"Опасайтесь бешеного пса" - читать интересную книгу автора (Воскобойников Валерий Михайлович, Милкова...)

Глава 8. Рустам, он же Фридрих Вайсгерц

В не слишком длинной, но и не такой уж короткой жизни, особенно, если ее мерить не временем, а насыщенностью событиями, этого человека звали разными именами: Антоном, Константином, Федором, Алексеем, а также Рустамом, Равилем, Фархадом, Шато, Ароном, бывали у него документы и на иные имена с фамилиями, например, Фридрих Вайсгерц, Пьер Дегейтер, Джордж Петерсон. Все они были со временем внесены в компьютеры Интерпола и потому отработаны. Теперь он проходил пограничный контроль в аэропортах под другими именами, как всегда, в зависимости от страны и обстоятельств. Здесь же, в этом городе и в эти месяцы, его называли Николаем.

Профессия международного киллера не нуждается в рекламе. Те, кому он нужен, отыскивают его через доверенное лицо, которое еще более скрыто от глаз общественности и государства. Эта цепочка между заказчиком и жертвой внедрилась в России с той же скоростью, с какой вошли в наш быт пепси-кола и иномарки. С той разницей, что пепси и иномарки видят все, а киллер высокой квалификации остается неузнанным и невидимым. А про существование доверенного лица вообще догадываются только те, кому это нужно знать.

Догадываются, но и только. После того как несколько киллеров исчезло из земной жизни сразу вслед за мишенями, они перестали выходить на прямые контакты не только с заказчиками, но даже и с доверенными лицами. Каждый из них выбирал свой способ связи, лишь бы не засветиться. И если на средневековом Востоке считалось неприличным, если гость изъявлял желание познакомиться с женой хозяина, то теперь предложение одного из двух тайных звеньев цепочки повидаться друг с другом стало таким же нарушением негласной этики. Однако правила для того и существуют, чтобы их нарушать. И Николай прочел однажды на экране своего супермощного, собранного умельцами одной из тайных лабораторий, микрокомпьютера, непривычный текст от доверенного лица:

— Дорогой друг! Я, конечно, нагло нарушаю все правила, но если Вы находитесь там, где я предполагаю, почему бы Вам всего только раз в жизни не зайти ко мне в гости? Тем более что я совсем один, а завтра мне сколько-то исполнится. Мое пристанище отмечено крестиком.

Вслед за текстом был нарисован кусок схемы города. А все послание многократно, как обычно перекодированное, летело сначала в Новую Зеландию, а уж оттуда через иных провайдеров достигало мобильника Николая, чтобы по кабелю перетечь в его ноутбук и снова дважды перекодироваться.

В принципе, доверенные лица могут жить в любой точке мира, и чем удаленнее от предполагаемого места событий, тем безопаснее. Вероятно, скоро так и будет. Но пока они живут в том же городе, или по крайней мере в той же стране, где планируется высокооплачиваемое убийство. Послание, полученное Николаем, не только впервые подтверждало, что его доверенное лицо живет в Санкт-Петербурге, но еще и раскрывало адрес.

С одной стороны, это могла быть примитивнейшая ловушка. Но с другой — уж очень текст походил на сигнал SOS.

Николай появился у нужной двери с утра и, нагнувшись так, чтобы не попадать под обзор глазка, посыпал невидимым глазу мельчайшим порошком пространство около дверей. Потом спустился вниз и оглядел окрестности, но нигде ничего подозрительного не высмотрел. Хотя подозрительное могло затаиться за квартирной дверью со вчерашнего вечера.

За несколько минут до назначенного часа он снова поднялся к стальной двери, в которую вместо глазка была вмонтирована видеокамера. И осветил порошок узким синим лучом фонарика. Порошок озарился ровным светом. Будь на нем следы, их очертания зияли бы черными провалами. Убедившись, что к двери в течение дня никто не приближался, кроме собаки, которая умудрилась оставить с краю одинокий след задней левой лапы, Николай шагнул к двери и встал перед камерой в полный рост.

В сумке у него были шампанское, букетик и RWшник — пишущий сиди-ром, который может записывать на диски книги, фильмы и музыку.

