"Клиент" - читать интересную книгу автора (Гришем Джон)

Глава 23

Каждый вторник с утра Реджи исчезала на два часа в кабинете своего психиатра доктора Эллиота Левина, которого знала долгие годы. Он был тем архитектором, который помог ей собрать куски и обломки и сложить из них здание. В эти часы им никто никогда не мешал.

Клинт нервно ходил взад-вперед по приемной доктора Левина. Дайанна уже два раза звонила. Она прочла ему по телефону заявление и повестку. Он позвонил судье Рузвельту, в центр временного содержания и в офис доктора Левина, и теперь нетерпеливо ждал одиннадцати часов. Регистраторша старалась не обращать на него внимания.

* * *

Когда ее сеанс с доктором Левином подходил к концу, Реджи улыбалась. Она чмокнула Эллиота в, щеку, и они вышли, держась за руки, в его роскошную приемную, где ждал Клинт. Реджи сразу же перестала улыбаться.

– Что случилось? – спросила она, уверенная, что произошло что-то ужасное.

– Нам надо идти, – сказал Клинт, схватил се за руку и вытащил за дверь. Она только успела кивнуть Левину, который наблюдал за происходящим с интересом и беспокойством.

Они остановились на тротуаре неподалеку от маленькой автомобильной стоянки.

– Они забрали Марка Свея. Взяли под стражу.

– Что? Кто?

– Полиция. Сегодня утром было подано заявление, предполагающее, что Марк малолетний преступник, и Рузвельт приказал взять его под стражу. – Клинт показал на машину. – Давайте возьмем вашу. Я поведу.

– Кто подал заявление?

– Фолтригг. Дайанна звонила из больницы, там они его и забрали. Она там подралась с полицейским и снова перепугала Рикки. Я поговорил с ней и пообещал, что вы вызволите Марка.

Они выехали со стоянки.

– Рузвельт назначил слушание на полдень, – сообщил Клинт.

– Полдень! Да ты шутишь! Это же через пятьдесят шесть минут.

– Ускоренное слушание. Я примерно час назад с ним разговаривал, так он отказался обсуждать заявление. Вообще почти ничего не сказал. Куда мы теперь?

Она немного подумала.

– Он под замком, и мне его оттуда не вытащить. Поехали в суд по делам несовершеннолетних. Хочу посмотреть заявление и поговорить с Гарри Рузвельтом. Это же полный абсурд – устраивать слушание через несколько часов после подачи заявления. По закону должно пройти от трех до семи дней, а не от трех до семи часов.

– Но ведь есть положение об ускоренном слушании.

– Да, но только в чрезвычайных случаях. Они, видно, наврали Гарри с три короба. Малолетний преступник! Что мальчик сделал? Бред какой-то. Они просто пытаются заставить его говорить, Клинт, вот и все.

– Значит, вы такого не ждали?

– Конечно, нет. Во всяком случае, не здесь, не в суде для несовершеннолетних. Я подумывала, что Марку могут прислать повестку от Большого жюри в Новом Орлеане, но не от суда по делам несовершеннолетних. Он никакого преступления не совершал. Он не заслужил, чтобы его посадили.

– Тем не менее они сделали это.

* * *

Мактьюн застегнул ширинку и трижды нажал на рычаг, прежде чем устаревшая система спуска воды сработала. Унитаз был весь в коричневых потеках, пол мокрый, и он поблагодарил Бога за то, что работает в федеральном здании, где полный блеск и чистота. Да он лучше асфальт пойдет укладывать, чем согласится работать в суде по делам несовершеннолетних.

Тем не менее в данный момент, хотел он этого или нет, он находился именно там, тратил время на это дело о сенаторе Бойетте, потому что так приказал К.О.Льюис. А К.О. получает приказы непосредственно от мистера Ф.Дентона Войлза, который вот уже сорок два года является директором ФБР. И за все эти сорок два года ни один конгрессмен и ни один сенатор США не был убит. К тому же тело покойного Бойетта было где-то надежно припрятано. Мистер Войлз был очень расстроен, и не столько по поводу убийства как такового, сколько из-за неспособности ФБР с ним полностью разобраться.

