"Бойцовский Клуб" - читать интересную книгу автора (Паланик Чак)

18

В пятницу вечером я заснул в конторе у себя за рабочим столом.

Когда я проснулся, все уже ушли, а на столе у меня звонил телефон. Телефон звонил у меня во сне, и мне так и не ясно, реальность ли это вторглась в мой сон, или мой сон овладел реальностью.

Я ответил на звонок: Определение Ответственности.

Так называется мой отдел: «Определение Ответственности».

Солнце заходит, а по небу мчатся огромные кучевые облака размером со штат Вайоминг и Японию вместе взятые. Своего окна на работе у меня нет. Просто стены в нашей конторе стеклянные. В этом здании все стены стеклянные – от пола до потолка. Везде – вертикальные жалюзи. Повсюду – серый производственный ковролин, украшенный маленькими надгробиями разъемов для подключения персональных компьютеров к локальной сети. Лабиринт клетушек из прозрачного пластика и декоративных панелей.

Где-то гудит пылесос.

Мой начальник уехал в отпуск. Он послал мне e-mail, а затем испарился. Я должен приготовить за две недели полный отчет. Зарезервировать конференц-зал. Подбить бабки. Подвести черту. Что-то в этом роде. Меня явно хотят подставить.

Я – Полная Невозмутимость Джо.

Мое поведение давно вышло за всякие рамки.

Я снимаю трубку, на проводе Тайлер, он говорит мне:

– Выйди на улицу, там, на автостоянке, тебя ждут парни.

Кто они такие, спрашиваю я.

– Они ждут тебя, – говорит Тайлер.

Мои руки пахнут бензином.

Тайлер продолжает:

– Пора делать ноги. У них есть машина. «Кадиллак».

Я все еще сплю.

Я не могу понять, снится мне Тайлер или нет.

Или это я снюсь Тайлеру?

Мои руки пахнут бензином. Больше никого в здании нет. Я спускаюсь и выхожу на автостоянку.

Один из парней, которые посещают бойцовский клуб, работает с автомобилями. Он припарковал на повороте чей-то черный «корниш», и все, что я могу – смотреть на этот черно-золотой портсигар, готовый умчать меня прочь. Автомеханик, который выбирается из автомобиля, говорит мне, что все в полном порядке: он поменял номера у машины на другие, снятые с автомобиля на долговременной стоянке в аэропорту.

Он говорит, что может завести все, что угодно, из рулевой колонки «кадиллака» торчат два провода. Замкните провода, ток попадет на обмотку стартера и – вперед с ветерком!

Или еще можно подсмотреть код противоугонного устройства в базе данных в магазине.

Три обезьянки-астронавта сидят на заднем сиденье, облаченные в свою черную униформу. Ничего не слышу. Ничего не вижу. Ничего никому не скажу.

Я спрашиваю их: а где же Тайлер?

Автомеханик из бойцовского клуба распахивает передо мной дверцу «кадиллака», словно водитель. Механик – высокорослый детина с костлявыми плечами – напоминает телеграфный столб, вроде тех, что стоят вдоль дорог.

Я спрашиваю: мы едем к Тайлеру?

Посередине переднего сиденья меня ожидает торт на день рождения с зажженными свечами. Я сажусь в машину. Мы отъезжаем.

Даже через неделю после посещения бойцовского клуба ты с трудом можешь сдержаться от того, чтобы не превысить скорость. Возможно, что у тебя – внутреннее кровотечение и вот уже два дня – черный от свернувшейся крови стул, но ты все равно чувствуешь себя клево. Машины шарахаются от тебя во все стороны. Водители показывают тебе палец. Тебя начинают ненавидеть абсолютно незнакомые тебе люди. В этом нет ничего личного. После бойцовского клуба ты так расслаблен, что тебе на все наплевать. Ты даже радио не включаешь. Возможно, у тебя в ребре трещина, которая расходится при каждом вдохе. Машины сзади сигналят тебе фарами. Солнце – золотой апельсин – заходит за горизонт.

Автомеханик за рулем. Я – на пассажирском кресле. Между нами – торт с зажженными свечами.

Смотреть на парней вроде нашего автомеханика в бойцовском клубе – страшное дело. Костлявые парни никогда не вырубаются. Они бьются до тех пор, пока не превращаются в котлету. Белые парни, похожие на скелеты, покрытые татуированным воском, черные парни, похожие на вяленое мясо – такие парни обычно ходят парами и видно, что они явились из клуба Анонимных Наркоманов. Такие парни никогда не говорят: «Хватит». Они переполнены энергией, они движутся так быстро, что края изображения размываются, они словно выздоравливают на глазах. Как будто у них нет другого выбора, как умереть, и умереть они должны обязательно именно в этом бою.

