни негатива, ни позитива. Как есть. А также в корне пресекать враждебные вылазки и происки. В основном - националистические и шовинистские. Руками местных, на то поставленных учреждений.

Таким образом Иосиф Виссарионович как бы отомстил верному помощнику за чересчур независимое поведение в интриге вокруг Шестакова - Ежова - Заковского. Или, наоборот, решил попробовать его на роли «серого кардинала-иезуита», чтобы в будущем вознести на какой-то весьма высокий пост. Члена Политбюро, например, или наркомвнудела, если Заковский разонравится.

Однако к тому времени у Валентина созрели уже собственные замыслы. Совершенно как Остапу Бендеру, ему надоело строить социализм, пусть даже в отдельно взятой стране, а тем более - в сталинском варианте.

Лихарев ведь, как известно, готовился совсем к другой роли. Еще когда речи не было о Мировой войне, Февральской и Октябрьской революциях, планировалось его внедрение в Морской или Пажеский корпус, чтобы в нужное время он стал ближайшим другом и соратником цесаревича Алексея Николаевича. От гемофилии он бы его вмиг вылечил, отчего отпадала нужда в появлении на политической арене старца Григория, Распутина то есть. Потом, естественным (или каким-то другим) ходом вещей, цесаревич стал бы Императором, а Лихарев как минимум старшим генерал-адъютантом, а то и канцлером.

Хороший был план, только не осуществился. Как говорится, по причине «неизбежной на море случайности».

Однако заложенные в «раннем детстве» черты и качества личности с большим трудом притирались к «требованиям текущего момента».

Проще всего было сбежать. Естественно, на Запад, как уже сделали многие и многие. Хотя, например, начальник Дальневосточного УНКВД Генрих Люшков сбежал как раз на Восток, в Маньчжоу-Го[59], и благополучно прожил там еще восемь лет, после чего все-таки был схвачен чекистами и, естественно, расстрелян.

Чекистов Лихарев как раз не боялся, а вот своих соотечественников - весьма. Отчетливо представлял их технические возможности и патологическую мстительность. Если уж он в одиночку, пользуясь только подручными средствами, меньше чем за неделю отыскал Шестакова-Шульгина по излучению матрицы, консолидированная мощь аггрианской резидентуры позволит изловить его самого в момент. Хоть в Патагонии, хоть на Фиджи. А Валентин не испытывал ни малейшего желания быть дематериализованным или пожизненно сосланным в государство Урарту (XI-VI вв. до Р.Х.).

И ход придумал весьма нестандартный. Рожденный и отшлифованный, кстати, в ходе частых, продолжительных и весьма познавательных бесед со второй ипостасью наркома Шестакова. И с учетом допущенных им и его соратниками ошибок и просчетов. А таковые имели место.

Из Москвы благодаря капризу товарища Сталина он на два-три месяца выбыл, доложив в Лондон, что отправляется в ответственную и крайне перспективную для «общего дела» командировку. Леди Спенсер в замысел проекта вникла и одобрила. Следовательно, без крайней нужды отвлекать его не будут.

Здесь же, недельку побродив по городу, изучив тонкости провинциальной общественно-политической жизни и топографии, присмотрел как наиболее подходящее для своих целей здание краеведческого музея. Любое другое учреждение так или иначе находится под контролем и надзором компетентных органов, а это как бы и выпадает. Не нужны ни крайкому ВКП(б), ни НКВД пыльные чучела представителей местной фауны и ржавые железки. Разве что детей в выходной день привести, показать коллекцию тропических бабочек и прочих насекомых да диковинного черного зайца с шестью ногами.

А чтобы слепить дело о вредительстве в сфере археологии, нужно какое-никакое специальное образование или хотя бы понятие, что это, собственно, такое и как соотносится с теорией обострения классовой борьбы.

С директором (не Вайсфельдом, другим, с царских времен засидевшимся) договориться о выделении под секретную лабораторию пары секций в подвалах - плевое дело. (Тоже под расписку о неразглашении, само собой.)

