Йен Пирс Идеальный обман

1

Пропади оно все пропадом! Флавия ди Стефано хмуро посмотрела в окно. Судя по всему, пробка была гигантская. Начиналась у пьяцца дель Пополо и заканчивалась на пьяцца Венеция. Как вы, наверное, догадались, все это происходило в Риме. Добавим, прекрасным майским утром, когда солнечные лучи, пробиваясь сквозь облака угарного газа и пыли, намекали, что день предстоит замечательный. Воздух останется свежим, и будет совсем не жарко. Казалось бы, чего уж расстраиваться. Ну застряла в пробке, так наберись терпения, посиди, поразмышляй, понаблюдай в окошко за окружающей жизнью, как все нормальные люди. Это, конечно, верно, но не многих так называемых нормальных людей шофер возит по городу за счет налогоплательщиков в «мерседесе» с тонированными стеклами. И совсем не многие в столь молодом возрасте занимают престижный пост начальника (пусть даже исполняющего обязанности) Национального управления по борьбе с кражами произведений искусства. С солидным штатом, бюджетом и всем прочим.

Но дело даже не в этом. Вряд ли кого-либо из ее коллег, начальников отделов, премьер-министр Италии ждал сейчас в своей официальной резиденции — палаццо Киджи.

В этом и состояла причина равнодушия Флавии к ласковому утреннему солнышку и вообще ко всему живому. Почему-то ужасно кусался воротник, а в голове вертелись одни и те же мысли, что у нее совершенно нет опыта общения с важными людьми и она не умеет создать о себе нужного впечатления.

Утром встала, как угорелая помчалась в душ. Потом, вместо того чтобы спокойно попить кофе, принялась лихорадочно выбирать, что надеть. Зачем-то сильно накрасилась. Посмотрела в зеркало, разозлилась, все стерла, а затем не выдержала и накрасилась снова. После чего слонялась по квартире, проверяя и перепроверяя содержимое сумки, каждую минуту, а то и чаще, подбегая к окну взглянуть вниз на маленькую площадь, не приехала ли машина. В голове возникали кошмарные видения. Вот она, не дождавшись машины, хватает сумочку и бежит на улицу. Спотыкается на булыжной мостовой, ломает каблук. Наконец прибывает на место, запыхавшись, волосы растрепаны. Можно только догадываться, что подумает премьер-министр. В общем, карьера безнадежно разрушена. И все потому, что опоздал чертов водитель. В довершение ко всему она чувствовала себя больной. В желудке творилось нечто невообразимое, да и все остальное тоже было не в порядке. Очевидно, заразилась гриппом. А может, это нервное? Да, скорее всего нервное. Сегодня предстоит пережить тот еще денек, она это знала.

— Флавия, перестань трястись. А то я тоже начинаю волноваться. — Сидящий за кухонным столом Джонатан Аргайл, уже четыре недели как ее законный супруг, а фактически — почти десять лет, поднял голову от газеты. — В конце концов, это всего лишь премьер-министр.

Флавия развернулась и метнула на него недовольный взгляд. Аргайл улыбнулся и потянулся за мармеладом.

— Зачем так переживать? Разве ты в чем-то провинилась? Шедевры Рафаэля и Микеланджело пока еще, слава Богу, находятся в музеях. Ты вчера застрелила какого-то сенатора? Признавайся.

Она наградила супруга еще одним сердитым взглядом.

— Ну вот, по глазам вижу, что нет. Так о чем беспокоиться? — Аргайл встал и сочувственно погладил ее по плечу. — Тем более что твой автомобиль уже здесь. — Он весело помахал водителю внизу.

Флавия схватила сумочку и ринулась к двери.

— И помни, главное — спокойствие, — добавил Аргайл, целуя ее у двери.

— Хорошо.

«Спокойствие, — мысленно повторяла она через тридцать минут, в очередной раз посмотрев на часы. — Значит, я на пять минут опаздываю… отсюда не так уж далеко. Пойти пешком? Тем более что меня почему-то вдруг стало укачивать в машине. Нет, подожду. Главное — спокойствие».

