"Дальше живут драконы" - читать интересную книгу автора (Веденеев Василий)

Глава 7

Вот и разгорелось лето – пыльное, городское, с огромными очередями за авиа – и железнодорожными билетами, мороженым, прохладительными напитками. Днем под палящими лучами потихоньку плавится асфальт и висит над магистралями, забитыми транспортом, неистребимая синеватая дымка. Не могут ее разогнать ни ветерок, изредка набегающий на город, ни короткие и яростные летние грозы.

Снова душно и маятно в поездах дальнего следования и электричках, увозящих горожан к их фанерным скворечникам на шести сотках, громко именуемым дачными или садовыми участками. Есть в столице и дачный трест, но только не для всех – нужно обладать достаточным весом и занимать определенное кресло, чтобы в дачном тресте предложили прелестную дачку недалеко от Москвы. Поэтому и мотаются не имеющие кресел горожане аж за сотню километров, чтобы за световой день успеть прибить незнамо как и где добытые дощечки – стройматериалы дефицитны и дороги, а жить все лето в шалаше не хочется…

В погожий летний день серенький «Москвич» пробирался проселком к лесной глуши. Остановился. Хлопнули дверцы, вышли двое – потягивавшийся от усталости Аркадий Лыков и озабоченный Витя Жедь с хозяйственной сумкой в руках.

Жедь тщательно запер двери машины и повел приятеля в лес. Шли молча. Усыпанная порыжелой, прошлогодней хвоей земля, глушила звук шагов. Аркадий зевал – плохо выспался, а вставать пришлось рано. До поздней ночи Лыков ломал голову над данными, которые удалось собрать о Михаиле Павловиче, и прикидывал: как получить еще более достоверные сведения? Олег Кислов обещал собрать хитрый аппарат, дающий возможность прямо из машины подслушивать телефонные разговоры. Пришлось повозится со схемой, показать ее кое-кому из сведущих людей, тщательно скрывая причины своего интереса, а потом доставали детали. Теперь, вроде, дело пошло на лад, и скоро все телефонные переговоры Михаила Павловича будут известны.

Да, пришлось за последнее время покрутиться – Анашкин добыл машину, сам перекрасил ее и сменил номера, объяснив, что опасно ездить на ней только первые дни, а потом гаишникам и постовым милиционерам станет не до этой тачки: в городе ежедневно совершается множество угонов и краж, постовой не в состоянии запомнить все номера разыскиваемых машин и их приметы, Тем более, цвет кузова уже изменен и номерной знак другой. Теперь можно проследить перемещение Михаила Павловича – по номеру телефона нашли его работу, выследили машину, знают, где он живет, где квартирка его любовницы, известны в лицо его жена, кое-какие знакомые. Но медленно все, ой как медленно.

Витя Жедь шагал торопливо, сдвинув на затылок потертую кепку и крепко сжав толстыми пальцами ручки хозяйственной сумки. Ему было жарко и маятно, от долгого сидения за рулем противно прилипла к спине майка, а впереди обратная дорога, и есть неотложные дела в городе, куда надо обязательно вернуться к обеду. Хорошо, что идут на знакомое местечко, бывал тут как-то, – когда еще горбатился на заводе. Туда, в глухое урочище, и вел Жедь Аркадия.

На перекрестке тропок Витек ненадолго остановился, осматриваясь, – правильно ли держит направление? Убедившись, что все в порядке, он повеселел, начал насвистывать и вскоре вывел Лыкова на опушку поляны.

Присели под кусточком, закурили, шаря глазами по зарослям на другой стороне – нет ли там кого, не забрели ли на поляну сборщики ягод, грибов или целебных трав? Нет, вроде никого. Тогда Витек открыл сумку и вытащил завернутый в промасленные тряпки тяжелый сверток. Развернул, и перед глазами Аркадия тускло блеснула сталь.

