"Зимний Ветер (Волны Черного моря 3.)" - читать интересную книгу автора (Катаев Валентин)

Родион Жуков ходил по Смольному, разыскивая Ленина.

Недавно совершилась Октябрьская революция. Было образовано временное рабоче-крестьянское правительство - Совет народных комиссаров.

Теперь Смольный, по-прежнему продолжая оставаться боевым штабом восстания и центром борьбы со всеми силами контрреволюции, начал понемногу приобретать также некоторые черты государственного учреждения с его обычной, не военной, а гражданской суетой, со стуком "ундервудов", звонками телефонов и даже старыми, институтскими служителями, которые чинно разносили бумаги и чай, впрочем, не в стаканах, а в фаянсовых институтских кружках, иногда покрытых ломтем черного солдатского хлеба.

По совету Павловской Родион Иванович сперва отправился в комнату, где временно на казарменном положении жили Владимир Ильич с Надеждой Константиновной.

Часовой - молодой солдат в черных обмотках, с узкими, напряженно-подозрительными глазами - вскинул винтовку, но, узнав известного потемкинца Жукова, тотчас отвел в сторону штык, и Родион Иванович заглянул в комнату. Она была пуста.

Родион Жуков увидел на подоконнике черную дамскую шляпку с воткнутой в нее длинной булавкой с шариком, а на стенедемисезонное пальто Владимира Ильича с потертой бархаткой на воротнике.

Эти самые шляпку и пальто Жуков видел еще до войны в Лонжюмо, под Парижем, где слушал лекции Ленина в партийной школе, и теперь, при взгляде на эти милые, постаревшие вещи, почемуто вдруг с особенной остротой почувствовал все значение того, что происходило сейчас в России.

На лестницах, в высоких, узких, сводчатых, непомерно длинных институтских коридорах, в дортуарах, превращенных в караульные помещения и канцелярии, - всюду беспорядочно толпилось множество самого простого, черного народа: мужиков в армяках и тулупах, в подшитых валенках и лаптях, обросших армейских делегатов, вооруженных рабочих, красногвардейцев с красными повязками на рукавах, матросов из Центробалта и Румчерода, среди которых Родион Жуков нередко узнавал товарищей по эмиграции.

В одном из коридоров на связке солдатских шинелей сидела в короткой жакетке поверх белой блузки с плоеной грудью и в стоптанных ботинках Крупская и, отгоняя от себя рукой махорочный дым, отовсюду плывущий в воздухе, слушала нового народного комиссара просвещения Луначарского, который, топорща большими пальцами коротких рук дряхлый парижский жилет, развивал перед нею план коренной реорганизации народного образования в бывшей Российской империи.

Луначарский вдруг остановился на полуслове и стал близоруко всматриваться в Жукова сквозь мутные стекла старомодного пенсне с пружинкой, в резко-черной оправе, криво сидящего на его крупном дворянском носу.

– Надежда Константиновна, а ведь это Жуков!

– Конечно, - сказала Крупская, подавая Родиону Ивановичу руку. - А вы не знали, что он здесь?

– Пропащая душа!-воскликнул Луначарский. - Когда мы с вами виделись в последний раз? Дай бог памяти: на Капри у Горького в одиннадцатом или на вокзале в Неаполе?

– Не угадали. В Париже, в двенадцатом.

– Верно! В Лувре, не правда ли?

– Да, вы нам показывали Рубенса. Красиво говорили. Мы заслушались.

– Теперь не до Рубенса, - сказал Луначарский.

– Вы не скажете, где Владимир Ильич? - спросил Жуков.

– Какое время! Феноменально! - растроганно и возбужденно проговорил Луначарский, не слыша вопроса Жукова, но разглядывая самого Жукова, его старый, еще времен пятого года матросский бушлат, деревянную полированную кобуру маузера, чем-то напоминавшую новенький школьный пенал, георгиевскую ленту с почерневшей золотой надписью "Князь Потемкин-Таврический". - Да, "Потемкин". - На глазах Луначарского показались слезы. - Вы, Родион Иванович, теперь уже не человек. Вы памятник, легенда. Товарищи, смотрите: это - живое воплощение пятого года! - вдруг воскликнул Луначарский, оглядываясь по сторонам и как бы приглашая в свидетели сотни людей, которые наполняли здание Смольного гулом своих голосов и шагов.

Жуков повторил вопрос, где сейчас находится Ленин, испытывая в то же время не менее сильное волнение, чем Луначарский, но никак не желая поддаться этому волнению.