Наверное, в том, что Флавия так переживает, опаздывая на встречу с премьер-министром, была доля вины и Боттандо, ее бывшего начальника, перешедшего на более важную работу. Он любил формулировать универсальные жизненные законы, которые выдавал в виде афоризмов.

— Политик, — произнес он однажды за обедом, делая глоток бренди, — может испортить тебе день. Министр — целую неделю.

— А премьер-министр? — спросила Флавия.

— Премьер-министр? О, этот человек легко испортит тебе жизнь.

Шутка Боттандо в данный момент не казалась ей остроумной. Она поразмышляла, не следует ли попросить водителя пойти посмотреть, как долго это все будет продолжаться, но не решилась. Еще одно правило Боттандо: никогда не показывай, что нервничаешь, особенно водителям, они, как известно, любят болтать. Так что, подобно приговоренному, который осознал, что его участь неотвратима, Флавия глубоко вздохнула и обреченно откинулась на спинку сиденья. И вдруг на светофоре зажегся зеленый свет, машины начали движение, и вскоре впереди показался дворец. «Мерседес» без промедления пропустили во двор, а через несколько минут Флавию проводили сначала в одну приемную, затем в другую, перед кабинетом, который уже целых девять месяцев занимал премьер-министр Антонио Сабауда.

Флавия опоздала на четырнадцать минут, но ее ангел-хранитель не дремал. Премьер-министра Сабауду пришлось ждать сорок минут. Она даже набралась наглости мысленно повозмущаться непунктуальностью отдельных государственных деятелей. Когда ее пригласили в кабинет, нервозность улетучилась, благоговение перед важной персоной тоже, в желудке все успокоилось, и она пришла в свое нормальное состояние.

Кабинет оказался на удивление скромным. Флавия почти равнодушно пожала руку премьер-министру и, не дожидаясь приглашения, уселась в кресло. «Подумаешь… я ведь за него даже не голосовала». Единственное, что ее сейчас беспокоило, это сожаление, что она ярко накрасила губы.

Первые несколько очков премьер-министр выиграл тем, что не позволил себе никаких замечаний относительно ее возраста и пола. Его рейтинг поднялся в глазах Флавии еще выше, когда выяснилось, что он не намерен заводить какой-то необязательный предварительный разговор. Но затем премьер все испортил, выразив удивление, почему не пришел сам генерал Боттандо. Флавия ответила, что управлением по борьбе с кражами произведений искусства теперь руководит она.

— Но мне сказали, что начальник он.

— Номинально, да. Но активного участия в наших операциях генерал больше не принимает. Все свое время он отдает работе в Европейской комиссии.

Премьер-министр едва заметно улыбнулся:

— Понимаю. В таком случае за работу этой организации можно не беспокоиться. — Он внимательно посмотрел на Флавию. — И я уверен, синьора, что генерал передал руководство в надежные руки. Очень хотелось бы надеяться, поскольку совсем недавно произошло весьма прискорбное событие. Я рассказал бы о нем сам, но не знаю многих деталей. Всей информацией располагает доктор Маккиоли, он должен прибыть с минуты на минуту. К сожалению, именно по этой причине вам пришлось долго ждать.

Услышав фамилию, Флавия мысленно усмехнулась. Неудивительно. Алессандро Маккиоли был одним из забавных хрестоматийных чудаков, которые никогда ничего не делают вовремя, как ни стараются, и всегда наталкиваются на разного рода неодушевленные предметы, выпрыгивающие перед ними, когда они проходят мимо. В общем, типичный ученый не от мира сего, причем ученый серьезный. Так утверждал Джонатан, который в этом деле разбирался значительно лучше ее. Но, по мнению Боттандо, на должность директора Национального музея Маккиоли совершенно не годился. Его предшественник был предприимчивым, энергичным, полным решимости превратить насквозь прокисший музей в современное культурное учреждение, но вскоре все закончилось тюрьмой. Разумеется, поднялся большой переполох, и Маккиоли, который имел иммунитет к любому искушению, потому что даже не подозревал, что его искушают, показался начальству при данных обстоятельствах подходящим кандидатом. Абсолютная честность, стремление вернуть искусство к традиционным ценностям, эрудиция и тонкое понимание старины.

