"Дом, который сумаcшедший" - читать интересную книгу автора (Лобов Василий)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Вернувшись в хранилище, я уселся непосредственно на стул непосредственно под портрет Самого Братца Президента и углубился в изучение оружия массовой информации. Чтение газетной передовицы целиком поглотило меня. В ней говорилось об оголтелой антинашдомовской кампании, развязанной гнусно-грязными борзописцами мерзопакостных серых газетенок разваливающегося Верха, которая была инспирирована продажными клевретами тамошнего разлагающегося Кабинета Избранных в связи с новым беспощадно-победоносным наступлением наших доблестных орденоносных тараканов на вражескую территорию нашего вечно заклятого врага, обезумевшего в своих тщетных попытках навязать нам чуждые нашему святому духу идеалы и…

Зазвонил телефон. С трудом оторвавшись от передовицы, я поднял трубку.

— Хранилище Департамента круглой печати.

В трубке молчали.

— Алло! Ничего не слышно! — крикнул я что было мочи и на всякий случай поднялся со стула.

Что— то щелкнуло мне в ухо, потом тихонечко засвистело, наконец я услышал голос:

— Братец Пилат III? Так точно!

— С тобой тайно переговаривается братец Цезарь X…

От неожиданности я чуть не свалился мимо стула, хотя, согласно инструкции, был обязан стоять по стойке «смирно» двадцатой степени. Справившись с неожиданностью, я прошептал:

— Тень Великого Ревизора? — и тут же рявкнул, вытянувшись в струнку: — Чего изволите?

— Сегодня тень, а завтра — день! Частота ПК, подслушивание исключается. В шесть тридцать на первом нулевом ярусе около восьмой таможни тебя будет поджидать братец извозчик, у которого в правой руке ты увидишь газету «Знамя первого нулевого яруса». Он отвезет тебя в забегаловку «Рог изобилия Великой Мечты». Все!

Послышались короткие гудки. Я рассеянно почесал за левым ухом, где чесалось. Положил трубку на отведенное ей инструкцией место… Вот так сюрприз! Братец Цезарь X! Этот звонок братцу Пилату III я мог объяснить себе только моим нечаянным знакомством с братцем Принцессой. Не пойти на первый нулевой ярус я, конечно, имел полное право. Право-то я имел полное. Быть может. Да кто его я поймет: полное или неполное? Права в Нашем замечательном Доме так крепко переплетались с обязанностями, что трудно было отделить одно от другого. Право-то, быть может, я имел, однако…

Телефон зазвонил снова.

— Хранилище Департамента круглой печати.

В трубке и на этот раз что-то щелкнуло, потом протяжно засвистело домовой гимн, и я услышал голос:

— Положи трубку на стол.

Не очень-то раздумывая над тем, зачем это тому, кто звонил, понадобилось, я бескомпромиссно повиновался.

Из трубки в хранилище просочилось маленькое дымное белое облачко. Облачко колыхнулось… и материализовалось в невысокого сутуловатого братца в пятизубой короне на голове и в не по рангу широкополосом потертом фраке на теле без пуговиц на фраке.

— Голос узнаешь? — спросил материализовавшийся братец.

— Так точно! — бодро рявкнул я, вытянувшись в струнку. — Братец Белый Полковник!

— Идиот! — гневно рявкнул тот. — Если бы это понадобилось, я бы и сам тебе представился. Помни о конспирации! Называй меня таинственно братец Э-э. Понял?

— Так точно!

— Трепещи! — приказал мне братец Э-э.

— Я стал трепетать.

— От чего трепещешь, братец Пилат III?

— От ужаса! — трепеща от ужаса, бодро отрапортовал я.

— Идиот! Трепещи от восторга!

Я перестал трепетать от ужаса и начал трепетать от восторга.

— От чего трепещешь, братец Пилат III?

— От восторга, братец Э-э!

— От какого восторга ты трепещешь, братец Пилат III?

— От восторга, что живу в Нашем замечательном Доме! — трепеща от восторга, что живу в Нашем Доме, радостно рявкнул я.

Правильно трепещешь. Трепещи сильнее.

Я стал трепетать сильнее. От моего сильного трепета завибрировала броня хранилища.

— В стойку!

Я застыл по стойке «смирно» двадцатой степени. Броня хранилища продолжала вибрировать еще примерно минуту.

— Служить! Так точно!

— Самозабвенно служить!

Я приблизился к братцу Э-э, почтительно приподнял фалду его фрака и самозабвенно лизнул его штаны несколько ниже пояса. Из заднего кармашка штанов выскочила и упала в мою радостную руку конфета.

— Благодарю за самозабвенную службу! поблагодарил меня за самозабвенную службу братец Э-э.

— Всегда рад стараться самозабвенно служить Нашему Дому!

— О чем ты разговаривал с братцем Цезарем X? Ну-ка, докладывай.

