"Розыгрыш с летальным исходом" - читать интересную книгу автора (Гусев Валерий)

ПЛИМУТ-АТЛАНТИКА

Семеныч, заручившись нашим согласием, надолго исчез. Он вплотную занялся делом, и оно пошло у него быстро и ладно. Профессия приучила его действовать четко, целенаправленно, последовательно; не делать лишнего и не переделывать то, что уже сделано. Нашего участия в подготовке этого сумасшедшего плавания практически не требовалось. Даже загранпаспорта для нас оформлял Семеныч по каким-то своим каналам. Изредка он позванивал нам (щедро оплатив Янкин мобильник), информировал, инструктировал; сообщил, кстати, что нашел хорошего штурмана в наш экипаж с опытом плавания в южных морях.

Однако, по порядку…

В молодости, когда у Семеныча было еще для этого время, он увлекался парусным спортом и даже получил свидетельство яхтенного капитана. Приобрел в яхт-клубе списанную крейсерскую яхту - небольшую, но вполне мореходную, привел ее в порядок и бороздил изредка воды Клязьминского водохранилища; катал по очереди любимых девушек (своих и чужих), которых в ту далекую юную пору у него не было числа.

Яхта сохранилась до наших дней. Семеныч законсервировал ее и держал в добротном сарайчике, приплачивая сторожу яхт-клуба за особый догляд. Да тот и без денег обеспечивал бы сохранность судна, потому что и сам когда-то хаживал под парусом, хорошо знал такелажное дело. К тому же они с Семенычем были в какой-то степени коллегами. Так что сторож не только приглядывал за яхтой, но и содержал ее в полном морском порядке - хоть завтра в море!

Используя старые, нержавеющие в их среде связи, Семеныч заручился необходимыми разрешениями, устранил возникающие по ходу дела препятствия, выправил нужные документы, заявку и стал одним из участников предстоящей ежегодной парусной кругосветки отважных яхтсменов, добрых семьянинов.

Отгрузив яхту в Калининград, Семеныч дал нам знать о готовности и отправился за нею следом. И вскоре мы стояли на причале под холодным сентябрьским ветром - всем славным экипажем. Я с небольшим чемоданчиком, где, кроме пистолета, Янки-ных бикини и косметички, почти ничего не было; старина Нильс с сумочкой и клеткой в руках, где нервничал злобный крысиный лев. И Янка - с валенками под мышкой. Не поверила все-таки, что в тропиках зимой лето.

Яхта оказалась очень небольшой, особенно на неровной вспененной воде, возле громадного причала, меж высоких ржавых бортов сухогрузов. Да и проста она была в сравнении с современными океанскими яхтами, где даже гальюн управляется и контролируется бортовым компьютером. Не говоря уже о навигационном оборудовании.

У нее была одна мачта, две каюты: крохотная рубка в корме и кают-компания, как называл ее Семеныч, на три койки.

В кормовой рубке, отведенной для нас с Яной, было спальное место на двоих (полуторное, как отметила Яна), едва заметный столик и прикрепленный к сланям пуфик. Сиденье которого открывалось, и можно было хранить внутри всякие полезные вещи. Не предназначенные для чужого глаза. Пистолет, например.

В кают-компании, кроме коек и шкафчика для береговой одежды величиной со школьный пенал, имелся подвесной стол, газовая плитка в карданном подвесе, небольшая печурка и штурманский столик.

Что еще? Крохотная носовая палуба, узенький кокпит с двумя банками (скамьями) в нем и миниатюрный гальюн, который Янка тут же обозвала сортиром на пол-лица.

Вот и вся территория, на которой нам предстояло провести сколько-то месяцев и пересечь три океана. Один больше другого.

Мы помогли Семенычу разместить оборудование и припасы, выпили «посошок» и вышли под российским флагом в открытое море, взяв курс на Плимут (Великобритания, если кто не знает), где должна была стартовать международная семейная регата. Невольными участниками которой стали и мы. Дружная семья.

Здесь, в Плимуте, наш капитан принял на борт еще одного члена экипажа - океанографа (или океанолога) Понизовского, который знал штурманское дело и с которым у Семеныча были какие-то свои секретные дела.

Понизовского я знал, в общем-то, понаслышке, мельком, все больше со слов Семеныча, но понадеялся, что тот с ненадежным и неуживчивым человеком вокруг света на скорлупке не пошел бы. А вот Янке он как-то сразу не глянулся. Наверное, потому что ее появление в качестве члена экипажа почему-то стало для него неожиданностью, причем настолько, что Понизовский при встрече приветливо улыбнулся ей и сделал шутливый комплимент:

– Женщина на корабле! - воздел руки. - Это все равно, что кошка поперек дороги. Особенно - если женщина красивая, а кошка - черная.