Начальник отдела связи и спецтехники УНКВД изыскал и выделил оборудование и материалы, какие смог (после чего приказом из Центра убыл с повышением в Пермь). Еще кое-что доставили из Москвы по спецзаявке самолетом.

«Шар» и блок-универсал у Лихарева были с собой. Четыре часа в день он занимался выполнением задания Сталина, манкировать в таком деле - себе дороже, остальные - техническим творчеством. Раза два в неделю устраивал скромные застолья для директора музея и регулярно подбрасывал ему дефицитные продукты и талоны на промтовары в спецраспределитель. Просто так, от души.

Идея у него была простая - собрать простенький хроногенератор, который сможет, по принципу той же столешниковской квартиры, сдвинуть лично для него текущее время совсем чуть-чуть, хоть на десяток квантов, и тем самым вывести себя из сферы досягаемости аггрианских пеленгаторов. Да и из поля зрения товарища Сталина тоже. Лихарев будет жить немного впереди и сбоку, в этих же самых местах, но дотянуться до него - простите. Ни приказом, ни рукой, ни пулей. Все это для него будет «неслучившимся вчера», а для всех остальных - вечной табличкой на двери: «Приходите завтра».

Он даже успел приготовить себе несколько явочных квартир в Пятигорске и Кисловодске, после завершения проекта мелькать в Ворошиловске будет незачем. Хотя при каждой встрече со знакомыми людьми, теми же чекистами, он будет для них совершенно чужим, ранее невиданным человеком, но все равно. Мало ли какие сбои и деформации могут случиться? Ахилл тоже в теории никогда не догонит черепаху, но ведь догоняет же на практике?

На бегство, кроме всего прочего, Валентина подвигла случившаяся в день ухода Шульгина из тела наркома до крайности непонятная история. Он даже склонен был считать ее чем-то похожим на галлюцинацию, если только подобные ему особи, не совсем аггры и не до конца люди, подвержены психическим расстройствам такого рода.

Валентин Лихарев не зря был очень высокого мнения о себе. Он считал, что как экземпляр профессионального координатора стоит на более высокой ступеньке эволюции, чем уже работающие на Земле. Ведь его создали и воспитали на сотню лет позже, чем ту же леди Спенсер, и при подготовке наверняка использовали уже накопленный опыт функционирования подобных «псевдохомо». И роль ему предназначалась более серьезная, чем Сильвии. Личный друг полноправного Самодержца - это не в пример значительнее, чем приятельница принцев царствующего, но не правящего Дома, всяких там пэров и министров, то и дело сменяющихся кабинетов.

А что ранг в аггрианской иерархии у нее гораздо выше - это лишь упущение тех, кто его сюда определил. Рано или поздно оно будет исправлено, Лихарев был уверен в этом. Не зря же, вопреки обычаям, его все же повысили в звании, и леди Спенсер сама заменила в его «шаре» системный блок на гораздо более мощный. Не исключено, что последует и очередное повышение, тем более что Сильвия в деле Шульгина-Шестакова продемонстрировала отнюдь не лучшие деловые качества.

Антон напрасно считал, что имеет возможность надежно заблокировать все установленные в квартире следящие системы. Возможно, ему внушил эту уверенность один из Игроков, которому захотелось обострить столь неожиданно возникший эпизод с тридцать восьмым годом, матрицей и кольцевым парадоксом «письма к самой себе».

На самом деле Лихарев сумел записать почти все переговоры, которые вели и Сильвия, и Антон с Шульгиным. Единственное, что осталось ему неизвестным, - это замысел Александра сохранить свою матрицу в личности наркома. Тоже, скорее всего, по воле Игроков. Иначе терялась всякая интрига.

Но Валентин теперь знал, что имеет возможность лично посетить Таорэру и встретиться там с кем-то из высшего руководства, а заодно и с Шульгиным, когда его переправит туда Сильвия или же Антон. Кто успеет раньше. С Шульгиным даже предпочтительнее. Сначала обговорить с ним условия дальнейшего сотрудничества, а уже потом выходить на Дайяну или кого-нибудь еще сопоставимого ранга.