Мактьюн подозревал, что миссис Реджи Лав прибудет незамедлительно, поскольку ее клиента выхватили у нее из-под носа, и будет в большом гневе, когда увидит его. Может, она поймет, что все эти юридические хитрости были задуманы в Новом Орлеане, не в Мемфисе, и уж, разумеется, не в его офисе. Не может же она не понять, что он, Мактьюн, просто один из исполнителей, делает, что ему говорят сверху. Вот если бы не попадаться ей на глаза до самого начала слушания!

Не тут-то было. Открыв дверь и выйдя в холл, Мактьюн оказался лицом к лицу с Реджи. За ее спиной стоял Клинт. Она сразу его заметила, и уже в следующую секунду он был прижат к стенке. Она приблизила к нему взволнованное лицо.

– Доброе утро, миссис Лав, – сказал, он, пытаясь спокойно улыбнуться.

– Реджи, Мактьюн.

– Доброе утро, Реджи.

– Кто здесь, кроме вас?

– Простите?

– Ваша шайка, ваша маленькая банда, ваша группка правительственных конспираторов. Кто еще здесь? Тайны в этом никакой не было. Он мог ей ответить.

– Джордж Орд, Томас Финк из Нового Орлеана и К.О.Льюис.

– Кто такой К.О.Льюис?

– Заместитель директора ФБР, из Вашингтона.

– Что ему здесь надо? – Вопросы были резкими, короткими, нацеленными, как стрела прямо в глаза Мактьюна. Он стоял, прислонившись спиной к стене, и боялся пошевелиться, хотя и старался казаться равнодушным. Не дай Бог, Финк, или Орд, или, еще хуже, К.О.Льюис появятся сейчас в холле и увидят, как она на него насела. Ему никогда не оправдаться.

– Ну, я...

– Не заставляйте меня вспоминать о пленке, Мактьюн, – заметила она, так или иначе упомянув эту проклятую кассету. – Скажите мне правду.

Клинт стоял непосредственно за ее спиной с портфелем в руках и наблюдал за движением в холле. Он слегка удивился тому, как уверенно она напала на Мактьюна. Тот передернул плечами с таким видом, как будто он совсем забыл про пленку, но теперь, когда она ему напомнила...

– Я думаю, кто-то из офиса Фолтригга позвонил мистеру Льюису и попросил его приехать. Вот и все.

– Все? А вы, ребятки, сегодня накоротке не встречались с судьей Рузвельтом?

– Встречались.

– Мне вы позвонить забыли, не так ли?

– Гм, судья сказал, он сам вам позвонит.

– Понятно. Вы собираетесь давать показания во время этого коротенького слушания? – Она отступила на шаг, и Мактьюн вздохнул с облегчением.

– Мне придется давать показания, если меня вызовут в качестве свидетеля.

Она помахала пальцем у него перед носом. Ноготь был длинным, слегка загнутым, тщательно наманикюренным и покрашенным в красный цвет. Мактьюн с опаской следил за ним.

– Вы будете придерживаться фактов, понятно? Одна ложь, пусть самая незначительная, или какая-нибудь чушь, сказанная судье в личных целях, одно замечание во вред моему клиенту, и я перекрою вам кислород, Мактьюн. Я ясно выражаюсь?

Он продолжал улыбаться и поглядывал то налево, то направо, как будто она была приятелем, с которым он слегка повздорил.

– Понятно, – сказал он, улыбаясь.

Реджи повернулась и удалилась. Клинт за ней. Мактьюн повернулся и снова нырнул в комнату для отдыха, хотя был уверен, что если ей что-то понадобится, она последует за ним и туда.

– Я не понял, о чем шла речь, – пожал плечами Клинт.

– Стимулирую его честность. – Они пробирались сквозь толпу, обычную для такого рода судов, – люди, защищающие свои родительские права, отцы малолетних правонарушителей, дети, попавшие в беду, и их адвокаты. Все они расположились небольшими группками в холле.

– Что это за пленка?