Может, Янке он не понравился и по другой причине - не стал кидать в ее сторону пламенные взоры. На таких людей Янка обижалась смертельно.

– Он, наверное, нетрадиционный, - с обидой шепнула она Нильсу.

– Не фантазируйте, Яна Казимировна, - шепнул ей в ответ Нильс. - Да и вообще это не наше дело.

– А чего ты за него заступаешься? Сам, что ли?

– Вечно вы меня в чем-то подозреваете.

– А как же! Крыс может любить только ярый извращенец.

Как бы то ни было, сложился экипаж, команда. Причем коллектив настолько разношерстный по всем параметрам, что можно было заранее утверждать - долго в таком составе мы существовать не сможем. Хотя бы по политическим разногласиям. Судите сами: упертый коммуняка (Серый), монархист (Семеныч), демократ (Понизовский), ярый анархист с авантюристским уклоном (Янка) и еврей-антисемит (старина Нильс).

(Я как-то по случаю попросил Нильса объяснить свою замысловатую позицию.

– Знаешь, Леша, у меня был друг. Писатель. Хороший, неглупый и, кстати, честный…

– Бывает, - лениво согласился я.

– И вот как-то он на меня за что-то рассердился и вполне серьезно прочитал отрывок из своей новой книги. Точно не процитирую, но примерно было сказано так, иронически и ехидно: «На Руси издревле не любили евреев. Тому есть масса исторических свидетельств. Они закреплены в сказаниях, легендах, былинах и сказках. Кто в них самый страшный, неистребимый, чудовищный, многоликий образ? Чудо-юдо!» И вот с этого момента, Леша, я изменил свою национальную ориентацию.

– Хорошо, что не сексуальную, - прокомментировала подслушавшая наш разговор Яна.)

Тем не менее, на судне был капитан, был штурман, были простые матросы. Не было пока только предателя, как положено в каждом коллективе - от пионерского звена и дворовой команды до партии и государства в целом. Так уж повелось издавна. От истоков бытия.

(Вообще же, замечу в скобках, мне эта экспедиция с самого начала показалась не совсем той, которой ей надлежало быть. Ни цель ее, ни пути достижения цели как-то не ложились, по моему разумению, в надежную логику. Все как-то спонтанно, все как-то туманно. Тревожно как-то. Как ночью в чужом темном доме, когда даже толком не знаешь, как в нем очутился и что тебе здесь надо. И в каком шкафу прячется скелет, готовый глухой полночью рухнуть рассыпающимися костями в твои объятия. Словом, какие-то неясные сомнения заставляли меня несколько под углом (из-за угла - это точнее) оценивать происходящее на борту (и за бортом - тоже)…)

Однако мы благополучно успели к старту, получили регистрационный номер, позывные для рации и вышли в акваторию залива Плимут-Саунд в ожидании стартовой ракеты в толпе - иначе не скажешь - участников гонки и провожающих. С вертолетов, барражирующих над заливом, наверное, казалось, что на его волны опустилась неисчислимая стая белокрылых морских птиц.

Гонка началась. Первое время наша яхта, простенько названная «Чайкой», шла в окружении великолепных современных судов, с борта одного из которых мы даже получили сигнал «Браво, старина!», а затем мы начали отставать и уваливаться в сторону от традиционного и самого рационального курса на этом участке океана, и вскоре с нами прервалась связь - отказала рация. И мы зачем-то затерялись в бескрайних просторах океана. И наши курсы расходились все больше. Основные участники кругосветки пересекали Атлантику «по диагонали», к мысу Горн, а мы, вместо того чтобы этим же кратчайшим путем выйти в Тихий океан, почему-то избрали путь более длинный и сложный - к Тихому через Индийский.

Впрочем, ни капитана, ни штурмана это обстоятельство нисколько не встревожило. И остальных членов экипажа - тем более. Хотя бы потому, что ни Янка, ни Нильс об этом не догадывались. Янка вообще имела познания в географии очень смутные. Конечно, она догадывалась, что Земля имеет форму шара, но «не настолько же!», как она с возмущением при случае выразилась.

Жизнь на судне шла своим чередом. Как-то сами собой распределились обязанности на борту. Дееспособные мужчины держали вахту на руле, Нильс хлопотал по хозяйству. Янка тоже посидела было у штурвала, но либо уснула, либо загляделась, и после ее вахты нам пришлось делать поворот оверштаг и ложиться на прежний курс. Руль ей больше не доверяли, на Северном полюсе нам делать нечего. Даже при Янкиных валенках.