Вернувшись домой после весело проведенной ночи, он обнаружил, что Шестаков уже «пустой». Причем лакуны в его памяти очень аккуратно и тщательно замещены непротиворечивой и позволяющей наркому сохранить душевное равновесие информацией. Можно было только позавидовать техническим возможностям форзейля.

Одновременно Валентин испытал чисто человеческое чувство обиды, что Шульгин его так нагло обманул. Пообещал дождаться, обсудить дальнейшие, связанные с использованием Шестакова планы, еще раз сходить к Сталину для закрепления достигнутого успеха, а уже потом… Он же сбежал сразу, не оставив хотя бы записочки.

Благородные люди так не поступают.

Но его еще можно догнать. «Шар» сохранил координатную привязку времени и направления внепространственного перемещения. Новые возможности позволяли Лихареву прибыть на Таорэру не позже, чем через пять минут после Шульгина. Вряд ли за этот срок его успеют переправить обратно на Землю, но уже в другую реальность. В любом случае Валентин ничего не теряет.

Ему только не совсем понятен был механизм осуществляемого форзейлем обмена. С аггрианскими технологиями он не имел ничего общего. Если леди Спенсер подсадила матрицу Шульгина в тело наркома в виде волнового пакета, то Антон зачем-то отправил Шестакова через канал физически, это подтверждалось и зафиксированным «шаром» количеством перемещенной массы и тем самым «штрихом мастера», придуманным Сашкой на этот именно случай. Следы сырой земли на подошвах сапог и прилипшая к каблуку свежая зеленая травинка.

Разве что туда же, на Таорэру-Валгаллу, одновременно было перенесено собственное тело Шульгина и обмен состоялся именно там, после чего организмы возвратились «по принадлежности».

Александр Иванович - в свое основное время, Шестаков - обратно в квартиру Лихарева.

Валентин знал, что по его положению самостоятельно являться на главную базу - как провинциальному партработнику, минуя местное руководство, приехать в Москву, в Центральный комитет. Может повезти, если ткнешься в нужную дверь, но скорее - голову открутят.

Но он же не собирался сразу по начальству, он сначала хотел Шульгина перехватить. А если не выйдет, так можно и обратно вернуться, замаскировав следы своего пребывания.

Лихарев понятия не имел, куда именно попадет, просто «шел по следу», как ищейка по запаху. Само собой, ничего не знал о событиях, происшедших здесь почти через полвека, о постройке земного форта, о штурме землянами Базы и взрыве информационной бомбы, обрубившей связь между Метрополией, Таорэрой нулевой зоны и вообще свернувшей доступную агграм Главную реальность в подобие пергаментного свитка. О нескольких встречах Новикова и Шульгина с Верховной координаторшей Дайяной, которые происходили практически в одно и то же время и в том же месте, независимо от того, попадали земляне сюда своей волей или «случайно», из восемьдесят четвертого, тридцать восьмого и двадцать первого года.

С точки зрения знатока математики Левашова, здесь имела место «закольцованная дурная бесконечность» плюс близкая зона «нулевого времени».

Лихарев проскользнул тоннелем, который при внешней длине под пятьдесят парсек изнутри составлял метра два от силы. Войти и выйти. На солнечную, но продуваемую знобким осенним ветром поляну напротив высокого деревянного терема. Видно было, что не так давно он был основательно поврежден, одно его крыло носило следы не слишком тщательного ремонта. Бревенчатая, тоже в стиле древнерусской оборонной архитектуры ограда, в нескольких местах проломленная, как бы не стенобитными орудиями, заделана на скорую руку, рогатками из плохо ошкуренных бревен, щедро обмотанных колючей проволокой.

