"Дело о пеликанах" - читать интересную книгу автора (Гришем Джон)

Глава 13

Телефон прозвонил четыре раза, включился автоответчик, записанный голос эхом прокатился по квартире. Зуммер, потом “сообщения нет”. Он снова прозвонил четыре раза, та же программа, и снова “нет сообщения”. Минуту спустя он зазвонил опять. Грей Грентэм схватил трубку, оставаясь в постели. Сел на подушку, пытаясь сосредоточиться.

— Кто говорит? — спросил он, делая над собой усилие. Свет не проникал через окно.

Голос на другом конце был низким и робким:

— Это Грей Грентэм из “Вашингтон пост”?

— Да. Кто говорит? Медленно:

— Я не могу назвать вам свое имя. Туман рассеялся, и он сосредоточил свое внимание на часах. Было без двадцати шесть.

— Ладно, оставим в покое имя. Почему вы звоните?

— Я видел вчера вашу статью о Белом доме и кандидатах.

— Это хорошо. — “Ты и миллион других”. — Почему вы звоните мне в такой неподходящий час?

— Извините. Я иду на работу и остановился у общественного телефона. Я не могу звонить из дома или офиса.

Голос звучал отчетливо, с артикуляцией, и казался интеллигентным.

— Какого офиса?

— Я юрист.

Великолепно. Вашингтон являлся домом для полумиллиона юристов.

— Частная практика или в правительстве? Легкое замешательство.

— М-м, лучше я не скажу.

— Ладно. Послушайте, мне бы поспать. Почему, в сущности, вы мне позвонили?

— Я могу знать кое-что о Розенберге и Дженсене.

Грентэм сел на край кровати.

— Например...

Более продолжительная пауза.

— Вы записываете это?

— Нет. А должен?

— Не знаю. Я действительно напуган и в замешательстве, мистер Грентэм. Предпочел бы не записывать это. Может быть, в другой раз. Договорились?

— Как хотите. Я слушаю.

— Могут этот звонок зафиксировать?

— Возможно, я думаю. Но вы звоните с общественного телефона, правильно? Какая разница?

— Не знаю. Я просто испуган.

— Все в порядке. Клянусь, что я не записываю, и клянусь, ие зафиксирую звонок. Итак, что у вас на уме?

— Ладно. Думаю, я могу знать, кто их убил.

Грентэм встал.

— Это довольно ценные сведения.

— Они могут меня убить. Вы думаете, они следят за мной?

— Кто? Кто должен следить за вами?

— Не знаю.

Голос звучал так, будто говорящий стоял рядом и говорил, заглядывая через плечо.

Грентэм расхаживал возле кровати.

— Успокойтесь. Почему вы не назовете свое имя? Ладно. Клянусь, это конфиденциально.

— Гарсиа.

— Это не настоящее имя, не правда ли?

— Конечно, нет. Но это лучшее, которое я мог придумать.

— О’кей, Гарсиа. Говорите.

— Я не уверен. Ладно. Но мне кажется, я наткнулся на кое-что в офисе, чего я не должен был видеть.

— У вас есть копия этого?

— Может быть.

— Послушайте, Гарсиа. Вы позвонили мне, правильно? Хотите вы говорить или нет?

— Я не уверен. Что вы сделаете, если я скажу вам что-то?

— Тщательно проверю. Если мы собираемся обвинить кого-нибудь в предательском убийстве двух судей Верховного суда, то, поверьте мне, с фактами будем обращаться деликатно.

Слишком продолжительное молчание. Грентэм замерз, ожидая.

— Гарсиа! Вы здесь?

— Да. Мы можем поговорить позднее?

— Конечно. Мы можем поговорить и сейчас.

— Мне нужно подумать об этом. Я не ел и не спал целую неделю и не могу думать логично. Я могу позвонить вам позднее?

— Ладно, ладно. Чудесно. Вы можете позвонить мне на работу в...

— Нет. Я не буду звонить на работу. Извините, что разбудил.

Он повесил трубку. Грентэм посмотрел на ряд цифр на телефонном аппарате и набрал семь цифр, обождал, потом еще шесть и еще четыре. Записал номер на листке бумаги, лежащем возле аппарата, и повесил трубку. Общественный телефон находился на Пятнадцатой улице в Пентагоне.

Гэвин Верхик проспал четыре часа и проснулся пьяным. Когда он часом позже приехал в гуверовское здание, алкоголь улетучился, но появилась боль. Он проклинал себя и проклинал Каллахана, который, вне всякого сомнения, будет спать до обеда и проснется свежим, бодрым и готовым лететь в Новый Орлеан. Они ушла из ресторана в полночь, когда тот закрывался. Потом заглянули еще в несколько баров и пошутили насчет посещения “подводного” кино, но, так как любимый ими кинотеатр взорвали, они не могли этого сделать. Поэтому они просто пили до трех или четырех часов.

