"Мать-Земля" - читать интересную книгу автора (Бордаж Пьер)

Глава 11

— Стоило устраивать такую тайну вокруг Найи Фикит! — бросил Марти, входя в каюту.

Робин де Фарт захлопнул Библию Жер-Залема, древнюю бумажную книгу, которую одолжил у Сан-Фриско, члена экипажа, уроженца Жер-Залема, и поднял глаза на сопланетянина. Старый сиракузянин был удивлен (и даже восхищен) тем, что Сан-Фриско отозвался на его просьбу и передал ему драгоценное произведение. Избранный народ категорически отказывался вручать священные тексты в руки гоков, но принципы этого человека, изгнанника, проклятого князя, были изрядно поколеблены при общении с другими народами вселенной.

— Что вы хотите сказать, Марти?

— Вы не единственный, кто хочет встретиться с дочерью вашего старого друга. Я только что познакомился с маленьким ут-генянином, который пытается добраться до Матери-Земли. Ведь она укрылась именно там?

Робин де Фарт встал с кушетки и прижался носом к иллюминатору. Корабль был в фазе Шлаар, и далекие звезды вспыхивали в пространстве, словно светошары, задуваемые порывами ветра.

— Не понимаю, почему вы отказались говорить со мной о так называемой тайне! Вы так мало мне доверяете?

Робин де Фарт все больше привязывался к Марти, как к сыну, случайно посланному ему, чтобы согреть на закате жизни, но что-то необъяснимое мешало ему полностью отдаться переполнявшей его нежности к молодому человеку. Он никак не мог понять, было ли это внутреннее сопротивление следствием черствости собственного сердца или смутного сомнения в молодом Керва-лоре. Темное предчувствие томило его со времени разрушения Свободного Города Космоса. Интуиция нашептывала ему, что внезапный взрыв кораблей и герметичных переходов мятежного города был связан с опозданием Марти на посадку, когда тот явился в своем пунцовом комбинезоне, засыпанном черной пылью (почему он не переоделся?), когда проявил невероятное равнодушие к этой катастрофе. Старый сиракузянин, которому черные мысли мешали спать последние две недели, попытался задать несколько осторожных вопросов, но получил уклончивые ответы. Молодой сопланетянин либо пожимал плечами, либо раздражался. Фарт сомневался не в искренности своего компаньона по путешествию, а в его психологическом равновесии: иногда в черных глазах Марти вспыхивали огоньки безумия, свидетельствуя о неподконтрольных реакциях.

Нет, Робин де Фарт не доверял своему юному соплеменнику и страдал от этого.

— В конце концов я бы сказал вам, — устало пробормотал он. — Сначала мне хотелось получше узнать вас...

— Жек, так зовут мальчика, был менее подозрителен, чем вы! Думаю, вы скрывали эту информацию, чтобы подольше удержать меня рядом с собой. Но я сбежал от родителей не ради того, чтобы со мной обращались как с ребенком, сир де Фарт!

Слова Марти отравленными стрелами впивались в грудь старого сиракузянина, его пальцы судорожно сжимали потрепанный кожаный переплет Библии Жер-Залема. «Папидук» взрезал темный бархат межзвездного пространства. Космическая болезнь, следствие эффекта Шлаара, постепенно подтачивала силы Робина де Фарта, а путешествие до Франзии должно было продлиться еще две недели.

— Что вы собираетесь делать?

Марти уселся на кушетку, рассеянно покручивая пуговицы пиджака, купленного на деньги Робина, поскольку Марти забыл захватить с собой свои две тысячи, которые так и остались в городе.

— Встретиться с Найей Фикит и Шри Лумпа на Матери-Земле, — ответил Марти. — У вас такое же намерение, да? Я собираюсь стать воителем безмолвия.

— Как вы собираетесь продолжить путешествие?

— Жек говорил о тайной сети контрабандистов на Франзии.

— И какими деньгами будете платить? Тайные перевозки стоят бешеных денег. Кроме того, эти сети располагают только древними машинами, чей радиус действия не превышает десяти световых лет...

— Откуда вам все это известно?

Робин де Фарт сел на кушетку и открыл Библию Жер-Залема. Его глаза машинально бегали по печатному тексту.

— За пятнадцать лет бродяжничества мне часто приходилось прибегать к их услугам. Это — раскатта, люди без совести, рвань самого худшего пошиба.

— Постараемся любезно убедить их переслать нас куда надо!

— С тем же успехом вы убедите крейцианина возлюбить ближнего своего!

Марти бросил холодный взгляд на Робина.

— Вижу, возраст наполнил вас горечью и пессимизмом, — процедил он, почти не разжимая губ.

— Это можно назвать и мудростью, — возразил старик.

— Из ваших слов я делаю вывод, что мы не можем рассчитывать на вашу поддержку...

— Хоть я и иду быстрыми шагами к смерти, но не собираюсь принимать самоубийственных решений!

— А как же вы собираетесь добраться до Матери-Земли?

Робин де Фарт углубился в чтение отрывка из Книги Космин. На одеяле его кушетки были разбросаны видеоголо и светокниги.

— Еще не знаю... Верю судьбе...

— Судьба порой устраивает людям неприятные сюрпризы.

— Не знал за вами философских талантов!

— Фраза принадлежит не мне, а Жеку, маленькому анжорцу. Вернее, его отцу... Как он говорит сам, его па...

Робин де Фарт приподнял Библию Жер-Залема.

— Решение, быть может, находится в этой книге. У меня твердое убеждение, что Сан-Фриско неслучайно дал ее мне.

— Помощник? Не нравится мне этот тип... Всегда в сообщничестве с Жеком, которого называет «принцем гиен». У него не только странная манера разговаривать. От его взгляда меня пробирает страх...

На губах старого сиракузянина появилась насмешливая улыбка.

— Когда вы утеряли принципы придворного воспитания, Марти? Язык Сан-Фриско полон поэзии, а ваш явно становится вульгарным.

По лицу Кервалора пробежала тень.

— Я умер для придворного мира, умер для родителей, умер для друзей... О каком решении вы говорите?

— Космины из религии Глобуса... Небесные странницы, которых жерзалемяне ждут уже восемь тысяч лет. Я беседовал с Сан-Фриско: он уверен, что космины сядут на Жер-Залем через три стандартные недели.