Электричка, проскочив городскую зону, окунулась в полную тьму Лишь освещенные фонарями платформы выплывали из ночи, словно корабли в море, и быстро исчезали вдали. Платформы были заснежены и пусты — кому взбредет в шесть утра отправляться в Лугу — небольшой город, отделенный от Петербурга тремя часами езды. Это летом пригородные поезда переполнены пожилыми дачниками и владельцами так называемых садово-огородных участков, которых по этому маршруту давнее, ленивое умом городское начальство нарезало сотни тысяч. Вот и мучаются теперь бедолаги-пенсионеры, чтобы вскопать, окучить или прополоть и полить несколько своих картофельных бороздок да огуречных грядок. Едут, стоя на одной ноге, несколько часов, тесно зажатые общей людской массой, задыхаясь от душной жары и передавая друг другу таблетки валидола.

Но это летом. Зимой же ранние электрички пусты, и в вагоне можно свободно расположиться у прохладного окна, поставить ноги поближе к электрической печке и дремать, думая о своем.

Так Геннадий и сделал. Тем более что подумать у него было о чем.

Он ехал в Лугу, чтобы посмотреть на свою бывшую собственность — обувную фабрику.

Когда-то в другой эпохе и, можно сказать, в другом государстве с названием Советский Союз, его отец, партийный функционер средней величины, помог ему своевременно зарегистрировать строительный кооператив. В отчаянном восемьдесят девятом году и начался путь Геннадия в бизнес.

Раньше он корпел с утра до вечера над кульманом в проектном НИИ. Оборжаться можно — они там все работали в нарукавниках. И он тоже — приходил утром, надевал темно-синие сатиновые нарукавники и выполнял порученную ему часть проема — рассчитывал и вычерчивал прохождение дымовых газов по вентиляционным трубам какого-нибудь задолбанного цеха. А вечером, болтаясь в трамвае и мучаясь изжогой от подливки, которую щедрой рукой наливала в институтской столовой раздатчица Шура на осклизлые макароны, возвращался домой в двухкомнатную хрущобу. Но еще около дома он покупал, рассчитывая каждую копейку и стоя в длиннющих очередях сначала в кассу, а потом в продовольственный отдел, батон, докторскую колбасу, пошехонский сыр, творожный сырок с изюмом, десяток яиц и бутылку молока. А в их обшарпанной пятиэтажке его ждала Ольга с двумя сопливыми пацанятами, его сыновьями — одного она подхватывала из яслей, другого из детского сада И глаза у нее были всегда запавшие от усталости. Вся та жизнь казалось нормальной, даже тогдашний вождь страны, неуклонно впадающий в маразм и с трудом читающий по бумаге свои речи, тоже казался нормой их жизни. И он, Геннадий, думал, что так будет всегда. И отец его, партийный работник, тоже так думал. Отец его и учил жить бедно, но честно. И сам после своих тягомотных совещаний тоже возвращался в такую же хрущобу.

— Что поделать, жилищная проблема — одна из самых трудных в нашем городе. Тем более что нам противостоит сильный и изощренный враг, — говорил он иногда сыну с таким важным видом, словно делился большой государственной тайной.

Но, видимо, к восемьдесят девятому году их Горбачев нечто такое им втолковал, что они вдруг все сразу перестроились. И стали хапать ссуды. Правда, не сами, а с помощью родни. Тогда-то отцовский помощник и предложил Геннадию зарегистрировать кооператив. Он и Ольге предлагал организовать что-нибудь типа предприятия по биологическому уничтожению отходов, — в первые месяцы кооперативного движения почему-то всех потянуло на дерьмоуборочные занятия. Ольга же презрительно сморщила нос. ее чистая наука интересует, а не презренные заработки, видите ли.

Верно почуял время отцовский помощник. Без него Геннадий сам не сориентировался бы. Так же, как без его влияния не провел бы через чиновников регистрацию документов, а уж тем более, никогда не получил бы ссуды.

Но дальше Геннадии уже сообразит сам. А может, снова помощник подсказал. Обменных пунктов тогда в помине не было. И быстро обесценивающиеся рубли никто официально на зеленые не менял. Многие боялись и думать об этом — за такой обмен еще год назад запросто могли посадить — как-никак незаконная валютная операция. Отец в те месяцы почти не выходил из реанимационных палат своей Свердловки. Он не мог поступиться принципами, отчего у него один инфаркт догонял другой. Помощник уже шустрил где-то на стороне со своими кооперативами, якобы превращающими дерьмо в конфетки. О нем даже была большая статья в газете, где его называли первой ласточкой нового времени.

Они однажды встретились на Невском.

— Ты отца-то навещай, Гена, а то он тоскует в палате. Кристальной души был коммунист. Жаль, конечно, не понял, что теперь другая эпоха, не сумел перестроиться Помнишь, в школе проходили, «лишние люди»? Так вот он и есть сейчас — лишний человек. А для нового времени нужны такие, как мы с тобой — новые люди.