Валентин, сделав несколько шагов по направлению к дому, остановился, не зная, как поступить дальше. Дом явно человеческой постройки и, значит, должен иметь отношение к Шульгину и его друзьям. Корпуса учебно-тренировочного лагеря для будущих земных координаторов выглядели не в пример солиднее, относились по стилю к индустриальной эпохе, а не позднему Средневековью, да и располагались на много сот километров южнее.

Место ему понравилось. Не только сам терем и окружающий пейзаж в духе картин Шишкина и Васнецова, а разлитая в пространстве аура покоя и умиротворенности. «Благорастворение воздухов», если вспомнить язык XVIII века.

Впрочем, некоторым диссонансом выглядела брошенная ближе к краю поляны угловатая коробка гусеничной машины неизвестной конструкции, не успевшие зарасти травой выгоревшие пятна от костровищ или разрывов ручных гранат.

И здесь, значит, воевали. Кто с кем? Если бы этим поместьем занялись аггры с Главной базы, тут бы, кроме пепла, ничего не осталось. Нападение аборигенов? Кое-что о них Лихарев слышал, но, кажется, агрессивностью они не отличались и до столь высоких широт не добирались. Но сейчас не это важно.

Валентин машинально коснулся ладонью маузерной коробки на левом боку. С «маузерами» в Советской державе ходили только заслуженные участники Гражданской войны или такие, как он, «особо доверенные лица». Орден не орден, а все-таки знак отличия. И сюда он явился в своей инженерской форме и с пистолетом, переодеваться во что-либо другое смысла не было.

До ворот оставалось метров двадцать, как вдруг поднялся многоголосый собачий лай низких и угрожающих регистров. Обитаемое, значит, место. Собак, в случае чего, можно успокоить волевым посылом, если только они не имеют специальной защиты. Да откуда? И Лихарев продолжал идти ровным неторопливым шагом, ожидая, пока появится кто-нибудь более высокоразвитый.

И действительно появился, растворил калитку тридцати с небольшим лет мужчина несколько выше среднего роста, располагающей наружности. В «спортивном» костюме начала двадцатых годов, то есть брюках-гольф с застежками под коленями, шерстяных клетчатых гетрах, коричневых ботинках на толстенной каучуковой подошве. Твидовый пиджак с накладными карманами просто наброшен на плечи. В опущенной левой руке карабин, короткий, но впечатляющего калибра.

«Успел, слава тебе, господи», - подумал Лихарев, потому что никем иным, кроме как А.И. Шульгиным в своем «естественном» облике, этот человек просто не мог оказаться.

С другой стороны, он мог оказаться кем угодно, вплоть до самой Верховной, мадам Дайяны то есть, которая, как слышал Валентин еще в «интернате», умела принимать любой облик. Только вот земное оружие ей ни к чему.

Исходя из первого предположения, он дружелюбно помахал рукой.

– Примете, Александр Иванович?

– Догнал все-таки? - широко улыбнулся мужчина, тем самым подтверждая свою идентичность. - Приму, конечно. Это в твое уже время какой-нибудь Лебедев-Кумач сочинил песню; «За столом никто у нас не лишний…»?

– В мое, в мое. «По заслугам каждый награжден…» Только это, кажется, Дунаевский…

– Тебе виднее. Заходи.

Он цыкнул на собак и провел гостя по мощенной дубовыми плахами дорожке на крыльцо.

– Не пойму только, зачем я тебе так потребовался, чтобы 3,086 км, умноженные на 10 в тринадцатой степени и еще раз на пятьдесят, пешком за мной гнаться? Это сколько всего будет?

– Грубо - пятнадцать с половиной квадриллионов, точнее нужно? - сообщил Лихарев, испытывая удивительное ощущение радости от встречи с человеком, с которым можно, а главное - хочется говорить, не задумываясь о последствиях.

– Пока достаточно. Меня в начальной школе тоже учили быстрому устному счету, но не в таких масштабах, конечно. Но на первый вопрос ответь все-таки…

– Вы же не англичанин, надеюсь? Обещали еще кое-какие темы обсудить, а ушли не прощаясь.