— И что?

— Некоторые сураты Библии утверждают, что можно разместиться внутри этих сказочных существ. Послушайте вот этот отрывок: «Каждый жерзалемянин... войдет в чрево космины. И небесная странница будет питать его своим теплом и воздухом... унесет его в небеса, преодолеет безбрежное пространство и через сорок дней высадит его на благословенную землю нового Жер-Залема». Остается понять, что в Библии понимается под «новым Жер-Залемом»... «Уроженцы Глобуса, они вернутся на Глобус...» Древний Глобус — это наверняка Мать-Земля, земля зарождения жизни, откуда фраэлиты улетели восемьдесят веков назад. Но что это за Глобус, куда они прилетят? Новый мир? Сан-Фриско утверждает, что в священных текстах много символики. Именно поэтому на него обрушился гнев абинов и он был изгнан с Жер-Залема...

— Вы впали в старческий маразм, сир де Фарт! — сухо оборвал его Марти. — Вы держите в руках религиозный документ, сборник верований, которым уже восемь тысяч лет! Как вы можете верить в подобную чушь?

— Как вы — в миф о воителях безмолвия, мой юный друг! Некоторые люди реагируют именно так, когда при них произносят имена НайиФикит и Шри Лумпа... В любом случае Жер-Залем находится в двух днях полета корабля от Фран-зии, и мы мало что потеряем, отправившись туда...

— Говорите за себя!

Марти рывком вскочил и широкими шагами направился к двери каюты. Подошвы его шелковых ботинок застучали по металлическому полу. Он взялся за ручку двери и обернулся. Глаза его сверкали.

— Мы с Жеком не собираемся терять время на Жер-Залеме! Мы обратимся к контрабандистам, нравится вам это или нет! Вирус этносоциологии будет грызть вас до конца дней, сир де Фарт. Вы утверждаете, что действуете в общих интересах, но ваша трактовка сурат Библии не только бредовая, но и служит только вашим интересам. Если мы решим сопровождать вас, вы одним ударом решите две задачи: удовлетворите свою страсть к исследованиям и сохраните при себе тех, кого назначили, чтобы скрасить себе старость. Сиракузская максима утверждает, что одиночество есть смертельный враг старости, и, если судить по вашим поэтическим попыткам окружать себя друзьями, я вижу, что она верна. Что касается Сан-Фриско, то он жерзалемянин, человек, чью реакцию невозможно предусмотреть. Кто сказал, что он не пытается устроить вам западню? Быть может, он перережет вам горло, как только вы ступите на землю Франзии!

«Марти, Марти!» — подумал Робин де Фарт.

— Ты не умеешь отличать князей от негодяев? Значит, ничему не научился при венисийском дворе? И зачем же ему убивать меня?

— Он считает вас богачом... Людей, которые выкладывают по сто двадцать тысяч единиц за путешествие, не так уж много. Вы и ваша так называемая мудрость! Вы же заплатили втрое больше, чем остальные пассажиры!

Он произнес эти слова как приговор. Вышел в коридор и захлопнул за. собой дверь. Робин де Фарт положил Библию на ночной столик, улегся и погрузился в мрачные мысли. С резкостью и нетерпимостью молодости Марти растеребил его раны: Робин всегда был одинок — и в детстве на Сиракузе в качестве единственного ребенка, и во время бесконечных скитаний по населенным мирам. Одинок по собственному выбору, ибо по контракту, предложенному ему компанией по производству голо, он стал этносоциологом, что требовало постоянных путешествий. А потом Церковь Крейца внесла его в Индекс великих еретиков, превратив в отщепенца, в подпольщика, в изгнанника, в звездного кошкокрыса. Одиноким он стал потому, что сердце его воздвигло защитный барьер и он не смог или не сумел истратить залежи скрытой в нем любви. Он знакомился, наблюдал, изучал, детально разбирался в народах на многих мирах, но забыл о собственной жизни и постепенно погрузился в бездну одиночества, которое сам сотворил вокруг себя. Его знания, знания, которыми он гордился, не были нужны никому. В отличие от светокниг или видеоголо, этим драгоценным свидетелям прошлого, которые будут передаваться из поколения в поколение, его знание исчезнет в момент его смерти. Он отдавал себе отчет в том, что только желание встретиться с Найей Фикит — последний раз он видел ее, когда девочке исполнилось три года, а Шри Алексу говорил о ней, как о первом чуде вселенной, — заставило пуститься в последнее путешествие. Он все же надеялся на успех своей отчаянной попытки оставить хотя бы крохотный след в долгой истории человечества.

Он встряхнулся, загнал грустные мысли вглубь. Надо было найти средство переубедить Марти и маленького утгенянина, чтобы они отказались от безумного проекта. Контрабандисты занимались торговлей людьми, поставляли работорговцам, знати, буржуа и прелатам миров Центра детей и подростков. Робин сразу подумал о Сан-Фриско. Только с помощью жерзалемянина, который, похоже, испытывал симпатию к гокам, можно было помешать молодому и пылкому сиракузянину совершить непоправимое.

«Папидук» вынырнул из подпространства вблизи пояса астероидов неоропских миров. Корпус корабля разметал космическую пыль, и воспламенившиеся обломки чиркнули по иллюминатору каюты Жека. Но если маленький анжорец и вздрогнул, осколки даже не поцарапали стекла четверной толщины.

С пронзительным свистом развернулись термические щиты. Планета Франзия, первый из семи этапов неоропского маршрута корабля, быстро росла в поле зрения Жека. Могучие энергетические вихри возникали в стратосфере, чья верхняя часть загоралась роскошными зелеными и медными тонами. Чуть дальше сверкающие диски двух солнц воспламеняли небесную равнину. А еще дальше угадывался сияющий рой звезд.

Посадка на Франзию должна была произойти через несколько минут. Вой инверсионных двигателей прорывался сквозь перегородки и пол. Внешние раскалившиеся щиты бросали кровавые отблески.

