"Мать-Земля" - читать интересную книгу автора (Бордаж Пьер)

Глава 5

Вороны-мутанты все больше смелели и становились агрессивнее. Орущая туча черных перьев со светящимися клювами и острыми когтями подбиралась к мальчугану, которого бросили соплеменники. Обычно стервятники следовали за глиссерами и накидывались на огромные мешки с отходами, которые выбрасывались за борт для пятнистых гиен из сердца пустыни. Но сегодня им досталась живая добыча, человеческий детеныш, который мог защищаться, только размахивая руками и издавая пронзительные вопли. Стервятникам сегодня не приходилось опасаться лучей смерти, которые иногда вылетали с глиссеров, сея гибель в их рядах.

Ноги Жека весили тонны. Плечи онемели от боли и отказывались ему подчиняться. Крылья, клювы и когти опасно приближались к его голове, иногда касаясь волос. Пока ему удавалось держать воронов на расстоянии, размахивая руками, но усталость и отчаяние лишали его последних сил. Он был уже готов отказаться от борьбы.

Он не знал, сколько километров прошел с момента, когда белые точки глиссеров растаяли на горизонте. Он потерял ощущение времени и пространства. Плотный туман, поглотивший красноватый диск Гареса, превращал пустыню в однообразную сероватую протяженность.

Маленький анжорец пустился по следам глиссеров, надеясь, что ему встретятся холмы, пещеры, где можно будет укрыться, но плато было равномерно плоским до самого горизонта. Иногда Жек оборачивался и пытался оценить расстояние до магнитного барьера. Но чем дальше он уходил, тем больше ему казалось, что он приближается к нему. Оптическая иллюзия, сказал бы па Ат-Скин, принимая важный вид знатока. А не был ли образ родителей, который Жек хранил в памяти, тоже оптической иллюзией? Как магнитный барьер, который рос по мере того, как таяла надежда вновь их увидеть.

По спине вдруг прокатилась невыносимая боль. Стоило ему на мгновение погрузиться в свои мысли, как ворон-мутант сел ему на плечо и точным ударом клюва вырвал кусок мяса. Рубашка и пиджак тут же пропитались теплой и липкой кровью. Словно его пронзила раскаленная шпага. Зубы его начали выбивать дробь, его бил озноб. И ему вдруг показалось, что он передвигается внутри жидкой массы, вязкой и холодной.

В памяти в ускоренном темпе побежали образы и ландшафты: он увидел друзей из квартала Отх-Анжор, улицы и площади столицы, колодцы и галереи Террариума, гротескное лицо старого Артака, диких зверей из синегенетического парка, дя Ор-Лила с его огромным газовым ружьем, наблюдательные вышки, восковое лицо какого-то крейцианского миссионера, маленького карантинца, увязшего в жидком бетоне, спальню-гостиную родного дома... Па, ма... Огромные и светящиеся, как магнитный барьер... Как ни странно, но они сняли облеганы и стояли перед ним во всей своей красе... Лысый череп па, длинная волнистая шевелюра ма... Их глаза лучились невероятной нежностью... Они раскидывали руки, улыбались, бормотали непонятные фразы...

Стервятники, возбужденные видом и запахом крови, бросились на добычу, чтобы добить ее. Они, словно туча мух, яростно дрались между собой за лучшие места. Когти скользили по черепу Жека, клювы били по рукам, ногам, ягодицам, спине. Земля ушла из-под ног Жека, он потерял равновесие под массой хищников. И во весь рост вытянулся на жесткой траве пустыни. У него не было ни сил, ни желания защищать затылок руками. На его тело обрушился град жгучих ударов. Он слышал глухой стук обрушившихся на него клювов, которые пронзали кожу, заживо раздирая его. Он очутился на грани боли и потери сознания, на грани ужаса и облегчения. Иногда кривые когти скользили по кости, задевали нерв. Волны боли пронзали его, отбрасывая к границам безумия. Ему показалось, что он видит отверстие, наполненное голубым светом, которое притягивает его к себе. Сирены потустороннего мира поют призывные, нежные песни. Остатки воли к жизни толкают его на мятеж, он отвергает неизбежный исход. Слишком рано умирать в восемь лет. Судьба, эта пресловутая судьба, которая так обожает подшучивать над людьми, оказалась исключительно жестокой и лукавой: она не позволила ему вцепиться зубами в жизнь и насладиться ею... Он никогда не увидит Мать-Землю, колыбель человечества, он никогда не станет воителем безмолвия. Ему едва не удалось это сделать, но он предал память Артака, старого карантинца из Северного Террариума...