Такие парни всегда бьются друг с другом.

Никто другой не вызывает их на бой, и они не могут вызвать на бой никого, кроме другого такого же скелета, потому что никто другой не хочет биться с ними.

Те же, что следят за боем, следят за ним молча, когда бьются такие парни, как наш механик.

Ничего не слышно, кроме сдавленного дыхания бойцов, шлепков рук, ищущих опоры, глухих ударов кулаков по выступающим ребрам, побелевшим от напряжения. Видно, как играют мышцы, сухожилия и вены под кожей у этих парней. Как блестит их влажная, потная кожа под одинокой лампой посреди подвала.

Проходит десять, пятнадцать минут. Запах пота этих парней напоминает запах жареных цыплят.

Проходит двадцать минут и, наконец, один из этих парней валится на пол.

После боя оба бывших наркомана сидят рядышком весь остаток вечера, опустошенные, усталые, с улыбкой на губах.

С тех пор, как автомеханик начал ходить в бойцовский клуб, он постоянно толчется возле дома на Бумажной улице. Хочет, чтобы я послушал песни, которые он пишет. Хочет, чтобы я посмотрел домик для птиц, который он сделал. Однажды он показал мне фотографию какой-то девушки и спросил, стоит ли ему на ней жениться.

Сидя на переднем сиденье «корниша», этот парень говорит мне:

– Посмотрите, какой торт. Это я для вас сделал.

Мой день рождения не сегодня.

– Масло немного подтекало через кольца, – говорит автомеханик, но я заменил масло и воздушный фильтр. А еще я проверил клапана и распределитель. Сегодня ночью обещали дождь, так что я поменял и резину на стеклоочистителях.

Я спрашиваю, что собирается делать Тайлер?

Механик открывает пепельницу и вдавливает прикуриватель в панель.

Он говорит:

– Это что, проверка? Вы нас проверяете?

Где Тайлер?

– Первое правило бойцовского клуба: никому не рассказывать о бойцовском клубе, – говорит механик. – А правило «Проекта Разгром» – не задавать вопросов.

А что можно говорить?

– Поймите: моделью для Бога является ваш собственный отец, – говорит механик.

А у нас за спиной моя работа, моя контора становятся все меньше, меньше, меньше, пока не исчезают совсем.

Мои руки пахнут бензином.

Механик продолжает:

– Если ты американец мужского пола и христианского вероисповедания, то твой отец – это модель твоего Бога. А если ты при этом не знаешь своего отца, если он умер, бросил тебя или его никогда нет дома, что ты можешь знать о Боге?

Это одна из догм Тайлера Дердена. Он накарябал ее на листке бумаги, пока я спал, и оставил мне, чтобы я отксерил ее на работе в нужном количестве экземпляров. Я читал это все. Даже мой начальник, наверное, все это читал.

– Так что кончается это тем, – говорит механик, – что ты всю жизнь ищешь отца и Бога.

– Необходимо смириться с тем, – продолжает он, – что Бог, возможно, тебя не любит. Возможно, он тебя просто ненавидит. Это не самое худшее, что может случиться в жизни.

По мнению Тайлера, если Бог обращает на тебя внимание, потому что ты ведешь себя плохо, то это все же лучше, чем если ему вообще на тебя наплевать. Возможно, потому что Божья ненависть все же лучше Божьего безразличия.

Если у тебя есть выбор – стать врагом Бога или стать ничтожеством, – что выберешь ты?

По мнению Тайлера Дердена мы – нежеланные дети Божьи. Для нас в истории не оставлено места.

Если мы не привлечем к себе внимания Бога, то у нас нет надежды ни на вечное проклятие, ни на искупление грехов.

Что хуже: ад или ничто?

Мы можем обрести спасение, только если нас поймают и накажут.

– Сожги Лувр, – повторяет механик, – и подотрись «Моной Лизой». Так, по крайней мере, Бог будет знать твое имя.

Чем ниже падешь, тем выше взлетишь. Чем дальше уйдешь от Бога, тем больше он будет желать, чтобы ты вернулся.

– Если бы блудный сын никогда не вернулся в отчий дом, – говорит автомеханик, – тучный телец был бы все еще жив.

Того, что ты исчислен вместе со звездами небесными и песком на берегу моря, еще мало.

Механик направляет «корниш» на старую объездную автостраду без разделительного барьера и снижает скорость до разрешенной. Салон «корниша» наполняется светом фар едущих за нами следом грузовиков, а мы продолжаем беседовать и наши лица отражаются в лобовом стекле. Мы едем, не превышая скорости. Соблюдая закон.

Закон есть закон, сказал бы Тайлер. Ехать с превышением скорости – то же самое, что устроить поджог. Устроить поджог – то же самое, что подложить бомбу. Подложить бомбу – то же самое, что убить человека.

