"В плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах" - читать интересную книгу автора (Головнин Василий Михайлович)

III

На реке Свирь заканчивали постройку шлюпа, предназначенного для внутренней транспортной службы на Балтийском море. Этот шлюп и доверили Головнину. Он энергично принялся за работу. Нужно было значительно увеличить внутренние крепления и по-иному устроить трюмы. Парусами корабль оснащали уже на Охте. Затем установили пушки. Головнин принял грузы, набрал команду. В июне 1807 года он доложил, что «Диана» (так окрестили шлюп) может салютовать Кронштадту. Командир порта произвел кораблю «генеральный смотр», удостоверился в его готовности к дальнему вояжу и пожелал морякам счастливого плавания.

25 июля шлюп вступил под паруса. Началось путешествие, столь подробно описанное самим Головниным, что нам остается лишь кратко упомянуть о нем.

Пока «Диана» шла в Англию, в Европе распространились слухи о франко-русском союзе.

В октябре 1806 года Наполеон подписал декрет о континентальной блокаде. Отныне ни один корабль не смел пристать к английским берегам. Континентальная блокада должна была задушить Англию.

Сокрушив Пруссию, французы подошли к границам России. Но военные действия внезапно прекратились. На реке Неман, близ города Тильзит, июньским днем 1807 года состоялось свидание Александра I и Наполеона. Они разговаривали без свидетелей. В июле Россия подписала мир с Францией. Секретным условием его было обязательство России вступить в континентальную блокаду. Осенью русский посол выехал из Лондона. Правительство Александра I опубликовало «декларацию о разрыве между Россией и Англией».

В Портсмуте Головнину пришлось долго убеждать англичан, что путешествуют русские только с научной целью. Наконец, ему выдали разрешение на дальнейшее плавание.

Однако в апреле 1808 года, когда шлюп пришел на мыс Доброй Надежды, английские власти объявили его «задержанным по чрезвычайным обстоятельствам». Только портсмутский пропуск избавил «Диану» от участи обычного призового судна.

Началась долгая переписка губернатора капской колонии с лондонским кабинетом: как быть с русским кораблем?

Русский корабль тем временем втянули в глубь залива, поставили под пушки английского флагмана, окружили многими судами. Хуже всего было то, что хозяева отказывали невольным своим гостям в продовольствии.

Прошли восемь долгих месяцев. Прибылии депеши из Англии. О «Диане» в них не было никакого упоминания.

Минуло еще несколько месяцев. Положение становилось отчаянным. Головнин решился на побег. Это был очень смелый и очень рискованный план: вырваться из лабиринта вражеских судов-сторожей и пуститься в океанское плавание с почти пустыми трюмами. Успех дела зависел от решительности и хладнокровия командира, от храбрости и дружной работы экипажа. Капитан и команда оказались достойными друг друга. Вот как описывает сам Головнин уход «Дианы»:

«Наконец, 19 мая (1809 года. – Ред.) сделался крепкий ветер. На вице-адмиральском корабле паруса не были привязаны, а другие военные суда, силою превосходящие «Диану», не были готовы итти в море. По сигналам с гор, мы знали, что видны два больших судна, лавирующих в заливе, которые могли быть военные и, может быть, фрегаты, но им невозможно было приблизиться к выходу раньше ночи. Так как положение наше оправдывало всякий риск, то, приготовясь к походу и в сумерках привязав штормовые стаксели, в половине седьмого часа вечера, при нашедшем сильном шквале с дождем и пасмурностью, я велел отрубить канаты и пошел под штормовыми стакселями в путь.

Едва успели мы переменить место, как со стоявшего недалеко от нас судна тотчас дали знать на вице-адмиральский корабль о нашем вступлении под паруса. Какие меры ими были приняты, чтоб остановить нас, мне неизвестно. На шлюпе во все время была сохранена глубокая тишина.

Коль скоро мы миновали все суда, – тогда, спустясь в проход, в ту же минуту начали подымать брамстеньги и привязывать паруса. Офицеры, гардемарины, унтер-офицеры и рядовые – все работали до одного на марсах и реях. В десять часов вечера мы были в открытом океане. Арест наш на мысе Доброй Надежды продолжался год и 25 дней».