– Во! – Жедь подбросил на ладони облезлый наган. – К нему есть шестнадцать патронов. Сплошной расход с этими игрушками, хорошо еще, нужного человека отыскал и перекупил.

Следом за наганом из свертка появился плоский длинный ТТ, а потом пугающий своими размерами парабеллум.

– Парабеллум – это вещь, – вытаскивая из его рукояти обойму, бормотал Витек, – девять миллиметров, не хрен собачий.

Открыв помятую жестяную коробочку из-под конфет, он высыпал на тряпку горку патронов и ловко рассортировал их по калибрам.

– Гляди, – поманил он Аркадия, – из нагана стоит пару раз пальнуть, а на два полных барабана оставить. Мне говорили, что лучше из нагана бить, у него гильзы не выскакивают. Ты себе чего возьмешь?

Лыков перебрал арсенал и остановился на парабеллуме.

– Правильно, – одобрил Витек, – а я с наганом буду. Гришке чего дадим?

– Не хватало еще, его вооружать, – вскинулся Лыков. – Олегу дать пистолет – и достаточно. Кстати, все надо надежно спрятать до дела, нечего раньше времени разда вать.

– Спрячем, – заверил Жедь, – будь спокоен.

– Ну? – Еще раз осмотревшись по сторонам, Витек взял наган и вставил в каморы барабаны желто поблескивавшие патроны.

Лыков, подобрав комок сухой земли, подошел к толстому дереву, начертил на его стволе неровный круг, а в расщелины старой коры впечатал остатки комка, как центр импровизированной мишени.

Отсчитав двадцать пять шагов, Аркадий повернулся и, вскинув парабеллум, выстрелил.

Бум, бум… Метнулась испуганная выстрелами птица, сидевшая в кустах, глухо прокатилось по полянке эхо и умолкло, поглощенное лесом. Брызнули мелкие щепки, взметнулось легкое облачко пыли от разбитой пулями коры, и стали видны две дырки рядом с осыпавшимся комком земли.

– Прилично, – одобрил Жедь и поднял наган.

Бом, бом… Снова прокатилось эхо и снова пропало, с легким шорохом осыпалась расщепленная кора. Рядом с первыми дырками на стволе дерева появились другие, поменьше диаметром.

Светило белое солнце, словно прятавшееся от выстрелов в пелене серого марева, шелестел в листьях робкий ветерок, как будто напуганный неожиданным шумом в столь тихом месте, где даже эхо прячет в себе глухой лес и не отдает обратно. Парило, как перед сильной грозой. Тело покрылось испариной – от духоты приближающейся грозы или от того, что сделан еще один шаг туда, откуда уже нет возврата?

– Хватит! – Лыков придержал руку Жедя, хотевшего снова выстрелить. – Солнышко высоко, давай собираться обратно. Кстати, как с остальными делами?

– Нормально, – бережно упаковывая оружие и пряча сверток в сумку, откликнулся Витек. – Бумажки нам будут, поскольку человечка я отыскал, и деться ему от меня некуда. А вот одежка? Морока с ней, добывать надо, перешивать.

– Ладно, – подумав, согласился Аркадий, – но с бумагами поторопи, время не ждет.

Жедь согласно кивнул и подхватил за ручки клеенчатую сумку. Прикурил, и они пошли по тропинке, торопясь выбраться на проселок, где остался «Москвич»…

В эфире шелестело, шуршало, как будто там, в неизведанных глубинах, старательно пересыпали песок. Крутя ручки настройки, Кислов усмехнулся – вот, неожиданным образом пригодился давний разговор со случайным знакомым, оказавшимся главным инженером телефонной станции.