Вороны просовывают свои шеи под одежду, стараясь побыстрее добраться до лакомой плоти. Они нацелены на печень, сердце, самые вкусные куски. Низкий, однотонный рев перекрывает колдовской шепот, доносящийся из источника голубого света.

Вороны, вдруг обеспокоенные невидимой опасностью, прерывают пир и поднимают головы. Часть их еще сидит на жертве, с их клювов капает кровь, но остальные уже взлетели, испуганно каркают и усаживаются в отдалении. Рев, перекрывающий резкий свист порывов ветра, звучит тревожным сигналом, а отвага не входит в число достоинств крылатых стервятников. Обычно хватает одной пятнистой гиены, чтобы разогнать стаю из тысячи воронов.

Они застыли в неподвижности, внимательно всматриваются в туман, откуда в любое мгновение может появиться опасность. Страх оказывается сильнее прожорливости. Рев усиливается, разрывая тяжелую тишину пустыни. На сером фоне возникает белое пятно. Вороны-мутанты уже знают, что сжигающие лучи могут в любую секунду обрушить на них свое жаркое дыхание, знак немедленной смерти. Самые осторожные предпочитают отказаться от добычи и спешно улетают в сторону магнитного барьера. Остальные колеблются, поглядывают на добычу с сожалением, нервно колотят клювами, пытаясь вырвать еще один кусочек плоти... Сверкающая громада возникает прямо над ними. Первый же залп вызывает панику среди запоздавших хищников, которые бьют крыльями, пытаясь отлететь в сторону. Десяток птиц, срезанных лучами, камнем падают на землю, рядом с малышом, который агонизирует на песке.

Жек осторожно разлепил глаза.

Он лежал на доске, накрытой тканью. Он хотел приподняться, но повязки, обтягивающие шею, грудь, бедра и ноги, мешали сделать какое-либо движение. Обнаженные части его тела ощущали прохладные потоки воздуха. Кожа болела от множества уколов, словно вороны продолжали терзать его под повязками.

Неужели он умер? Он не помнил, как потерял сознание. Карканье, шуршание черных перьев и хлопанье светящихся клювов затихали, боль, словно по волшебству, уходила, и Жек безмятежно взмыл в воздух, направляясь в жерло голубого света. Пересек ли он порог? Вероятно... Все здесь казалось ему странным. Он лежал внутри огромного стеклянного конуса. По ту сторону наклонных прозрачных стенок блестели громадные звезды всех цветов. А еще дальше, на фоне черного неба, виднелись облака рассеянного света.

Уголком глаза Жек различил движение позади стеклянных стенок. Он ожидал увидеть ангелов, демонов, эльфидов и остальных небесных существ, о которых па Ат-Скин забыл ему рассказать, но карикатурные лица, появившиеся в поле его зрения, не имели ничего общего с теми, кого он считал обитателями загробного мира. Ему вдруг показалось, что его окружила свора гигантских крыс. Он услышал глухой рокот, вибрации сотрясли доску, на которой он лежал. Он пытался удержать глаза открытыми, но веки отяжелели, и он провалился в сон, наполненный кошмарными видениями.

Крысы пустыни по очереди спускались в лазарет, чтобы посмотреть на спящего маленького жителя поверхности. Многие из них впервые видели здорового человека. Они подобрали его несколько часов назад в ужасном состоянии. Проклятые вороны едва не заклевали его. Корабельный колдун даже вначале решил, что ему не удастся его спасти. Он не удовлетворился тем, что наложил на его глубокие раны растения, минералы и мази. Он даже решил провести атомный ритуал, церемонию, во время которой он закрывался в радиоактивном отсеке, пускался в бешеный пляс и обращался к могуществу великой ядерной колдуньи, посланницы Гареса. Пурпурная звезда проявила благосклонность: мальчик выжил и теперь спокойно спал. Крысы пустыни, приклеившись носами к стеклянным стенкам, никак не могли налюбоваться нежным лицом и шелковистыми прядями их пассажира. Случалось, что через порт Глатен-Бат проходили здоровые люди, но они всегда оставались в посадочном зале, а у бетазооморфного населения не было лишнего времени, чтобы восхищаться правильностью и тонкостью их черт.

Ядерно-чувствительные ячейки ловили последние вечерние ветры, и глиссер на полной скорости летел над пустыней. Дохон-Фил, боцман глиссера, стремился покинуть территорию пятнистых гиен до наступления ночи. Вскоре им предстояло остановиться, чтобы охладить ячейки, а людей для отражения нападения безжалостных громадных хищников у него явно не хватало. Пятнистые гиены не нападали на флот, но не упускали возможности атаковать отдельные суда, получившие повреждения или вынужденные остановиться на ночь в пустыне.