Все бы хорошо, но он был совершенно не способен защитить вверенное ему учреждение от бюрократов, которые урезали фонды, отпугивали потенциальных спонсоров и срывали планы по развитию музея.

Когда директор музея вошел, Флавия сразу увидела, что он очень расстроен. Доктор Маккиоли сунул в карман поношенного пиджака велосипедные брючные зажимы. После чего премьер-министр представил его Флавии. Потом Маккиоли сел и стал внимательно разглядывать свои ладони.

— Может, начнем? — произнес Сабауда.

— Что? — встрепенулся Маккиоли. — Ах да.

— Расскажите, пожалуйста, синьоре о своей проблеме.

Некоторое время доктор Маккиоли сидел, ссутулившись, потирая нос. Внутри у него, видимо, шла титаническая борьба. Он уговаривал себя начать, но боялся. Очевидно, ему казалось, что стоит только заговорить, и на голову повалятся всевозможные неприятности. Наконец набравшись смелости, он выпалил:

— У меня украли картину! Вернее, у музея. Ее похитили.

Флавии это показалось странным. Понятно, он расстроен. Когда у вас крадут картину, это, конечно, скверно, но… банально. Картины пропадают постоянно, и процедура хорошо налажена. Вы звоните в полицию. Они прибывают, делают свое дело, а потом проходит время, и вы о своей потере постепенно забываете, осознав, что снова увидеть свою картину вам вряд ли удастся. В общем, ничего необычного. При чем же здесь премьер-министр?

— Сожалею, — произнесла Флавия.

Видимо, бедный Маккиоли воспринял ее слова как-то по-своему и надолго замолчал.

— Эту выставку мы готовили пять лет. — Он заговорил, решив, что окольным путем идти легче. — Посвященную председательству Италии в Европейском союзе, которое начинается через пятнадцать дней. Хотели, чтобы на ней было представлено искусство всей Европы. Однако кое-кто, — он метнул взгляд в сторону стола, за которым сидел премьер-министр, — пытался придать ей националистический характер.

— Только чтобы напомнить о нашем вкладе в мировую культуру, — мягко промолвил премьер-министр.

— Во всяком случае, получить работы из музеев других стран было не просто, — продолжил Маккиоли. — Правда, к тому, что случилось, это отношения не имеет…

Премьер-министр оказался более терпеливым, чем можно было предположить. Но и он в конце концов демонстративно вздохнул. Этого оказалось достаточно, чтобы подтолкнуть блуждающие мысли Маккиоли в нужном направлении.

— Но нам все же удалось взять во временное пользование работы, какие мы хотели. Естественно, большую часть экспонатов выставки будут составлять произведения живописи, скульптуры и графики из итальянских музеев, но значительное количество нам передали зарубежные музеи и частные владельцы. Должен заметить, многие картины в нашей стране выставляются впервые.

— Мне это хорошо известно, — произнесла Флавия, теряя терпение, которого у нее оказалось меньше, чем у премьер-министра. — Наше управление несколько лет участвует в подготовке выставки. На прошлой неделе мои сотрудники сопровождали партию картин из аэропорта в музей.

— Да. Вы проделали большую работу, несомненно. Но, к сожалению…

— Одна из картин украдена. Так?

— Да.

— Когда?

— Вчера, после полудня.

— После полудня? Но почему вы сообщаете лишь сейчас?

— Понимаете, тут такое дело… в общем, я не знал, как поступить…

Премьер-министр бросил взгляд на часы, догадываясь, что если ничего не предпринять, то беседа продлится до вечера, и Маккиоли толком ничего не объяснит.

— Позвольте мне ввести синьору в курс дела. И поправьте меня, пожалуйста, если я неправильно изложу детали. Итак, картину похитили вчера, примерно в половине второго. Во двор музея задним ходом въехал небольшой грузовик. Остановился у помещения, где складировались прибывшие картины. Из кабины вылез человек в плаще с накинутым на голову капюшоном и заставил охранников вынести одну картину и положить в кузов. А затем уехал. Верно?

