"Зимний Ветер (Волны Черного моря 3.)" - читать интересную книгу автора (Катаев Валентин)

Все произошло весьма естественно и незаметно.

Живя отшельником на Ближних Мельницах и всецело занятый своим романом с Ириной, Петя сперва, скорее от нечего делать, стал обучать местных мальчишек военному делу.

Они занимались на том самом выгоне, где когда-то Петя и Мотя играли в "дыр-дыра", собирали подснежники, пускали змея.

Мальчишки смотрели на Петю, как на бога. Он был настоящий военный, герой, у него был кольт. У него были кортик, патроны, полевая сумка, компас. У него было бедро пробито осколком.

Они видели этот осколок, медный треугольник с рваными краями и выдавленной цифрой, завернутый в бумажку. Петя носил его на память в нагрудном кармане френча. Однажды он показал его Павлику и Женьке. Им страшно было дотронуться до острых краев осколка.

В их глазах Петя был недосягаем. И в то же время он был "глубоко свой". Это было верно. В сущности, после госпиталя на Ближних Мельницах Петя был своим. А свои почти все служили в Красной гвардии, в отряде железнодорожных мастерских.

Даже Павлик и Женька считали себя красногвардейцами.

Они ходили за Петей по пятам, каждую минуту отдавая честь и поворачиваясь направо, и налево, и кругом, или мчались дробной солдатской рысцой, прижав локти к туловищу, стоило Пете сделать лишь одно движение рукой.

Они представляли себя чем-то вроде его адъютантов или ординарцев.

Образовалась целая рота мальчишек. Раздобыли саперные лопаты, и Петя стал учить свою роту окапываться.

По его свисту мальчишки, как настоящие солдаты, делали перебежку цепью, применялись к местности и со всего маху падали на живот возле сусличьих норок, прячась за земляные бугорки.

За неимением винтовок они держали в руках палки, а вместо ручных гранат швыряли пустые консервные банки и грудки замерзшей земли. Петя учил их наступать взводами и отделениями, загибать фланги и оставлять некоторую часть роты в резерве.

Они маршировали по выгону и по улицам Ближних Мельниц и пели совсем по-солдатски, с криками и разбойничьим присвистом: "Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет", "Эх, эх, горе не беда", а также революционные песни, среди которых особенно нравилась "Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой, братский союз и свобода - вот наш девиз боевой".

У них и вправду был братский союз: молодежный отряд Красной гвардии железнодорожного района.

Петя вкладывал в военные занятия с ребятами всю свою энергию. А главное, у него было много свободного времени. Обучение молодежного отряда помогало ему хоть на время отвлечься от смутных мыслей и чувств, связанных с его любовью, которая теперь, кроме радости, причиняла ему неопределенное душевное беспокойство, даже временами тяжесть.

Кончилось это тем, что когда однажды Терентий с грубоватой шутливостью сказал, что хватит бить баклуши и пора его благородию идти служить народу, в Красную гвардию, где не хватает военных специалистов, Петя не возразил.

К тому времени в железнодорожных мастерских стало под ружье более двух тысяч рабочих. Потребовались офицеры.

Железнодорожный районный Совет рабочих депутатов утвердил Петю начальником штаба сводного отряда, то есть воинского подразделения вроде батальона.

Петя был коренной артиллерист, и ему хотелось бы командовать батареей. Но в Красной гвардии железнодорожного района еще не было пушек.

Петя прикинул на дореволюционную мерку и пришел к выводу, что начальник штаба сводного отряда - это по чину никак не меньше поручика, а то и штабс-капитана. Можно, с натяжкой, считать, что он теперь капитан.

Было, конечно, жаль, что в рабочей Красной гвардии не существовало погон и других знаков различия, например, аксельбантов. Они бы теперь могли здорово пригодиться. Зато можно было носить шпоры. Это в значительной степени утешало Петю.

Ни с кем не советуясь, Петя решил по-прежнему носить свой офицерский кортик с анненским темляком. Хотя этот темляк и был принадлежностью царского ордена "Святыя Анны четвертой степени за храбрость", ведь можно было его рассматривать не как темляк, а просто как красную ленточку, привязанную к кортику.