– А я тебе не рассказывала?

– Нет.

– Дам потом послушать. Придешь в экстаз. – Она открыла дверь с надписью “СУДЬЯ ГАРРИ М. РУЗВЕЛЬТ”, и они очутились в маленьком, тесном офисе, где в центре стояли четыре стола, а по стенам – полки с делами. Реджи направилась прямиком к первому столу. Там за машинкой сидела хорошенькая чернокожая девушка. Табличка на ее столе возвещала, что ее зовут Марсия Риггл. Она прервала работу и улыбнулась.

– Привет, Реджи.

– Привет, Марсия. А где Его Честь?

В дни рождения Марсия получала цветы от адвокатской конторы Реджи Лав, а на Рождество – шоколадные конфеты. Она была правой рукой Гарри Рузвельта, который сам настолько перерабатывал, что забывал какие-то устные обещания, встречи и годовщины. Зато все помнила Марсия. Два года назад Реджи занималась ее разводом. Мамаша Лав готовила ей запеканку.

– Он в суде. Освободится через несколько минут. Тебе назначено на полдень, верно?

– Так мне передали.

– Он все утро пытался до тебя дозвониться.

– Но не дозвонился. Я подожду у него в кабинете.

– Конечно. Хочешь бутерброд? Я сейчас буду заказывать ему ленч.

– Нет, спасибо. – Реджи взяла у Клинта портфель и попросила его посидеть в холле и подождать Марка. Было без двадцати двенадцать, его скоро должны были привезти.

Марсия протянула ей экземпляр заявления, и Реджи вошла в кабинет и закрыла за собой дверь.

* * *

Гарри и Айрин Рузвельт тоже бывали гостями в доме мамаши Лав. Ведь немногие адвокаты в Мемфисе проводили в суде по делам несовершеннолетних столько времени, сколько проводила там Реджи. За последние четыре года их официальные отношения переросли во взаимное уважение и дружбу. Пожалуй, единственное, что получила Реджи при разводе с Кардони, были четыре сезонных билета на баскетбол в Мемфисе. Поэтому троица – Гарри, Айрин и Реджи – вместе побывали на многих играх в Мемфисе. Иногда к ним присоединялся Эллиот Левин или кто-нибудь другой из друзей-мужчин Реджи. После игры они обычно шли в кафе “Пибоди”, где ели сырный пирог, или, в зависимости от настроения Гарри, иногда ужинали в ресторане “У Гризанти” в центре города. Гарри постоянно быль голоден и всегда думал о еде. Айрин беспокоил его вес, поэтому он из духа противоречия ел еще больше. Реджи иногда шутила с ним на эту тему, но каждый раз, как она заговаривала о фунтах или калориях, он немедленно осведомлялся о мамаше Лав и ее макаронах, сырах и пирогах.

Судьи тоже люди. Им тоже нужны друзья. Но он мог ужинать с Реджи Лав, общаться с ней или с любым другим адвокатом и сохранять независимость своих суждений по юридическим вопросам.

В который раз она с изумлением разглядывала организованный хаос в его кабинете. Пол был покрыт старым светлым ковром, на нем аккуратными стопками были разложены книги и справочники, в которых сконцентрировалась вся законодательная мудрость. Каждая стопка не превышала высоты двенадцати дюймов. По стенам расположились провисшие полки, но книг на них не было видно из-за справочников и других юридических материалов и памяток, уложенных перед книгами и грозящих в любой момент свалиться на пол. Кругом были расставлены и разложены папки с делами. Перед столом приютились три старых деревянных стула. На одном тоже лежали папки с делами. Папки лежали и под другим стулом. Один стул пока был свободен, но, несомненно, к концу дня будет использован в качестве места для размещения еще чего-нибудь. Она села на этот стул и оглядела стол.