Маккиоли кивнул. Флавия беспокойно заерзала в кресле, заговорила о том, что упущено время, остывают следы, но премьер-министр прервал ее:

— В ваше управление, синьора, не позвонили, потому что грабитель оставил записку с требованием ничего не сообщать полиции.

— Он хочет выкуп?

Премьер пожал плечами:

— Пока не ясно. Но уверен, скоро мы что-то подобное от него услышим.

— О какой картине идет речь?

— Клод Лоррен, «Кефал и Прокрида», — неохотно проговорил Маккиоли.

Флавия чуть не охнула.

— За которую правительство дало официальные гарантии?

Маккиоли кивнул.

Поразительно, подумала Флавия. Не шедевр, хотя лично ей картина всегда нравилась. Она была известна во всем мире тем, что ее многократно похищали. Аргайл, несомненно, описал бы работу Клода Лоррена лучше, но и Флавия смогла вспомнить кое-какие детали. Изящный рисунок, эффектный контраст света и тени. Произведение было написано в тридцатые годы семнадцатого века по заказу итальянского кардинала. Затем ее присвоил герцог Моденский, обнаружив после боя в обозной повозке. Через несколько лет она оказалась в руках одного французского генерала. Во времена Французской революции ее украли, но позднее Наполеон захватил картину в Голландии в качестве трофея. В тридцатые годы двадцатого века ее похитили воры, в сороковые она попала к немцам, а после войны, в пятидесятые и шестидесятые годы, ее похищали три раза. Наконец в начале семидесятых последний владелец продал картину Лувру в надежде, что там она сохранится. Так оно и было до тех пор, пока картина не прибыла в Италию.

— Теперь вы понимаете суть проблемы, — продолжил премьер-министр. — Для меня это особенно неприятно, поскольку я лично гарантировал ее сохранность. Кроме того, выставка должна стать одним из самых значительных культурных событий в Европе. Если картину повредят, это будет ужасно, и еще ужаснее, если новость о похищении появится в прессе. Вполне возможно, что тогда остальные учреждения, предоставившие нам картины, откажутся от участия в выставке. Но даже если этого не случится, наш престиж будет сильно подорван. Мы выставим себя на всеобщее посмешище.

— Я понимаю. Но если потребуют выкуп, вы заплатите?

— Сложный вопрос. Дело в том, что законы нашей страны запрещают это делать. Официально нельзя платить выкуп за похищенных жен и детей, а уж за картину — подавно.

Премьер-министр замолчал и испытующе посмотрел на Флавию, видимо, ожидая, что она скажет что-нибудь путное.

— Значит, перед нашим управлением стоит задача найти картину? — промолвила она.

— В принципе да, и я был бы за это вам очень благодарен, но в данной ситуации расследование надо вести крайне осторожно. Сколько человек вы предполагаете использовать?

Флавия на секунду задумалась.

— Поскольку время ограничено, придется задействовать всех. Но никаких гарантий успеха я, разумеется, дать не могу.

— Но вы могли бы гарантировать, что информация не просочится в прессу?

— В течение примерно шести часов.

— Этого недостаточно, ведь сохранение тайны необходимо. Допустим, вы добьетесь успеха и быстро вернете картину, но, если все станет достоянием газет и телевидения, престижу нашей страны будет нанесен большой ущерб.

— Ну в таком случае я сдаюсь. Активные поиски вести нельзя из соображений секретности, платить выкуп запрещает закон. Что же мне в таком случае остается делать?

— Да, выкуп мы заплатить не можем. Правительство не имеет права использовать деньги налогоплательщиков. И никакие государственные служащие не могут принимать участия в выплате выкупа. Я выразился ясно?

Да, он выразился ясно, но Флавия не зря много лет провела рядом с Боттандо.

— Очень жаль, — вежливо произнесла она, — но я ничего не поняла. Извините.

Премьер-министр насупился:

— Поясняю. Первое: вы используете все возможности, чтобы вернуть картину без какой-либо огласки. Второе: я не имею права и не буду использовать общественные деньги для выплаты выкупа.

