"Террористы" - читать интересную книгу автора (Валё Пер, Шёвалль Май)

V

Последняя ночная электричка из Стокгольма остановилась в Рутебру. Из нее вышел один-единственный пассажир; он был одет в темно-синий джинсовый костюм и черные кеды.

Быстро пройдя вдоль перрона, он спустился по лестнице, но, как только осталась позади ярко освещенная территория станции, замедлил шаг и не торопясь двинулся через старую часть дачного поселка, мимо штакетников, низких каменных стен и аккуратно подстриженных живых изгородей, за которыми цвели сады. Воздух был тихий, прохладный, насыщенный благоуханием.

Было самое темное время суток, но до летнего солнцестояния оставалось всего две недели, и июньское небо простерлось серо-голубым куполом над одиноким пешеходом.

Дачи по бокам безмолвно смотрели темными окнами, и единственным звуком были его собственные мягкие шаги по тротуару.

В поезде он нервничал, волновался, теперь же совершенно успокоился, сбросил напряжение.

Вспомнилось стихотворение Эльмера Диктониуса, и он забормотал в такт шагам:

~Осторожно ступай,

Но шагов не считай,

~Страх убивает шаги.

Он и сам иногда пробовал сочинять, но без особого успеха, зато охотно читал стихи и знал наизусть многие произведения любимых поэтов.

Пальцы его правой руки сжимали конец железного прута полуметровой длины, засунутого в рукав джинсовой куртки.

Миновав улицу Хольмбудавеген и очутившись среди стандартных домов, он пошел еще осторожнее, озираясь по сторонам. До сих пор ему никто не встретился, и он надеялся, что на коротком отрезке, оставшемся до цели, фортуна ему не изменит.

Здесь его легче могли заметить: сады располагались за строениями, а цветы и кусты на узкой полоске земли, отделяющей фасады от тротуаров, были слишком низкими, чтобы скрывать прохожего.

С одной стороны тянулись желтые дома, с другой — темно-красные. И вся разница, во всяком случае снаружи. Одинаковые двухэтажные деревянные постройки с мансардой; между торцами — низкие гаражи или сарайчики, словно нарочно втиснутые, чтобы соединять и в то же время разделять дома.

Человек в джинсовом костюме направлялся к крайнему дому; дальше застройка кончалась, тянулись поля и луга.

Быстро и бесшумно он прокрался к гаражу намеченного дома, на ходу прощупывая взглядом улицу и фасады домов. Нигде не было видно ни души.

Открытый гараж был пуст, если не считать прислоненного к стене у входа дамского велосипеда.

Напротив велосипеда стоял мусорный контейнер, а в глубине гаража, у задней стены — два высоких упаковочных ящика. Слава Богу, их не убрали. Он присмотрел это укрытие заранее, и было бы непросто найти взамен равноценное.

Просвет между ящиками и стеной невелик, но вполне можно поместиться.

Ящики были сколочены на совесть из шершавых сосновых досок и напоминали формой и величиной гробы.

Он протиснулся в щель, убедился, что надежно скрыт ящиками, и вытащил из рукава железный прут. Длина, толщина и тяжесть прута вполне подходили для того, что он задумал.

Оставалось только ждать, пока на смену светлой летней ночи придет утро.

Цементный пол был твердый, холодный, сыроватый, и он немного мерз, лежа на животе и уткнув лицо в сгиб левой руки. Правая рука держала прут, сохраняющий тепло его тела.

Его разбудил птичий щебет. Он поднялся на колени и поглядел на часы. Скоро половина третьего. Солнце уже всходило, осталось ждать еще четыре часа.

Около шести из дома донеслись какие-то звуки. Они были слабые, неразборчивые, и человека за ящиками подмывало прижаться ухом к боковой стене. Однако он не решился, ведь для этого пришлось бы высунуться из укрытия.

В узкую щель между ящиками он видел отрезок дороги и дом напротив. Промелькнула машина, потом совсем близко заработал мотор, и проехала еще одна машина.

В половине седьмого за стеной послышались шаги; судя по стуку, кто-то ходил в сабо. Звук удалился, снова приблизился, так повторилось несколько раз, наконец он явственно услышал низкий женский голос:

— Ну, пока. Я поехала. Вечером позвонишь?