Кто мог возразить против красного банта или красной ленты? Напротив. В этом было даже что-то революционное.

Петя уже подумывал, не надеть ли ему свой скромный солдатский георгиевский крестик, но все же не рискнул.

Теперь он все время проводил в конторе железнодорожных мастерских, где были отведены две комнаты под штаб.

Командиром сводного отряда назначили Акима Перепелицкого, с которым Петя отлично сработался.

Они даже подружились. И, хотя Аким Перепелицкий по старой памяти смотрел на Петю в общем как на молокососа, все же они оба были фронтовиками.

Они знали друг друга еще до революции. А главное, их сближала Мотя, которая по-прежнему относилась к Пете с нескрываемым обожанием.

Быстро, легко и естественно вступил Петя в новую жизнь.

Через неделю ему казалось, что он уже давным-давно служит в Красной гвардии, а то время, когда он лежал в госпитале, представлялось ему незапамятным.

Новая жизнь была серьезной, суровой и в то же время полной какой-то горячей, напряженной радости.

Петя чувствовал себя не просто профессиональным военным, а солдатом революции, несущим, может быть, и незаметную, но великую службу, по сравнению с которой все его военное прошлое казалось пустяками.

Прежде чем поступить на службу в Красную гвардию, он сходил к отцу посоветоваться. Он был уверен, что отец не одобрит его решения. И ошибся. Василий Петрович посмотрел на сына снизу вверх слезящимися глазами, в которых - за стеклами пенсне - блестела какая-то странная для него, твердая решимость, по-видимому созревшая в последние дни.

Он обнял Петю обеими руками за плечи и, немного выставив вперед нижнюю челюсть с корешками стершихся зубов, сказал:

– Ты прав. Одобряю. Молодец. Хотя, может быть, это и не похристиански, но так и надо поступить. Честный, порядочный человек должен быть всегда вместе с народом. А большевики - это именно и есть народ. Ты, пожалуйста, не думай, что я на старости лет стал пораженцем. Нет! Я не пораженец!..

"Ну, так и есть, - подумал Петя, - отец сел на своего любимого конька: оборонцы, пораженцы".

Он не мог скрыть улыбки.

Увидев эту добродушную, легкомысленную улыбку, отец нахмурился, повертел шеей, как будто бы ее тер воротничок.

– Да! - запальчиво сказал он. - Теперь я вижу, что ты еще не созрел до понимания того, что происходит в России. Пораженцы стали оборонцами и оборонцы - пораженцами. Теперь твои Керенский и Корнилов - пораженцы! - крикнул Василий Петрович так визгливо, что семья еврейского портного в соседней комнате затихла и даже дети перестали плакать.

– Во-первых, они не мои и никогда не были моими, - успел вставить Петя, но отец не дал ему договорить.

– Они хотели открыть немцам фронт и сдать Петроград. Они изменники и предатели вроде Стесселя, Мясоедова и Сухомлинова. Для них личные интересы выше интересов народа. Для того чтобы сохранить привилегии ничтожной горсточки богачей, они готовы бросить весь русский народ под сапог Вильгельма. Подлецы!.. А пораженцы-большевики стали теперь оборонцами. Это сейчас единственная сила в стране, которая способна отстоять Россию от гибели и разграбления. Это - истинные патриоты. И я рад, что ты с ними! Если бы я был способен держать в руках винтовку, я тоже был бы с ними. Послушай, - вдруг сказал Василий Петрович, понизив голос, - ты знаешь, кто такой Ленин?