Ехали, помнится, в одном купе на юг, болтали о всякой всячине, перескакивая с одной темы на другую, пока речь не зашла о телефонах. Собеседник сразу оживился, чувствуется, сел на любимого конька и понес. Тогда-то и узнал Олег, что телефонная связь, оказывается, крайне ненадежна, и умелый человек вполне может сделать приборчик, позволяющий прослушивать разговоры частных лиц – инженер даже набросал примерную схемку на бумажной салфетке, которую Кислов, – еще не отдавая себе отчета, зачем, – спрятал в карман.

Нет, государственных секретов при помощи этого приборчика узнать не удастся – такие переговоры ведутся по специально защищенным линиям. Правда, приборчик пришлось усовершенствовать, – спасибо, Лыков помог, – зато теперь все переговоры Михаила Павловича Котенева – уже известна и фамилия – стали доступны.

Настроившись, он терпеливо ждал, когда раздастся характерное потрескивание, означающее, что абонент набирает номер, или зазуммерит, когда его будет вызывать на связь другой абонент.

Олег поглядел на уютно устроившегося за рулем Гришку – тот откинул голову, сладко посапывает. К губе прилип окурок потухшей сигареты, рот полуоткрыт, на плохо выбритой щеке остались кустики неаккуратной щетины. Прост, как амеба, – живет, пьет водку, принимает с Жедем бутылки, угоняет машины, лихо водит их и тоже ждет, когда ему прямо в руки свалится богатство Михаила Павловича. Интересно, если дать оружие Анашкину, пустит он его в дело?

Еще раз, поглядев на дремавшего за рулем Ворону, Олег решил, что Аркадий и Жедь правы, нельзя Гришке доверять пистолет: хлопнет человека – и не поморщится. Чего ему, если уже сидел в тюрьме, а всем известно, какие там нравы и обычаи. Сам Кислов стрелять в людей не намеревался ни при каких обстоятельствах. Но и возможность разбогатеть нельзя упустить – не пойдет же, на самом деле, Котенев жаловаться в милицию?

Если есть деньги, человек чувствует себя независимым, могучим, все ему доступно и все по плечу – не будешь же долгие годы отказывать себе во всем, чтобы жить так, как хотелось бы: купить приличную видеосистему, магнитофон, тачку, иметь девок высшего класса, всегда готовых тебя ублажить. Ну, заработаешь все это годам к сорока, да и то если сильно повезет. Но может и не повезти. Полки в магазинах пустые, и, когда они наполнятся, никто не знает – только газеты полны обещаниями, а жить хочется сейчас, не в двухтысячном году.

Деньги, деньги… Все упирается в них, как бы не пытались внушить обратное на собраниях и в печати. Поди попробуй, сделай чего, если у тебя денег нету. Шишь чего получишь, да еще поглядят, как на придурка. Даже медики теперь лечат только за деньги. Во время обычного приема в поликлинике та же самая врачиха, которая вечером в кооперативе сама предупредительность и внимание, смотреть на тебя не хочет. Брезгливо, с выражением презрительной скуки на лице выслушивает жалобы, а после шести становится другим человеком и классным специалистом, готовым помочь страждущему. Клятва Гиппократа? Какая клятва, каждый только и ждет, как бы отгрызть кусок побольше из доходов другого. Вот и попробуй жить без денег, когда, чтобы зуб вырвать, надо хорошо заплатить. А уж за импортную анестезию и укол одноразовым шприцем тем более!

Вот и заботится каждый о себе как может и умеет. И он, Олег Кислов, должен сам о себе подумать. Слава богу, перед глазами пример родителей – гнулись, ломались, недоедали, верили, ходили в телогрейках, только и думали, чтобы не было больше войны, а теперь? Что они в жизни видели, кроме изнурительного труда да убогих развлечений? Что они нажили, кроме болячек да мизерной пенсии? Дачу?! Какая дача, просто доставшийся в наследство от бабки дом-развалюха в деревне. Купить стройматериалы почти невозможно, да и хорошие деньги нужны – опять все те же деньги! Куда ни ткнись, деньги давай, деньги! А где их взять, эти проклятые деньги семье, состоящей из пенсионеров и студентов?..