Держась за ограждение носа, ДохонФил и корабельный колдун с беспокойством всматривались, как пустыню заволакивает ночной мрак. Концы их тюрбанов хлопали на ветру. Изредка вдали виднелись яркие вспышки.

— Проклятые гиены! — прорычал, боцман. — Они следуют за нами! И даже обгоняют...

Ему пришлось кричать, чтобы перекрыть рев двигателей, потрескивание ячеек и свист воздуха в боковых винтах.

— Бесполезно пытаться уйти от них! — крикнул колдун. — Если мы не бросим якорь в течение часа, ячейки окончательно выйдут из строя!

Глубоко утонувшие глазки боцмана яростно сверкали.

— Годован тронулся! Вначале отказался брать на борт мальчишку, а потом приказал нам вернуться за ним...

— Нельзя называть чокнутым капитана своего клана! — сухо оборвал его колдун. — Малыш бросился вслед за последним глиссером, люди расслышали имя видука Папиронды и тут же предупредили Годована.

— А почему он ждал целых два часа, пока не принял решения?

— Быть может, проблемы со связью...

— А в результате мы в дерьме по шею с видуком или без него... Стоит ли жизнь мальчишки жизни целого экипажа, которым решили пожертвовать?

— У Годована свои соображения, а твой экипаж еще не стал жертвой, ДохонФил!

Голос колдуна стал резким. Серые волосы на его носу, щеках и подбородке были такими жесткими, что даже не колебались от потока воздуха. Эти переплетенные колючки были результатом его многочисленных пребываний в ядерном отсеке, поэтому его любовно звали «Поцелуй Смерти». И это прозвище относилось как к его колючим поцелуям, так и к функции колдуна. Он похлопал рукой по прикладу волномета, торчащего из-за пояса.

— Гиены нас еще не сожрали. У нас есть чем защититься от них...

— Час, два, быть может, четыре... Но люди едва стоят на ногах. Раньше или позже их бдительность ослабеет. Надо было оставить на борту нескольких карантинцев. Они не были бы лишними...

Пронзительный свет прервал их разговор. Они вскинули головы и обеспокоенно глянули на большой ячеистый парус: некоторые ячейки, раскрывшиеся, как лепестки цветка, стали оранжево-красными, что не предвещало ничего хорошего. Ветер затих с наступлением ночи, и ячейки, лишившись притока энергии, перегревались и могли взорваться в любую минуту, разбрасывая дождь горящих частиц.

— Выбора у нас больше нет, — сказал Поцелуй Смерти. ДохонФил пожал плечами. Сейчас боцман с удовольствием вонзил бы кинжал в сердце Годована, капитана крыс пустыни. Он подавил гнев и, держась за ограждение, направился к кабине управления, прозрачному шару на корме.

Через пару минут стабилизационные якоря выпали из камер и развернулись под судном. Глиссер сотрясла продолжительная дрожь, и он с оглушительным шумом застыл на месте. Еще несколько минут лопасти винтов продолжа-ли взбивать воздух, потом на пустыню опустилась плотная враждебная тишина.

Гиены атаковали, как только ночь накрыла своим черным саваном всю пустыню. Люди, стоявшие на равном расстоянии друг от друга по всему периметру ограждения, не заметили их приближения. Хитрые и терпеливые звери учитывали неустанное вращение прожекторов, которые выхватывали из тьмы окрестности. Они продвигались по закоулкам тьмы, опустив головы, почти прикрыв глаза, чтобы их желтые глаза не поймали отсвет и не выдали их присутствия.

Страх, державший людей в напряжении, не позволил им даже дотронуться до холодного ужина, который приготовил освобожденный от наблюдения Поцелуй Смерти. Их внутренности сжимались от ужаса. Даже когда флот был в полном сборе, перспектива провести ночь на территории пятнистых гиен бросала всех в холодный пот. В легендах описывалась невероятная ярость хищников ядерной пустыни. Население зараженной зоны считало их дьяволами в зверином обличье, духами зла, зачатыми тридцатью небесными фуриями. Некоторые утверждали, что гиены плюются адским пламенем, другие говорили, что их экскременты светятся, как костры. Были и такие, кто рассказывал, что их моча похожа на расплавленную лаву...

Указательные пальцы людей нервно играли на спусковых крючках волнометов. Малейший шорох, малейший вздох, малейший кашель громом разносились в тяжелой ночной тишине.

В луче прожектора, всего в нескольких метрах от кормы глиссера, внезапно возникла тень.

— Дьявол, они уже здесь! — завопил кто-то.

Волнометы выплеснули волны огня, не задевшие цель, но воспламенившие заросли сухой травы. Гиена мощным прыжком оторвалась от земли и исчезла под корпусом судна. Ее когти и клыки заскрипели на металлическом якоре.