– Конечно, - сказал Петя и стал перечислять все то, что знал о Ленине: Владимир Ульянов, председатель Совета народных комиссаров, организатор партии большевиков, брат Александра Ульянова, повешенного царским правительством…

Василий Петрович перебил его:

– Нет. Это все верно, конечно. Но, понимаешь ли ты, кто Ленин? - еще раз настойчиво повторил он, напирая на слово "кто". - ЛенинУльянов - это великий преобразователь России, - торжественно проговорил Василий Петрович. - Такие люди рождаются раз в столетие. Ленин и Петр. И я даже думаю, что Ленин выше. Петр при всем своем величии был все-таки не более чем простой русский царь. А Ленин - сард народ! Реформы Петра бледнеют перед реформами Ленина. Ленин в корне переделывает русскую жизнь. В основе его политики лежит великая народная правда. Ленин и большевики посягнули на так называемую священную частную собственность, которая уже давно не священна и не более чем гниющий труп, заражающий своими миазмами жизнь людей на земном шаре. Земля крестьянам, фабрики рабочим - вот настоящая правда. Только она одна истинно моральна. Остальное все - ложь. Я не знаю, понимаешь ли ты меня, но несколько поколений лучшей части русского народа, русская революционная интеллигенция, начиная с Радищева и декабристов, мечтала о том, что сейчас с такой гениальной смелостью и таким гениальным умом совершает в России Владимир Ульянов. Грядет новая, освобожденная, счастливая, воистину народная, трудовая Россия и несет новые заповеди всему человечеству. Мы живем в величайшую историческую эпоху. На наших глазах преображается мир. Понимаешь ли ты, Петруша, что это значит? Преображение!

На его глазах блестели слезы. Пенсне свалилось с носа. Василий Петрович смотрел с тревожным восторгом на сына. Потом он перевел глаза на икону спасителя, перед которой уже не горела лампадка, и перекрестился.

– Господи, благодарю тебя, что ты дал мне счастье дожить до преображения! Ныне отпущаеши раба твоего по глаголу твоему с миром.

Пете показалось, что отец хочет стать на колени. Но Василий Петрович боком сел на шаткий стул и опустил голову. Он улыбался. А слезы продолжали блестеть на его глазах.

Петя был поражен. Революция - преображение, а Ленин выше Петра. Впервые и неожиданно для себя Петя ощутил все, что происходило вокруг, как Историю. Он сразу как бы вырос в своих глазах. Он уже больше не колебался. Он понял, что, став командиром Красной гвардии, он служит народу и защищает Родину.

Петя оказался неплохим организатором и быстро сформировал из рабочих железнодорожных мастерских небольшие летучие отряды и роты, подвергая придирчивым экзаменам местных унтер-офицеров и простых солдат, прежде чем назначить их командирами.

Он привлек на службу в Красную гвардию несколько знакомых офицеров из бывших гимназистов или студентов, в том числе Колесничука, которому уже смертельно надоело ловчиться в гайдамацком курене. К тому времени Колесничук разочаровался в Центральной Раде. Он понял, что все разговоры о "вильной" Украине, о независимом украинском государстве, отделенном от Советской России, есть не что иное, как пустая болтовня, за которой скрывалось намерение во что бы то ни стало сохранить за помещиками землю, за фабрикантами - заводы и за братьями Пташниковыми - свою фирму, оставив в ней Колесничука маленьким, униженным, нищим и бесправным приказчиком, каким был его отец.

Ненависть к "господам" была у Колесничука в крови.

Он страстно любил свою "ридну Украину", но Украину простых, трудящихся людей - рабочих, крестьян, приказчиков, ремесленников, учителей, - а вовсе не помещиков вроде Потоцких или заводчиков вроде Бобринских.

Он быстро понял, что с Центральной Радой ему не по пути. Раечка же сообразила это еще раньше его. Они оба понимали, что свобода и независимость Украины тесно связаны с Советской властью, с большевиками, с Лениным.

В конце концов сражаться "за владу Рад" или за власть Советов было одно и то же.

Жора Колесничук так же, как и Петя Бачей, устал ловчиться, устал чувствовать себя дезертиром, даром есть народный хлеб.

Когда он случайно встретился с Петей возле Чумки, он уже вполне созрел для Красной гвардии.

Они поняли друг друга с двух слов.

Колесничук с облегчением спорол со своей честной боевой папахи красный шлык, с шинели - узенькие дурацкие погончики, снял кокарду и через два дня, оставив все свои вещи пока что в гайдамацкой казарме, уже был у Пети помощником по стрелковой подготовке.

Скоро Петя стал командиром строящегося бронепоезда, а Колесничук - начальником стрелкового десанта.

Все становилось на свое место.