В приемнике раздался характерный треск – Михаил Павлович или его супруга набирали номер. Сейчас узнаем, кто из них. Кислов подобрался и чуть повернул сильными пальцами колесико настройки, чтобы лучше слышать. Сработало, пошли долгие гудки, потом щелкнуло, и незнакомый голос ответил:

– Слушаю.

– Привет, Рафик… – Это говорил Котенев.

– Объявился? А мы уж думали… – начал неведомый Рафик.

– Перестань ныть, – оборвал его Котенев, – все нормально.

Соглашение достигнуто, даны гарантии. Очень мило пообщались. Недавно мне звонили и сообщили, что прежние договоры с постоянными смежниками остаются в силе.

– Ты не шутишь? – изменил тон собеседник Котенева.

– Какие шутки? Разве этим шутят?

– Ну слава Богу, – повеселел Рафаил, – наконец-то! Ты Сашке уже звонил?

– Нет, позвони сам, не сочти за труд…

Коротко запикало в динамике, и Олег снова покрутил ручку настройки, заглушая надоедливый зуммер отбоя, – противно слышать, вызывает раздражение. И вообще, в последнее время многое вызывает раздражение. Живешь как бы в двух измерениях: в одном родители, привычные разговоры, институтская практика, встречи со знакомыми девчонками, а в другой – показанный Витькой Жедем тяжелый ТТ, Гришка Анашкин с его рассказами о колонии и угнанными машинами, инструктажи Аркадия, подслушивание разговоров Михаила Павловича, встречи во дворике пункта по приему стеклотары и долгие обсуждения предстоящей акции. Ну, будет сегодня их подопечный еще крутить телефонный диск или уже успокоился?

Да, пожалуй, сегодня, драгоценный Михаил Павлович решил отдохнуть, и больше не услышишь характерного потрескивания при наборе номера. И ему никто не звонит,

– Заводи. – Кислов толкнул в спину дремавшего Ворону.

– Че, возвращаемся? – Гришка потер кулаками глаза и включил зажигание, прогревая мотор. – Время вроде еще не вышло.

– Какая разница? – буркнул Олег. – Полчасом раньше или позже? Не до утра же нам здесь торчать? Контролеров нету…

Ужинали, как всегда, на кухне. Тихо бормотал телевизор, мелькали на экране картинки далекой, чужой жизни. Помешивая ложечкой в чашке, Михаил Павлович лениво следил глазами за кадрами телехроники и скептически усмехался. Лида убрала посуду, поставив ее в мойку, села напротив, откинув волосы со лба.

– Виталик письмо прислал…

– Что? – повернулся к ней Михаил Павлович.

– Я говорю, Виталик прислал письмо, – упрямо повторила Лида.

– А-а-а… Письмо… – Он сдержанно зевнул, показывая, что сегодня не намерен обсуждать надоевшую тему. – Ну и что пишет твой братец?

– Михаил, неужели ты не можешь ему помочь? – Губы у Лиды задрожали. – Я столько раз тебя просила, умоляла…

Сунув руки в карманы домашней куртки, Михаил Павлович уставился за окно – судя по всему, неприятного разговора не избежать, а спать еще рано. Если бы Лида знала, как надоел ему ее братец, какие фортели он откалывает, передавая приветы из-за колючей проволоки с непотребными мужичками.

– Ты прекрасно знаешь, что он не виноват, – снова всхлипнула Лида.

– Ну, милая моя… – Котенев нервно хрустнул пальцами. – Есть, в конце концов, всему предел. Торговать из-под полы валютой, когда это запрещено законом? Практически украсть, а потом перепродать такому же жулику!

– Не смей так говорить о моем брате, – вскинула голову Лида. – Он не преступник.

– Да? А кто же? – издевательски переспросил Михаил Павлович.

– Он несчастный человек.