Преступник всегда преступник.

– На прошлой неделе мы открыли еще четыре отделения бойцовского клуба, – говорит автомеханик. – Может быть, следующим отделением мы поставим руководить Большого Боба, как только найдем подходящий подвал?

На следующей неделе он повторит правила с Большим Бобом и поставит его руководить отделением.

Отныне, когда руководитель начинает встречу бойцовского клуба, все становятся вокруг лампочки в центре помещения, а руководитель обходит собрание по периметру в темноте.

Я спрашиваю, кто придумал это новое правило? Тайлер Дерден?

Механик улыбается и говорит:

– Вы же знаете, кто придумывает правила.

Суть нового правила в том, что никто не должен быть центром бойцовского клуба, объясняет он. Никто, кроме двух бойцов. Руководитель будет объявлять правила из темноты, обходя собравшихся по кругу. Люди в толпе будут смотреть на других людей через пустой центр помещения.

Так отныне будет во всех бойцовских клубах.

Найти бар или гараж, в котором разрешат проводить собрания клуба, не так уж и сложно. В баре, где до сих пор базируется один из первых клубов, они собрали арендную плату за месяц в один вечер.

Другое новое правило, говорит механик, заключается в том, что отныне все бойцовские клубы будут бесплатными. Вход не будет стоить ничего.

Механик выкрикивает в открытое окно встречным машинам, и поток воздуха, шуршащий по обшивке, заглушает его слова:

– Нам нужны вы, а не ваши деньги. Механик выкрикивает в открытое окно:

– Пока ты в бойцовском клубе, не имеет значения, сколько денег у тебя на счету в банке. Где ты работаешь – не имеет значения. Есть ли у тебя семья – не имеет значения. Кто ты такой – не имеет значения.

Механик выкрикивает в открытое окно:

– Твое имя не имеет значения.

Обезьянка-астронавт на заднем сиденье подхватывает:

– Твои проблемы не имеют значения.

Механик выкрикивает:

– Твои проблемы не имеют значения.

Обезьянка-астронавт восклицает:

– Твой возраст не имеет значения.

Механик выкрикивает:

– Твой возраст не имеет значения.

И тут механик направляет машину на встречную полосу, и огни встречных машин наполняют салон, холодные, словно штыковые удары. Сначала одна машина, а затем другая, мчатся на нас лоб в лоб, вереща клаксонами, но механик успевает уклониться в сторону и избежать столкновения.

Фары надвигаются на нас, огромные, гигантские, завывают клаксоны, но механик устремляется в самую гущу света, звука и шума.

– Твои ожиданья не имеют значения.

Никто не подхватывает эту заповедь.

На этот раз уклоняться приходится уже встречной машине.

Еще одна машина надвигается, мигая дальним светом, водитель жмет на сигнал, а механик выкрикивает:

– Спасенья нет.

И на этот раз механик не уклоняется от столкновения, позволяя это сделать встречной машине.

Еще одна машина, и вновь механик выкрикивает:

– Рано или поздно ты умрешь.

На этот раз, как только встречная машина сворачивает, механик кидает рулевое колесо в ту же сторону. Машина снова пытается уклониться, но механик опять идет ей наперерез.

В такие мгновения все у тебя внутри тает и растворяется. В такое мгновение ничего не имеет значения. Посмотри на звезды – и ты пропал. Твое имущество не имеет значения. Ничего не имеет значения. То, что у тебя дурно пахнет изо рта, не имеет значения. Снаружи темно, и гудят встречные машины. Тебе мигают в лицо дальним светом, и, возможно, тебе уже никогда не придется ходить на работу.

Тебе уже не придется ходить в парикмахерскую.

– Быстрее, – говорит механик.

Встречная машина сворачивает в сторону, и мы вновь пытаемся ее перехватить.

– Что бы ты хотел сделать, – спрашивает механик, – перед смертью?

На нас вновь надвигается, завывая, встречная машина, но механик даже не смотрит вперед, он смотрит на меня и говорит:

– Десять секунд до столкновения.

– Девять.

– Восемь.

– Семь.

– Шесть.

Работа, говорю я. Я хочу уволиться с работы.

Машина сворачивает в сторону, но механик на этот раз не пытается ее перехватить.

Впереди возникают новые и новые огни. Механик поворачивается к трем обезьянкам на заднем сидении.

Он говорит им:

– Эй, обезьянки-астронавты, вы видели, как играют в эту игру. Решайся сразу, а то так и умрешь.

Справа нас обгоняет машина со стикером на бампере, на котором написано: «Я вожу лучше, когда пьян». В газетах писали, что одним прекрасным утром на тысячах машин появились эти стикеры. На других стикерах написаны такие лозунги как: «Пьяные водители против материнства» или «Все животные подлежат вторичной переработке».