Ответа он не уловил, но слышно было, как открывается и закрывается наружная дверь. Он стоял неподвижно, не отрывая глаза от щели.

Женщина в сабо вошла в гараж. Он не рассмотрел ее, но услышал щелчок, когда она отпирала замок велосипеда, и шаги по гравию, направляющиеся к дороге.

Когда она проезжала мимо участка, он разглядел только белые брюки и длинные темные волосы.

После этого он сосредоточил взгляд на доме напротив. Жалюзи плотно закрывало окно, находившееся в его поле зрения.

Прижимая локтем железный прут к левому боку под курткой, он выбрался из-за ящика, прокрался к боковой стене и припал к ней ухом, не спуская глаз с дороги.

Сначала он ничего не услышал, потом уловил звук шагов: кто-то поднимался по лестнице.

Дорога была пуста.

Где-то далеко лаяла собака, глухо гудел дизельный мотор, но в непосредственной близости к дому царила тишина.

Он натянул лежавшие в карманах куртки перчатки, быстро выскользнул из гаража, шмыгнул за угол и нажал ручку наружной двери.

Как он и думал, она была не заперта.

Он приоткрыл дверь, услышал шаги на втором этаже, убедился, что на дороге по-прежнему никого нет, и юркнул внутрь.

Ступенькой выше каменных плит тамбура начинался паркет прихожей; он замер, глядя направо через прихожую в просторную гостиную.

Расположение комнат ему было известно.

В правой стене — три двери; средняя, которая вела на кухню, была открыта. За дверью в левой стене — ванная. Дальше — лестница на второй этаж. Она частично заслоняла гостиную, обращенную окнами в сад за домом.

На вешалке слева от него висела верхняя одежда; под ней на каменном полу стояли сапожки, туфли и сандалии. Прямо напротив входной двери в тамбур выходила еще одна дверь. Он отворил ее, вошел и беззвучно закрыл за собой.

Он очутился в подсобном помещении, которое служило вместе прачечной и кладовой. Здесь же помещался котел центрального отопления. За ним вдоль стены выстроились стиральная машина, сушильный шкаф и центрифуга. У другой стены — два больших шкафа и верстак.

Он заглянул в шкафы. В одном висел лыжный костюм, дубленка и прочая одежда, которая редко употребляется или в которой вовсе нет надобности летом. В другом стояли длинные рулоны плотной бумаги и пятилитровая банка с белой краской.

Звуки наверху стихли.

Зажав в правой руке железный прут, он левой приоткрыл дверь и прислушался.

Внезапно на лестнице послышались шаги, и он поспешил закрыть дверь, но прижал ухо к щели.

Шаги звучали не очень отчетливо, очевидно человек был в одних носках или босиком.

Что-то грохнуло на кухне, словно упала на пол кастрюля.

Тишина…

Потом шаги стали приближаться, и он покрепче взялся за прут.

Слышно было, как открывается дверь в ванную, потом — шум спускаемой воды в унитазе. Он снова приоткрыл дверь и выглянул.

Сквозь журчанье воды до него донесся своеобразный звук, какой бывает, когда кто-то чистит зубы и в то же время пытается петь. Потом человек в ванной стал полоскать рот, откашлялся, сплюнул и снова запел, уже отчетливее и громче.

Несмотря на страшно фальшивое исполнение, он узнал песню, хотя не слышал ее лет двадцать пять. Название, кажется, «Марсельская девчонка».

…Однажды ночью в лунном свете

Лежать мне мертвой в портовом переулке…

Одновременно зашумел душ.

Он вышел в тамбур и прокрался на цыпочках к полуоткрытой двери в ванную. Журчанье воды не заглушало песни, которая теперь перемежалась блаженным фырканьем.

Держа наготове прут, он заглянул в ванную.

Перед ним была порозовевшая блестящая спина с двумя валиками жира между подушками лопаток и тем местом, где у людей обычно находится талия.

Дряблые ягодицы тряслись над бледными бугристыми ляжками; в складках под коленями синели расширенные вены; икры были покрыты бугорками.

Он смотрел на жирную шею и розовую лысину под тонкими прядками черных волос.

Покрывая несколько шагов, отделявших его от человека в ванне, он ощутил гадливость и омерзение, поднял свое оружие и одним ударом, в который вложил всю свою ненависть, раскроил череп толстяка.