– Всюду был, - сказал он. - Нигде нет. И никто не знает.

– Володя нынче ездил вместе с товарищем Свердловым в автомобиле в Главный штаб на прямой провод. Вы у Свердлова были?

– Был.

– Так сходите еще раз.

Едва Жуков начал спускаться по лестнице, как увидел Ленина в сереньком в мелкую клеточку пиджачке. Он бежал вверх навстречу Жукову, быстро мелькая по ступенькам ботинками "Вэра" и откинув в сторону руку, в которой держал моток телеграфной ленты.

Они чуть не столкнулись.

– Вы ко мне? - спросил Ленин, не узнавая Жукова в матросской форме. - Я же сказал, чтобы товарищи из армии и флота прежде всего направлялись прямо на третий этаж, к Дыбенко или АнтоновуОвсеенко, наконец, к Кобе.

– Это я, Жуков.

– Ах, черт возьми! Не узнал вас в этом виде. Быть вам богатым.

Ленин подхватил на ходу Родиона Ивановича под руку и потянул за собою вверх по лестнице.

– Ну, что у вас? В двух словах!

– Да вот, хочу проститься: уезжаю. - Куда?

– В Одессу, в Румчерод. Нас тут целая группа черноморцев.

– У Свердлова были?

– Был.

– Инструкцию получили?

– Получил.

– Имейте в виду, там обстановка ой-ой-ой!

– Знаем.

– Люди с вами едут надежные? Члены партии? Кого больше: рабочих или крестьян?

– Крестьян, пожалуй, будет побольше. Но, конечно, есть и рабочие. Настоящие пролетарии: рыбаки, металлисты, железнодорожники. Все делегаты съезда.

– За железнодорожниками посматривайте. Народ ненадежный. Викжель. Соглашатели, меньшевики.

– Мои надежные, - самодовольно усмехнулся Жуков.

Ленин резко остановился, слегка расставил короткие ноги, заложил руки за спину. Его лысая голова с громадным лбом и рыжеватыми волосами на затылке была откинута, глаза строго, недоверчиво прищурены.

– Гм… вот как… Вы думаете, надежны?

Он как бы изучал Жукова, взвешивая слова, сказанные им.

Лицо Ленина не было похоже на лицо того Ленина, которого Жуков хорошо знал по Парижу и по Праге. Не было бородки и усов: они еще не вполне отросли после того, как Ленин их сбрил перед самым переворотом, отчего крупный рот и сильный подбородок Ленина были резко очерчены и делали его лицо еще более решительным, скуластым, простонародным. Если бы не сократовский лоб, его можно было бы смело принять за средних лет мастерового.

– А вы не ошибаетесь? - прищурился Ленин.

– Думаю, нет, - сказал Родион Жуков, любуясь Лениным, всей его маленькой фигурой с крепкой, очень широкой грудью и втянутым животом, на котором морщился жилет.

Все в Ленине нравилось Жукову, в особенности редкие, но стремительные движения рук, которые он то засовывал глубоко в карманы брюк, то закладывал за спину, то выбрасывал вперед.

– Пойдемте ненадолго ко мне, потолкуем. Я хочу у вас спросить одну вещь, - сказал Ленин. - Надя, ты уже виделась с Родионом Ивановичем? Он нынче уезжает на юг, в Одессу. Пришел прощаться.

– Видела, видела!

– Так пойдемте.

Ленин прибавил шагу, стараясь как можно незаметнее проскочить в толпе, которая, увидев его в коридоре, окружила со всех сторон и уже двигалась вместе с ним, с любопытством и гордостью рассматривая этого человека, вождя первой в мире социалистической революции.

Родион Жуков заметил, что Ленин слегка покраснел, но не от смущения, а от какой-то веселой досады.

Наконец они очутились в маленькой комнатке, где обычно работала на своем неуклюжем "ундервуде" Павловская, печатая первые декреты и указы Советского правительства.

Теперь в комнате никого не было. По-видимому, Павловская пошла в столовую обедать.

Они сели на стулья возле окна.

– Вот о чем я вас хотел спросить, уважаемый, - сказал Ленин, сильно упираясь обеими руками в колени, нагнувшись и пытливо глядя Жукову прямо в глаза. Он сделал маленькую паузу. - Скажите, как удержать власть? Что вы об этом думаете? А власть надо удержать во что бы то ни стало!