Хотя предполагалось, что он был сделан из дерева, заметить это оказалось затруднительно, поскольку видны были только передние и боковые панели. Верх стола вполне мог быть из кожи или стекла, никто не знал точно. Сам Гарри давно забыл, как выглядит доска его стола, потому что по нему ровными рядами и стопками в восемь дюймов высотой Марсия укладывала различные юридические документы. Двенадцать дюймов – на полу, восемь дюймов – на столе. Под этими стопками лежал огромный календарь, который Гарри когда-то разрисовал, слушая тоскливые объяснения адвокатов. Под календарем – “терра инкогнита”, полная неизвестность. Даже Марсия боялась заглянуть глубже.

К спинке его стула она прилепила дюжину записок на желтой бумаге. Судя по всему, это были самые срочные из самых срочных дел на это утро.

Несмотря на хаос в кабинете, Гарри Рузвельт был одним из самых методичных судеб, с какими только Реджи приходилось сталкиваться за четыре года работы. Ему не надо было тратить много времени на изучение законов, потому что он сам был автором большинства на них. Он славился немногословием, так что его постановления и предписания были с общеюридической точки зрения достаточно краткими. Он ненавидел длинные резюме по делу, составленные адвокатами, и всегда прерывал тех, кого завораживал звук собственного голоса. Он крайне экономно расходовал свое время, и Марсия была ему хорошей помощницей. Его стол и кабинет пользовались широкой известностью в юридических кругах Мемфиса, и, как подозревала Реджи, он получал от этого удовольствие. Она относилась к нему с глубоким восхищением, и не только из-за его мудрости и целостности характера, но и его преданности делу. Он давным-давно мог переместиться наверх, на более доходное место, иметь кучу делопроизводителей и юристов в помощь, а также чистый ковер и работающий кондиционер.

Она просмотрела заявление. Написано оно было от имени Фолтригга и Финка, чьи подписи скрепляли документ. Ничего конкретного, только общие туманные предположения насчет того, что Марк Свей, подросток, препятствует федеральному расследованию, отказываясь сотрудничать с ФБР и прокурором США по Южному округу штата Луизиана. Каждый раз, как она видела имя Фолтригга, у нее возникало чувство гадливости.

Но могло быть и хуже. Имя Фолтригга могло вполне стоять на повестке с требованием к Марку Свею предстать перед Большим жюри в Новом Орлеане. Со стороны Фолтригга это было бы вполне законно и логично, и Реджи даже слегка удивилась, что он избрал Мемфис в качестве своей трибуны. Если здесь не получится, тогда придет очередь Нового Орлеана.

Открылась дверь, и появилась массивная фигура в черной мантии. По пятам шла Марсия со списком и на ходу перечисляла, что следует сделать немедленно. Он слушал, не глядя на нее. Расстегнул мантию и швырнул ее на стул, тот самый, под которым лежали папки.

– Доброе утро, Реджи, – улыбнулся он. Проходя за ее спиной, он похлопал ее по плечу. – Хватит, – спокойно сказал он Марсии, которая вышла, закрыв за собой дверь. Он собрал с кресла желтые записки, не читая, и сел.

– Как поживает мамаша Лав? – спросил он.

– Хорошо. А вы?

– Замечательно. Вовсе не удивился, увидев тебя здесь.

– Вам не надо было подписывать распоряжение о взятии Марка под стражу. Я бы его сама сюда привела, Гарри, вы же знаете. Он вчера заснул на качелях на террасе у мамаши Лав. Он был в надежных руках.

Гарри улыбнулся и потер глаза. Очень немногие адвокаты могли позволить себе называть его Гарри в его собственном офисе. Но ему даже нравилось, если это исходило от нее.

– Реджи, Реджи, ты никогда не согласишься, чтобы твоих клиентов брали под стражу.

– Это неправда.

– Ты считаешь, что значительно лучше отвести их домой в мамаше Лав и покормить.

– Это помогает.

– Верно. Но, если верить мистеру Орду и ФБР, маленький Марк, возможно, в опасности.

– Что они вам наговорили?

– Все выяснится на слушании.

– Похоже, у них оказались убедительные аргументы. Я получила уведомление за час до слушания. Своего рода рекорд.

– Я решил, тебе это подойдет. Если хочешь, можно перенести на завтра. Я не прочь заставить мистера Орда подождать.