Ноги убитого скользнули по гладкой эмали, и он упал ничком. Голова глухо стукнула о край ванны, тело с чмоканьем распласталось под струями душа.

Убийца наклонился, завернул краны. Кровь и мозговое вещество смешались с водой и устремились в отверстие стока, наполовину закупоренное большим пальцем ноги мертвеца.

С гримасой отвращения убийца схватил мохнатое полотенце, вытер свое оружие, бросил полотенце на голову покойника и сунул железный прут в намокший рукав куртки.

Закрыл дверь ванной, вышел в гостиную и отворил стеклянные двери в сад, газон которого граничил с прилегающим к поселку полем.

Ему предстояло пройти изрядный кусок по открытой местности до лесной опушки. Через поле наискось шла натоптанная тропа, и он зашагал по ней. Земля кругом была вспахана, зеленели всходы.

Он не оборачивался, но уголком левого глаза видел длинный ряд домов с мансардами и блестящими слуховыми окнами. Каждое окно было словно глаз, холодно смотрящий на него.

Подойдя к небольшой роще на бугре, он свернул с тропы.

Перед тем как пробиться через колючий терновник на опушке, он отпустил железный прут так, что тот выскользнул из рукава и пропал в густой траве.

Мартин Бек сидел дома один, листая журнал и слушая одну из пластинок Реи. Их музыкальные вкусы несколько расходились, но оба любили Нэнни Поррес и часто ставили ее пластинку.

Вечер, без четверти восемь; он настроился лечь пораньше. Рея ушла в школу на родительское собрание; День шведского Флага они вполне удовлетворительно отметили еще утром.

Телефонный звонок вторгся в «Я думала о тебе», и, поскольку он знал, что это вряд ли Рея, то взял трубку не сразу.

Звонил комиссар уголовной полиции Перссон из полицейского округа Мерста, известный также под кличкой Мерста-Перста. Мартин Бек считал эту кличку ребяческой.

— Я сперва позвонил дежурному, — говорил Перссон, — и он сказал, что можно звонить тебе домой. Тут у нас в Рутебру дело одно возникло, явное убийство. Голова убитого раздроблена сильным ударом по затылку.

— Где и когда его нашли?

— В типовом доме на Теннисвеген. Женщина, которая там живет, — видимо, его любовница, — пришла домой около пяти и обнаружила его мертвым в ванне. Говорит, что утром, в половине седьмого, когда она уходила, он был жив.

— Давно вы там?

— Она позвонила в семнадцать тридцать пять, — ответил Перссон. — Мы приехали сюда ровно два часа назад.

Помолчав, он продолжал:

— Вообще-то мы, наверно, сами справимся, но я подумал, что лучше сразу же тебя известить. На этой стадии трудно определить, насколько сложным окажется расследование. Орудие убийства не найдено, а женщина эта, хоть и выглядит довольно сильной, вряд ли могла нанести такой удар.

— Почему? Известны даже случаи самоубийства ударом топора по затылку. Для такого удара женской силы вполне достаточно.

— Я, наверно, неточно выразился, — сказал Перссон. — Удар нанесен не топором, а скорее тупым предметом.

— Словом, ты хочешь, чтобы мы подключились.

— Если бы я не знал, что у вас сейчас нет срочных дел, я не стал бы тебя беспокоить в такой час. Хотелось бы все-таки знать твое мнение. Вы ведь предпочитаете идти по более или менее свежим следам. Разве не так?

В голосе Перссона звучала некоторая неуверенность. Он преклонялся перед знаменитостями, а Мартин Бек по праву считался знаменитым, но прежде всего Перссона восхищало его профессиональное мастерство.

— Разумеется, — сказал Мартин Бек. — Ты поступил совершенно правильно. Спасибо, что ты так быстро позвонил.

Он был вполне искренен. Нередко местные отделения тянули с вызовом группы ЦПУ — то ли потому, что переоценивали свои ресурсы и способности и недооценивали сложность задачи, то ли потому, что мечтали утереть нос стокгольмским специалистам и самим пожинать лавры успешного расследования. Когда же они в конце концов признавали ограниченность своих возможностей, Мартин Бек и его люди, прибыв на место, порой оказывались в затруднительном положении: все следы стерты, протоколы неудобочитаемы, свидетели все позабыли, а преступник либо укатил за тридевять земель, либо скончался от старости.