Жек в который раз подошел к двери и подергал ручку. Как и раньше, дверь не желала открываться. Он ничего не заметил, ничего не услышал, но несколькими часами раньше, когда собирался отправиться в ресторан экипажа, выяснилось, что его заперли в кабине. Он тщетно колотил в дверь, кричал, бурно протестовал — никто не появился. И тогда он вспомнил слова Сан-Фриско: «Из сердца видука выбраться труднее, чем из железной клетки».

Хозяин «Папидука» явно не собирался расставаться с ним. Быть может, он подслушал его разговоры с Марти? Или пронюхал об их проекте вступить в контакт с контрабандистами Неа-Марсиля? Несмотря на тщательные предосторожности, которыми окружили себя маленький анжорец и молодой сиракузянин, эту возможность следовало принимать в расчет: в перегородках и потолках коридоров и кают было спрятано множество жучков. Видук имел глаза и уши повсюду. Жек даже засомневался в искренности Сан-Фриско. Неужели помощник притворялся, завязывая с ним дружеские отношения, чтобы выведать его тайны и донести на него видуку? Разве он не показывал во время всего полугодового путешествия притворной привязанности? Как было трудно восьмилетнему ребенку распознать тайные мысли и интересы взрослых!

Накануне, во время ритуального завтрака в своей каюте, видук выглядел мрачным. Он почти не открывал рта — не говорил, не ел. Он положил подбородок на скрещенные руки и долгое время смотрел на Жека напряженным, страдающим взглядом. Тогда маленький анжорец не обратил на это внимания, слишком поглощенный яствами, которыми можно было насладиться. Он решил, что угрюмое молчание хозяина связано с исчезновением Свободного Города Космоса, но сейчас, толкаясь в запертую дверь, начал понимать истинное значение этого взгляда.

Видук почти убедил Жека отказаться от своей мечты, выбрать беспокойную жизнь космических контрабандистов, но намерения мальчугана изменились под влиянием Марти де Кервалора. Долгие месяцы убежденность Жека покоилась только на слове Артака, но по мере того, как бежали дни и таяли воспоминания о старом карантинце, вера его была поколеблена. В сердце звездной бездны он постепенно свыкся с границами корабля, металлического кокона, который обеспечивал не только теплом, но и создавал чувство безопасности. «Папидук» стал его космическим домом, площадкой для игр, закрытым мирным прибежищем, к которому привык и где с успехом обжился. Хитрая ловушка видука сработала. Кроме церемонии ежедневного завтрака, он не навязывал Жеку никаких других правил. Дал ему возможность свободно обследовать корабль, ближе познакомиться с членами экипажа и ритуалами космического плавания... Постепенно, даже не осознавая этого, Жек свыкся с мыслью, что этот мир стоил любого другого, что видук заменил призраки па и ма, что его постоянные путешествия между мирами Скоджа и скоплением Неороп напоминали долгие бродяжничества по улицам Анжора, что статус космического пирата был сравним со статусом воителя безмолвия, что женщины скодж, обнаженные и прекрасные в полутьме коридоров, были не хуже легендарной Найи Фикит... Картина складывалась почти идеальная, но Сан-Фриско, его второй отец, подаренный судьбой, намекнул, что собирается дезертировать во время будущей стоянки.

— Настало время, когда моя голова и мое сердце стали задыхаться в этом постоянно движущемся мире... Меня, принц гиен, ждет иное путешествие... Надеюсь, ты будешь сопровождать меня...

Несмотря на мольбы Жека, Сан-Фриско отказывался сообщать подробности.

— Видук никогда меня не отпустит! — бросил он маленькому анжорцу в качестве последнего аргумента. — Гок не может противиться воле богов Глобуса... Моя голова опасается, что путешествие принца гиен завершится в корабле, а сердце мое отказывается радоваться этому, ..

Помощник был, по-видимому, прав, но Жек познакомился с Марти де Кервалором. Он несколько раз замечал молодого сиракузянина в ресторане для экипажа, где тот появлялся в сопровождении старца с морщинистым лицом и седыми волосами. Вначале мальчуган стеснялся надоедать сиракузянину, ибо исключительная тонкость его черт и благородство осанки вызывали в Жеке робость. Он наблюдал за молодым человеком исподтишка, пытаясь повторять его жесты, особенно манеру обращаться со столовыми приборами, подносить пищу ко рту и вытирать губы кончиком одноразовой салфетки.

Он воспользовался тем, что однажды молодой сиракузянин появился в одиночестве, и подошел к нему. Не зная, как начать разговор, Жек сел напротив и принялся сверлить Марти взглядом.

— Что вам от меня надо? — спросил сиракузянин, не отрывая взгляда от тарелки.

Жек, удивленный любезным обращением на вы, сумел только с жалким видом пробормотать:

— Ничего... Ничего...

— Да ладно, вот уже несколько дней вы скрытно наблюдаете за мной и пытаетесь копировать меня... кстати, крайне плохо...

Легкость, с которой сиракузянин разоблачил его, уязвила Жека, едва не сгоревшего со стыда.

— Итак, что вам от меня надо?

Несмотря на столь холодную первую встречу, сиракузянин и утгенянин быстро сошлись. Жек возвышал себя в глазах собеседника, рассказывая об уничтожении гетто, о схватке с гиенами (одного магического слова хватило, чтобы количество огромных хищников ядерной пустыни выросло с нескольких сотен до сотен тысяч) и о бунте бетазооморфов в Глатен-Бате («Миллионы мутантов перебили друг друга, чтобы я стал их принцем, их пророком!»). Марти вначале терпеливо слушал мальчугана, и в его глазах вспыхивали насмешливые огоньки, а на губах блуждала ироническая улыбка, но когда Жек, желая любой ценой заинтересовать собеседника, заговорил о Найе Фикит и Шри Лумпа («Однажды я стану воителем безмолвия и буду путешествовать с помощью мысли...»), ироническое отношение сиракузянина испарилось. Вдруг на его лице появилось выражение интереса. Он стал задавать множество вопросов, на которые Жек, поняв, что с ним разговаривают всерьез, постарался ответить наилучшим образом. Марти вдруг заявил, что желает встретиться с Найей Фикит и тоже стать воителем безмолвия,

— Беседуя с вами, мой дорогой Жек, я осознал, что эта встреча была всегда главной целью моей жизни...