В одиннадцать у него была назначена встреча с директором Войлсом и следовало появиться трезвым и бодрым. Это было невозможно. Он попросил секретаршу закрыть дверь и объяснил ей, что подхватил противный вирус, может быть, грипп, и его нужно оставить одного, если только не появится что-нибудь чертовски важное. Она изучала его глаза и, казалось, хмыкала еще более неодобрительно, чем обычно. Запах пива не всегда испаряется во время сна.

Она вышла и закрыла за собой дверь. Он запер ее. Чтобы уравнять положение, позвонил Каллахану, но никто не ответил.

Что за жизнь. Его лучший друг зарабатывал почти столько же, сколько и он, но был занят работой тридцать часов в неделю и имел богатый выбор сговорчивых молодых студенточек лет на двадцать моложе. Потом он вспомнил их грандиозные планы насчет недельного отдыха на Сент-Томасе, и в воображении возникла Дарби, прогуливающаяся по пляжу. Он поедет туда, даже если придется уйти в отставку.

Волна тошноты поднимается вверх, подкатывает к горлу, и он быстро ложится на пол. На дешевый правительственный ковер. Он дышит глубоко, и где-то вверху в голове начинает стучать. Оштукатуренный потолок не закружился, и это придавало силы. Через три минуты стало ясно, что рвоты не будет, по крайней мере, в данный момент.

Его портфель находился в пределах досягаемости, и он осторожно подтянул его к себе. Нашел внутри конверт, лежащий рядом с утренней газетой. Вскрыл его, развернул сложенные вместе листы и держал их обеими руками на расстоянии шести дюймов от лица.

Всего было тринадцать страниц компьютерной распечатки обычного размера, как для письма. Текст набран через два интервала, широкие поля. Он мог читать. На полях от руки были сделаны небрежные примечания, целые абзацы шли с пометками. Слово “черновик” было написано фломастером наискось вверху. Ее фамилия, адрес и номер телефона напечатаны на обложке.

Он бегло, за несколько минут, пока лежит на полу, просмотрит страницы, потом, возможно, найдет в себе силы сесть за стол и вновь почувствует себя важным правительственным юристом. Он подумал о Войлсе, и стук в голове усилился.

Она писала хорошо. Стандартный, как тому учат в юридической школе, образец из больших предложений, состоящих из длинных слов. Но мысли она излагала четко. Избегала повторов и специального, понятного лишь юристам, жаргона, к которому обычно прибегает большинство студентов. Она никогда не будет писать так, как юридический служащий, работающий в правительстве Соединенных Штатов.

Гэвин никогда не слышал о ее подозреваемом, и, определенно, его фамилии не было ни в одном списке.

В узком смысле слова это не было дедом, больше похоже на статью о судебном процессе в Луизиане. Она излагала факты кратко и делала их интересными. Увлекательно, на самом деле. Он уже не просматривал, а внимательно читал.

Изложение фактов заняло четыре страницы, потом на трех страницах давались краткие справки о сторонах. Здесь текст был несколько растянутым, но он продолжал читать. Он заглотнул крючок. На восьмой странице — само дело, или, иначе, резюме судебного разбирательства. На девятой упоминалась апелляция, а на последних трех страницах прослеживалась невероятная мысль: речь шла об исключении Розенберга и Дженсена из состава суда. Каллахан сказал, что она уже отвергла эту теорию и, по-видимому, в конце концов выпустила пар.

Но читать было в высшей степени интересно. На какой-то миг он забыл о головной боли и прочитал тринадцать страниц материалов дела, излагаемых студенткой юридической школы, лежа на полу на грязном ковре, в то время как у него было много другой работы.

Раздался слабый стук в дверь. Он медленно сел, затем осторожно встал и направился к двери.

— Да.

Это была секретарша.

— Ненавижу беспокоить. Но директор хочет видеть вас у себя в кабинете через десять минут. Верхик открыл дверь.

— Что?

— Да, сэр. Десять минут.

Он протер глаза и быстро вздохнул.

— Зачем?

— Я лишусь должности, если буду задавать такие вопросы, сэр.

— У вас есть что-нибудь для полоскания рта?

— Да, сэр. Думаю, что есть. Вы хотите воспользоваться?

— Я не спрашивал бы, если бы не хотел. Принесите мне. Кстати, у вас есть жевательная резинка?