— К тому же у нас и впрямь сейчас нет срочных дел, — продолжал Мартин Бек. — Вернее, не было до твоего звонка.

— Когда ты сможешь приехать? — спросил Перссон с явным облегчением.

— Приеду немедленно. Только позвоню Колль… Скакке и спрошу, может ли он тоже выехать.

По старой привычке Мартин Бек в таких ситуациях прежде всего вспоминал Колльберга. Видимо, подсознание не хотело мириться с тем, что их сотрудничеству пришел конец. Первое время после ухода Колльберга случалось даже, что Мартин Бек, приняв срочный вызов, машинально звонил ему.

Скакке был дома, и голос его, как обычно, звучал бодро и весело. Он жил в районе Сёдермальм вместе с женой Моникой и годовалой дочуркой.

Он пообещал быть на Чёпмангатан через семь минут, и Мартин Бек спустился на улицу.

Ровно через семь минут появился Скакке на своем черном «саабе».

На пути в Рутебру он спросил:

— Слыхал про Гюнвальда? Президентская голова прямо в брюхо ему угодила!

— Слышал, — ответил Мартин Бек. — Слава Богу, жив остался.

Помолчав, Бенни Скакке заметил:

— А все-таки жутко смешно, когда человека бодает обезглавленный президент.

Он слышал эту остроту в буфете полицейского управления, и тогда она показалась ему удачной. Теперь он начал в этом сомневаться.

Судя по всему, Мартину Беку она пришлась не по вкусу.

— Я еще подумал насчет его костюма, — продолжал Скакке, стараясь загладить промашку. — Гюнвальд всегда так заботится о своей одежде, и всегда ему не везет с ней. Наверно, всего кровью забрызгало.

— Наверно, — согласился Мартин Бек. — Ничего, сам живой, а это главное.

— Вот именно, главное, — усмехнулся Скакке.

Бенни Скакке исполнилось тридцать пять, последние шесть лет его часто подключали к группе Мартина Бека, и он считал, что основные уроки почерпнул, наблюдая и изучая совместную работу Леннарта Колльберга и Мартина Бека. Он обратил также внимание на особый контакт между ними и поражался тому, как они понимали друг друга без слов. Он чувствовал, что между ним и Мартином Беком такого контакта и взаимопонимания никогда не будет, что Мартин Бек никак не считает его равноценной заменой Колльберга. А потому иной раз терялся в его обществе.

В свою очередь Мартин Бек отлично понимал, что происходит в душе Скакке, стремился всячески поощрить его и показать, что ценит его работу. За годы их знакомства он видел, как растет Скакке, знал, что тот старается изо всех сил, и не только ради карьеры, а чтобы стать по-настоящему хорошим и знающим сотрудником. В свободное время Скакке не ограничивался спортом и упражнениями в стрельбе — он настойчиво изучал право, социологию, психологию, следил также за всем, что происходило в жизни полицейского ведомства, за организационными и прочими изменениями.

Жена Скакке, Моника, была на девять лет моложе его; они поженились семь лет назад. Моника работала инструктором лечебной гимнастики в одной из городских больниц, и Бенни недавно сказал по секрету Мартину Беку, что они не собираются заводить больше детей, пока средства не позволят им переехать из квартиры на Тиделиусгатан в собственный домик за городом. Он мечтал о вилле на острове Лидингё.

Скакке хорошо водил машину и лучше любого таксиста знал Стокгольм и все новые пригороды. Он без труда отыскал нужный адрес в Рутебру и пристроился к ряду машин, которые уже скопились на Теннисвеген.

Трое — мужчина, женщина и собака — стояли посреди мостовой, провожая взглядом Мартина Бека и Скакке, когда они направились к дому. Здесь не было обычной толпы зевак, которые слетаются, точно мухи на мед, едва у какого-нибудь дома останавливаются полицейские машины, но в соседних окнах кое-где виднелись лица, и в саду напротив сгрудились ребятишки, размахивая руками и оживленно переговариваясь.

Явились уже и представители прессы, но два оперативных работника, которые подошли к их машинам, пока что успешно сдерживали натиск. Фоторепортеры тотчас узнали Мартина Бека и защелкали затворами.

Дорожка к дому и гараж охранялись; постовой вежливо козырнул, пропуская Мартина Бека и Скакке.