Что касается Льва Борисыча, то он основное время проводил в форпике - носовом отсеке, где были сложены запасные паруса. Время от времени Нильс выносил его на палубу, и тот с изумлением оглядывал бесконечные волны или бескрайнюю морскую гладь. Вел он себя достаточно миролюбиво, но слишком много жрал. Как и всякий каннибал. Но Нильс кормил его более разнообразно и вкусно, чем нас.

Впрочем, это не его вина. Скорее наше упущение. В том, что полностью положились при закупке продуктов на вкусы Семеныча. Он забил на яхте все «кладовки» консервированными какао и молоком. Хорошо еще, что нам удается время от времени поживиться в водах Мирового океана свежей рыбкой. И тогда Нильс балует нас своим фирменным блюдом под кликухой «рыба-фиш».

– Это, конечно, не фаршированная щука, - деликатно оправдывается он, - но ведь и мы не на озере.

Блюдо получается отменное. Только Яна каждый раз намекает, что, приготавливая фарш, Нильс использует всякие добавки из крысиного рациона Льва Борисыча.

– Два еврея на одной маленькой яхте, - добродушно посмеивался Понизовский, наблюдая трогательные заботы Нильса в отношении Льва Борисыча. - Не слишком ли?

– Но один из них - антисемит, - сердился Нильс.

– Вы или он?

– А разве не ясно? - обижался Нильс.

Тем не менее, мы плывем. И пока без приключений. Только между Яной и Серегой Понизовским отношения остаются довольно сухими. На фоне всеобъемлющей и всепроникающей влажности.

Он, кстати, в один из вечеров объяснил нам свою личную цель этого не совсем ясного плавания.

Понизовский, как оказалось, не океанограф и не океанолог, а какой-то сложный этнограф. В свое время он изучал жизнь, историю полинезийских народов, а также «популяции русской эмиграции», тоже в бассейне Тихого океана.

И вот как-то, в недалеком советском прошлом, во время последнего научного плавания на немагнитной шхуне «Заря», он в составе экспедиции посетил небольшой островок, кажется, под названием Раратэа, где тихо-мирно существовала крохотная колония-поселение потомков славных героев первой волны российской эмиграции.

– Это было страшно интересно! - Понизовский закурил сигару и окутался ее дымком, как флером воспоминаний. - Понимаете, они потомственные русские дворяне. Но образ жизни в таких условиях, естественно, изменил не только их, как сейчас говорят, менталитет, но даже внешность. Не говоря уже о быте. Произошла естественная ассимиляция, они смешались с местным населением. В их речи забавно сочетаются галлицизмы, славянизмы, туземные наречия. В общем, огромное поле для исследований. И таких островов я знаю несколько. Но дело совсем не в этом. Мы зашли на острове в часовню, срубленную из пальмовых стволов, но в традиционной русской манере. И там, в довольно скромном иконостасе, мое внимание привлекла икона. Божия Матерь с Младенцем. Несомненно, что старого и редкого письма. Ну я, конечно, полюбовался и, в общем-то, забыл о ней. Хотя один из аборигенов вскользь заметил, что это Чудотворный явленный образ из Казанского монастыря.

Ну, я не специалист, не коллекционер, мне вроде бы это и ни к чему. А через несколько лет, будучи проездом в Нью-Йорке, на приеме нашей делегации, устроенном наследниками Дома Романовых, вдруг узнаю чудесную легенду. Что якобы в начале XX века в Казанском монастыре была похищена знаменитым в те времена церковным татем Чайкиным из Казанского монастыря Чудотворная икона Божией Матери. Этот образ считался покровителем Руси, семейной иконой Романовых. И когда он был похищен, в народе нашем православном разнесся слух, что неисчислимые беды на Руси не прекратятся до той поры, пока Святой Образ не будет найден.

– Интересная легенда, - кивнул Семеныч. - Я тоже об этом слышал. Розыски этой иконы велись и в наше время.

– Но еще интереснее, что эта легенда получила свое развитие. Вы знаете, что сейчас несть числа претендентам на российский императорский трон. И законные его наследники, и всякого рода самозванцы стремятся его занять.

– А в чем легенда-то? - спросила Яна.

Ее, как потомка М. Мнишек, этот вопрос крайне заинтересовал.

– А легенда в том, что только тот из наследников, кто представит этот Образ, достоин стать очередным государем императором России. А человек, который Икону разыщет, получит громадное вознаграждение… Так вот, когда я узнал об этом, меня словно озарило. Во время посещения на острове местного кладбища я заметил там простой камень. На нем был высечен православный крест и… Что бы вы думали? Имя лежащего «под камнем сим».

– Неужели Чайкин? - спросил с интересом Семеныч.

– Именно он.

– Да, существовало мнение, что он не продавал икону, а оставил ее себе.