Этот вопрос через несколько дней после взятия Зимнего дворца, бегства Керенского, ареста Временного правительства - словом, после блестящей, молниеносной и почти бескровной победы пролетарской, социалистической революции - мог показаться весьма странным. Но Родион Иванович слишком хорошо чувствовал Ленина, чтобы не понять всю силу и глубину этого вопроса. В этом вопросе был весь Ленин с его предусмотрительностью, трезвостью мысли, остротой политического анализа, прирожденной нелюбовью ко всем и всяческим общим местам и полным отсутствием позы.

Среди всеобщего восторга великой исторической победы, которую так долго и так страстно ждали многие поколения русских трудящихся, легко можно было потерять голову. Это могло случиться со всяким, но только не с Лениным.

– Как удержать власть? - переспросил Жуков, подумав.

– Да, как? - спросил Ленин.

– По-моему, так же, как это бывает всегда во время революции: драться.

– Совершенно верно! - быстро сказал Ленин. - Я с вами согласен. Драться. Но какими силами?

– Армия, флот… - начал Жуков. Ленин болезненно поморщился.

– Вы же знаете, что армия смертельно, адски устала. И, кроме того, еще многие воинские части находятся под сильнейшим влиянием всяческой контрреволюционной сволочи, а-ля правые эсеры, кадеты, Краснов, Корнилов… Вы знаете, что Керенский с войсками подошел к Гатчине? Так вот! Армию еще нужно повернуть целиком на нашу сторону. На это требуется время, а время не ждет. Флот я уже вызвал. Вот. - Ленин показал моток телеграфной ленты, который уже успел сунуть в карман пиджака. - Из Гельсингфорса идут военные корабли, "Республика" и миноносцы с оружием, десантом и продовольствием. Вот вы, например, военный моряк, правда, бывший. Но у вас должен быть какой-то опыт. Как вы думаете: если миноносцы войдут в Неву около села Рыбацкого с тем, чтобы защищать Николаевскую железную дорогу и все подступы к ней, а "Республика" станет рядом с "Авророй", это даст нам какие-нибудь преимущества?

Ленин повернулся на стуле (стул скрипнул), привстал и посмотрел в окно, вдаль, как будто бы уже видел военные корабли, входящие в Неву.

Вечерело. За окном над Большой Охтой плыл холодный ноябрьский туман. Маячили размытые тени балтийских чаек. На фоне этого плывущего жемчужно-серого тумана и этих косо мелькающих чаек лицо Ленина показалось Жукову вылепленным, как прекрасный барельеф, исполненный несокрушимой воли.

– Как хорош этот город! - мечтательно сказал Ленин, все еще продолжая, напряженно прищурившись, всматриваться в даль, в туман, и вдруг, повернувшись к Жукову, резко бросил: - Ну, есть ли резон отдавать его какой-нибудь шлюхе, вроде Керенского?- И почти без перехода: - Стало быть, вы считаете, что если "Республика" станет рядом с "Авророй", то мы будем иметь достаточный радиус для обстрела любой части города?

– Безусловно.

– Вы не ошибаетесь?

– А как же! Имею опыт. Когда в пятом году мы били с "Потемкина" по Одессе, то свободно хватало до Молдаванки и даже дальше.

– Это убедительно, - сказал Ленин, подумав. - Убедительно. Ну-с, так-с, значит, вы советуете драться? Так и поступим. Повидимому, впереди предстоит еще много боев: нам - здесь, а вам - на юге. По-моему, вам будет даже еще жарче, чем нам. Вы это, между прочим, учтите.

– Учту.

Ленин, блестя в сумерках глазами, коротко засмеялся своим альтом.

– Итак, подытожим: драться.

– Драться, Владимир Ильич.

– А у вас есть чем драться? - лукаво спросил Ленин.

– Вот, - ответил Жуков, похлопав по своему маузеру.

– Мало, - сказал Ленин строго, но в то же время с некоторым любопытством косясь на красивую деревянную кобуру маузера. - Вот вам главное оружие. - Он взял с подоконника газету. - Декрет о земле, декрет о мире. Сколько экземпляров берете с собой?

– Порядочно.

– Покажите, покажите, сколько?

Жуков вынул из бушлата несколько экземпляров газеты.

– Всего! - разочарованно воскликнул Ленин. - Э нет, батенька? Вы меня, вероятно, не поняли. Пойдемте-ка вниз.

Ленин пружинисто поднялся со стула и стремительно, несколько бочком, выскользнул из комнаты. Жуков едва за ним поспевал.