— А ты откуда?

От волнения он внезапно обратился к Марти на ты. Правда, Жек всегда считал, что обращаться на вы можно только к строгим взрослым людям, в основном крейцианским миссионерам. Марти, в свою очередь, рассказал о событиях, которые привели его на «Папидук» (опустив ритуальные церемонии Машамы). Если он с мельчайшими подробностями рассказал о трудном статусе Пунцового, об изнуряющей работе по очистке вентиляционных труб, то почти не упомянул о тайных оплачиваемых визитах к женщинам, смысл которых остался Жеку непонятным.

Они несколько раз встречались и разработали совместный проект: вдвоем у них было больше шансов на успех. Объединив усилия, легче преодолевать препятствия и справляться с контрабандистами.

— Мое имя перевесит, — утверждал Марти. — Они не осмелятся отказать в услуге потомку одной из десяти самых именитых сиракузских семей.

Горделивая уверенность сиракузянина успокоила Жека. Судьба распорядилась так, что их пути с Марти пересеклись. Он стряхнул с себя летаргию, и «Папидук» предстал перед ним в своем истинном виде. Он удрал из родного дома в Анжоре и от школы священной пропаганды крейциан не ради того, чтобы до конца своих дней запереть себя в космической тюрьме, в грохочущей и вонючей железной коробке, где было нечем дышать. Голос умирающего Артака вновь зазвучал в его ушах: Живи, Жек, и стань воителем безмолвия...

Он не стал делиться с видуком своей тайной. Он иногда со страхом наблюдал его гнев и расправы с членами экипажа, допустившими небрежность по службе, и не хотел испытывать его ярость на себе. До самого конца он верил, что хозяин «Папидука» ни о чем не подозревает, но запертая дверь кабины показала, что он ошибся. Видук считал его своей собственностью, и клетка, которую он предназначал для него, была заперта и наверняка хорошо охранялась. «Из его сердца вырваться труднее, чем из железной клетки...» В приступе бессильной ярости Жек долго колотил по внутренней панели металлической двери. Потом его охватило безразличие, и он, опустив голову, поплелся к иллюминатору.

Сквозь повисшие на ресницах слезы он увидел зеленое пятно тропического леса Франзии, оранжевую бесконечность пустыни с одной стороны, и синий простор океана, над которым лениво плыли белые кружевные облака, — с другой. Земля приближалась с невероятной скоростью, словно тяжелый корабль несся по инерции и уже не мог погасить скорость. Вой инверсионных двигателей звучал, как сирены тревоги, а по видимым частям корпуса струились красно-оранжевые языки пламени. Казалось, корабль вот-вот загорится и развалится на части.

Иллюминатор не позволял видеть многое, но Жек, привстав на цыпочки, различил среди бесконечной зеленитеометрическую фигуру, состоящую из точек и серых лент.

Формы, контуры, объемы становились четче. Точки превратились в конструкции, а ленты — в дороги. Похоже, Неа-Марсиль был городом небольшим, намного меньшим, чем столица Ут-Гена Анжор. Жек впервые видел город сверху (Свободный Город Космоса в счет не шел, ибо не располагался на планете, а висящие в космосе корабли не были настоящими городскими зданиями), и ему было трудно оценить его размеры. Сверху улицы выглядели жилами листа, а здания — панцирями притаившихся насекомых, серых и угловатых.

Невероятный удар сотряс корабль и оторвал Жека от пола. Он потерял равновесие, покатился по полу и со всего размаха ударился о металлические стойки кушетки. И только в замешательстве вскочив на ноги и ощущая боль в ребрах, заметил надпись на экране, встроенном в потолок. Оставайтесь в лежачем положении и пристегнитесь ремнями... Он проигнорировал предупреждение и вернулся к иллюминатору. Рев двигателей сменился на жалобный вой вспомогательных посадочных моторов.

«Папидук» планировал в воздухе, как огромная хищная птица. Он летел над астропортом Неа-Марсиля, залитым золотистым светом, над его диспетчерской вышкой, стеклянной стрелой с параболическими антеннами на верхушке, над административными зданиями, гигантскими ангарами, плоскими площадками, где суетилось множество крохотных желтых фигурок. Жек разглядел перед складами черные продолговатые корпуса других звездолетов, которые были значительно меньше «Папидука». В отличие от Глатен-Бата, рассчитанного всего на один корабль, а именно на «Папидук», астропорт Неа-Марсиля имел двадцать посадочных площадок длиной около пятидесяти метров, разделенных полосками газона и дорожками из белых плит. «Папидук» со своими пятьюстами метрами от носа до кормы должен был занять не менее десяти площадок. Его тень, растянутая четырьмя солнцами, наползала на административные здания.

Желтые фигурки и красные машины на гусеницах откатились к ангарам. Когда они полностью освободили посадочную площадку, огромный корабль опустился на свои двадцать арочных опор с непривычной легкостью и осторожностью для аппарата таких габаритов. Стон моторов затих, и на астропорт опустилась тишина. Тамбуры выдвинулись из корпуса, а из них потянулись высокие трапы с эластичным основанием, плотно легшим на растрескавшийся бетон.

Жек увидел, как к кораблю подкатили машины охлаждения с цистернами и направились к внешним оболочкам двигателей. Рабочие в комбинезонах и опталиевых масках развернули шланги и направили их на самые раскаленные части обшивки. Иначе могли окончательно растрескаться бетонные плиты.

Через час, когда температура упала на несколько десятков градусов, люди в черных формах, императорские полицейские, вышли из административных зданий и выстроились в цепочку перед трапами. Жек видел, как они устанавливают инструменты, белые коробки на треногах, которые напомнили ему клеточный идентификатор, сооруженный па Ат-Скином над дверью их дома. Если это действительно были клеточные идентификаторы, то они были подключены к центральному мемодиску, где хранились все данные о раскатта империи Ангов, о еретиках, политических противниках или уголовниках.

Жек испугался за своего друга Марти. Они были знакомы всего несколько недель, но маленькому анжорцу нравилось думать, что он стал близким другом сына великой сиракузской семьи, придворного, который имел честь приближаться к императору Менати и его супруге, прекрасной даме Сибрит. Если центральный мемодиск содержал клеточные координаты молодого сиракузянина, его схватят, отошлют на Сиракузу, где его обследует Ментальная Инквизиция, чтобы приговорить к мукам на огненном кресте. Жеку пришлось согласиться с тем, что его планы откладываются, и он воспринял отсрочку с облегчением.