В доме шла кипучая деятельность. Криминалисты занимались своим делом: один сидел на корточках в прихожей и фиксировал отпечатки пальцев на настольной лампе, стоявшей на низком сундучке возле телефона; яркий свет фотовспышки свидетельствовал, что и фотограф приступил к работе.

Комиссар Перссон подошел к Мартину Беку и Скакке.

— Быстро добрались, — приветствовал он их. — Может, начнем с ванной.

Человек в ванне являл собой отнюдь не приятное зрелище, так что Мартин Бек и Скакке предпочли не задерживаться около него.

— Врач только что был здесь, — сообщил Перссон. — По его мнению, этот человек умер от восьми до пятнадцати часов назад. Смерть наступила мгновенно, и удар, вероятно, был нанесен железным ломиком или лапой[4] или чем-то в этом роде.

— А кто он? — Мартин Бек кивнул в сторону ванной. Перссон вздохнул.

— К сожалению, весьма лакомый кусочек для вечерних газет. Кинопродюсер Уолтер Петрус.

— Черт дери, — вырвалось у Мартина Бека.

— Или директор Вальтер Петрус Петтерссон, как значится в его бумагах. Одежда, бумажник и портфель лежали в спальне.

— Я видел его в телевизионной программе «События недели», — заметил Скакке. — В окружении армии красоток.

— Я никогда не слышал ничего про его фильмы, — сказал Перссон. — Но имя известное.

Человек, прибывший за телом, нетерпеливо переминался с ноги на ногу, и они ушли в гостиную, чтобы не мешаться.

— А где эта женщина, которая здесь живет? — спросил Мартин Бек. — И кто она такая? Только не говори, что кинозвезда.

— Нет, слава Богу, — успокоил его Перссон. — Она сейчас наверху. С ней беседует наш сотрудник. Ее зовут Мод Лундин, ей сорок два года, служит в косметическом салоне на Свеавеген.

— Ну, и как она? — спросил Скакке. — Убита горем?

— Да нет, — ответил Перссон. — Сначала-то была потрясена. Теперь, по-моему, успокоилась. Ей нельзя здесь ночевать сегодня, но она говорит, у нее в городе есть подруга, у которой она побудет, пока мы тут управимся.

— Соседей успели опросить? — осведомился Мартин Бек.

— Разговаривали только с теми, кто живет рядом и через дорогу. Говорят, не видели и не слышали ничего необычного. Но завтра мы пройдем по остальным домам на этой улице. Возможно, придется весь Рутебру обойти. В таких поселках все друг друга знают, дети ходят в одну школу, все посещают одни магазины, у кого нет машины — едут вместе в автобусе или в поезде.

— Этот Вальтер Петрус, он что — тоже здешний? — спросил Бенни Скакке.

— Нет, — ответил Перссон. — Он приезжает сюда на неделе и ночует у Лундин. А сам живет с женой и тремя детьми в собственной вилле в Юрсхольме.

— Семья извещена? — справился Мартин Бек.

— Извещена. Нам повезло, в портфеле лежал рецепт, выписанный частным врачом, мы позвонили ему, и оказалось, он у них своего рода домашний врач, хорошо знает семью. Взялся известить родных и сделать, что понадобится.

— Ясно, — сказал Мартин Бек. — Придется их тоже опросить завтра. Дело уже к ночи, сегодня нам бы управиться здесь в доме.

Перссон поглядел на часы.

— Половина десятого. Не так уж поздно. Но ты прав. Не будем тревожить родных без нужды.

Перссон был длинный и худой, с белыми, как снег, волосами и множеством веснушек на лице, из-за которых он всегда казался слегка загорелым. Горбатый нос, тонкие губы и грациозные, размеренные движения придавали его внешности нечто аристократическое.

— Хотелось бы поговорить с Мод Лундин, — заметил Мартин Бек. — Ты сказал, с ней беседует твой сотрудник. Ничего, если я поднимусь?

— Конечно, ничего, — отозвался Перссон. — Даже хорошо. И вообще, ты начальник, твоя воля.

С улицы донеслись голоса, шум; Перссон прошел на кухню и выглянул в окно.

— Чертовы щелкоперы, — пробормотал он. — Право слово, стервятники. Пойду-ка лучше, потолкую с ними.

Он направился к входной двери, напустив на себя важный и строгий вид.

Мартин Бек повернулся к Скакке.