– Вот как? Бедненький, несчастненький. Ничего себе!

Михаил Павлович хотел разразиться новой обличительной тирадой, а потом уйти в спальню и, закрыв за собой дверь, воспрепятствовать продолжению разговора. Но раздался мелодичный голос дверного звонка. Котенев вышел в прихожую.

Лида вытерла ладонью слезы на щеках и, встав, открыла настенный шкафчик. Достав валокордин и рюмку, напряженно шевеля губами, начала отсчитывать капли…

В прихожей гулко хлопнула входная дверь, на кухне появился взбешенный Михаил Павлович.

– Черт знает что! Представляешь, приперся слесарь. Я ему говорю, что не вызывали, а он мне талдычит, что ему диспетчер сказала о протечке в нашей квартире. Когда действительно течет, их днем с огнем не сыщешь!

Он расхаживал по кухне, шаркая тапочками и бережно массируя левую сторону груди. Все один к одному – дурацкий разговор, слезы жены, идиот-слесарь. Надо заканчивать тягостные объяснения и подаваться в спальню.

– Пойми, Лида, – продолжая держаться за сердце, сказал Михаил Павлович, – я не могу поставить себя в ложное положение, не имею права. В конце концов, я занимаю весьма ответственную должность. Нельзя рисковать сейчас, когда постоянно сливают, разукомплектовывают и никак не могут успокоиться. Подожди, пройдет некоторое время – и все как-то утрясется.

– Миша, но я же… – начала Лида, однако муж, в протестующем жесте вытянув вперед руку, неожиданно визгливым голосом закричал:

– Я запрещаю тебе говорить об этом! Запрещаю!

Лицо у него побагровело, глаза бешено выпучились.

Охнув, он снова схватился за сердце и, сделав неверный шаг, тяжело опустился на кухонную табуретку.

Лида вскочила, помогла мужу опереться спиной о стену, судорожно расстегивая пуговицы на пижамной куртке, испуганно приговаривала:

– Мишенька, ну что ты… Сейчас, потерпи маленько…

Полуприкрыв глаза, Котенев наблюдал за ней – нужный эффект достигнут, она уже испугана, больше не будет приставать, а он окажется в положении любимого, избалованного ребенка, которого нельзя тревожить, а только угождать.

Вспомнив о рюмке с валокордином, Лида метнулась, к столу, схватила ее, сунула в руку мужа:

– Выпей, Миша, это лекарство…

– Потом… – Он слабым жестом поставил рюмочку на стол.

В прихожей снова раздался призывный звонок. Коте-нев приоткрыл один глаз:

– Опять этот идиот? Не открывай, – удержал он жену.

Минуту-другую было тихо, потом опять настойчиво позвонили.

– Я открою? – запахивая полы длинного халата, тихо спросила Лида. – А ты выпей валокордин. Слышишь?

– Слышу, – страдальчески откликнулся Михаил Павлович.

Лида побежала открывать. Котенев привстал, взял со стола рюмку с валокордином и, брезгливо сморщившись, выплеснул лекарство в мойку.

Споласкивая рюмочку, он слышал, как жена возится в прихожей с замками и о чем-то переговаривается со стоявшим по ту сторону двери слесарем. В том, что это именно он, Михаил Павлович нисколько не сомневался. Открыв дверцы бара, Котенев достал початую бутылку коньяка, налил полную рюмку. Услышав тяжелые шаги, он недоуменно оглянулся.

– Что такое?

На пороге кухни, прижав руки к горлу, словно ей никак не протолкнуть в себя ни глотка воздуха, стояла бледная Лида. Из-за ее плеча выглядывал совершенно незнакомый человек.

– Что такое? – сердито переспросил Михаил Павлович.

– К нам с обыском пришли, – непослушными губами едва вымолвила Лида…

Встретились в кабинетике одного из кооперативных кафе – уютный, маленький зал, тихая музыка.