— Вместо того чтобы накладывать в штаны, точнее бы целились! — рявкнул ДохонФил, стоявший вместе с колдуном на палубе, и разъяренно повернулся к нему: — А ты что тут делаешь? Лучше отправляйся в радиоактивный отсек. Самый подходящий момент сплясать вместе с атомами и попросить помощи ядерной колдуньи!

Колдун беспомощно развел руки. На его заросшем лице появилась огорченная улыбка.

— Один ритуал в сутки, таково правило колдунов...

— Этот проклятый мальчишка лишил нас всего, — пробурчал ДохонФил. — Он даже украл у нас любовь нашей небесной матери!

— Небесная мать не делает различий между своими детьми...

Гиена, прорвавшаяся первой, была лишь разведчиком, зверем, который должен был оценить огневую мощь глиссера. Остальная часть своры теперь знала, что к чему. У людей, похоже, не было маленьких металлических шаров, которые исподтишка разбрасывали смертельные осколки, касаясь земли. Прямые светящиеся лучи, единственный ответ на вызов разведчика, можно было легко обойти.

Гиены изменили тактику. Стараясь оттянуть момент, когда прожектора выхватят их из тьмы, они бросились в атаку на глиссер волнами по пять-шесть особей. Хотя в холке звери имели полтора метра и весили более четырехсот килограммов, они были удивительно быстры и ловки: прыгали, увиливали от лучей прожекторов, внезапно замирали, просачивались меж блестящих потоков энергии, вырывавшихся из волнометов, потом, словно предупрежденная таинственным сигналом, часть их пряталась во тьме, а остальные пытались пробраться к разведчику под корпусом глиссера.

Крысы пустыни почти не отпускали спусковых крючков. Тяжелый запах горелой плоти и крови наполнил ночь. Но трупы убитых и обезглавленных хищников, усыпавших землю, не мешали остальным продолжать приступ теми же группами по пять-шесть зверей. Они знали, что сопротивление противника рано или поздно ослабеет и тогда можно будет вскочить на палубу глиссера, преодолев три горизонтальные линии ограждения. Десяток гиен с успехом прорвались сквозь огонь и спрятались под корпусом. Они застыли там, напрягши лапы и оскалившись, ожидая, когда люди, захваченные обманными маневрами остальных хищников, забудут об их присутствии.

Над бортом вдруг возникла мощная челюсть, гиена просунула морду под нижнюю перекладину ограждения и ухватила за руку одного из защитников, который выронил свой волномет, вопя от боли и ужаса.

Только благодаря совместным усилиям ДохонФила и колдуна глиссер не был взят приступом. Боцман выпустил залп по наглой гиене, а колдун бросился к члену экипажа, чтобы оказать ему помощь. Гиена, пораженная в плечо, разжала челюсти и выпустила раздробленную до кости кисть человека. Колдун оттащил раненого на середину палубы, склонился над ним, быстро осмотрел рану и вытащил из кармана тюбик.

— Займи его место! — крикнул он боцману. — Если я сразу не остановлю кровотечения, ему не выбраться...

Боцман не ждал совета колдуна, чтобы закрыть брешь. Присев у ограждения, он вглядывался в ночь и заметил несколько пятнистых силуэтов, настолько приблизившихся к глиссеру, что лучи прожекторов только скользили по вздыбленной шерсти их загривков. Они немедленно использовали несколько секунд замешательства после наглой атаки разведчика и перешли в нападение.

ДохонФил схватил волномет раненого, положил его дуло рядом с дулом своего оружия на нижнюю перекладину и нажал сразу на оба крючка. Сверкающие лучи обрушились на гиен, которые разбежались с ужасающим хихиканьем.

Боцман рукавом вытер крупные капли пота, образовавшиеся на лбу. Им надо было продержаться до зари, когда радиоактивные ветры, поднимающиеся с восходом Гареса, наполнят энергией ядерно-чувствительные ячейки. Двадцать человек против разъяренной своры из нескольких сотен гиен... Неравный, заранее проигранный бой... ДохонФил тряхнул головой, отгоняя страх и усталость. Он окинул взглядом широкую палубу глиссера, над которой сгущался белый дым. Оружие извергало потоки волн высокой плотности. Боцман видел, что его люди, лежащие или сидящие на корточках, постепенно отходили, уступая территорию. Тактика гиен начала приносить плоды. Новая волна ненависти к Годовану окатила ДохонФила, он вскочил на ноги, решительно прижал приклады обоих волнометов к животу, готовясь дорого продать свою шкуру.