Около двух месяцев видели беглецы только море да небо, слышали только шум волн да пенье ветра. Ни одного судна не повстречали моряки «Дианы» в течение 51 дня. Головнин торопился: провизии становилось все меньше и меньше, он вынужден был держать команду на полуголодном пайке.

В конце сентября 1809 года русские моряки усмотрели берег Камчатки. Острые скалы, сопки, поросшие лесом, далекие горы, пена прибоя – величественная и угрюмая картина.

– Будто сам сатана, – говорили матросы, – расположился здесь лагерем.

Головнин зимовал в Петропавловске-на-Камчатке, который походил тогда скорее на селение, чем на город. Несколько десятков приземистых домиков, православная церквушка, магазины Российско-Американской компании – вот, пожалуй, и все, что тут было.

Летом 1810 года капитан-лейтенант Головнин (звание капитан-лейтенанта он получил в феврале) занялся описью северозападного берега Америки.

Русской Америкой называли тогда эти суровые, малоизведанные края. Еще при Екатерине II появились в этих землях наши прадеды. Купцы Шелехов и Голиков послали туда людей добывать драгоценную пушнину. Места были богаты непуганым зверем. Барыш был велик. Люди начали селиться на островах близ американского берега, а в 1799 году правительство признало купеческое предприятие законным и полезным. Так родилась Российско-Американская компания, с деятельностью которой связаны имена выдающихся русских мореплавателей.

«Диана» побывала и на острове Кадьяк, где находилась фактория компании.

На острове моряки встретились с «главным правителем Русской Америки» Барановым. Баранову шел седьмой десяток, но он был еще очень энергичным человеком, с ясным умом и твердой волей. Он возвел на Кадьяке крепостные укрепления, создал богатую библиотеку с ценными коллекциями книг о путешествиях и открытиях, собирал картины, чертежи и рисунки кораблей.

Перезимовав еще раз в Петропавловске, Головнин решил приступить к гидрографическим работам в южной группе Курильских островов, на Шантарских островах и у Татарского берега. 4 мая волны Великого океана снова подхватили «Диану». Плавание прервалось очень скоро и очень печально.

В июле Головнин с семью спутниками ступил на берег острова Кунасири. Они пришли безоружными, питая самые дружеские чувства к населению. Им пришлось горько за то поплатиться: японцы схватили их, связали и сделали пленниками.

Записки о пребывании в японском плену, написанные впоследствии Головниным без всяких прикрас и преувеличений, достаточно красноречиво рассказывают об этих двух печальных годах его жизни.

На «Диане» место командира заступил верный помощник и старинный друг Головнина – Петр Рикорд. Он предпринял несколько попыток освободить товарищей. Они были безуспешны. «Диана» должна была оставить Кунасири. Залив, где стоял шлюп, Рикорд назвал заливом Измены.

Добрая погода сопутствовала кораблю. «Только в сердце моем, – говорит Рикорд, – свирепствовала буря!» Он ни на минуту не забывал ни о Головнине, ни о штурмане Хлебникове, ни о матросах, томящихся в японском плену.

Из Камчатки Рикорд без устали писал в Петербург. Он просил помощи морского министра, просил денег и припасов для того, чтобы продолжать поиски товарищей. Но почта в столицу шла месяцами, да и не очень-то тревожились там о судьбе пленных.

Рикорду удалось все же, правда с великим трудом, получить полномочия на то, чтобы вести переговоры с японцами. Наконец, он сумел добыть достоверные сведения о судьбе плененных моряков, а вслед за тем добиться у японских властей свидания с Головниным. С восторгом записал он в тот день в своей тетради:

«Я имел счастье видеться под японской кровлею с почтенным моим другом В. М. Головниным и свободно беседовать с ним около 6 часов! Какая награда за прошедшие мои терзания! Двухлетнее пребывание в плену положило значительную печать скорби на мужественное лицо моего друга, и хотя в глазах его блистал прежний огонь великой, светлой души его, но утомленность его не могла скрыться от моих взоров».