— Так.

— Но если преступникам заплатит какое-либо частное лицо… я хочу сказать, что если кто-нибудь пожелает нарушить закон во имя того, что он ошибочно сочтет полезным для общества… этому я, разумеется, воспрепятствовать не смогу, хотя буду сожалеть, что подобное случилось.

— Понимаю.

— Прошу ежедневно информировать меня о ходе расследования. По мере развития событий вы будете получать соответствующие указания. И вынужден повторить: секретность прежде всего.

— Но это требование свяжет мне руки.

— Уверен, вы справитесь.

— А если я обнаружу какой-нибудь нестандартный способ вернуть картину?

— Вам придется себя сдерживать. Риск утечки информации должен быть сведен к минимуму. — Премьер-министр встал. — Пожалуй, на сегодня все. И будьте любезны каждый день сообщать мне о продвижении расследования.

Через две минуты Флавия и Маккиоли вышли в приемную. Флавия была озадачена инструкциями премьер-министра, а директор музея, казалось, вообще находился в прострации.

— Ну что ж, — деловито проговорила Флавия, — вам придется рассказать мне подробнее о случившемся.

— Что?

— О вооруженном ограблении музея. Припоминаете?

— Да-да. И что вы хотите знать?

— Как связаться с этим человеком? Если мне удастся найти деньги, надо знать, как договариваться.

Маккиоли удивленно посмотрел на нее:

— Какие деньги? Вам только что сказали, что этого делать нельзя.

Флавия вздохнула. Святая простота. Маккиоли не прикидывался. Он действительно считал, что им строго предписано не выплачивать никакого выкупа. Работать с ним будет очень трудно.

— Вы правы, — промолвила она. — Не будем это обсуждать. Но вы упомянули, что грабитель оставил записку. Там что-то содержалось о вероятности установления контакта?

— Нет.

— Я могу ее увидеть?

— Она у меня в кабинете.

С несмышленым ребенком, наверное, беседовать было бы легче.

— В таком случае давайте отправимся к вам в кабинет.

Поездка почти через весь город заняла сорок минут, которые они провели в полном молчании.

— Вот эта записка, — сказал Маккиоли, оказавшись в своем кабинете. — Но здесь очень мало информации.

Флавия взяла у него листок бумаги. Об отпечатках пальцев и прочей ерунде беспокоиться не было смысла. Верно. Всего пять коротеньких слов. Можно лишь восхититься лаконичностью грабителя.

«Я дам о себе знать».

Она откинулась на спинку кресла и задумалась. Что отсюда вытянуть? Набрано на компьютере, но кто в наши дни не имеет доступа к подобным устройствам? Бумага стандартная, для принтеров, какую каждый день покупают по несколько миллиардов листов. Нет, автор позаботился о том, чтобы для нее здесь не было ничего полезного.

— Теперь расскажите о самом ограблении.

Маккиоли пожал плечами:

— Что можно добавить? Грузовик небольшой, как у торговцев овощами и фруктами. Грабитель был одет под Леонардо да Винчи…

— Что? — удивилась она. Маккиоли произнес это таким тоном, словно каждый день музей посещают люди, одетые в костюмы епископов и художников эпохи Возрождения.

— Ну, понимаете, на лице у него была маска, какие продаются в сувенирных магазинах. В паре с соответствующим головным убором. Был, конечно, и пистолет. Хотите на него посмотреть?

— Пистолет? — Флавия подняла на него усталые глаза. Удивляться чему-либо уже не приходилось.

— Уезжая, он его уронил. Вернее, бросил. В человека, который положил картину в кузов. Правда, вначале он угостил его шоколадными конфетами.

— Какими конфетами? — прошептала Флавия.

— Ну, у него была такая коробочка шоколадных конфет. Я думаю, бельгийских. Знаете, какие продаются в специальных магазинах. Перевязанная ленточкой.

— Где они?

— Что?

— Конфеты.

— Охранники съели.

— Понимаю. Сахар нормализует давление, а оно у них, несомненно, поднялось от страха. Что еще вытворял грабитель?

— Больше ничего.