Глухие, повторяющиеся удары, сотрясавшие корпус, разбудили Жека. Ему понадобилось пятнадцать секунд, чтобы вспомнить, что вороны-мутанты отправили его в загробный мир, мир, населенный небесными существами, похожими на крыс. Потом заметил, что стеклянный конус, внутри которого он лежал, стал темным, и испугался, что крейцианские святые Страшного суда, которых так боялись па и ма, обрекли его на вечные скитания в адской пустоте. Демонические крики прорывались сквозь стеклянные стенки, как бы подтверждая ужасный приговор. Жек решил, что крысы были чудовищными созданиями, которым было поручено мучить его до скончания времен. Заледенев до костей, он пожалел, что не ходил вместе с родителями в крейцианский храм. Па Ат-Скин, как всегда, оказался прав.

Он услышал грохот оружия, скрип, вой, царапанье когтей... Ему казалось, что полки демонов ожесточенно сражались вокруг него. Вначале он инстинктивно зажмурился, потом любопытство взяло верх, он робко приподнял веки и попытался рассмотреть, что творится в окружающем мраке. Он быстро привык к темноте и вскоре различил скамьи, трапы, переборки, ящики и огромные мотки веревок. То, что при первом пробуждении он принял за звезды, было погасшими прожекторами и задраенными металлическими шторами иллюминаторов. Космический ад крейциан удивительно напоминал внутренность старинного парусного судна, которое они осматривали вместе с па в морском музее Зугаса.

Ужасающий хохот иногда заканчивался долгим хрипением или яростным воплем. Маленькому анжорцу казалось, что люди над его головой в беспорядке бегали по палубе. К грохоту беготни, от которой дрожали стекла конуса, примешивались трески, шорохи, визги, словно на чердаке старого дома бесновались кошкокрысы.

Вдруг туман, окутывавший мозг Жека, разорвался, и все элементы мозаики сложились у него в голове. Он не переступил порог врат голубого света, не бродил в адской пустоте, на пребывание в которой были обречены неверующие, он не покинул мира живых, а крысы пустыни были не его мучителями, а людьми из клана, вернувшимися за ним. Он был внутри глиссера. Он успокоился, поскольку это объясняло бинты, которыми спеленали его тело: кто будет бинтовать существо, обреченное на адские скитания до скончания времен? Жек решил, что имя видука Папиронды и было причиной возвращения крыс пустыни. Артак, старый мудрец, не зря назвал это имя: оно звучало паролем, открывающим все двери. Теперь следовало узнать, с кем сражались его спасители. Судя по воплям, рычанию, ударам и беспрерывному грохоту оружия, наверху шел нешуточный бой.

Жек недолго колебался между любопытством и страхом. Он был в постоянном напряжении с момента, как покинул родительский дом, но ни газовая атака, ни заливка бетоном Северного Террариума, ни долгое бегство по эвакуационной галерее, ни агрессивность спасшихся карантинцев, ни прожорливость воронов-мутантов не сломили его. Кто-то, быть может, призрак Артака или Найа Фикит, если не Шри Лумпа, казалось, не выпускал его из виду и убирал с его дороги все препятствия. Эта мысль отогнала страх, как горные ветры отгоняют городскую вонь.

Уверенный, что защищен непробиваемой броней, заклятием, которое держало смерть на расстоянии, он поспешно развязал бинты и высвободился. Кое-какие пришлось срывать с ран, и из них начала сочиться густая жидкость. Он сжал зубы, борясь с головокружением. Снова объятые болью раны вызывали судороги и тошноту. Корпус глиссера качался из стороны в сторону, словно попал в бурю. Продолжительные стоны привносили мрачную нотку в доносившийся грохот, усиливавшийся с каждой секундой.

Жек был обнажен, и прохлада ночи обожгла его. Некоторые раны снова начали кровоточить. Он встал и на ощупь направился к стеклянной перегородке. Каждое движение вызывало ощущение, что его пронзали острые лезвия, глубоко взрезая его плоть. Он потратил несколько минут, пока отыскал тамбур конуса, вертикальный люк на двух петлях без ручки, но с герметичной прокладкой. Он с трудом справился с ним, поскольку пришлось одновременно поднимать тяжелую стеклянную дверцу и на карачках проползать в узкое отверстие. После трех безуспешных попыток он выбрался наружу, придержав плечом створку и выпрыгнув из клетки, пока люк не захлопнулся. Он покатился по полу, гримасничая и плача от боли. Ему показалось, что он сломал позвонки. Боль охватила все тело, парализовала его, пригвоздив к холодному металлическому полу.