Когда Михаил Павлович вошел, Лушин уже был там – перед ним стояла откупоренная бутылка коньяка, закуски. Лицо Александра Петровича лоснилось от пота, галстук он положил на свободный стул и расстегнул рубаху на груди. Приветственно помахав рукой Котеневу, он указал ему на кресло рядом:

– Садись. Я тут пока предаюсь чревоугодию. Выпьешь?

– Лишнее, – чуть поморщился Котенев. – Где Рафаил?

– Сейчас будет, – подцепляя вилкой розовый ломтик семги, меланхолично откликнулся Лушин.

Помолчали. Михаил Павлович закурил и сосредоточенно рассматривал ногти на руках, а Лушин усердно ел, тяжело ворочая челюстями.

– У меня это с детства, – с набитым ртом пояснил он, – как нервничаю, так обязательно жрать тянет. А вот и Рафик!

Хомчик запер за собой дверь и поздоровался за руку сначала с Котеневым, а потом с Лушиным.

– Не опоздал?

– Задерживаешься, Рафаил, – наливая ему в рюмку коньяк, буркнул Александр Петрович.

– Нет, я не стану пить, – отказался Хомчик, – тороплюсь.

– Успеешь, дело важнее, – веско сказал Котенев. – Садись, потолкуем. Мы вынуждены собраться по весьма неприятному поводу…

– Ты прямо как городничий у Гоголя, – потирая руки, заметил Александр Петрович.

– Веселиться нечего, – глядя ему в глаза, ответил Котенев. – Ко мне вчера приходили с обыском.

Прикуривавший Лушин уронил горящую спичку на ковер. Хомчик слегка вздрогнул и задеревенел.

– Что за дурацкие шутки? – тяжело отдуваясь, наконец смог выдавить из себя Лушин.

– Какие шутки, Саша? – У Котенева скорбно опустились уголки губ. – Я вполне серьезно. Что молчишь, Рафаил? Хоть бы поинтересовался, кто у меня был, что взяли.

Хомчик медленно повернул к Михаилу Петровичу бледное до синевы лицо и дернул плечом:

– Бог мой! Какое теперь имеет значение, кто был и что взяли? Какое, если они уже были!

Михаил Павлович откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на подельников. Хомчик не боец, это давно ясно – жаден, хитер, изворотлив, ко может спасовать в сложной ситуации. Лушин? Бегемот он и есть бегемот – туповат, агрессивен, готов идти напролом, не считаясь с потерями. Деловая хватка у него есть, имеется опыт подпольной коммерции, лихо может договориться и втянуть в свои дела директора какого-нибудь государственного предприятия, за хорошую взятку заставив того списать, к примеру, дефицитные трубы, а на самом деле продать их за «живые» деньги. Потом Лушин поменяет трубы на джинсовую ткань, ткань на персональный компьютер, компьютер на кирпич и в итоге получит крайне необходимое их фирме, так и не приложив рук ни к трубам, ни к ткани, ни к кирпичу.

Все это хорошо, когда все хорошо, а вот как будет сейчас, когда случилась неприятность? Заглотивший их со всеми потрохами любезный Куров – просто джентльмен. Хотя… Куров – это мысль!

– Что делать? – переспросил Котенев после паузы. – Наложим в штаны и поедем домой стирать бельишко.

– Не дури, Михаил. – Глаза у Лушина покраснели и недобро сузились. – Может, ты нас с потрохами им уже выдал или на хвосте за собой приволок, а? – Его толстые, похожие на сосиски пальцы, шевельнулись, сминая клетчатую скатерть, покрывавшую стол. – Отвечай, чего молчишь?

– Перестань, – взвизгнул Хомчик. – Все слишком серьезно! Хотите передраться?

– Вот именно, – желчно усмехнулся Котенев, – это было бы, как нельзя кстати. Хочу вам еще сообщить, что были не милиционеры.