В той же статье бывший помощник вовсю крыл партийную номенклатуру и, как тогда говорили, командно-административную систему.

Точно, именно он и помог Геннадию обменять рубли на баксы.

— Я тебя выведу на одного человечка, Гена. А дальше тумкай сам.

Человечек состоял в гостиничном ресторане официантом. Им там интуристы давали на чай мятые доллары и они их втихаря меняли. Халдей позвонил подпольному миллионеру Корейко и в выходной привет этого Корейку к Геннадию в хрущобу.

По расчетам, Геннадию нужно было получить в обмен около десяти тысяч баксов. Такая сумма в тот год считалось просто грандиозной, он стодолларовой купюры-то никогда не видел. Ему казалось, что миллионер должен подъехать на шикарном лимузине. Однако тот пришел пешком и имел весьма затрюханный вид — в старых дешевых сандалиях на босу ногу советских джинсах фабрики «Большевичка» и мятой майке. Валюту он нес в полиэтиленовом мешке с затертым изображением Адмиралтейства и надписью «Ленинград».

Геннадий опрокинул на стол полный портфель советских денег. Портфель был старый, с оторванной ручкой. Миллионер долго считал их складывая одну купюру с другой, и Геннадий впервые увидел, как хранят и пересчитывают деньги профессионалы. Потом пришелец вынул из брючного кармана редкий тогда калькулятор «Касио», быстро произвел пересчет на баксы и вытащил несколько тощих пачечек из полиэтиленового мешка.

Тогда еще никто не думал, что доллары бывают фальшивыми, и Геннадию не пришло в голову их проверить хотя бы на ощупь. Возможно, фальшивые тогда и не ходили по России. Эти первые доллары он хранил в батарее парового отопления. То была его гордость — однажды во дворе он нашел ржавую, но целую секцию и, действуя разводными ключом, закрепил ее и покрасил. Получился отличный тайник.

Потом в этом тайнике он хранил еще многое. Только всякий раз после очередного вложения или выемки оттуда ценностей приходилось подкрашивать батарею.

Следующие деньги ему удалось получить, подрядившись строить дачные домики по дороге к Выборгу. Это был девяностый год, когда страна щедрой рукой выдавала ссуды новоиспеченным дачникам. Некоторые сами мыкались на стройбазах в поисках материалов и даже кое-что строили. Другие несли деньги в такие же кооперативы, как у Геннадия. Несколько недель к бухгалтеру стояла очередь из желающих немедленно избавиться от полученной ссуды. Поначалу он честно собирался обеспечить их строениями, договорился с Карелией о поставке пиломатериалов и даже сбил бригады из городских хануриков Но события помчались с необыкновенной скоростью Пиломатериалы из Карелии стали исчезать неизвестно куда, но только не в Россию. Точнее, куда они исчезали — было хорошо известно. Туда же куда и бензин, а вслед за ними цветные металлы. Но сердится на это было бессмысленно. Деньги, которые он собрал, тоже скоро превратились в труху. Он-то, правда успел обменять и их уже по другому курсу, но у того же миллионера. Но клиенты не поняли его и стали подавать в суд. Выход подсказал все тот же отцовский помощник. Отец к тому времени уже лежал на кладбище рядом со своими родителями и последовавшей за ним материнской урной.

Выразив соболезнование помощник поинтересовался:

— Ты клиентам-то много чего построил, Гена?

— Ничего я им не построил. Теперь они все в суд подают.

— И правильно делают. Клиент, он, Гена всегда прав. По этому ты, не дожидаясь суда, должен с ними расплатиться. Сполна. Ты с них сколько брал? По пять тысяч? Вот по пять тысяч каждому верни. Ровно в том же рублевом выражении. Брали пять тысяч рублей — пять тысяч и возвращаем.

— Так на них теперь курицы не купить. Одна доска теперь стоит дороже.

— Это уже, Гена, их проблемы, что они станут покупать. А твое дело — честно вернуть деньги, не доводя до суда. Тебе новая власть подает пример, или ты не понял?

Совет был простым, но гениальным Геннадии ею исполнил мгновенно Для возвращения ссуд он призвал ту же бухгалтершу, которая когда-то их принимала, и она назначала клиентам встречи на улице около метро, чтобы труднее было скандалить.

В следующие годы в какие только игры он не играл! Но кончилось тем, что и его подставили.