— Я хочу поговорить с охранниками.

— Вам придется это сделать.

— Что вы имеете в виду?

— Но кто-то же должен сказать, чтобы они хранили молчание о происшедшем.

— А вы им не говорили?

— Естественно, говорил. Но меня здесь никто не слушает.

Флавия вздохнула:

— Ладно. Приведите их сюда. А потом покажете пистолет.

Она решила сразу прижать их строгостью. Не только потому, что сегодня у нее не было настроения церемониться. Просто другого способа заставить этих людей серьезно воспринимать молодую женщину не существовало.

— Итак, — произнесла она, когда двое мужчин вошли и сели, — слушайте меня внимательно. Два раза повторять не будут. Я начальник управления по борьбе с кражами произведений искусства, расследую ограбление. Вы двое — главные подозреваемые. Понятно?

Охранники промолчали, но по бледности их лиц Флавия поняла, что до них дошло.

— Я намерена быстро вернуть картину. Очень важные люди требуют, чтобы не было никакой огласки. Если кто-нибудь из вас двоих проболтается о том, что здесь произошло, я лично позабочусь, чтобы, во-первых, вас отправили в тюрьму за соучастие в преступлении и действия, препятствующие совершению правосудия; во-вторых, сделаю так, чтобы вас отсюда уволили, и, в-третьих, прослежу, чтобы вы нигде не получили никакой работы. Ясно?

Ребята побледнели еще сильнее.

— Так вот, избежать этих весьма нежелательных последствий можно. Для этого следует помалкивать. Тогда не придется потом жаловаться на судьбу. Не было вчера здесь никакого ограбления. Вы меня поняли? Никакого. Надеюсь, я ясно изложила?

Флавия могла бы гордиться своей речью, которую произнесла с холодной убежденностью большого начальника, способного стереть несчастных в порошок. Однако любой человек после минутного размышления догадался бы, что все это блеф. На самом деле она вообще ничего не могла им сделать. Но музейные работники были слишком подавлены, чтобы это заметить. Вероятно, у них хватит ума прислушаться к ее угрозам. Это единственное, на что надеялась Флавия.

Все выяснится в ближайшие несколько дней, а вот пока пользы от них добиться не удалось. Свидетели из этих парней никудышные по причине непроходимой тупости. Их описание ограбления мало чем отличалось от того, что уже рассказали премьер-министр Сабауда и Маккиоли. Они добавили лишь, что фургон был белый и не «фиат», а грабитель — среднего роста и имел выговор римлянина. Флавия отпустила их через двадцать минут, еще раз предупредив о молчании, и попросила Маккиоли показать пистолет.

Директор музея держал его в сейфе, в полиэтиленовом пакете. И непомерно гордился собой за этот пакет.

— Вот, — произнес он, осторожно кладя оружие на стол. — Нам повезло, что он не выстрелил, когда упал на землю.

Флавия вдруг почувствовала, что сейчас заплачет. Выпадает иногда в жизни денек настолько гнусный, что не знаешь, как его пережить. Она достала носовой платок, взяла пистолет, посмотрела на него несколько секунд и приставила к виску.

— Синьора! — встревоженно крикнул Маккиоли. — Что вы делаете?!

Флавия нажала на курок. Кабинет директора музея огласила приятная мелодия, которую позднее сотрудница бухгалтерии, большая любительница оперы, идентифицировала как тему из второго акта оперы Верди «Бал маскарад». Генерировало эту мелодию маленькое устройство, помещенное в рукоятке бутафорского пистолета.

Флавия открыла глаза, пожала плечами и бросила пистолет на стол.

— Маска Леонардо да Винчи и этот поющий пистолет скорее всего были куплены в одном магазине. Конфеты в другом. Если нам удастся их найти, то появится какая-то нить. — Она убрала пистолет в сумку. — Я вам позвоню.

Через пять минут она опустилась на заднее сиденье машины, мрачно бормоча что-то себе под нос. Посидела немного и приняла решение. Предписания предписаниями, а посоветоваться кое с кем обязательно надо. Она велела водителю ехать к зданию Европейской комиссии.