— А ты осмотрись пока, что ли.

Скакке кивнул, подошел к книжной полке и принялся изучать корешки.

Поднявшись по лестнице, Мартин Бек очутился в большой квадратной комнате с белым ковром во весь пол. Восемь мягких кресел, обтянутых светлой кожей, окружали огромный круглый стол со стеклянной столешницей. У стены стояла мудреная и, несомненно, очень дорогая стереоустановка; в каждом углу на полках белели динамики. Из большого окна под изогнутым потолком открывался вид на мирный сельский пейзаж: широкое поле и зеленые лесные дали.

В стене напротив окна была дверь, за которой звучали невнятные голоса. Мартин Бек постучался, открыл и остановился на пороге.

На широкой двуспальной кровати с покрывалом из белого искусственного меха сидели две женщины. Они смолкли, глядя на него.

Одна из женщин была крепкого сложения и ростом значительно превосходила другую. У нее было грубоватое лицо и темные глаза; длинные, блестящие черные волосы с пробором посередине спадали на спину.

Вторая женщина была небольшого роста, немного угловатая; из-под коротко подстриженных темных волос смотрели живые карие глаза.

— Мартин, — сказала она. — Привет. А я и не знала, что ты здесь.

Застигнутый врасплох, Мартин Бек ответил не сразу.

— Привет, Оса — отозвался он. — Я тоже не знал, что ты здесь. Перссон сказал, что наверху его сотрудник.

— А, — бросила Оса Турелль, — он не делит своих подчиненных на мужчин и женщин.

Она повернулась ко второй женщине.

— Мод, это комиссар Бек. Он руководит группой расследования убийств.

Мод Лундин кивнула, Мартин Бек ответил тем же. Он еще не совсем пришел в себя от неожиданной встречи с Осой. Пять лет назад он был почти влюблен в нее.

А познакомились они больше восьми лет назад, когда ее жениха и его самого молодого сотрудника Оке Стенстрёма застрелили в автобусе вместе с еще восемью пассажирами. Оса тяжело переживала эту смерть и в конце концов решила сама пойти служить в полицию. Теперь она была младшим следователем в Мерста.

Пять лет назад в Мальмё у Мартина Бека и Осы был мимолетный роман. Одна-единственная памятная ночь, и она больше не повторилась. Теперь он был только рад этому. Оса — симпатичная женщина и хороший товарищ по службе, но с тех пор, как он узнал Рею, его просто не тянуло к другим женщинам. Оса все еще не вышла замуж, всю душу вкладывала в работу и стала очень квалифицированным следователем.

А ведь тогда он даже мог жениться на ней… Страшно подумать: быть женатым на коллеге и ни на минуту не забывать, что ты полицейский.

— Ты, наверно, хочешь побеседовать с Мод, — сказала Оса. — Мы уже потолковали, так что я могу уйти, если хочешь.

— Да, спускайся к Перссону, — согласился он. — Ты ему там пригодишься.

Она весело кивнула и ушла.

Зная, что Оса работает на совесть и отлично умеет налаживать контакт с допрашиваемыми, Мартин Бек не собирался долго говорить с Мод Лундин.

— Вы, наверно, устали и подавлены случившимся, — начал он, — так что я не буду вас особенно задерживать. Хотелось бы только узнать кое-что о ваших отношениях с директором Петрусом. Вы давно были знакомы?

Мод Лундин заправила волосы за уши и пристально посмотрела на него.

— Три года. Познакомились на одной вечеринке, после того он несколько раз приглашал меня в ресторан. Это было весной. Летом у него намечались съемки, и он нанял меня гримершей. Потом мы продолжали встречаться.

— И сколько же всего вы у него работали?

— Только на время того фильма. Потом он долго ничего не снимал, а я устроилась в косметический салон.

— А что это был за фильм?

— Он был рассчитан только на экспорт. В Швеции не показывался.

— Название помните?

— «Любовь при полуночном солнце».

— Часто вы встречались с директором Петрусом?

— Примерно раз в неделю. Иногда два раза. Обычно он приезжал сюда, но иногда мы ходили в ресторан, танцевали.

— Его жена знала о ваших отношениях?

— Знала. Но не придавала значения, лишь бы дело не дошло до развода.

— У него были такие мысли?

— Бывали. Раньше. Но мне кажется, его устраивало существующее положение.