– Как раз сейчас - именно англичанин. Сэр Ричард Мэллони, Разве не видно? Заглянул на подмандатную территорию проверить, что здесь без меня успело приключиться. А тут как раз гости… Да не ты, не ты, выше бери. Главное, войдешь - не пугайся и не делай резких движений…

Лихарев не понял, очередная ли это шутка, не совсем понятная в силу их разного «возраста» и жизненного опыта, или практический совет.

Предпочел подумать, что последнее.

Шульгин провел Валентина по широкому, пахнущему сосновой смолой коридору, с подчеркнутым пиететом распахнул перед ним высокую створку украшенной деревянными кружевами двери.

– Видите, уважаемая, наши ряды пополняются. Не знаю, что будет, если визитеры повалят валом…

Лихарев мгновенно охватил взглядом весь обширный зал. Четырехметровые потолки, балки с подкосами, камин у левой стены, три окна прямо, два справа, книжные шкафы и стеллажи, пирамиды с ружьями и винтовками. Массивный, нарочито грубо сделанный стол, за которым могли бы пиршествовать до двадцати человек, но весьма скромно накрытый только на двоих.

А возле ближнего к камину угла стола, в грубом свитере, скорее подобающем полярнику, подперев кулаком подбородок, сидит та самая, недостижимая рядовым агграм, почти как Сталин советским трудящимся, Дайяна. Сейчас, впрочем, никаких следов величия в ней не просматривалось. Женщина и женщина. Лихарев не бывал в восьмидесятых, и даже в шестидесятых, там ее облик не показался бы странным, наоборот, он больше соответствовал интерьеру, чем парадное платье или костюм.

Валентин поздоровался, стараясь держать себя в руках. Если Шульгин с ней на равных, что очевидно, так и ему опасаться нечего. По крайней мере здесь. Да он ведь этого и хотел. Вот и пожалуйста. В идеальной, между прочим, обстановке.

Шульгин достал из шкафа третий прибор. Есть Лихареву не очень хотелось, но стакан хереса он выпил с удовольствием, едва ли не с жадностью.

Дайяна смотрела на него странным взглядом. Потерянным и тусклым. Валентин мог бы еще понять, если бы она сделала ему какой-то тайный знак, попыталась предупредить или предостеречь, да пусть даже прожечь глазами за нарушение субординации и регламента. Неужели товарищ Шульгин сумел на чем-то ее так поймать? Поразительно. Но ведь и в записанных словах Сильвии тоже проскакивали намеки на некую масштабную неудачу их проекта…

– Друзья, друзья, - слегка аффектированно провозгласил Александр, - наша встреча неожиданна, но потому и особенно приятна. Наверное, мадам, те силы, о которых мы говорили в прошлый раз, зачем-то ее организовали? Или я не прав? Валентин вон, бросив свои ответственные дела, помчался по моим следам, мне кое-кто помог вернуться именно сюда. И вы вдруг вышли прогуляться по окрестностям и совершенно случайно встретились со мной… Или, может быть, наш форт обладает особой мистической силой, притягивая к себе всех, даже случайно попадающих в орбиту притяжения?

Шульгин вдруг счел необходимым ввести Лихарева в курс дела. Чтоб он не сидел, бессмысленно хлопая глазами, как человек, по ошибке оказавшийся не в той компании.

Оказалось, что Александр Иванович совсем не собирался так невежливо покидать гостеприимный приют, что ему действительно крайне интересно было бы продолжить общение с вождем всего прогрессивного человечества, но так вот получилось. Только он налил себе стакан чая, как закрутило-замутило и выбросило вот сюда. В свое собственное, в восемьдесят четвертом году потерянное тело, которое, оказывается, без него очень недурно обжилось в двадцать первом, и прибыло сюда, чтобы забрать владельца домой.