— Братец Цезарь X назначил мне встречу с братцем извозчиком на первом нулевом ярусе возле таможни, — бодро отрапортовал я.

— Ага! Всюду враги, всюду предатели, так я и знал! Ага!

— Так точно!

— Зачем ты ему понадобился?

— Никак не знаю, братец Э-э, он мне не сообщил, — сообщил я.

— Ага! Враги и предатели, предатели и враги, те и другие! Спецзадание: соглашаться со всеми его предложениями, войти в полное доверие, вызвать на откровенность, все-все-все передавать лично мне.

— Ясно?

— Так точно!

— И не забудь, что я за тобой постоянно подглядываю…

Ничего более не добавив, братец Белый Полковник начал дематериализовываться: сбросил личину, превратился в дымное белое облачко и просочился в телефонную трубку, все еще лежавшую на столе. Ошалело-счастливыми глазами я почтительно рассматривал оставленную на полу личину. Скоро дематериализовалась и она.

У меня зачесалось за правым ухом. Чесать за правым ухом я не решился, поскольку за такой проступок братцы по левой партии могли бы справедливо осудить меня как отступника от железной партийной стойкости. Почесал за левым. За правым зачесалось гораздо сильнее. Жуть как зачесалось.

— А ну-ка, братец Пилат III, кончай с этим делом! — рявкнул я на себя. — Ты что, правым решил предаться? Забыл, что правые в оппозиции? Предателем решил стать? Ну-ка кончай!

Но у меня ничего не кончалось, а чесалось все сильнее и сильнее. Тогда я сложил пальцы крестиком, зажмурил покрепче глаза и с ненавистью почесал за правым оппозиционным ухом. А потом, спрятав пожалованную братцем Белым Полковником конфету в потайную тумбу стола, извлек из потайной тумбы стола заветную бутыль, удобно устроился на стуле под портретом Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент здоровья, и выпил сначала один бокал божественного нектара, а после того, как выпил один, выпил еще два других. В желудке несколько прояснилось, что позволило мне более или менее спокойно разобраться в складывающейся ситуации.

Мой ум понимал: нужно самым тщательным образом просчитать всевозможные варианты собственных действий на ближайшее будущее. Мое личное отношение к братцу Принцессе было довольно сложным. Во-первых, он была двадцатиоднозубой короной. Во-вторых, он была красивая. Но, в-третьих, он была заразная, а поскольку я и сам порой испытывал приступы некоторых галлюцинаций, то вовсе не хотел, чтобы они участились. Этак, пожалуй, попадешь не в Великую Мечту, а в сумасшедший дом попадешь… Тем не менее вопрос о том, встречаться или не совсем встречаться с братцем Принцессой, передо мной не стоял приказ есть приказ, к тому же этот приказ исходил от двух влиятельнейших корон, пусть даже одна половина этого приказа называлась не приказом, а просьбой. От влиятельнейших корон, которые, конечно же, шутки вроде «не совсем встречаться» не любили.

Итак, сказал я себе, сегодня вечером ты пойдешь в отель «Черное яблоко» и продолжишь сближение. Пустишь в ход все свое обаяние, вскружишь ему корону. Гм… возможно даже, войдешь с ним в некоторые таинственные физиологические связи. Окружающая среда меня подери, продолжал говорить я себе, братцу Пилату III, который сидел под портретом Самого Братца Президента на стуле, окружающая среда меня подери, а что, если это он вскружит тебе корону, если это он войдет с тобой в некоторые… Вскружит, войдет… Ведь ты же не можешь с полной уверенностью сказать, что отчасти уже не вскружила. А ведь он полоумная, по всему видно… Необходимо всеми силами сопротивляться заразе, спорить с ним, сделав так, чтобы он приказала спорить, и доводами здравого братцевского рассудка отогнать от себя безумие. Выработать иммунитет, перед самой встречей приняв хорошую дозу божественного разумотворящего нектара. И в то же самое время предвидеть, предугадывать, предчувствовать все его желания.

Выпив еще один, четвертый бокал, я достал из потайной тумбы стола пожалованную мне братцем Белым Полковником за самозабвенную службу конфету. На блестящей, исключительно черной и невозможно красивой обертке крупными серыми буквами было по-ненашдомовски написано: «Изготовлено в Верху». Осторожно развернув обертку, я чуть лизнул краешек конфеты… Вражеские конфеты были необычайно сладкими, вражеские конфеты явно нравились мне больше, чем невражеские, нравились так, что я даже на одну секунду потерял бдительность и стал мечтать о том, чтобы как-нибудь съездить на Верх, где, как я слышал правым ухом, конфеты продавались на всех ярусах и при этом даже без спецкарточек о выслуге… Постой, остановил я свою мечту, здесь что-то не так! Не могут тебе вражеские конфеты нравиться больше, чем наши, ну просто никак не могут! Наш Дом — самый лучший Дом во всем Нашем Общем Доме. Каждая отдельная часть Нашего замечательного Дома лучше каждой отдельной части любого другого, об этом все знают, об этом сколько раз говорил Сам Братец Президент. Выходит, у тебя испорченный вкус? Но Сам Братец Президент сколько раз говорил, что наши братцы обладают самым отменным во всем Нашем Общем Доме вкусом. А ты наш братец! У тебя — наш вкус! Это тебе только кажется, что…

Я замотал короной. Ну вот, опять кажется… Я замотал короной сильнее и круче. Казаться мне перестало, и я сказал вслух:

— Тьфу! Дерьмо, а не конфета!

