"Раздумья ездового пса" - читать интересную книгу автора (Ершов Василий Васильевич)ТуманВспоминая ивановскую катастрофу и перебирая в памяти свои заходы в сложных условиях, я совсем недавно вспомнил: да ведь год назад мне, по сути, пришлось практически выполнить аналогичный заход. Главное, и полет-то из резерва, и экипаж-то сборный, и второй пилот молодой… Правда, о том, что Домодедово ожидает туман, мы знали заранее. В поисках приемлемых запасных потратили весь вечер и таки нашли: пришёл прогноз Нижнего — ну тика в тику, предел пределов. Но запасным — подходит, и ладно. А в Домодедове уже погода подходит к пределу: по ОВИ видимость 1400, тихо, вертикальная видимость 60, температура плюс 11, точка росы тоже плюс 11. Эта «точка росы» — температура, при которой наступает конденсация водяного пара и ложится туман. Если температуру дают, к примеру, плюс11, а точка росы плюс 8, то смело можно вылетать: имеется так называемый дефицит точки росы — целых три градуса. Пока долетишь, пока температура, допустим, к утру, упадёт до точки росы, пока начнёт образовываться дымка, пока она перейдёт в туман (видимость станет менее 1000 метров), — успеешь зайти и сесть. Даже если видимость и станет хуже минимума, то по огням высокой интенсивности ещё долго будут давать больше. К примеру: туман 700, по ОВИ 1400; туман 500, по ОВИ 1100; туман 360, по ОВИ 800…вот это и есть мой минимум. По расчёту мы прилетаем в Москву за три часа до восхода. Туман при умеренной влажности обычно образуется к самому холодному времени суток: к восходу. Даже если и дадут туман с видимостью менее тысячи, то ОВИ пробьют его. Но — только до восхода: днём ОВИ бесполезны и не учитываются. А тут ночь. Решился. Полетели. Все, возврата нет. Перед вылетом Внуково передало свою погоду: туман 300. Домодедово пока по ОВИ 1400. В полёте сморил сон. Ребята-то подремали перед вечером, а я надергался с анализом погоды и принятием решения. А теперь дремлется. Зная, что свежая голова понадобится на посадке, позволил себе подремать за штурвалом, не снимая наушников и воспринимая радиосвязь в лёгком сне. Берег силы. На заходе Домодедово дало погоду: видимость 800, по ОВИ 1800, вертикальная видимость 60, температура плюс 10, точка росы тоже 10. Ну да, так я и поверил. Готовимся к ухудшению и слепой посадке. Будет она, не будет — мы должны быть готовы. Эти ОВИ, как выскочишь к торцу, сразу ослепят; ну, по солодуновской-то методике сядем. Хорошо, не спеша подготовил экипаж: «кому нести чего куда», как у нас говорят. Штурман и бортинженер со мной первый раз; второй пилот молод и не набрался ещё опыта. Начал с него: — Ты ж держи крены до самого касания, особенно на выравнивании. — Объяснил подробно, зачем и почему. — Я на тебя надеюсь. Штурману: — Надеюсь на твой отсчёт высоты по радиовысотомеру с 15 метров и до касания. Если фары создадут экран, будь готов выключить фюзеляжные, которые бьют прямым пучком. Крыльевые-то — широко, их лучи перекрещиваются дальше, а вот фюзеляжные, что по бокам кабины, всегда создают больший экран. Тумблеры их рядом, так запомни: правый — фюзеляжные. Правый, запомни. Если выключишь левый, то лучи от горящих фюзеляжных фар на контрасте создадут ещё больший экран. Был у меня случай ещё на Ил-18…Понятно? Я, конечно, зануда. Но в мелочах иногда увязает дело; о мелочь можно споткнуться и хорошо разбить нос. Так лучше я перестрахуюсь и, может, излишне подробно, растолкую человеку. Я с Ил-18 хорошо запомнил, как неожиданно бьёт по нервам этот перепутанный тумблер. — Так правый, запомни. И только по команде. Бортинженеру: — Возможно, посадка будет производиться не на малом газе, а на режиме 78 или 75; будь к этому готов. — Всем иметь в виду: возможно, к полосе придётся подкрадываться на минимальной вертикальной, скорее всего с предвыравниванием; будьте к этому готовы. Вполне возможна посадка без фар. Порядок ухода на второй круг на этой машине: взлётный режим; закрылки 28; шасси убрать; фары выключить, убрать; дальше — как на взлёте. Ясно? Увижу я землю или не увижу на ВПР — все равно садимся, лишь бы формально