— Жевательная резинка?

— Жевательная резинка.

— Да, сэр. Она вам тоже нужна?

— Просто принесите мне полоскание для рта, жевательную резинку и аспирин, если у вас есть.

Он направился к столу и сел, обхватив голову руками и потирая виски. Он слышал, как она выдвигала ящики, и вот она уже стоит перед ним со всем заказанным.

— Спасибо. Извините, что я раздражен.

Он показал на дело, лежащее в кресле у двери.

— Передайте это дело Эрику Исту, он работает на пятом этаже. Приложите записку от меня. Попросите его просмотреть материалы, когда у него будет минутка свободного времени.

Она вышла с делом.

Флетчер Коул открыл дверь в Овальный кабинет, с серьезным видом обращаясь к К. О. Льюису и Эрику Исту. Президент находился в Пуэрто-Рико, знакомясь с последствиями урагана, а директор Войлс отказался встретиться с Коулом наедине. Он послал своих сотрудников рангом пониже.

Коул проводил их к дивану, а сам сел напротив, за кофейным столиком. Пиджак застегнут на все пуговицы, галстук завязан по всем правилам. Он никогда не позволял себе небрежности в одежде. Ист слышал целые истории о его привычках. Он работал по двадцать часов в день, семь дней в неделю, не пил ничего, кроме воды, а ел в основном пищу из торговых автоматов, находящихся в цокольном этаже здания. Он мог читать подобно компьютеру и целыми часами ежедневно просиживал за просмотром письменных сообщений, докладов, корреспонденции и гор находящихся на рассмотрении в данный момент законов. У него была отличная память. Всю последнюю неделю они ежедневно составляли доклады о ходе расследований и вручали их Коулу, который впитывал в себя материал и помнил все до следующей встречи. Если они делали что-то неправильно, он терроризировал их. Его ненавидели, но не уважать его было невозможно. Он был сообразительнее их и работал больше их. И он прекрасно знал это.

Он чувствовал себя самоуверенно в пустоте Овального кабинета. Его босса не было, он работал перед камерами, но реальная власть оставалась в тени, чтобы управлять страной.

К. О. Льюис положил на стол папку с последними сообщениями толщиной дюйма в четыре.

— Что-нибудь новое? — спросил Коул.

— Возможно. Французские власти тщательно просмотрели материал, отснятый скрытыми камерами в парижском аэропорту, и считают, что узнали одно лицо. Они сравнили с пленками двух других камер, установленных в зале ожидания под разным углом, затем сообщили в Интерпол. Лицо замаскировано, но Интерпол полагает, что это Хамея, террорист. Уверен, вы слышали о...

— Слышал.

— Они детально изучили весь материал и почти уверены, что он вышел из самолета, прибывшего прямым рейсом из Далласа в прошлый четверг, примерно через десять часов после того, как был найден Дженсен.

— “Конкорд”?

— Нет, “Юнайтед”. Основываясь на времени и расположении камер, они могут определить вход-выход и рейсы.

— А Интерпол вступил в контакт с ЦРУ?

— Да. Они разговаривали с Гмински где-то в час дня сегодня.

На лице Коула не отразилось ничего.

— Насколько они уверены?

— На восемьдесят процентов. Он мастер маскировки и несколько необычно для него путешествовать таким образом. Поэтому есть повод для сомнений. Мы получили фотографии и краткий отчет для доклада Президенту. Честно говоря, я изучил снимки и не могу ничего сказать. Но Интерпол знает его.

— Он ведь годами не фотографировался добровольно, не так ли?

— Насколько известно, нет. По слухам, он делает операцию и обретает новое лицо каждые два или три года.

Коул секунду поразмышлял.

— Ладно. Что, если это Хамел, и что, если он замешан в убийствах? Что это значит?

— Это значит, что мы никогда не найдем его. По меньшей мере девять стран, включая Израиль, сейчас активно ищут его. Это значит, кто-то заплатил ему уйму денег, чтобы использовать его таланты здесь. Мы постоянно твердим, что убийца или убийцы были профессионалами и они скрылись до того, как остыли тела.

— Поэтому это значит так мало.

— Можно сказать так.

— Отлично. Что еще у вас?

Льюис взглянул на Эрика Иста.

— Ну, еще у нас обычный дневной отчет.

— Они довольно сухие, как и этот, последний.

— Да. У нас триста восемьдесят агентов, которые работают по двенадцать часов в день. Вчера они опросили сто шестьдесят человек в тридцати штатах. Мы...

Коул поднял руку.

— Достаточно. Я прочитаю ответ. По-видимому, безопаснее сказать, что нет ничего нового.