Эмигранты с миров Скодж высадились первыми. Их ждали иные трудности. Если они не очень опасались клеточного контроля, то побаивались франзийских таможенников и чиновников. Франзия еще не достигла критического демографического порога (на ней жило около двух миллиардов человек, к которым ежегодно добавлялись триста миллионов визитеров, чиновников империи, туристов и деловых людей). Но условия получения постоянной визы становились с каждым годом все строже. И бедняги, вложившие последние средства в путешествие (миры Скоджа были перенаселены и отравлены производственными отходами), теперь дрожали от страха, что им откажут в приеме. Те, кто высаживался в Неа-Марсиле и не имел средств отправиться на другие миры, поступали в распоряжение франзийских властей во главе с крейцианским кардиналом-губернатором, а те отправляли их в концлагеря, а оттуда — на самые грязные, унизительные и опасные работы. Те, кто продолжал путешествие на Алеманию, Спайн или Ноухенланд, не покидали судна все пять суток стоянки.

Жеку нравилась компания скоджей. Кроме красоты женщин, он оценил теплоту приема, бескорыстие, веселый нрав, песни, смех и даже ссоры скоджей. Теперь, видя, как они робко идут к таможне, он надеялся, что их мечта не обратится кошмаром, что обещанный рай не станет для них адом.

Он попытался разглядеть силуэт Марти в нескончаемом людском потоке. Но не мог различить черт идущих людей. Кроме того, сиракузянин мог выйти через два других трапа.

Целых три часа не иссякал поток, словно жилые палубы «Папидука» были неистощимы. Тысячи скоджей толпились у административных зданий, и этот массивный исход не мог способствовать благосклонности франзийских властей по отношению к эмигрантам. Усталый Жек еще раз попробовал открыть дверь, потом, отчаявшись, улегся на кушетку. Ему вспомнилось бледное лицо Артака. Старый карантинец не предусмотрел, что видук Папиронда, человек, которого он спас от смерти, запрет его посланца в каюте и никуда не выпустит до скончания времен. Судьба любит устраивать людям розыгрыши, издевательски пробормотал призрак па Ат-Скина.

Жека разбудил щелчок.

Обливаясь потом, он открыл глаза. Из иллюминатора лился ржавый свет, падавший на металлический пол каюты, погруженной в полумрак. Он услышал отрывки фраз, доносившихся из динамиков астропорта, негромкое рычание гусеничных машин, смех и голоса.

И вдруг заметил, что дверь его каюты приоткрылась. Из коридора через щель проникал свет и падал на перегородки. Несколько минут он лежал, соображая, как поступить. Неужели видук Папиронда в последнюю минуту изменил решение? Такое было маловероятно: он не походил на человека, внезапно меняющего свои решения.

Жек вдруг очень испугался, потеряв всякое желание переступать порог двери, открытия которой ждал с таким нетерпением. Кто-то открыл клетку, коробку, к стенам которой он уже привык. Как птица, слишком долго сидевшая в неволе и чьи крылья ослабели, он не осмеливался поверить, что ему вернули свободу.

Потом сказал себе, что, быть может, второго такого шанса не подвернется. Не всели равно, кто открыл закодированную дверь! Даже если внешний мир казался ему враждебным, с ним надо было встретиться, как он встретился с гиенами. Ему хотелось знать, что случилось с Марти, старшим братом, которого ему подарила судьба.

Он отбросил одеяло, встал и осторожно направился к двери. Застыл у перегородки, пытаясь расслышать в коридоре шаги или голоса, но в корабле царила тишина. В воздухе ощущался стойкий сладковатый запах. С отчаянно бьющимся сердцем он вышел в коридор. И едва не споткнулся о тела двух лежащих членов экипажа. Их шеи зияли ужасающими ранами. Тот, кто открыл ему дверь, перерезал часовым глотку. Они плавали в луже крови, растекавшейся по всей ширине коридора. Несмотря на отвращение, Жеку не оставалось ничего иного, как перейти эту лужу. Хлюпанье подошв, пропитанных липкой кровью, вызвало в его теле неукротимую дрожь.

Поскольку он знал все тайны «Папидука», ему было легко ориентироваться. Он направился к нижним отсекам высадки. Вместо привычного маршрута по коридорам и платформам он выбрал запасные тобогганы — туннели с округлыми стенками, гладкими и скользкими, которые были местом его любимых игр во время перелета. Уже через пять минут он оказался в нижнем отсеке высадки. К счастью, тот был пуст. Неужели ему действительно повезло? Его таинственный освободитель удачно выбрал время: экипаж обычно собирался в ресторане, празднуя посадку, еще одну победу над межзвездной пустотой. И ни один экипаж не нарушал эту традицию.

Жек подошел к круглому тамбуру, залитому красным светом. Мостик еще не подняли, а лента эскалатора продолжала двигаться с пронзительным скрипом. Порывы теплого ветра коснулись его лица. Он чуть не упал от удовольствия. Внизу, метрах в тридцати под собой, он увидел рабочих в желтых комбинезонах, которые заливали бетоном трещины на площадке. Два солнца уходили за крыши административных зданий, а небо было испещрено золотистыми всполохами.

Жек на мгновение заколебался. Он опасался реакции рабочих астропорта. Они могли позвать полицейских, увидев восьмилетнего ребенка, в одиночку покидающего корабль и направляющегося к административным зданиям. Но решимость взяла верх. Он не ставил перед собой таких вопросов, когда стоял перед пятнистыми гиенами. Он решительно пересек внешнюю площадку мостика и встал на эскалатор.

Никто не обратил на него внимания, когда он спрыгнул на землю (наконец-то не металлический пол, лежащий на пустоте). Ни рабочие, ни редкие полицейские, которые бродили вблизи главного здания, ни таможенники, стоявшие вдоль стоек досмотра и вооруженные магниторезонансными зондами и лучевыми жучками. Они, похоже, не заметили его, когда он миновал первые посты. Их взгляды, подозрительные взгляды, проходили через него, словно он был голографическим изображением, существом из воздуха и света. И эмигранты-скоджи, загнанные, словно скот, за загородки, не узнали его.