Трап заканчивался широким квадратом, сквозь который виднелось небо в звездах. Мелькали тени, вспыхивали огни и скрещивались сверкающие лучи. Глиссер сотрясался от мощных толчков. Адский шум вызывал все большее беспокойство Жека. К крикам и хрипам крыс пустыни добавлялся яростный, нечеловеческий рев. Вонь в трюме напоминала вонь, которая растекалась по аллеям синегенетического парка Анжора.

Жек догадался, что крысы пустыни сражались с дикими зверьми, и хищники не были смирными от анестезии, как в парке. Ему вдруг захотелось вернуться и спрятаться в стеклянном конусе. Но он превозмог трусость, которую счел несовместимой со своим новым статусом непобедимого существа. Дрожа не только от холода, он встал, скрестил руки на груди, собирая крупицы тепла. Потом осторожно поднялся по первым ступеням металлического трапа.

На верхней палубе валялось шесть крыс пустыни с разодранным горлом. В отличие от прочих хищников, гиены не дрались за трупы, а распределяли задачи между собой: одна перегрызала горло раненой жертве, а остальные помогали атакующим, которые продолжали наседать на защитников глиссера, собравшихся в центре палубы. И только по окончании сражения доминирующая самка, матриарх стаи, приступит к справедливому разделу. Около тридцати зверей уже перепрыгнули через ограждение и носились по верхней палубе. Вначале они клыками и когтями разорвали кабели, подававшие магнитную энергию на прожектора. Они знали, что людям необходим искусственный свет, чтобы видеть в темноте. Гигантские снопы искр осветили ночь, и глиссер погрузился в плотную непроницаемую тьму.

Члены экипажа, сгрудившиеся вокруг ДохонФила и Поцелуя Смерти, пытались пробраться к квадратному отверстию люка, ведущего в трюм. Волнометы еще держали гиен на расстоянии, но раскалившееся оружие обжигало руки людей. И запасы энергии стремительно сокращались. Боцман отдал приказ к отступлению в сторону изолирующего конуса. Он не знал, смогут ли стенки из свинцового стекла выдержать напор гиен и дадут ли им хищники возможность проскользнуть в узкое отверстие, но иного выхода не видел.

— Проклятые звери! — прошипел ДохонФил. — Они отрезают нам путь к трюму!

Гиены действительно сообразили, что люди пытаются скрыться в чреве глиссера, и образовали плотный заслон перед квадратным люком. Они подрыгивали на месте и бросались в сторону, чтобы избежать лучей волнометов, но при малейшей передышке переходили в атаку. Огромные челюсти щелкали в нескольких сантиметрах от ног людей. Гиены были так быстры и проворны, что не давали возможности прицелиться. Их желтые светящиеся глаза, единственные точки для ориентации в ночной тьме, носились по немыслимым траекториям. Чаще всего лучи ударялись о металлическую палубу и терялись в пространстве.

— Новые на подходе! — простонал чей-то голос.

Гиены хлынули со всех сторон. Уверенные в исходе битвы, они уже не прятались. Их прыжки и вой были полны радости. В ядерной пустыне редко возникала возможность ощутить радость. Дичь становилась все более редкой, и иногда приходилось поедать раненых членов стаи, а когда голод хватал за глотку, гиены набрасывались и на малышей.

И вдруг гиены, перекрывшие дорогу к трюму, ощутили позади себя чье-то присутствие. Вначале они решили, что это люди, прятавшиеся в чреве глиссера, нападают на них с тыла, и, толкаясь, бросились в сторону, чтобы уйти с линии огня. Но, оправившись от паники, оглянулись, приглушенно зарычали и, присев на задние лапы, приготовились к нападению на новых бойцов.

Когда Жек вынырнул в самом центре схватки, он различил желтые угрожающие пятна в двух метрах от себя. И сразу сообразил, что во тьме прятались гигантские звери, чьи глаза сверкали диким огнем. На палубе он увидел подвижные тени. Сверкающие лучи бросали отблеск на палубу, едва пробивая густые клубы белого дыма. Ночной воздух был насыщен горячей вонью горящей плоти и крови.

И в это мгновение ужас окончательно оставил маленького анжорца. Он без малейшего страха преодолел последние ступени трапа, поставил ногу на палубу и двинулся к гиенам. Он разглядывал их острые уши, вытянутые морды, длинные острые клыки, широкую грудь, могучие лапы, коричневую шкуру, усыпанную светлыми пятнами. Они тихо рычали, но не нападали. Звери начали зевать, потягиваться, вытягивать передние лапы, словно склоняя головы перед маленьким человечком, появившимся на палубе.

— Что еще они замышляют? — прошептал ДохонФил.