Он замолчал, отпил глоток, посмотрел по сторонам, как бы ожидая реакции на красиво сконструированный период. Не дождался, сотрапезники оказались более травмированы происходящим, хотя чего уж, казалось бы? Например, загоняя Новикова и Берестина в сорок первый год, Дайяна вела себя очень уверенно и даже надменно. Правда, когда Андрей возил ее породистым лицом по здешней грязи, она часть своего гонора потеряла. А потом на катере держалась вполне прилично, несмотря на то, что положение у нее было совсем пиковое. Не прояви Новиков почти самоубийственного гуманизма, так и сидела бы до сих пор в промерзшей стальной коробке два на два метра. Выручить ее оттуда на всей планете было некому, а вылезти через иллюминатор пышные бедра не позволили бы.

Лихарев, тот попроще, к нему жизнь всегда была повернута тазовой стороной. Ему поручено решать судьбы человечества, он их и решает. Успешно и с полным для себя удовольствием, А тут вдруг все как-то иначе начинает оборачиваться.

Он успел ощутить это самым краешком, когда Шульгин-Шестаков вмиг его обезоружил в заснеженном Сокольническом парке и заставил играть по своим правилам. Но это было еще не так наглядно, могло сойти и за досадную случайность. А сейчас этот землянин просто подавляет, и не только его, но и Высшую…

Александр Иванович, поняв, что клиенты готовы, резко сменил тон.

– Согласитесь, Дайяна, что сейчас мы с вами в одинаковом положении. Прошлый раз на катере вы говорили от имени Игроков, Держателей, и мы вас слушали, конечно, без трепета, но с достойным обстановки вниманием. Сейчас, я вижу, вы отвечаете только за себя. Так?

Лихарев снова не понял, о чем речь, но Дайяна кивнула утвердительно. Очень интересно.

– Ты, Валентин, тем более ни за что не отвечаешь. Для тебя наш разговор - хуже, чем китайская грамота. В ней ты, может, и искушен. Так?

Валентин тоже кивнул, предпочитая не говорить слов, которые могут быть истолкованы самым неожиданным для него образом. Почему и в ближнем окружении Сталина продержался так долго.

– Скажите, Дайяна, сколько времени назад, по вашему счету, мы расстались?

– Часов десять, двенадцать, я думаю…

Очень хорошо. Для одного Шульгина, по личным ощущениям, прошло не менее полугода. Это с возвращением в крымскую Россию, в Москву, спасением Колчака, сражениями с англичанами и всем прочим. И - переброс сюда. Вторая память ограничивалась десятью днями от ночи в постели Сильвии до ухода сюда же, через историю Шестакова. При этом Шульгин спокойно относился к совмещению в себе этих далеко не конгруэнтных вариантов.

И пока еще он не очнулся в каменной каютке Нерубаевских катакомб, чтобы осознать часть (только часть) с ним происшедшего. Это, в определенном смысле, впереди.

Ни Дайяну, ни Лихарева он грузить собственными сомнениями не собирался. Они раз и навсегда договорились с Новиковым (кстати - после крутого разговора с Дайяной же), который единственный его понимал в почти полной мере, не касаться проблем собственной адекватности и душевного здоровья. Иначе легко зайти слишком далеко. Лучше попросту - психи так психи, нет так нет. Начнешь углубляться, выяснять, обсуждать, диагностировать - верный путь к смирительной рубашке.

– Давайте лучше уточним наши позиции, - предложил он. - Последний с вами разговор, Дайяна, мне показался конструктивным. Вы вели себя как весьма разумная и отстранившая потерявшие смысл эмоции женщина. Мы могли бы принять вас в наше общество, как Ирину, как Сильвию…

Лицо Дайяны дернулось мгновенным тиком. Нет, пожалуй, Шульгин слегка перегнул. Так сразу предложить герцогине место горничной или приживалки - не всякая поймет правильно. Или найдет в себе силы здраво оценить обстановку. А с другой стороны, Александр сам видел, как легко адаптировались, оставив гонор, русские князья, полковники и фрейлины Двора Ея Величества к положению шоферов, швейцаров борделей или… Но не будем, не будем уточнять.