Он оказался перед вторым барьером, где стояли люди в униформах цвета хаки и в черных двууголках на голове, сжимавшие в руках скорчеры. Ни один из них не окликнул его. Он спокойно прошел мимо стоек, кабин личного досмотра, багажных тележек и вышел в транзитный зал астропорта. Здесь висел запах жареного мяса, исходивший от многочисленных баров. Он поискал глазами Марти или его старика-компаньона, но в этой сутолоке было практически невозможно кого-либо найти. Его толкали, но он упорно продвигался к выходу, огромным стеклянным вратам, выходившим на площадь, черную от народа, откуда взлетали кары, такси и автобусы.

В момент, когда он собирался переступить порог, резкий голос приковал его к месту:

— Эй, мальчуган, куда спешишь?

Он обернулся и облегченно вздохнул, узнав Марти де Кервалора. Молодой сиракузянин рассек толпу и с улыбкой подошел к нему.

— Я ждал тебя! Ты не очень спешил...

— Меня заперли в каюте, — пробормотал Жек, еще не оправившийся от страха.

— Знаю. Робин меня предупредил и попросил вернуться в астропорт и ждать до наступления сумерек. Как видишь, принц гиен, я так и сделал...

— Робин?

— Сир де Фарт. Сиракузянин, с которым я путешествую... вернее, с которым путешествовал... Два часа назад наши пути разошлись. Сан-Фриско, помощник Папиронды, пригласил его на Жер-Залем, и Робин де Фарт, как истинный этносоциолог, не смог противиться зову открытий. Он сказал, что надеется встретиться с нами на Матери-Земле.

— Он знал, что меня заперли?

— Он также знал, что тебя освободят. Не знаю, кто его информировал, но он не ошибся. Главное, ты смог сбежать. Тебя не обыскивали? Тебе не пришлось проходить через клеточный контроль?

Жек медленно покрутил головой.

— А тебе?

— Полиция, похоже, еще не имеет моих клеточных координат, — ответил Марти. — И, как ни странно, координат Робина де Фарта, хотя он внесен в крейцианский Индекс пятнадцать лет назад. Признаюсь, что испугался, когда попал под лучи идентификатора. Франзийские таможенники не были строгими. Их больше волнуют эмигранты-скоджи.

— Сан-Фриско дезертировал... — печально прошептал Жек после недолгого молчания.

Он ощущал бегство Сан-Фриско как предательство.

— Не беспокойся за него, — сказал Марти. — Он — жерзалемянин, и ни один гок не может догадаться, что происходит в голове этих людей! Я воспользовался твоим временным заключением, чтобы разузнать о контрабандистах. У меня встреча с посредником, шеламом, как их называют здесь... Пошли!

Марти направился к стеклянным вратам, но Жек не сдвинулся с места.

— Что с тобой, принц гиен?

— Я голоден!

Марти порылся в карманах, достал горсть желтых монет, подошел к торговцу и купил несколько пирожков и разноцветных бутылок.

— Теперь у меня совсем ничего не осталось, — вздохнул сиракузянин.

Прижимая к себе драгоценную ношу, они вышли на заполненную народом площадь и сумели продраться сквозь толпу до сквера, где росли деревья с прозрачными листьями, залитые красноватым светом. Их тут же окружила стая писклявых птиц-лир с разноцветным оперением.

— Посредник вскоре должен появиться, — сказал Марти, бросая крошки хлеба птицам.

Очаровательные птицы схватились между собой не на шутку, с яростью сражаясь за каждую крошку. Жек хотел подкормить птиц, но ощущал такой голод, что не решился поделиться своей долей пищи. Он бы проглотил и вдвое больше. Он почти испытывал экстаз, вдыхая теплый, насыщенный запахами воздух планеты, ощущая ласку солнц на коже, сидя, привалившись к дереву, слушая мелодичные птичьи трели, глядя на пурпурные облака, любуясь окружающими строениями, хотя на них облупилась краска, и наблюдая за прохожими. Он ощущал, что возрождается к жизни. И вдруг осознал: его долгое путешествие в пустоте было только эпизодом в его жизни, затмением, похожим на подобие смерти. На Франзии ему нравилось все: автохтоны с матовой кожей, пропитанной солнцем; бледные туристы в эксцентричных одеяниях; веселые крики торговцев, прилавки с фруктами и овощами, чьи яркие цвета контрастировали с серыми оттенками рынка Ракамель и печалью работников с общественных ферм Ут-Гена... Но уже появлялись признаки изменений, знаки, указывающие на неизбежную смерть свободы и беззаботности франзиян. Крейцианские миссионеры в шафрановых облеганах и накидках, а также скаиты, мыслехранители и инквизиторы расхаживали по площади и аллеям сквера. Над ломаной линией крыш торчали острые стрелы гигантского храма. Вдали, за низкими ветвями деревьев, угадывалась характерная форма огненного креста, стоявшего на тротуаре широкой улицы. Жек заметил, что многие прохожие, и местные, и туристы, мужчины и женщины, приняли моду облеганов и локонов-косичек. Над планетой Франзия уже нависла тень Церкви Крейца.

Жеку вдруг открылись различия между крейцианами и воителями безмолвия. Одни заключали в тюрьму жизнь, свет и воздух, готовя приход небытия, а вторые боролись за богатство красок, звуков, форм. Одни были посланцами пустоты, сеятелями тьмы, пророками уничтожения, вторые — гарантами тепла, основ творения. Ему показалось, что он слышит шепот, увлекающий его в глубину самого себя, тончайший звук, который вибрировал в его душе, песнь, которая не нарушала безмолвия, а сама была воплощением безмолвия. Он был потрясен, на его глазах выступили слезы, ему показалось, что он движется воздушным и сверкающим путем, который проложен в глубине его существа. Он перестал быть Жеком Ат-Скином, маленьким анжорцем, единственным сыном Марека и Жюльет Ат-Скин, а превратился в светоносного Жека, стал мостиком, перекинутым между прошлым и будущим, ковчегом, в котором вмещалась вся вселенная, душой, связанной с вечностью. Ни молодой, ни старый, ни маленький, ни большой, ни мудрый, ни невежественный — он стал всем одновременно... Он с дрожью подумал, что никогда не испытал бы столь благословенного мгновения, останься в железной клетке видука Папиронды. Он испытывал бесконечную благодарность к незнакомцу, который убил двух стражей и открыл дверь его каюты. Этот человек, посланец провидения, без колебаний бросил вызов власти видука и обагрил руки кровью, чтобы он, Жек, мог исполнить свою судьбу. Ему хотелось поцеловать Марти, этого случайного старшего брата, так вовремя оказавшегося на его пути.