– Госбезопасность? – охнул Рафаил.

Лушин набычился еще больше и приподнялся из-за стола.

– Сиди, Саша, – небрежно махнул ему рукой Михаил Павлович. – Приходили какие-то уголовники с подделанным ордером на обыск и фальшивыми красными удостоверениями.

Александр Петрович вытер ладонью выступивший на лбу обильный пот и обмяк в кресле.

– Но позволь, откуда же у них удостоверения? – беспокойно завозился Хомчик, прикуривая сигарету. Глубоко затянувшись, он продолжил: – И еще ордер? Они были в форме или в штатском?

– Что ты вцепился в эти удостоверения, – обозлился Лушин. – Сейчас в любой вшивой конторе выдают красные книжечки.

– Черт знает что! – не мог успокоиться Рафаил. – Куда только смотрит настоящая милиция?

– Помолчи, – оборвал его Александр Петрович. – Ты пробовал возмутиться, Михаил?

– Зачем? – скучно спросил Котенев. – Чтобы мне проломили голову в собственной квартире или предъявили калибр?

– У них было оружие? – насторожился Хомчик.

– Я не видел, но мало ли?

– Да, но все-таки, – заторопился Рафаил, – объясни толком, откуда у тебя такая уверенность, что это не оперы?

Лушин и Хомчик напряженно уставились на Котене-ва, ожидая ответа. Тот объяснил:

– Во-первых, они так спешили, что забыли про понятых. А это, как известно, обязательное условие любого обыска. Они нервничали, дергались, явно торопились, опасались, как бы им что-нибудь не помешало. Во-вторых, я знаю, каковы настоящие милицейские удостоверения. А в-третьих, один из них был в милицейской форме и в то же время не в форме.

– Как это? – не понял Александр Петрович.

– Ну, ботинки не форменные, брюки без кантов, рубашка не такая. Я допускаю, что обувь у них жутко плохая, – усмехнулся Михаил Павлович, – поэтому многие носят свою, но брюки и рубашку никто из них не меняет.

– Т-а-а-к, – протянул Хомчик, барабаня пальцами по столу. – А если, все же?..

– Я тебя умоляю, Рафаил! – засмеялся Котенев. – Не торопись, как голый в бане. Я еще не сказал самого главного. Пока они шарили по квартире, я подошел к окну. Внизу стояла машина. Водитель вышел из нее… Представьте себе, я узнал в нем знакомого уголовничка, некоторое время назад обращавшегося ко мне за деньгами.

– Интересные дела! – бросив сигарету, изумленно поднял брови Рафаил.

– Вот-вот, – закивал Лушин, – у тебя появились близкие приятели среди уголовничков? Откуда?!

– Не паясничайте, – оборвал их Котенев. – Помните, как засадили братца моей супруги? Так вот, этот хмырь мне привозил приветик из колонии от драгоценного родственничка.

– Ты не мог обознаться? – нервно хрустя пальцами, спросил Хомчик. – Давно он у тебя был последний раз?

– Он у меня всего один раз и был, да и то не у меня, виделись в Сокольниках. – Вспомнив встречу с Анашкиным, Михаил Павлович брезгливо скривился. – Обознаться я не мог!

– Может быть, стоит заявить куда следует? – предложил Лушин. – Много они взяли?

– Я не дурной, чтобы дома все держать, – отмахнулся Котенев. – Так, пощипали по мелочам: побрякушки жены, облигации, немного наличными. Ну, а я, вроде бы с сердечным приступом. Сначала прикинулся, а потом и в самом деле сердце схватило. Заявлять, думаю, не стоит. К чему привлекать к себе внимание?

– Господи, зачем я с вами связался? – сморщившись, как от зубной боли, простонал Рафаил. – Уеду, к черту!

– Куда это ты собрался? – покосил на него воспаленным глазом Лушин. – Деньги-то любишь получать, а как что, так в кусты? Нет, дружок, давай уж вместе!