– Только не когда Марк сидит в тюрьме. Выпустите его, и мы перенесем слушание на завтра. Мне нужно время, чтобы подумать.

– Я боюсь освобождать его, хочу убедиться, что ему ничего не грозит.

– Откуда такие страхи?

. – Если верить ФБР, в городе сейчас находятся очень опасные личности, которые хотели бы заставить мальчика замолчать. Ты знакома с мистером Гронком и его дружками Боно и Пирини? Когда-нибудь о них слышала?

– Нет.

– Я тоже впервые услышал только сегодня утром. Создается впечатление, что эти личности прибыли в наш благословенный город из Нового Орлеана и что все они – ближайшие помощники мистера Барри Мальданно, или Ножа, мне кажется, так он шире известен. Слава Богу, организованная преступность до сих пор обходила Мемфис стороной. Меня все это пугает, Реджи, в самом деле пугает. Эти люди не играют в бирюльки.

– Мне тоже страшно.

– Ему угрожали?

– Да. Вчера, в больнице. Он мне рассказал, и с той поры мы не расставались.

– Значит, теперь ты еще и телохранительница.

– Да нет же. Но я не думаю, что кодекс дает вам право брать под стражу детей, жизнь которых в опасности.

– Реджи, милая, я же сам этот кодекс писал. Я могу приказать взять под стражу любого ребенка, если есть подозрение, что он преступник.

Верно, он писал этот кодекс. И апелляционные суды давно бросили попытки поймать Гарри на какой-либо неточности.

– В каких же грехах обвиняют Марка Фолтригг и Финк?

Гарри выхватил из стола пару бумажных салфеток и высморкался. Снова улыбнулся.

– Он не может просто молчать, Реджи. Если он что-то знает, он должен рассказать. Ты же понимаешь.

– Вы предполагаете, что он что-то знает?

– Я ничего не предполагаю. В заявлении содержатся некие утверждения. Часть из них основана на фактах, а часть – на предположениях. Как, впрочем, и все заявление. Разве не так? До слушания мы правды не узнаем.

– Чему из того дерьма, что написал Слик Мюллер, вы верите?

– Я не верю ничему, Реджи, пока мне это не будет сказано под присягой в моем суде, и тогда я верю только десяти процентам услышанного.

Последовала долгая пауза, во время которой судья размышлял, задавать вопрос или нет.

– Ну, Реджи, что же мальчик знает?

– Вы знаете, это конфиденциальная информация.

Он улыбнулся.

– Значит, он знает больше, чем нужно.

– Можно и так сказать.

– Если это важно для хода расследования, Реджи, тогда он должен сказать.

– А если он откажется?

– Не знаю. Подумаем, когда такое произойдет. Мальчик умный?

– Очень. Неполная семья, отца нет, мать работает. Вырос на улице. Все как обычно. Я вчера разговаривала с учителем в его пятом классе, так у него по всем предметам, кроме математики, высшие баллы. Он очень сообразителен и по-уличному предприимчив.

– Никаких неприятностей в прошлом?

– Никаких. Он славный малыш, Гарри. Просто замечательный.

– У тебя все клиенты замечательные, Реджи.

– Этот – особенный. Он сюда попал не по своей вине.

– Я надеюсь, ты дала ему хороший совет. На слушании ему придется туго.

– Я всем своим клиентам стараюсь дать хороший совет.

– Я знаю.

Послышался стук в дверь, и вошла Марсия.

– Ваш клиент прибыл, Реджи. Комната для свидетелей С.

– Спасибо. – Она встала и прошла к двери. – Увидимся через несколько минут.

– Да. И не забывай, я крут с непослушными детьми.

– Я знаю.

* * *

Он сидел на стуле, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Во взгляде сквозила обреченность. В течение трех часов с ним обращались как с преступником, и он уже начал привыкать. Он не боялся. Никто его не ударил, ни полицейские, ни заключенные.

Комната была крошечной, без окон, плохо освещенной. Вошла Реджи и подвинула поближе к нему складной стул. Ей приходилось бывать в этой комнате много раз при сходных обстоятельствах. Он улыбнулся ей с явным облегчением.