Он так и сделал. Он вытер губы рукавом и поцеловал сиракузянина в щеку. По строгому взгляду Жек понял, что ментальный контроль отпрыска великой сиракузской семьи был несовместим с подобными эмоциональными всплесками.

Реакция Марти не помешала ему спокойно закончить завтрак, испытывая счастье и наслаждение от каждого куска жирного пирожка, словно речь шла о самом лучшем ястве вселенной, от каждого глотка горького напитка, словно он пробовал эликсир богов, от каждого вдоха франзийского воздуха, наполненного вонью выхлопных газов, словно он вдыхал самый чистый воздух, которым доводилось дышать.

Жек и Марти шли вслед за шеламом по извилистой улочке, освещенной светошарами. Посредник, мужчина с бритым блестящим черепом, двигался быстро, и маленькому анжорцу изредка приходилось бежать, чтобы не отстать.

Шелам подошел к ним поздно вечером. Он был одет в короткие штаны и жилет, который открывал внушительные мышцы, татуировку и шрамы. Его бегающий взгляд усиливал ощущение ненадежности, а длинный нож за поясом натягивал ткань вдоль бедра.

— Перенос, господа? — прошептал он, проходя мимо каменной скамьи.

Птицы-лиры тут же разлетелись, а Марти кивнул.

— Следуйте за мной...

Жек сразу испытал страх, человек ему не понравился, и он остался сидеть на скамье, но Марти схватил его за руку и потащил за собой. Вначале они шли по широкой улице с воздушными причалами, где толпились пассажиры общественного транспорта, с огненными крестами, внутри которых мужчины и женщины в муках ожидали смерти. Жек заметил, что шелам каждый раз незаметно сплевывал, когда проходил мимо крестов.

Марти считал, что в Неа-Марсиле есть разные шеламы: кроме контрабандистов, обеспечивающих тайные перелеты с помощью дерематов, были охотники за туристами, работающие на охотничьи агентства, представители коммерческих компаний, отыскивающие пассажиров для звездолетов, подпольные продавцы красного табака с миров Скодж, франзийского вина с добавками галлюциногенов и поставщики человекоторговцев. Марти начало подташнивать, когда он вспомнил о последних: именно через них гордые члены Машамы добывали девушек, которых приносили в жертву.

Похоже, на Франзии профессия шелама была самой распространенной. Как только они проникли на узкую улочку, к Марти то и дело обращались с вопросом:

— Билетик на один из миров скопления? Красный табак? Специальное зрелище? Женщину? Девочку? Мальчика? Раба?

Настоящие пиявки. Контрабандист переругивался с конкурентами на старом франзийском, иногда отталкивал, чтобы те отстали от его клиентов.

Шелам, Марти и Жек углубились в сердце старого города с его характерными закоулками, лавчонками и домами с пузатыми башенками, которые подпирали деревянные столбы. Над крашеными крышами появились первые звезды центрального ядра скопления Неороп. Жек никак не мог отделаться от ощущения, что за ними следят. Он постоянно оглядывался. Ему казалось, что он замечает тени, прячущиеся за столбами башенок и группами прохожих. Он горел желанием повернуть назад, но остатки гордости, с одной стороны, и яростное желание не отклоняться от цели — с другой, заставляли подавлять нараставший ужас.

Они сталкивались с полицейскими патрулями, крейцианскими миссионерами, скаитами-инквизиторами, даже заметили белые неподвижные маски притивов, но эти короткие встречи не пугали, разве что на миг замирало сердце да выступал холодный пот. Шелам свернул в пустынный переулок, вонючий и темный. Жек услышал негромкие звуки ритмичной музыки. Они доносились из приоткрытого окна, взрывая окружающую тишину. Он никогда не слышал такой музыки на Ут-Гене, где до прихода крейциан местное население танцевало или слушало ностальгические песни бродячих певцов в сопровождении традиционных струнных или духовых инструментов. Когда па Ат-Скин еще ловил передачи с помощью своего древнего приемника, он в экстазе замирал, слушая амплифоничес-кие сочинения сиракузян, беспорядочные и протяжные звуки, которые, как он утверждал, возвышают душу. Жек и ма Ат-Скин, объединившись и не боясь его гнева, говорили, что эта музыка только терзает слух.

— Сюда! — сказал шелам.

Они проскользнули в коридор, освещенный умирающими светошарами, в конце которого виднелась бронированная металлическая дверь. Проводник вынул из кармана пульт, и его пальцы забегали по крохотным голографическим клавишам. Марти вдруг ощутил, что уже видел подобную сцену. Раздался сухой щелчок, и дверь бесшумно повернулась на петлях. Они поднялись по спиральной лестнице и оказались на площадке, где их ждали два человека с устрашающими лицами и бритыми, как у шелама, черепами. Они быстро обыскали Марти и Жека. Сиракузянин вздрогнул от прикосновения их влажных ладоней. Эти отвратительные касания напомнили ему лихорадочные ласки Аннит Пассит-Паир в подвале арки. Потом он вспомнил об Эммаре Сен-Галле и понял, какие соображения заставили толстяка-техника избавиться от соперника.

Два цербера провели шелама и его двух клиентов в крохотную круглую комнатку, где стояли стол и несколько кресел, и закрыли дверь. Рассеянный свет от двух бра подчеркивал спиральные серебристые узоры ковра с Оранжа, выхватывал многочисленные надрывы обоев, трещины в балках и шелуху на потолке.