– Спасибо за предложение, но планы у меня есть собственные, и вряд ли мы сможем найти общий язык. Вы просто не понимаете, о чем говорите. И правы вы только в одном - из-за того, что наши пути снова пересеклись, следует лишь вопрос - кому и зачем это нужно? Но уже не мне. Я сижу сейчас здесь и не могу найти никаких объяснений - зачем? На самом деле самое простое - у меня появилось желание вновь увидеть это место, я пришла и увидела вас. А теперь и этого господина, которого я неплохо помню. Леди Спенсер тоже отзывалась о нем достаточно положительно. Вы от нее, она дала вам формулу перехода? А для чего? Ваше появление здесь и раньше не показалось бы мне уместным, а теперь тем более. Или на Земле опять случилось что-нибудь неожиданное?

– Насколько я знаю, нет, - осторожно сказал Лихарев. - Простите мою инициативу, но я просто счел своим долгом найти кого-нибудь из руководства. Леди Спенсер последнее время ведет себя достаточно странно, вот хотя бы в истории с товарищем Шульгиным-Шестаковым,.. Есть и еще несообразные моменты…

– Стучать прибежал? - широко улыбнулся Шульгин. - Террор среды, как у вас говорят? Не донесешь первым, донесут на тебя? А мне казалось, ты к советскому яду нечувствителен…

Такая трактовка его поступка Лихарева, кстати, вполне устраивала. Не нужно придумывать ничего более сложного.

– Александр Иванович, все ведь зависит только от того, как назвать. По-вашему - стучать, по-другому - принять необходимые меры. Если на фронте вы узнаете, что ваш командир собирается перебежать на сторону врага с секретными документами, неужели сделаете вид, что вас это не касается?

– Хорошо, хорошо, пример удачный, а вообще ваши дела меня ни малейшим краем не интересуют. Вот, встретил ты главнейшую из главных, докладывай, а я и выйти могу, мне ваши секреты вон где… Мне бы домой поскорее вернуться.

Он в самом деле встал, пружинистой походкой направился к двери на окружавшую терем галерею.

– Вы опоздали, координатор Лихарев, - по-прежнему тусклым голосом сказала Дайяна. - Ничего нет. Базы нет, Проекта нет, меня, в том смысле, как вы это представляете, тоже нет… Живите, как знаете, или, наподобие самураев в день капитуляции Японии, сделайте себе харакири…

– А немного подробнее - можно?

Дайяна очень коротко и устало пересказала ему то, что раньше уже говорила Сильвии. О ликвидации связи с Метрополией, исчезновении Базы, распаде памяти, ее личной и компьютерной, «схлопывании» всего «Pax Aggriana»[60].

Но Лихарев был не так прост. Он спросил Дайяну о реальной, фиксированной по Главной последовательности дате начала этого процесса.

– Ваш вопрос не имеет смысла. Какая разница?

– Для меня - имеет. По косвенным данным, ставшим мне доступными совершенно случайно, это произошло никак не раньше конца восьмидесятых годов…

– И что?

– Я ведь живу и работаю в тридцать восьмом. Что бы тут у вас ни случилось, в моем времени все остается по-прежнему?

– Очень может быть. Но меня это уже не интересует. Я ведь - здесь.

– А я могу переместиться оттуда - сюда? Если миссия там больше не имеет смысла?

Дайяна задумалась на несколько секунд.

– Боюсь, что нет. Вас же учили…

Теорию Лихарев помнил, но ведь столько уже произошло и происходит вещей, никак с ней не согласующихся.

– Простите, ведь только что господин Шульгин предлагал ВАМ присоединиться к их компании в их времени. Почему бы и не мне тоже?

Дайяна пристально посмотрела ему в глаза.

– Просто потому, что вы - не я. Вы жестко привязаны к своему месту и времени. Вас просто выдернет обратно, когда напряжение хронополя упадет. А оно упадет очень скоро, оно уже падает, потому что Базы на Таорэре нет и его нечем поддерживать. То, что вы сюда сумели проникнуть, - это уже парадокс. Да вот, смотрите, тот, на кого вы уповаете, уже исчез…

Валентин посмотрел.

