"В час дня, ваше превосходительство" - читать интересную книгу автора (Васильев Аркадий Николаевич)Снова Григорий Денежкин«Союз защиты родины и свободы» был полностью разгромлен. Савинкову и Перхурову удалось скрыться. Многих рядовых членов этой контрреволюциорной организации освободили, взяв честное слово, что они никогда больше не примут участия в заговорах против Советской власти. Руководители ВЧК в эти дни были очень заняты, и все же они выкроили время для бесед с ними. – Здравствуйте, Пухов! – сказал Петерс и кивнул конвойному, чтобы тот ушел. – Садитесь. С постановлением о вашем освобождении ознакомились? – Да. Спасибо. – Вот ваш пропуск. Через несколько минут вы будете на свободе. Я хочу вас спросить. Вы хотели, чтобы вас послали на фронт? – Да, рядовым… – Почему рядовым? Вы – офицер. Мы не можем позволить себе роскошь отправить вас рядовым. – Но, я думаю, что ничего иного мне не доверят. – Выходит, по-вашему, рядовым доверять необязательно? Вами, как военнообязанным, распорядится военный комиссариат. Я хотел вас спросить о другом. Не поймите это как допрос. Вы освобождены. Можете отвечать, можете и не отвечать – это на вашей судьбе не отразится. – Если смогу – отвечу. – Скажите, почему вы, сын русского интеллигента, студент, офицер, так много перенесший в немецком плену, решили пойти против Советской власти, против, народа? Пухов молчал. – Если трудно, не отвечайте. – Это очень сложно. Позвольте мне задать вам один вопрос? – Сколько хотите. – Вы не считаете, что я раскаялся, так сказать, из-за трусости? – Не считаю. – Спасибо. Разрешите я вам обо всем напишу? – Согласен. И пришлите прямо мне. – Еще вопрос… Мой отец не сыграл никакой роли в моем освобождении? – Ваш отец много раз справлялся о вас, о вашем здоровье. Но он ничего не просил. Буду вполне откровенен: в Совнаркоме высоко ценят вашего отца и его работу. Но если бы вы были действительно серьезно виновны, мы бы вас не выпустили. – Спасибо за откровенность. Разрешите идти? – До свидания, Сергей Александрович. Жду вашего письма. Отца дома не было, он с утра ушел в Главторф. Дверь Сергею открыла мать. Сначала в полумраке передней не узнала сына, подумала, что почтальон, потом обняла, прижалась к гимнастерке, заплакала: – Сереженька! Господи! Папа как обрадуется! Побежала к телефону – сообщить Александру Александровичу радостную весть. Профессор выслушал, попросил дать трубку сыну. – Здравствуй, Сережа! Как ты себя чувствуешь? – Спасибо, папа. Хорошо. Ты когда домой? – Постараюсь пораньше, сынок. Как мама? – Мама? Мама – молодец! Сергей помолчал и, сам не понимая, как это у него вырвалось, сказал: – Я тебя очень люблю, папа. И, если можешь, прости меня. Лидия Николаевна счастливыми глазами смотрела на сына: слава богу, в семью возвращается мир. Она бросилась готовить завтрак – все, что припасла сыну для передачи; поставила на стол даже такую редкость – кусок холодной телятины, – удачно выменяла на чайные серебряные ложки. Лидия Николаевна с удовольствием смотрела, как сын ел, и рассказывала всякие новости: – Варенька Самарина в сестры милосердия определилась. Позавчера заходила. Может, сегодня заглянет. Ты не возражаешь? – Что ты, мама! Рад буду. Еще одну, очень тревожившую ее новость Лидия Николаевна решила пока не сообщать – бог знает, как воспримет ее сын. Но Сергей сам вызвал мать на этот разговор. – Сегодня тридцатое, мама? Мне надо срочно сходить в домовую комендатуру, сдать справку об освобождении, иначе не получу карточек на август. – Сходи, – стараясь говорить как можно спокойнее, ответила Лидия Николаевна. – Кстати, Денежкиной там больше нет. Арестовали. У нее в квартире нашли целый склад оружия. Полную телегу. Сергей долго сидел молча, думая об Анне Федоровне, и не мог решить: жаль, что ее нет, или, может быть, даже лучше, что он не увидит ее. Но потом устыдился своих мыслей. И ему стало действительно жаль эту простую бабу, которая для него ничего не жалела, только хотела одного – чтобы он иногда был рядом с ней, был бы ласков… – Хорошо, мама, я схожу в комендатуру позднее, сейчас мне надо написать письмо. Сергею никто не ответил. Задумавшись, он не заметил, что мать ушла. Сергей больше часа бился над первыми строчками письма Петерсу – получалось не то, что он хотел. Выходило, как ему казалось, неискренне, фальшиво, длинно, а главное – неубедительно. Он несколько раз отрывался от письма, выходил посмотреть, не вернулась ли мать, но она не возвращалась: неожиданно объявили о выдаче трех аршин ситца на каждого работающего, и поэтому очереди, или, как их называли, «хвосты», напоминали гигантских змей – извивались на несколько улиц. Сергей пошел в комендатуру, оставив матери записку: «Скоро приду, целую, Сережа». На площадке первого этажа его окликнул невысокий черноусый человек в кожаной куртке и солдатском картузе. – Здравия желаю, ваше благородие! – Вы меня? – спросил Пухов. – Тебя, тебя, ваше благородие… Выходит, это ты Анну Федоровну погубил! Выдал, значит! Ай да ваше благородие! Через чужую жизнь свою спас! – Ты с ума сошел, болван! Дай дорогу… Григорий Денежкин никогда хорошим стрелком не был: из-за лени, а больше всего из-за трусости, хотя все последние годы только и занимался тем, что торговал оружием. Но на этот раз он не промахнулся. Пуля пробила сердце Сергея Пухова навылет… Лидия Николаевна слышала выстрел, но не подумала, что стреляют в Сергея. Мимо пробежал черноусый человек – Лидия Николаевна не знала, что это убийца ее сына. Она увидела мертвого Сергея и упала на ступеньки. Неподалеку, в двух шагах, нашли сверток, в нем оказались три аршина розового ситца и пачка папирос «Каприз». Хоронили их вместе – мать и сына. На письменном столе Сергея отец нашел черновики письма. Торопливым почерком было написано: «Уважаемый Яков Христофорович, я понимаю…» |
|
|