Вскоре после свидания Головнин и его спутники были освобождены из плена. В октябре 1813 года Головнин вновь поднялся на борт «Дианы». На корабле ликовали, шлюп был празднично украшен, команда кричала «ура». Капитан-лейтенант собрал всех на шканцах, взволнованно поблагодарил экипаж и сказал:

– Сим возвратили вы нам жизнь для отечества нашего!

В декабре Головнин покинул Камчатку. Он сел с Рикордом в сани, собаки рванули и помчали. Замелькали заснеженные деревья, сопки, скалы. Рикорд проводил его до Гижигинска. Там они обняли друг друга, поцеловались и простились на долгое время: Головнин поехал в столицу, а Рикорд – назад, на Камчатку. В пути Головнин пробыл полгода. Только 22 июля 1814 года услышал он:

– Пожалуйте-с подорожную!

В бледном рассвете стояли низенькие черные домики, полосатая караульная будка, полосатый шлагбаум. Петербург! Мореплаватель не видел его целых семь лет.

Через три дня его поздравили капитаном 2-го ранга.

В Петербурге он сел за бумаги. Он писал отчеты и донесения, писал и для публики. Уже в 1815 году один из значительных русских журналов, «Сын Отечества», рассказал читателям об освобождении наших моряков из японского плена. Приключениями Головнина интересовались не только у нас, но и за границей[2]. В следующем году в книжках этого же журнала появились статьи Головнина о мысе Доброй Надежды и Камчатке, о Русской Америке.

Спустя почти двадцать лет «во глубине сибирских руд» В. К. Кюхельбекер, литератор и декабрист, с наслаждением читал сочинения Головнина. Он записал в своем дневнике 4 мая 1832 года: «Целый день читал записки В. Головнина. Книга такова, что трудно от нее оторваться». А потом – снова: «Записки В. Головнина – без сомнения, одни из лучших и умнейших на русском языке и по слогу и по содержанию».

В Петербурге Василий Михайлович познакомился с семьей небогатого тверского помещика, бывшего екатерининского офицера Степана Лутковского. Сыновья его учились в Морском корпусе и сделались впоследствии видными офицерами флота. У Лутковского была дочь Евдокия. Головнин посватался и получил согласие. Начали готовиться к свадьбе, но вдруг приказано было Василию Михайловичу собираться в плавание и не в Балтийское море, а в далекое кругосветное. Свадьбу пришлось отложить.

Тридцатидвухпушечная «Камчатка» – военный шлюп, походивший на средний фрегат – снялась с якоря 26 августа 1817 года. День был знаменательный – годовщина Бородинской битвы. Говорили, что примета добрая: плавание началось счастливым днем.

Сто тридцать человек шли под командой Головнина в «кругоземное» путешествие. Он вез в Охотск и Петропавловск различные грузы, кроме того ему было поручено ревизовать деятельность Российско-Американской компании.

В числе офицеров «Камчатки» были Ф. Литке и Ф. Врангель, будущие известные наши мореплаватели, и коллежский асессор Федор Матюшкин.

Это был тот самый Матюшкин, которому Александр Сергеевич Пушкин, товарищ его по Царскосельскому лицею, посвятил прекрасные строки:

Счастливый путь!.. С лицейского порогаТы на корабль перешагнул шутя,И с той поры в морях твоя дорога,О, волн и бурь любимое дитя!

«Камчатка» была тем кораблем, на который «с лицейского порога» перешагнул Федор Матюшкин.

В мае 1818 года русские моряки пришли к камчатским берегам. Переход был завершен удачно и по тем временам быстро – за восемь месяцев.

Лето ушло на гидрографическое описание Командорских островов и на ревизию Российско-Американской компании. Головнин обнаружил здесь большие злоупотребления; он составил обширную записку, в которой без обиняков и смягчений рассказал о грабительских деяниях компанейских агентов. В сентябре 1819 года «Камчатка», пробыв в плавании более двух лет, салютовала Кронштадту. Это было последнее путешествие Василия Михайловича Головнина.

Головкин поселился в Петербурге, в доме на Галерной улице, и отпраздновал, наконец, свадьбу. В 1821 году у Головниных родился первенец – сын Александр.