Я читаю газеты и понимаю, что это сделал либо «Комитет Неповиновения», либо «Комитет Дезинформации».

Сидящий рядом, со мной механик подтверждает: да, все это часть «Проекта Разгром».

Три обезьянки-астронавта молчат у нас за спиной.

«Комитет Неповиновения» печатает карточки с правилами безопасности, которые вкладываются на самолетах в карманы на спинках кресел, на которых изображены пассажиры, дерущиеся за кислородные маски, в то время как реактивный лайнер падает на скалы со скоростью тысяча миль в час.

Комитеты неповиновения и дезинформации соревнуются, кто из них первыми разработает вирус, который заставит банкоматы изрыгнуть из себя поток десяти и двадцатидолларовых бумажек.

Прикуриватель уже достаточно разогрелся, и механик просит меня зажечь свечи на праздничном торте.

Я зажигаю свечи, и над тортом вспыхивает маленький огненный нимб.

– Что бы ты хотел сделать перед смертью? – спрашивает механик и направляет машину навстречу грузовику.

Водитель грузовика давит на сигнал, снова, и снова, и снова, а фары надвигаются на нас, озаряя улыбку на лице автомеханика.

– Загадывайте желания, да быстрее, – говорит он, бросая взгляд в зеркальце на трех обезьянок-астронавтов на заднем сидении. – От небытия нас отделяют пять секунд.

– Раз, – говорит он.

– Два.

Грузовик надвигается на нас, словно сверкающая и ревущая гора.

– Три.

– Научиться ездить верхом, – доносится с заднего сидения.

– Построить дом, – говорит другой голос.

– Сделать татуировку.

Механик отвечает:

– Уверуйте в меня и обретете смерть вечную.

Мы опоздали. Механик сворачивает в сторону, и водитель грузовика – тоже, но задние стабилизаторы «корниша» цепляются за бампер грузовика.

Разумеется, сразу я не понимаю, что произошло. Я вижу огни грузовика, уносящиеся вдаль, меня швыряет на дверь, а затем на торт и на механика за рулем.

Механик вцепляется в рулевое колесо, пытаясь совладать с ним, а свечи на торте гаснут. На какое-то мгновение в обитом теплой черной кожей салоне становится абсолютно темно, и мы все кричим на одной ноте, одним и тем же низким криком, в унисон со звуковым сигналом грузовика. Нам некуда бежать, мы не можем ничего сделать, у нас нет выбора, мы – мертвы.

Я хочу умереть прямо сейчас. Кто я в сравнении с Тайлером?

Я беспомощен.

Я глуп. Я только все время чего-то хочу, все время за что-то цепляюсь.

За мою жалкую жизнь. За мою дерьмовую работу. За шведскую мебель. Я никогда и никому об этом не говорил, но до того, как я повстречал Тайлера, я мечтал купить пса и назвать его «Антураж».

Вот до чего можно докатиться в этой жизни.

Убей меня.

Я хватаюсь за рулевое колесо и пытаюсь вывернуть его обратно.

Поехали.

Приготовиться к эвакуации души.

Поехали.

Механик вырывает у нас колесо, чтобы направить нас в кювет, а я мечтаю вернуться на встречную полосу.

Поехали. Восхитительное чудо смерти, когда еще мгновение назад ты ходил и говорил, и вот – ты уже неодушевленный предмет.

Ничто и даже меньше.

Холодный.

Невидимый.

Запах кожи. Мои ремни безопасности обвились вокруг меня, словно смирительная рубашка. Я пытаюсь сесть, но тут же ударяюсь головой о рулевое колесо. Это очень больно. Моя голова падает на колени к механику. Я гляжу вверх и вижу улыбающееся лицо механика и звездное небо за лобовым стеклом.

Все руки и лицо у меня в чем-то липком.

Кровь?

Или масляный крем?

Механик смотрит на меня и говорит:

С днем рождения!

Пахнет дымом, и я вспоминаю про мой торт.

– Ты головой чуть не сломал рулевое колесо, – говорит механик.

Вот и все и больше ничего; ночной воздух, запах дыма, звезды, улыбающийся механик. Моя голова все еще лежит у него на коленях, и вдруг я понимаю, что мне вовсе не хочется поднимать ее.

А где же торт?

Механик отвечает:

– На полу.

Ночной воздух, а запах дыма все крепчает.

Исполнится ли мое желание?

Надо мной – окруженное небесными звездами улыбающееся лицо.

– Эти свечи для тортов, их почти невозможно погасить.

И, наконец, при свете звезд мне удается различить, что дым исходит от маленьких огоньков, рассыпанных по коврику на полу салона.