дали погоду не хуже минимума. Система здесь отличная, выведет точно, но — строгий контроль по приводам! Вопросов нет? Готовность к снижению доложить! На третьем развороте круг дал видимость: 900, ОВИ 1000. На четвёртом — 900 на 900. Ухудшается. «Ну, ребята, потерпите там, на земле, пару минуток всего, дайте сесть. А уж потом закрывайтесь». Контрольный замер: дали просто 900 по ОВИ. «Ну и помолчи, парень, спасибо, только не вмешивайся больше»… «Отличная система» вдруг взбрыкнула, дёрнулись стрелки, и автопилот отключился по курсу. Секунда-другая…перещелкнул тумблер, подключил вновь. Директор чуть качается…так, будь готов взять штурвал… Нет, держит автомат. Ладно, сядем, сядем… — Сдёрни-ка, пожалуйста, Володя, процентик… сколько там — 83? Вот и хорошо. Пусть стоит 83. Я тебя дёргать не буду, так и будем держать. Все стабильно. Так… контроль по приводам: стрелки АРК вилкой, в разные стороны… утренний эффект, гуляют стрелки, но в общем показывают — туда. По КУРС-МП идём строго: курс-глиссада. Вертикальная 4, норма… Скорость 270, норма… Высота 150 — фары упёрлись в сплошное молоко. Переключил на рулежный режим — малый свет: чуть потемнело. Высота 100 — мрак. Курс-глиссада, скорость 270, вертикальная 4, стабильно…Нормально, ребята. — Оценка? — Держу по приборам! Ага, держи, держи… старайся, парень. Чуть ниже 80 метров порозовело. — Решение? — в голосе штурмана едва заметная тревога. Вот он, огонь… второй, третий… цепочка… — Садимся! Садимся, ребята. Огни строго по курсу, световые горизонты…вот зеленые входные огни, за ними едва просматриваются первые огни ВПП: один, два… дальше мгла, розовое марево. Так, вертикальная 4… — Торец, пятнадцать! Уменьшить вертикальную: чуть-чуть на себя; режим немного прибрать — скорость и упадёт с 270 до 260, как раз то, что надо. — Режим 80! 78! — Десять метров! Восемь! Шесть! Пять! Четыре! — звенит над ухом тревожный чёткий голос штурмана. — Четыре! Четыре! Повисли. Не надо, не надо было делать это предвыравнивание — видно же было торец… перестраховался… центровка таки чуть задняя… Земли, правда, не видно. Что-то серое — да, видно, и вроде осевая… угадывается. Вроде вправо уходим от оси; ну, создать левый кренчик чуть… так, снижаться же надо… — Режим 75! — Семьдесят пять! — эхом откликается бортинженер. Терпи, терпи. Полоса длинная. Землю видно, расстояние до неё — нет. Терпи, капитан. Снизится, куда она денется. — Два метра! Два! Два! Ой, как долго тянутся эти секунды. Так, переехали ось влево; теперь чуть правый кренчик. Вроде остановились… Ну, хватит! — Малый газ! Хлоп! — по-вороньи на левое колесо, перегрузка 1,2 — 1,3 — и покатились левее осевой, метра четыре. Дал старту вертикальную видимость: 60. Да так оно примерно и было. Какая была горизонтальная видимость на полосе — ну, явно не 800, меньше. Зарулили в тумане; сейчас все закроется. Подмышками мокро, а так ничего. — Спасибо, ребята, молодцы. Мы таки победили. Смелого пуля боится. Хорошо, мужики, сработали, как надо. Запомнились эти секунды висения над полосой. Висения в серой мгле. Внимание было сконцентрировано на том, что умно называется вектором путевой скорости. А по-простому — не выкатиться бы по диагонали. Поэтому я себе и строил эти зигзаги, кренчиками в полградуса, вися в четырех метрах над осью и постепенно убеждаясь, что таки пла-авненько снижаемся к бетону и таки сядем параллельно оси. Ну, последний кренчик убрать уже не успел. Не хватило внимания. Что-то в такой обстановке обязательно упустишь; ну, упустил крен. Посадка была строго разложена по элементам; каждый контролировался, соотносился с другими, и в мозгу складывалась чёткая уверенная картина: все в норме, все именно ТАК и делается — в напряжении, но спокойно и красиво. А страшно? Да ну. Я на 105 процентов был уверен во всех — видно же, как работают… А уж в себе — на все 200. Мы же были готовы, готовы заранее, и даже «взбрык» автопилота не внёс диссонанса в ясную, чёткую и спокойную мелодию захода. Заход в тумане, пожалуй, самый спокойный из всех сложных заходов. Ветра обычно нет, тихо; система выводит точно, полоса