Одна задругой гиены отворачивались от группки людей и направлялись к люку трюма. Боцман решил, что они используют новую стратегию, группируются в одном месте, чтобы броситься в окончательную контратаку всей стаей, но сообразил, что поведение зверей было необычным. Они вдруг лишились агрессивности, мирно переступали с лапы на лапу, опускали головы — признак покорности, — собирались у квадратного люка и ложились на палубу плотными рядами, бок к боку, лапа к лапе, хвост к хвосту. Их внезапный отказ от борьбы обескуражил ДохонФила: пятнистые гиены, способные вести многодневную осаду, не имели привычки поворачиваться спиной к вооруженному противнику, а тем более отказываться от схватки. Члены экипажа, усталые и удивленные не меньше командира, забыли о спусковых крючках своего оружия. Они сопровождали взглядами серые силуэты, зачастую превосходившие их по высоте. Звери проходили мимо и тенями растворялись в ночи. Глиссер погрузился в мертвую тишину.

Боцман опомнился первым. Каковы бы ни были причины их странного поведения, но гиены стали теперь легкой добычей, застыв и давая возможность прицелиться. Эту возможность не следовало упускать.

— Чего вы ждете? Хотите, чтобы они вас сожрали? Громкий голос начальника пробудил экипаж от летаргии. Они подняли волнометы и направили на окаменевших гиен.

— Огонь! — приказал ДохонФил.

— Нет! — завопил Поцелуй Смерти.

Колдун схватил дуло оружия боцмана и резко дернул его вниз. Луч ударил в металлическую палубу, оставив глубокий дымящийся след. Пораженные члены экипажа замерли.

— Что с тобой? — обезумев от ярости, закричал ДохонФил. Сильная рука колдуна не позволяла поднять оружие.

— Убью первого, кто шевельнет пальцем! — резким голосом предупредил колдун.

Его выпученные глаза метали молнии. Колючая борода словно насытилась электричеством. Когда бортовой колдун находился в таком состоянии, крысы пустыни опасались нарушать его приказы. Как, впрочем, и остальные боцманы, и даже сам капитан Годован. ДохонФил решил не настаивать. Но если колдун ошибется, то он поклялся, что перережет ему горло своим кинжалом. И это будет его последним делом, делом свободного и живого человека.

Горячее дыхание гиен ласкало обнаженную кожу Жека. Лежа перед ним, звери занимали добрую треть палубы. В их желтых, широко раскрытых глазах не осталось ни капли агрессивности. Ночную тишь нарушали лишь жалобные постанывания и их прерывистое дыхание.

Жек сделал шаг вперед. Они не шелохнулись. Лежащие звери по-прежнему выглядели огромными. Они превосходили размерами хищников из парка Анжора и походили на собакольвов, но не имели гривы и были пятнистыми. Их когти до тридцати сантиметров в длину могли одним ударом обезглавить его. Он медленно протянул руку. Ближайшая к нему гиена вытянула шею. Он испугался, что мощные челюсти раздробят ему кости, но морда осторожно протиснулась под его ладонь. Он присел на корточки, чтобы погладить гиену по лбу, голове, груди. Его пальцы ощутили биение сердца, прошлись по наростам шкуры, шрамам, оставшимся от прежних схваток, по сосцам, наполненным молоком... Шкура гиены рассказала ему о борьбе за выживание, о голоде, об охоте, о воспроизведении рода... Волнующая биография хищника ядерной пустыни. Они напали на глиссер из необходимости, потому что малыши, оставшиеся позади под присмотром старых зверей, визжали от голода, потому что дичь стала редкой от ядерных ветров и от руки человека, жившего в зараженной зоне. На глазах Жека выступили слезы. Он обнял гиену за шею, и та прижалась к нему. Кончиком языка она осторожно облизала ему плечи и шею. Еще никогда он не испытывал такого чувства тепла, безопасности, нежности.

Долгий пронзительный вой разорвал тишину. Гиена тряхнула головой и с невероятной осторожностью вырвалась из объятий Жека. Потом встала, переступила через сестер и неспешно направилась к одному из трупов. Передними лапами и мордой она протолкнула мертвое тело под ограждение. Несколько гиен поступили так же с оставшимися пятью трупами. Жек не стал протестовать. Ему казалось справедливым, что они получат плоды своей охоты, охоты, которая была бы более успешной, если бы гиены не решили пощадить остальных.

Одна за другой гиены разбежались и перепрыгнули через ограждение, растаяв во мраке. Жек подошел к ограждению. И различил десятки темных фигур, которые неслись к сердцу пустыни. Два желтых глаза пронзали тьму и настойчиво глядели на него. Он понял, что они принадлежали доминирующей самке стаи, матриарху клана. Она долго смотрела на него с печалью и признательностью, потом взревела и бросилась вслед за стаей.