— А вас? Вас оно тоже устраивало?

— Ну, я не стала бы возражать, если бы он предложил мне выйти за него замуж, но, вообще-то, мы и так хорошо ладили. Он был добрый, щедрый.

— Вы не представляете себе, кто мог его убить? Мод Лундин покачала головой.

— Совершенно не представляю. Нелепо все это. Я никак не могу свыкнуться с мыслью, что его убили.

Она примолкла. Он посмотрел на нее. Не заметно, чтобы очень переживала.

— Он еще там, внизу? — спросила она.

— Нет, увезли.

— Мне можно здесь ночевать?

— Нет, мы еще не закончили работу.

Она хмуро поглядела на него и пожала плечами.

— Ладно, переночую в городе.

— Вы не заметили ничего особенного, когда расставались утром? — спросил Мартин Бек.

— Ничего. Он был такой же, как всегда. Я раньше ухожу, он не любит спешить по утрам. Иногда мы ехали в город вместе. Он-то всегда вызывал такси, а я обычно еду на велосипеде до станции и там сажусь на поезд.

— Почему же такси? Разве у него не было машины?

— Он не любил сам водить. У него есть «бентли», и он иногда садится за руль, но чаще его возит кто-нибудь другой.

— Кто именно?

— Жена или кто-нибудь из сотрудников. Иногда его садовник.

— Сколько человек работает у него?

— Трое. Один занимается финансами, другой — контрактами и сбытом, и есть секретарша. Когда идут съемки, он по мере надобности нанимает еще людей.

— А что же все-таки за фильмы он снимал?

Она ответила не сразу, потом посмотрела на Мартина Бека и нерешительно произнесла:

— Не знаю даже, как и сказать вам. По правде говоря, это были порнографические фильмы. Но на высоком художественном уровне. Когда-то он снял серьезный фильм, с хорошими актерами. По мотивам одного знаменитого романа, помнится, даже приз получил на каком-то фестивале. Да только на том фильме он почти не заработал.

— А на других хорошо зарабатывал?

— Очень хорошо. Это он купил мне этот дом. А вы бы видели его дом в Юрсхольме! Роскошная вилла, парк, бассейн и все такое.

Теперь Мартин Бек более или менее представлял себе, что за человек был Уолтер Петрус. Но ему было неясно, что за женщина перед ним.

— Вы любили его? — спросил он.

Мод Лундин поглядела на него со смешинкой в глазах:

— Откровенно говоря — нет. Но он хорошо относился ко мне. Баловал меня и не ставил мне никаких условий.

После маленькой паузы она продолжала:

— Красавцем его не назовешь. Да и любовник был не ахти какой. С потенцией у него было не все в порядке, понимаете? Я была замужем восемь лет, вот тот действительно был мужчина. Разбился на машине пять лет назад.

— Значит, вы встречались не только с Петрусом?

— Случалось. Когда попадался подходящий человек.

— И он никогда не ревновал?

— Нет. Но настаивал, чтобы я рассказывала про свои отношения с другими. С подробностями. Ему это нравилось. Я обычно присочиняла, чтобы ему угодить.

Мартин Бек пристально посмотрел на Мод Лундин. Она сидела прямо и спокойно встретила его взгляд.

— Стало быть, по сути, вы встречались с ним только из-за его денег? — спросил он.

— Пожалуй, что так. Но я не считаю себя шлюхой, что бы вы ни думали. Я нуждаюсь в деньгах. Мне нравятся вещи, которые можно за них приобрести. А женщине в сорок лет и без особого образования трудно добыть деньги другим способом. Если я шлюха, то и большинство замужних женщин шлюхи.

Мартин Бек встал:

— Спасибо за беседу, за откровенность.

— Не за что. Я всегда откровенна. Можно мне теперь ехать к подруге? Я устала.

— Конечно. Только скажите комиссару Перссону, где мы сможем вас найти.

Мод Лундин поднялась и взяла маленькую белую кожаную сумку, которая стояла у изножья кровати.

Мартин Бек проводил ее взглядом. Она держалась уверенно и спокойно. Рослая, крепкая, стройная и сильная, она, наверно, была на голову выше маленького жирного продюсера.

Он думал о ее словах насчет денег, что за них можно приобрести. Уолтер Петрус приобрел за свои деньги неплохую женщину.