Буквально минуту назад он видел Шульгина, сидящего на перилах и безмятежно покуривающего. Теперь же там было пусто.

Подчиняясь странной смеси отчаяния и облегчения, он выскочил на галерею. Действительно, землянин исчез, испарился. Ни убежать Александр Иванович не успел бы, ни спрятаться, приди ему в голову такая затея.

– Что бы это значило? - спросил он у Дайяны, воз вращаясь в комнату.

– Да ничего. Фантом, призрак или та самая «пересадка». Его земное тело было прислано, чтобы встретить информационный сгусток матрицы. Мы успели, случайно или нет, стать очевидцами. Он говорил с нами, пока личности совмещались. Процесс завершился. Сейчас он снова «дома». Через несколько минут уйдете и вы. Ничего не могу вам посоветовать. Живите, работайте, В тридцать восьмом у вас есть леди Спенсер, там же и прежняя госпожа Дайяна. Лет через пятьдесят, может быть, встретимся. А возможно, и раньше. Сейчас я уже не помню, было такое в той жизни или не было…

– Тогда я совсем ничего не понимаю. Зачем мы сей час втроем сошлись здесь? Должен ведь быть какой-то смысл, цель, сверхзадача?

– Вполне возможно. Только нам об этом не сказали. Вам, предположим, нужно было увидеть меня нынешнюю, чтобы с учетом этой встречи как-то иначе вести себя там, где вы сейчас пребываете. Мне - убедиться, что змея в очередной раз укусила собственный хвост.

Шульгин же… Тут я пас. Или действительно простая случайность, незапланированное пересечение мировых линий, или - ход, последствия которого не нам знать… Так что прощайте, Лихарев. Живите по инструкции, ничего лучшего вам посоветовать не могу. И, мне кажется, впредь вам следует избегать контактов с господином Шульгиным и ему подобными. Ничего хорошего такое общение не принесет, а потерять вы можете гораздо больше того, что имеете сейчас. Это я говорю вовсе не как бывший руководитель Проекта, просто как достаточно умудренная жизнью женщина.

Все беды начались после того, как одна из нас вообразила себя одной из них. Еще раз - прощайте…

И без какого-либо действия со своей стороны, без произнесения формулы и включения блок-универсала Валентин осознал себя вновь стоящим в дверном проеме из кабинета в мастерскую. Пол под ногами слегка покачивался, и мутило так, будто накануне он пил, не закусывая, неразведенный спирт. А на самом деле - не больше двух бутылок шампанского в обществе прелестной молодой коммунистки, сотрудницы отдела литературы на иностранных языках Ленинской библиотеки.

Девушка безусловно была «из бывших», но тщательно замаскировавшаяся. Не может выпускница рабфака и института имени Мориса Тореза абсолютно свободно владеть французским и иметь такое точеное, гибкое тело. Она принесла в ридикюльчике[61] «Камасутру» парижского издания 1899 г., и они увлеченно переводили ее на русский, часто смеясь и пытаясь выяснить, действительно ли это техническая инструкция или плод болезненного воображения отставного евнуха из гарема джайпурского магараджи.

Тут-то, бросив на диван «маузер», стянув сапоги и гимнастерку, Лихарев прошлепал босиком на кухню, из начатой вчерашней ночью (?) Шульгиным бутылки коньяка набулькал себе в его стакан гораздо больше половины (а что, государь Александр Третий Александрович на меньшие дозы не разменивался), выцедил сквозь зубы. Не спеша, прислушиваясь к ощущениям. Если отпустит, значит он - еще он. Если нет - на этот случай у него ответа не было приготовлено. Слава богу, отпустило. Ровно так, как полагалось, сообразно его натуре и биохимии.

И вот именно в этот миг благорастворения Валентин окончательно решил бежать. Как говорил Красильников, вестовой Рощина в романе А.Н. Толстого «Хождение по мукам», - «от белых, от красных, на вольную волю».