Потом осторожно запаковал вражеское дерьмо обратно в обертку и рявкнул:

— Братец Мона Лиза!

Он вошла в хранилище, закрыла за собой на бронированный засов бронированную дверь и уселась на мои колени.

Я налил ему в бокал божественного нектара. Он выпила.

— К Железному Бастиону сегодня пойдешь? — спросила он, радостно улыбаясь.

— Конечно.

— Возьми меня с собой.

— Зачем? Я твою долю по дороге не съем.

— Прогуляться хочется.

— Ладно, пойдем.

Тут он обратила мое внимание на лежавшую на столе ради моего самолюбия вражескую конфету.

— Что это?

— Да я и сам как-то не пойму. Вроде бы конфета, но если по-настоящему разобраться, то… язык не поворачивается произнести.

— А что тут написано?

— Ну вот тут написано, я так полагаю, что это конфета, хотя это вовсе не конфета. А тут написано, что изготовлена она в разваливающемся Верху.

Братец Мона Лиза, не зная, что он ест, пожирала взглядом лежавшее на столе. Причем вместе с оберткой.

— Я вот все думаю, — сказала он, — если Верх разваливающийся, то ведь он рано или поздно обязательно должен окончательно развалиться…

— Естественно, — подтвердил я.

— Так ведь, когда он окончательно развалится, нас же всех засыпет обломками. Я боюсь…

— Не засыпет, — успокоил я братца Мону Лизу. — Ты политэкономию когда-нибудь изучала?

— Нет.

— Вот и видно. В политэкономии ясно сказано, что разваливается Верх вверх, а не вниз. На то он и Верх…

Я было хотел прочитать ему краткий курс этого предмета, но братец Мона Лиза спросила:

— А можно мне попробовать это? — спросила меня братец Мона Лиза.

— То, что лежит на столе? Ну если только попробовать… Но никаких гарантий я тебе дать не могу, можешь и отравиться.

Несмотря на мое разрешение только попробовать, братец Мона Лиза быстро развернула и быстро засунула конфету в рот. Всю! Всю, а не кусочек, не краешек!

Я чуть не лопнул от возмущения. Тоже мне, братец! Сидит у меня на коленях, лопает мои вражеские конфеты, а у самого в короне на два зуба меньше, чем в короне, которая на моей голове. И все это только потому, что он несколько от меня физиологически отличается, хотя отличаться вообще ничем не должна, так как все братцы в Нашем Доме равны.

Я подавил в себе возмущение. Ну и пусть! Ну и пусть хоть подавится этим вражеским дерьмом, крикнул я себе, зато за это сегодня вечером я еще раз смогу убедиться, насколько он от меня физиологически отличается.

— Вечером придешь в мой шикарный дворец? — спросил я, но тут вспомнил, что вечером у меня после встречи с братцем Белым Полковником встреча с братцем Принцессой. Ничего, сказал я себе, уж на что на что, а на то, чтобы лишний раз убедиться, насколько он от меня физиологически отличается, минут десять я найду.

— Посмотрим, — уклончиво ответила братец Мона Лиза.

Я спрягал обертку в потайной ящик стола. Потом достал из потайного кармана фрака часы, подаренные мне братцем Принцессой, и щелкнул крышкой. В абсолютной тишине бронированного хранилища, поющей песню вечной радости Железного Бастиона, послышалось заунывное пиликанье.

— А это что? Дай посмотреть. Дай… Тебе дай.

— А что это?

— Не видишь — часы.

— Я спрашиваю: что это скребется в твоих часах?

— Музыка.

— Да ладно… И это ты называешь музыкой? Вот потеха… — Он радостно рассмеялась. Посмеявшись, он спросила: — А на этих часах что-нибудь написано?

Я перевернул часы и посмотрел на перевернутую половину. Там действительно что-то было написано, но я не понял что, так как написано написанное было FIC «изготовлено в Верху», а что-то совсем другое.

— Ну?

— Что ну? Не наши это часы, а что тут написано, я не пойму.

— Раз часы не наши, то и музыка в них тоже не наша, так?

— Так.

— А раз музыка не наша, то это не музыка, вот.

Спорить я, понятное дело, не стал щелкнул крышкой и убрал часы во фрак.

— Идем? — сказала братец Мона Лиза. Еще рано.

— Ну и что, прогуляемся.

Я опечатал хранилище, и мы вышли на улицу.