– Да, вместе? – вскочил Хомчик. – А кто мне делал заманчивые предложения? Кто? Кто обещал полную гарантию и защищенность?

– Защищаться надо, – мрачно поддержал Александр Петрович.

– Потребуем защиты от старшего компаньона, – хлопнул ладонью по столу Михаил Павлович. – А сами будем сидеть тихо и не делать опрометчивых шагов.

– Опять убытки? – горестно вздохнул Рафаил, – Где живем? Никакого покоя деловому человеку.

Он твердо решил для себя свернуть дела и срочно уехать из Москвы подальше. Туда, где есть родня или знакомые, и нет приходящих по вечерам уголовников с поддельными ордерами на обыски. Пусть называют трусом, но лучше некоторое время праздновать труса, чем потом лежать в сырой могилке – не зря же Котенев намекнул, что у посещавших его квартиру могло иметься оружие. Зачем такое бедному Хомчику? Но сообщать об этом он не станет. Решил – и помалкивай!

– Наверстаем убыточки, – несколько оживился Лушин. – Главное, бабам своим ни слова! Запаникуют или протреплются, дуры!

Для себя Александр Петрович решил, что все еще не так страшно. Поглощение фирмы более сильными партнерами его не пугало, а что до уголовников, приходивших к Мишке… Когда у человека есть деньги и связи, что стоит нанять, хотя бы на время, надежного отбойщика, готового выкинуть любого незванного визитера за дверь… Ладно, поищем.

– Саша, ты, кажется, кофе обещал? – напомнил Котенев.

– Кофе? – переспросил еще до конца не отошедший от своих мыслей Лушин. – Сейчас сообразим. Может, это. – Он выразительно щелкнул пальцами по горлу.

– Кофе! – повторил Михаил Павлович.

Деловая часть встречи закончилась…

В нагревшемся на солнце «жигуленке» было жарко и маятно, не спасал и маленький вентилятор, и открытые окна. Парни, сидевшие в машине, часто курили, сплевывая на проезжую часть тягучую, горькую от никотина слюну. Заметив вышедшего из подворотни Котенева, один из парней толкнул другого локтем:

– Вышел. Потянемся за ним или возьмем другого?

– Давай за нашим, – нервно зевнул сидевший за рулем.

– Поехали, – скомандовал сидевший рядом с водителем, когда автомобиль Котенева тронулся с места.

Водитель послушно переключил передачу и тронул «Жигули». Следили за мелькавшим впереди автомобилем Михаила Павловича. Но вот он неожиданно притормозил и начал перестраиваться – мигнули сигнальные бгни.

– Куда его леший песет? – возмутился водитель.

– Еще одну берлогу покажет, – довольно усмехнулся сидевший рядом с ним. – Прижмись к тротуару. Он, видно, кому-то звонить собрался.

Котенев действительно вылез из машины, вошел в будку телефона-автомата, и набрал номер.

– Да, – ответили на том конце провода.

– Добрый вечер, – церемонно поздоровался Котенев. – Есть крайняя необходимость повидаться. Срочно!

– Хорошо. Вы на машине? А где находитесь? Понятно… Справа будет маленький переулочек, поедете по нему до конца, а потом выскочите на Чистые пруды. Там уже рукой подать. Запоминайте адрес, только, я вас прошу, не записывайте. Договорились?

Выйдя из будки, Михаил Павлович сел за руль и, дав газ, резко свернул в переулок.

Машина преследователей, не ожидавших такого поворота событий, проскочила мимо.

– Ах ты, мать его! – разворачиваясь в неположенном месте, сквозь зубы матерился Ворона – он был за рулем. Рядом – Кислов.

Проскочив через переулок, они не увидели впереди машины Котенева. Вернулись, заезжали во все дворы и тупики, но «жигуленок» Михаила Павловича как сквозь землю провалился…