— Дичь становится все моложе! — прокаркал хриплый голос. Жек всмотрелся в фигуру, возникшую позади стола. Вначале он решил, что это девочка: длинные черные и волнистые волосы обрамляли крохотное лицо и стекали на узенькие плечи. Потом увидел тонкие морщины на лбу, висках, черные полосы кохола на ресницах и понял, что предводителем контрабандистов была крохотная женщина. Она не была уродливой и старой, но вся съежилась, высохла, словно что-то пожирало ее изнутри. Она достала из черного ящика сигарету с красным табаком и прикурила от длинной кедровой спички, чиркнув ею по столу. Ее длинные, покрытые белым лаком ногти походили на когти. Из ее рта и ноздрей вырвалась густая струя оранжевого дыма, и комната тут же погрузилась в плотный туман. Жека поразило, какой объем дыма мог выйти из столь маленького тела.

— У них нет денег, Йема-Та, но я решил, что все же должен привести их, — сказал шелам.

— Они милы, эти ягнятки, — пробормотала женщина, скривившись. — Готова поспорить, что высокий — сиракузянин...

— Из Венисии! — прервал ее Марти, подходя к столу. — Вы знаете Сиракузу?

Женщина хрипло рассмеялась, но ее смех почти тут же превратился в надрывный кашель.

— Красавчик, я сама венисийка!

— Из какой семьи?

— Марс... Мои не стерпели, что я пошла на некоторые... опыты.

— Микростазия?

Женщина сделала несколько затяжек, рассматривая Марти.

— Исходя из моего физического облика, догадаться нетрудно. Вот уже тридцать лет, как я не пила микростазического раствора, но так и не вернула себе изначальный рост. Это пойло еще имеется на Сиракузе?

— Церковь Крейца запретила микростазы, как, впрочем, и мозговые ускорители.

— Жаль! Это был единственный способ общения с богами и дьяволами оккультных миров.

Жек сел на кресло. Он не очень понимал суть разговора, но сообразил, что Марти и странная женщина были уроженцами одного мира, и это его успокоило.

— Вы сохранили... способности микростазического путешествия?

Она рассмеялась во второй раз.

— Милашка, как иначе женщина-крохотуля может контролировать сеть франзийских контрабандистов? К тому же я пользуюсь помощью нескольких верных союзников с других миров. Но не стоит ворошить прошлое. Оно умерло. Поговорим о делах. Куда собираешься отправиться?

— На Мать-Землю. Это возможно?

— Для Йема-Та нет ничего невозможного! — заявил шелам. — Сеть имеет свои пункты даже на окраинах вселенной...

Черные глаза женщины остановились на Жеке, которому показалось, что его пронзили две ледяные иглы. От сморщенного личика, ее темных зрачков, растрескавшихся губ и крохотных рук исходила невероятная энергия.

— Какими деньгами собираешься расплатиться? Два переноса обойдутся в триста тысяч стандартных единиц.

— Шелам сказал вам — денег у нас нет. Но я подпишу расписку...

— Клочок бумаги? Клеточный отпечаток? Все это стоит не больше, чем дерьмо кошкокрыса!

— Я все же Кервалор! — возмутился Марти. — Я рискую своим именем, репутацией семьи.

— Не принимай меня за идиотку, красавчик! Ты — изгнанник, как и я, быть может, раскатта. Чувство чести великих сиракузских семей не распространяется на преступников.

Обеспокоенный Жек вжался в кресло.

— Но поскольку ты мне симпатичен, — продолжила женщина, — могу предложить тебе выход. За твой перелет заплатит малыш.

— Что вы хотите сказать?

Мрачное предчувствие охватило Жека.

— Запросы педофилов постоянно растут. Некоторые клиенты готовы выложить триста тысяч единиц за мальчишку возрастом до десяти лет. Отдаю должное крейцианской Церкви: чем больше запретов она вводит, тем больше процветают мои дела. До этого любители свеженькой плоти сами приезжали за товаром, а теперь, когда крейциане наложили лапу на дерематы и улучшили технику клеточного контроля, скрытность резко возросла в цене... Этот мальчишка меня интересует, Кервалор. Деньги, которые я получу за него, перекроют расходы на твое путешествие. Успокойся, он не будет страдать: перед полетом мы впрыснем ему анестезирующее вещество... Ну а что касается судьбы, которую ему уготовит клиент...

— Микростазы ужали вам и мозги, дама Марс! — выкрикнул Марти.

Он действительно так думал, но демон выбрал как раз это мгновение, чтобы проявиться. Кервалор услышал внутренний голос, предлагавший согласиться на предложение Йемы-Та. Демон спешил попасть на Мать-Землю, его там ждала срочная работа, а участь маленького утгенянина его не волновала... Если Жек есть цена за тайный перенос, продай его! Зачем колебаться? Ты уже убил триста тысяч человек Свободного Города Космоса...

Боже, триста тысяч... Вначале Марти возмутился, но мозг его пронзила острая боль. Его ноги подкосились. Он рухнул в застонавшее кресло.

Жек в ужасе увидел, что лицо его названого старшего брата превратилось в ужасающую гримасничающую маску. В душу анжорца закралось подозрение. Дым скрыл окружающее — стол, кресла, балки, черты женщины и шелама, — беседа обернулась кошмаром.

— Перебрал франзийского вина, красавчик? — ухмыльнулась Йема-Та.

Демон полностью овладел душой Марти, лишил его человеческой сути, застлал память, оборвал эмоциональные связи с Жеком.

— А что доказывает, что вы сдержите слово, дама моя?

Металлические, безличные ноты прорвались в голосе сиракузянина.

— Ничего, — ответила Йема-Та. — Но мы можем скрепить нашу сделку, красавчик: я уже давно не держала в объятиях со-планетянина. Остальные, франзияне и туристы, просто грубияны, а их кожа тверже коры деревьев... Меня возбуждает то, как ты произносишь «дама моя»!

«Почему бы и нет?» — решил демон. Среди людей плотские отношения часто являются платой за услугу, а значит, и распространяются на мораль. Если он сумеет доставить ей наслаждение, она расщедрится и отправит его на Мать-Землю.

Но в момент, когда он открыл рот, чтобы заключить сделку, тишину разорвал вопль, а в коридоре послышался топот ног.