— Может быть, лишь небольшой новый штрих. Льюис посмотрел на Эрика Иста, который держал копию дела.

— Что это? — спросил Коул.

Ист чувствовал себя неловко. Дело перемещалось наверх весь день, пока наконец-то Войлс не прочитал его и не воспринял с одобрением. Он рассматривал его как выстрел на большое расстояние, который не заслуживает серьезного внимания. Но в деле упоминался Президент, и ему нравилась идея заставить попотеть и Коула, и его босса. Он дал указание Льюису и Исту доставить дело Коулу и рассматривать его как важное предположение, к которому Бюро относится серьезно. Первый раз за неделю Войлс улыбался, когда говорил об этих идиотах в Овальном кабинете, читающих дело и ищущих укрытия.

— Разыграйте все как следует, — сказал Войлс. — Скажите им, что мы собираемся бросить на это двадцать агентов.

— Это версия, которая возникла за последние двадцать четыре часа, и директор Войлс чрезвычайно заинтригован ею. Он опасается, что она может повредить Президенту.

У Коула было каменное лицо, ни один мускул не дрогнул на нем.

— Как это?

Ист положил дело на стол.

— Все здесь, в этом отчете.

Коул взглянул на него, затем изучающе — на Иста.

— Хорошо. Я прочитаю его позже. Это все? Льюис встал и застегнул пиджак.

— Да, мы уходим.

Коул проводил их до двери.

Не было фанфар, когда самолет номер 1 Военно-Воздушных Сил приземлился в Эндрю. Шел одиннадцатый час. Королева была в отъезде в связи со сбором денег, и никто из друзей или семьи не встречал Президента, когда тот вышел из самолета и направился к лимузину. Там его ждал Коул. Президент опустился на сиденье.

— Я не ожидал увидеть вас, — сказал он.

— Извините. Нам нужно поговорить. Машина набрала скорость и помчалась к Белому дому.

— Уже поздно, к тому же я устал.

— Каковы последствия урагана?

— Впечатляют. Ураган унес миллион хижин и картонных хибар, и теперь нам придется изыскать пару миллиардов на постройку новых домов и электростанций. Им нужен хороший ураган каждые пять лет.

— У меня уже подготовлено заявление в связи с ураганом.

— Отлично. Что особенно важного?

Коул протянул копию документа, известного теперь под названием “Дело о пеликанах”.

— Не хочу читать, — сказал Президент. — Просто расскажите, что там.

— Войлс и его пестрая команда вышли на подозреваемого, о котором до сих пор даже не упоминалось. Самого неприметного, не похожего на других подозреваемого. Излишне усердная студентка юридической школы в Тьюлане состряпала это чертово дело, и оно как-то попало к Войлсу, который прочитал его и оценил по достоинству. Помните, они потеряли надежду установить подозреваемых. Предположение настолько искусственно, настолько неправдоподобно, что, по существу, не внушает мне абсолютно никакого беспокойства. Но меня беспокоит Войлс. Он решил, что должен заниматься своим делом со всем энтузиазмом, и пресса следит за каждым его движением. Может иметь место утечка информации.

— Мы не можем контролировать проводимое им расследование.

— Мы можем управлять им. Гмински ожидает в Белом доме и...

— Гмински!

— Успокойтесь, шеф. Я лично передал ему копию этого дела три часа назад и заставил его поклясться хранить все в секрете. Он может быть некомпетентным, но умеет хранить тайну. Я доверяю ему намного больше, чем Войлсу.

— Я не доверяю никому из них.

Коулу нравилось слышать такое. Он хотел, чтобы Президент не доверял никому, кроме него.

— Думаю, вы должны попросить ЦРУ немедленно заняться этим. Мне бы хотелось знать все, прежде чем Войлс начнет копать. Никто ничего не найдет, но, если мы будем знать больше Войлса, мы сможем убедить его отцепиться. Это имеет смысл, шеф.

Президент был расстроен.

— Это наше внутреннее дело. ЦРУ нет смысла шпионить вокруг. И, возможно, это незаконно.

— Это незаконно, технически. Но Гмински сделает это для нас. И он сможет выполнить все быстро, секретно и более тщательно, чем ФБР.

— Это незаконно.

— Такое, шеф, делалось много раз раньше.

Президент следил за движением на дороге. Его глаза припухли и покраснели, но не от усталости. Он проспал три часа в самолете. Но весь день он провел перед камерами, стараясь выглядеть печальным и озабоченным, и было трудно сразу освободиться от этого.

Он взял дело и швырнул на пустое сиденье рядом.

— Это кто-то, кого мы знаем?

— Да.