– Ну, как в тюрьме? – спросила она.

– Они меня еще не кормили. Можно за это подать на них в суд?

– Возможно. Как Дорин, та дама, что с ключами?

– Противная. Откуда вы ее знаете?

– Я там много раз бывала, Марк. Такая уж у меня работа. Ее муж сидит в тюрьме, осужден на тридцать лет за ограбление банка.

– Здорово! Я ее про него спрошу, если опять увижу. Мне придется туда вернуться, Реджи? Мне бы хотелось понять, что происходит.

– Что ж, все просто. Через несколько минут нам предстоит слушание у судьи Гарри Рузвельта. Оно может продлиться пару часов. Прокурор и ФБР предполагают, что ты обладаешь важной информацией, и, как я думаю, они могут попросить судью приказать тебе говорить.

– А судья может заставить меня сказать?

Реджи говорила медленно и осторожно. Ему было одиннадцать лет, он был умен и схватывал все на лету, но она повидала много таких и знала, что в данный момент он просто-напросто перепуганный ребенок. Он может услышать ее слова, а может и пропустить все мимо. Или он услышит только то, что ему хотелось бы слышать, так что она должна быть предельно осторожна.

– Никто не может заставить тебя говорить.

– И хорошо.

– Но судья может отправить тебя назад в ту же самую камеру, если ты не заговоришь.

– Назад в тюрьму?

– Именно.

– Не понимаю. Я же ничего плохого не сделал, черт побери, а меня засадили в тюрьму. Я просто понять этого не могу.

– Все очень просто. Если, я подчеркиваю, если судья Рузвельт прикажет тебе отвечать на определенные вопросы и если ты откажешься, тогда он может обвинить тебя в неуважении к суду, поскольку ты не ответил, ослушался его. Но я никогда не слышала, чтобы одиннадцатилетнему ребенку предъявляли такие обвинения. Вот если бы ты был взрослым, то тогда тебя по этому обвинению можно было бы посадить в тюрьму.

– Но я же маленький.

– Верно, и все-таки я не думаю, что он тебя отпустит, если ты откажешься отвечать на вопросы. Понимаешь, Марк, закон тут весьма ясен. Человек, обладающий информацией, имеющей важное значение для уголовного расследования, не имеет права скрывать эту информацию из-за боязни за собственную жизнь. Иными словами, ты не имеешь права молчать, потому что боишься за себя и свою семью.

– Довольно глупый закон.

– Я тоже не очень с ним согласна, но это никого не интересует. Таков закон, и тут не делается никаких исключений, даже для детей.

– Значит, меня бросят в тюрьму за неуважение к суду?

– Весьма вероятно.

– А мы можем подать в суд на самого судью или что-то еще сделать, чтобы меня оттуда вытащить?

– Нет. Подать в суд на судью нельзя. Кстати, судья Гарри Рузвельт очень хороший и справедливый человек.

– Жду не дождусь, когда с ним познакомлюсь.

– Уже недолго осталось.

Марк погрузился в размышления. Его стул равномерно ударялся спинкой о стену.

– Как долго я просижу в тюрьме?

– Ну, если предположить, что тебя туда отправят, то скорее всего до тех пор, пока ты не выполнишь указание судьи, то есть пока ты не заговоришь.

– Ладно. А если я решу не говорить? Как долго я просижу? Месяц? Год? Десять лет?

– Я не могу ответить на этот вопрос, Марк. Никто не знает.

– И судья не знает?

– Нет. Если он отправит тебя в тюрьму за неуважение к суду, я сомневаюсь, чтобы он представлял себе, как долго тебе придется там пробыть.

Они надолго замолчали. Он провел три часа в камере у Дорин, и не так уж там было плохо. Он видел фильмы про тюрьмы, где банды дрались друг с другом, устраивали в тюрьме погромы и убивали доносчиков заточками. Там охранники пытали заключенных. Заключенные нападали друг на друга. Голливуд не жалел красок. Но там, куда попал он, было не так уж плохо.