Несмотря на усталость, крысы пустыни почти не спали. Они чинили кабели магнитной энергии, но, поскольку ночь стала их надежным союзником, не стали включать прожектора. Люди остались на палубе, стояли, облокотившись на заграждение, вглядывались в звезды, машинально жуя мясной рацион и сушеные зерна.

Поцелуй Смерти утащил мальчика в каюту, расположенную в заднем трюме глиссера. Колдун уложил его на лежанку и натер желтой благоухающей мазью вновь открывшиеся раны. Он не стал бинтовать их. Отыскал в металлическом ящике старую форму из черной кожи, ножом обрезал рукава и штанины. Изготовил из обрезков пояс. Одев Жека, он оторвал часть тюрбана и обвязал ему голову.

Потом отступил, чтобы полюбоваться на творение своих рук.

— Ну, вот ты и стал настоящей крысой пустыни!

Жеку показалось, что в его бороде прячется улыбка.

— Хочешь еще поспать?

Жек кивнул. Его изломанное, отяжелевшее тело молило об отдыхе. Он закрыл глаза. И пленительный шорох сна мгновенно подхватил его. Он только успел ощутить, что колдун накрыл его толстым шерстяным одеялом. Он нырнул в сердце спирали, на дне которой сверкали громадные желтые глаза, наполненные печалью.

Жека разбудило ощущение ожога. Дневной свет, врывавшийся через иллюминатор, бил по закрытым векам.

Ему показалось, что он проспал долгие годы. Тонкие перегородки каюты дрожали от ровного гула. Он сладко потянулся, разминая затекшие конечности. Желудок напомнил о себе недовольным ворчанием. Мальчуган вспомнил, что не ел с того момента, как покинул нору старого Артака.

Он вскочил с постели, вышел из каюты, прошел по длинному коридору, в глубине которого стоял странный черный шар, быстро взбежал по трапу, заканчивавшемуся узким проходом.

Утренние ветры зарядили ячейки, и глиссер скользил на высоте двух метров над серым застывшим океаном пустыни. Ветер был таким сильным, что Жек с трудом сохранил равновесие. Вначале он схватился за тюрбан, который едва не слетел с его головы, и на четвереньках прополз несколько метров, отделявших его от ограждения. Там он схватился за поручни, выпрямился и вгляделся в прозрачный полушар, за стенкой которого виднелось штурвальное колесо и силуэт рулевого.

Когда члены экипажа и боцман ДохонФил заметили мальчика, они сбежались со всей палубы и сгрудились вокруг него. Вначале они стояли на расстоянии, словно отделенные невидимым барьером, мешавшим подойти ближе. Их зооморфные лица в обрамлении тюрбанов были серьезными и почтительными. И несмотря на их безобразие, Жек нашел, что они красивее расплывшихся от довольства анжорцев, затянутых в облетаны.

После долгих колебаний крысы пустыни решились дотронуться до него, погладить его лицо и шею. Жек не испытывал никакого отвращения от их прикосновений, хотя у них были шершавые ладони и пальцы. Он понял, что они не только благодарили его за спасение, но и ощущали горячее желание вновь ощутить связь с прошлым, со своими истоками. Хотя они знали только зараженную зону и были бетазооморфными существами, само прикосновение к шелковистой коже здорового человека пробуждало воспоминания, похороненные в глубинах их души. Они позволили мощным потокам тоски, текущим из бездны времени, подхватить их, заставив вспомнить слова предков и колыбельные матерей.

Жек увидел безмолвные слезы, брызнувшие из их глубоко посаженных глаз. Он был голоден, изнывал от жажды, но не решился пошевелиться из боязни нарушить очарование. Они спасли его от крылатых стервятников, а ему, быть может, даже не удалось бы выразить им свою признательность.

— Оставьте его в покое!

Вопль Поцелуя Смерти разогнал их, как стаю воронов-мутантов. Колдун подошел к мальчику и протянул ему металлический котелок и небольшой бурдюк.

— Их надо простить... Они никогда не видели жителя поверхности... Тем более такого, который разговаривает с пятнистыми гиенами... Значит, ты знаком с видуком Папирондой?

Жек буквально сорвал крышку котелка и сунул в рот одну из сухих соленых галет, наполнявших его.

— Ты прав, — продолжил колдун. — На полное брюхо разговаривать легче. В любом случае, знаешь ты его или нет, необходимо сделать так, чтобы посланница Гареса доставила тебя в порт твоего назначения. Только принцы солнца имеют власть разговаривать с гиенами. Принцы или безумцы, а я не верю, что ты безумец...