– Что ж, Серега, - спросила Яна. - Ты такой благородный, что мечтаешь избавить Россию от всех бед?

Понизовский усмехнулся и скромно признался:

– Нет, об этом я даже и не мечтаю. Я мечтаю о вознаграждении.

– Так они тебе ее и отдадут! - возмутилась Яна. - Реликвию!

– Существуют, Яна Казимировна, не менее тысячи сравнительно честных способов…

Тут вовремя вмешался Нильс и позвал всех на ужин. Янка за столом демонстративно не замечала Понизовского, а когда он обращался к ней, отворачивалась.

Вот так мы и плыли. Одной семьей. В которой всякое случается. Кстати, и между Семенычем и Серегой тоже порой возникали разногласия. Сидит, бывало, Семеныч над картой, мурлыкает: «Ага, - вдруг скажет, - вот какой славный островок. Бывшая французская колония. Заглянем, водичкой заправимся, фруктами разживемся».

– Да ну его, - скажет Понизовский. - Ничего там интересного. Лучше на Маврикий завернуть.

И начинается вялый и долгий спор. Но я заметил, что во время него Семеныч почти никогда не проявлял свойственной ему настойчивости.

И все это было немного странно. Странно тем более, что после каждой такой разборки Семеныч, мурлыкая, отмечал что-то на своей личной карте. И прятал ее на грудь…

…Первые дни нашего плавания выдались дождливыми и холодными. Янка, на зависть всем, спала в валенках. А днем прятала их в пуфике, под спасательными поясами. Но постепенно, по мере приближения к южным широтам, становилось все теплее. Ветер был ровный, устойчивый, и мы его уже не замечали. Не слышали его пения в снастях, не слышали хлопков норовистого стакселя, не слышали плеска волн под форштевнем - втянулись, стало быть, в суровые морские будни.

Море тоже все больше свыкалось с нами, смирившись с нашим присутствием, и особо не церемонилось. То поддаст исподтишка крутой боковой волной так, что яхта чуть ли не ложилась парусами на воду, то освежит неожиданным шквалом с холодным дождем, то напустит стаю акул, которые разве что на борт не взбирались. Вообще, с южным теплом вокруг нас все больше появлялось всяких морских тварей. Они вертелись вокруг яхты, высоко выпрыгивали из воды, будто стараясь заглянуть в кокпит, познакомиться с нами поближе. Подозреваю, причиной тому - особый интерес к Янке как к возможному деликатесу. Вопреки ее несъедобности.

Да и сама Яна время от времени оживляла суровые морские будни, во весь голос комментируя все происходящее за бортом и демонстрируя оригинальные познания в истории и географии планеты. Это, собственно, началось с первого дня плавания.

– Справа Лондон, - громогласным тоном заправского гида объявляла Яна, стоя на носовой палубе. - Он где-то там, в Англии, в тумане. Где Биг-Бен. Слева - Париж, тоже отсюда не видать. Вон там - Шербур, там классные зонтики продают. Шербурские.

– Атлантика! - торжественно объявляла и разочарованно добавляла: - Вода как вода. Никаких специфических признаков. Слева - Африка! Справа - Канары! Там новые русские на канареек охотятся. Мыс Доброй Надежды! Ну, это вообще - отпад! Как новогодняя ночь. Загадывайте желания.

– Впереди - Индийский океан. Алмазы в каменных пещерах. Жемчужин до фига в море полуденном.

– Бенгальский залив - в нем ловят бенгальских тигров.

Старина Нильс слушал ее с восторгом. Семеныч посмеивался. Серега Понизовский, кажется, все пытался понять: или Яна сама дурочка, или нас зачем-то дурит. И только один Серый догадывался, в чем дело. Но помалкивал…

В общем и целом Атлантику сверху вниз и Индийский океан слева направо, как заметила Яна, мы пересекли благополучно, не считая упавшей за борт и канувшей в волнах ее косметички. Яна это событие пережила с отменным хладнокровием:

– Да и хрен бы с ней! Там ничего такого нет. Кроме ключей от квартиры. А косметика вся просроченная. Зачерствела.

Я, так вообще, до сих пор не врублюсь - зачем ей косметика? Ну, в школьные годы - ладно, хотелось казаться взрослее и старше. А сейчас? Впрочем, кто хочет понять Яну, тот не раз слезами бессилия умоется. Она как-то утром, безучастно оглядев горизонт слева направо, небрежно и утомленно заметила:

– Тихий океан. Ну и что особенного? Здесь уже который день каждый рассвет на каждый закат похож. И наоборот. Только в разное время. И в разных местах: этот справа, тот слева. Не оригинально.

Вот тут она, наверное, впервые в жизни оказалась не права…