Итак, какие у него есть варианты? Дома нет, их домом теперь стала палата 943 в больнице Святого Петра. Но он не мог выносить мысли о матери, сидящей там рядом с Рикки.

– Вы с мамой моей говорили? – спросил он.

– Пока нет. Поговорю после слушания.

– Я беспокоюсь о Рикки.

– Ты хочешь, чтобы твоя мама присутствовала на слушании? Ей надо бы быть там.

– Нет. У нее хватит забот и без этого. Мы с этой путаницей сами разберемся.

Она дотронулась до его колена, ей хотелось плакать. Кто-то постучал в дверь, и она громко сказала:

– Одну минутку.

– Судья готов, – последовал ответ.

Марк глубоко вздохнул и посмотрел на ее ладонь у себя на коленке.

– А не могу я просто воспользоваться Пятой поправкой?

– Нет. Ничего не получится, Марк. Я уже об этом думала. Ведь вопросы будут задаваться не для того, чтобы обвинить тебя в чем-то. Их цель – получить информацию, которая, возможно, у тебя есть.

– Не понимаю.

– Ничего удивительного. Слушай меня внимательно, Марк. Я постараюсь все объяснить. Они хотят знать, что сказал тебе Джером Клиффорд перед смертью. Они будут задавать тебе конкретные вопросы, касающиеся событий непосредственно перед самоубийством. Они спросят тебя, говорил ли тебе Клиффорд что-нибудь о сенаторе Бойетте, и если да, то что. Ни один из твоих ответов никоим образом не свяжет тебя с убийством сенатора Бойетта. Понял? Ты к этому не имеешь никакого отношения. И ты не имеешь никакого отношения к самоубийству Джерома Клиффорда. Ты никаких законов не нарушал, понял? Тебя не подозревают ни в каком преступлении или плохом поступке. Тебя не могут ни в чем обвинить на основании твоих ответов. Поэтому ты не можешь спрятаться за Пятой поправкой. – Она помолчала, внимательно глядя на него. – Понял?

– Нет. Если я не сделал ничего плохого, то почему меня забирают полицейские и сажают в тюрьму? Почему я сижу здесь, дожидаясь слушания?

– Ты здесь потому, что они думают: ты знаешь что-то важное, а, как я уже говорила, каждый человек должен помогать правоохранительным органам в ходе расследования.

– Все равно это глупый закон.

– Возможно. Но сегодня нам его не изменить.

Он наклонился вперед, и стул наконец встал на все четыре ножки.

– Мне надо кое-что знать, Реджи. Почему бы мне просто не сказать им, что я ничего не знаю? Почему я не могу сказать, что мы с Роми говорили о самоубийстве, о рае и аде и о всем таком?

– Соврать?

– Да. Все получится, поверьте. Никто не знает правды, кроме меня и Роми. И вас. Так? И Роми, да благословит Господь его душу, уже ничего не скажет.

– В суде нельзя врать, Марк. – Она произнесла это как только могла искренне. Сколько часов она провела без сна, стараясь найти ответ на этот неизбежный вопрос. Как же ей хотелось сказать: “Да! Именно так! Соври, Марк, соври!” У нее все болело и руки тряслись, но она была тверда: – Я не могу позволить тебе врать в суде. Ты же будешь под присягой, значит, должен говорить правду.

– Тогда, похоже, зря я вас нанял, верно?

– Я так не думаю.

– Определенно зря. Вы заставляете меня говорить правду, а в этом деле меня из-за правды могут убить. Если бы вас не было, я бы пошел туда и врал бы без зазрения совести и мы все – я, мама и Рикки – были бы в безопасности.

– Если хочешь, можешь меня уволить. Суд назначит другого адвоката.

Он встал, ушел в самый темный угол комнаты и заплакал. Она смотрела на его поникшую голову и опущенные плечи. Марк прикрыл глаза тыльной стороной руки и громко рыдал.

Реджи видела такое много раз, но все равно вид испуганного и страдающего ребенка был невыносим. Она тоже не смогла удержаться от слез.