сухая, ну, иногда влажная; в безветрии это не страшно. Резкого изменения параметров, удара в лицо — нет; ждёшь только появления зарева впереди. Что уж такого сложного…если, конечно, сам, в заполошности своей, не разболтал ещё до ВПР машину и не раздергал экипаж. Но… нужна тренировка, нужен опыт. Однако, туманы тоже бывают разные. Вот во Владивостоке или в Ростове бывают адвективные туманы, когда с моря ветром нагоняет низкую, до самой земли облачность; вот здесь и сильный, со сдвигом, ветер, и слякотная полоса; а в Ростове она ещё и короткая, и коромыслом: садишься «на пупок», а заканчиваешь пробег под горку. Вот там — да, там сложно. Однако, саживали и там, слава Богу, с мокрой до подколенок спиной… А в Домодедове в этот раз было, конечно, тоже сложно, но — в пределах мокрых подмышек. Каковы критерии… Левый кренчик на посадке — второй пилот на этом висении уже отвлёкся на поиски земли. Любой лётчик ищет землю; да к нему и нет претензий, ибо на четырех метрах я уже сознательно кренами ловил осевую линию; задача решалась — а ведь контроль кренов до касания нужен как подстраховка капитану при совершенно слепой посадке, когда все его силы, все внимание сконцентрированы на управлении тангажом, вертикальной скоростью и режимом двигателей и ему просто не до курса: все с курсом должно быть закончено до торца. В теории. И второй пилот должен этот курс сохранять, не допуская излишних кренов. И у второго пилота, по идее, должно хватить терпения и характера — довериться капитану, а самому держать, держать, держать машину без крена… и ждать тупого удара пониже спины. Где ж того терпения набраться — у иных и капитанов его в сложных условиях не хватает. Вот — работа. Только не надо думать, что мы все время лезем на рожон и нарушаем минимум где можем. Просто рамки, обозначенные цифрами, не могут вобрать в себя все многообразие пограничных состояний, в которые загоняют экипаж обстоятельства полёта. Думающие экипажи стараются подготовить себя к работе в условиях, заведомо худших, чем те, что оговорены в документах. Но как и в любом деле, находится сколько угодно людей, которые основой всей своей жизни считают тупое следование инструкции. Выбирайте сами. Но я по себе знаю: всю жизнь в футляре не проживёшь. Вспоминая обстоятельства этого полёта, я обратил внимание на огни высокой интенсивности. Полностью сконцентрировавшись на производстве посадки, я десятым чувством ощутил: ОВИ не слепили. Пробили туман и вели меня к полосе, как-то плавно уменьшая яркость. И над полосой они светили как раз в меру, чтобы в свете моих рулежных фар и в умеренном свете огней ВПП я как-то различил осевую линию. Если это самостоятельно делал диспетчер старта (может, сам — старый лётчик), то честь ему и хвала. Профессионал. Дело в том, что по инструкции, явно составленной авторами с оглядкой на «как бы чего не вышло», яркость ОВИ должна строго соответствовать определённой видимости на ВПП. Есть там у них такие таблицы. Пришлось как-то взлетать мне в том же Домодедове при минимуме погоды для взлёта — 400 метров. Вырулив на полосу, я был ослеплён огнями до такой степени, что попросил убавить пару ступеней — иначе после отрыва мои глаза несколько секунд просто не различали бы приборов на тусклой приборной доске. Не тут-то было. Как упёрся диспетчер старта: «А у меня вот по инструкции так положено — и все». Хотя полоса вся просматривалась насквозь, но этот… странный прибор, выдающий цифру видимости на ВПП, объект постоянной критики со стороны всех, кто пользуется его данными…барахло — он выдавал свой минимум, а диспетчер строго исполнял инструкцию, свято веря, что обеспечивает безопасность полётов… наивный человек. Не стал я с ним спорить, а, сощурившись, начал разбег, а на разбеге по-шоферски зажмурил один глаз, и когда другой после отрыва и ухода в чёрное небо временно ослеп, я открыл сбережённый глаз и им контролировал первые полминуты полёта. Помощничек, язви его. А вот этот, на заходе, — профессионал, хоть и нарушил кабинетную, «как бы чего не вышло», инструкцию. А как помог. Спасибо тебе, брат-диспетчер. |
||
|