Валентин Азерников Он придет Ироническая комедия в одном действии

Кафе самообслуживания в зале ожидания аэропорта. За столиком сидит Надя. Перед ней – нетронутая чашка кофе, вторая чашка – напротив, перед пустым стулом, на котором лежат ее сумка и шляпа. Надя сидит неподвижно. Когда по радио объявляют прибытие или отправку очередного рейса, она вздрагивает и вслушивается. Часто смотрит на часы.

На соседних двух столиках – перевернутые стулья. К столику подходит Бородач – молодой человек с лохматой шевелюрой и густой бородой, в темных очках; лица его практически не видно. Он держит чашку кофе и рюмку.

Надя. Извините, здесь занято.

Бородач. Все четыре?

Надя. Я жду. Тут должны прийти…

Бородач. А эти два?

Надя. А что, других нет? Обязательно сюда?

Бородач. Вы же видите, закрывают. Я ненадолго. А она все равно опаздывает.

Надя (вызывающе). А с чего вы взяли, что это она? Может, это моя шляпа.

Бородач (посмотрел на шляпу, пожал плечами). Да? Ну все равно, его же пока нет. (Садится на один из стульев.)

Надя. Он скоро придет.

Бородач. А я скоро уйду. (Пробует кофе, недовольно морщится.)

Диктор невнятно объявляет прибытие какого-то рейса.

Какой – 687-й?

Надя. 587-й.

Бородач. Вы уверены?

Надя. Да.

Бородач. У них дикция – ни черта не поймешь.

Надя. Это поначалу.

Бородач (удивленно). А вы что, давно тут?

Надя не отвечает.

Я 687-й жду. Недавно объявили – задерживается. На час. Я и удивился: то задерживается, а то – садится. Но точно не он?

Надя кивает.

А то… Судьба, можно сказать. Не боитесь – чужая судьба?

Надя. 587-й.

Бородач. Жалко. Хорошо бы нагнал в воздухе. А то этот час… Я на него и рассчитывал. Мне он вот как нужен, мой час. Без охламонов, без слюней, без тачки у подъезда… Я, главное, все выстроил, все… Ну буквально. Он – в кювете, на час с гарантией. У меня дружок – таксист, все чисто, не придерешься. Мать ее – междугородный вызов устроил – сидит, ждет. Все – моя дорога, мои полтора часа. Никто не помешает, ни один гад, все скажу, все… А вот на тебе – рейс задерживается. Значит, и небеса против, значит, судьба – а с судьбой я не игрок. Значит, опять втроем, опять мамаша ее про мою наследственность грубую намекать будет. Мой родитель – он в цирке работал, воздушный гимнаст. Пока у него… ну, с глазами там что-то. А полуслепой гимнаст – это палач, а не циркач, это он так шутит. Ну и что ж оставалось – пошел грузчиком, мебель возит. Мать довольна, наконец, говорит, дома деньги водятся, и знакомые все – на полусогнутых – чепельдей, роджерс… А ее матери это… Тоже мне графиня, полудурков в институт натаскивает. А она в мать, все ей тоже не так. Коротко стригся – уши, говорит, торчат; волосы отпустил – лицо деформировалось; бороду для пропорции – колется, говорит. Пять лет я за ней вдогонку. Гонка за лидером. В школе – я в баскет, а она от гитары млела. Ну ладно, купил, выучился – романсы, стансы. Взяли барды алебарды… А она – отстал, провинция, только битгруппы во сне видит. Ну что ж, собрал ребят, напрягся, освоил. А она морщится – люди, говорит, это уже все пережили, это, говорит, ледниковый период, мезозой, сейчас, говорит, люди кантри исповедуют. Ах так, ну ладно. Набычился, перековались – на институтском смотре второе место. А она – поезд ушел, ты опять, мол, на перроне, вслед смотришь, а люди в диско едут, в завтра. Ну что ж делать было. Разбежались, догнали поезд, на городском конкурсе – лауреаты, дискоклуб свой открыли, билеты по райкомам комсомола. А ей опять все неинтересно, она в ретро кайф ловит. С передовыми людьми, конечно. Разозлился я, но ничего, взял себя в руки, крякнул, сделал программу ретро – с другими ребятами, правда, мои плюнули: не блохи, говорят, с одного на другое прыгать. Ну вот, сыгрались, сыграли. Ничего вроде. На фестиваль даже отобрали. А она плечами пожимает, надо, говорит, тишину слушать. Шумы да шорохи и цветные прожектора по стенам. Ну тут я… Нет, я не знаю, ну вот вы женщина, вот ждете кого-то…

Надя. Он скоро придет.

Бородач. Значит, вы в курсе, так сказать. Ну скажите – что ей надо? Ну если ничего, так бы и сказала, правда? Мол, другому отдана и буду век ему… Или сколько там у нее терпения хватит. Так? Но она ведь не говорит. Разъезжает в его тачке с ним, а жить учит – меня. Ему не говорит – брось свои махинации, займись благотворительностью, ему она не объясняет, где вчерашний день, а где завтрашний, с ним она сегодняшним живет. А мне… Ну вот вы женщина, скажите… Как вы это понимаете?

Надя. Я не знаю.

Бородач. Ну вот ваш… Вы что его тоже все время учите, кем быть, как жить, что делать. Мм?

Надя пожала плечами.

Конечно, потому что вы нормальный человек. И он нормальный. И не позволил бы, чтоб им крутили, как рулем.

Надя. На пользу дела.

Бородач. Кому?

Надя. На фестиваль вон…

Бородач. А толку… Как зайду, она у матери анальгин спрашивает. С ним по кабакам – у нее ничего не болит. А со мной – мимоза… Что ни скажи, что ни сделай – все не так. Я из кожи вылез, ребята уж давно не смеются, устали, просто как с больным, чуть не шепотом, чуткостью давят. А я – все, до предела дошел. Сегодня все, пан или пропал. Нельзя же, чтоб всю дорогу так не везло… А?

Смотрит вопросительно на Надю, она слегка пожимает плечами. Я уж думаю, может, и не надо было ничего делать? Суетиться… Мне отец: стань самим собой, вернись назад. Сочувствует как бы. Назад… Думаете, я помню, какой я сам: уж давно потерял себя. Куда бегу – не знаю, откуда – не помню. К зеркалу иногда подойду – я вроде и не я. Вчера даже подумал: может, взять Да и назло ей постричься? И бороду. Наголо. Все с нуля. А?

Надя. Ну что ж…

Бородач. Может, обмануть ее? Судьбу. Она заявится опять, а меня нету. Вроде как не я, вроде как другой человек. А? Ну не станет же она ждать, ей же некогда, у нее же тоже план, наверное, она и уйдет. Главное, под горячую руку не попасть. А? Как вы думаете?

Надя. Не знаю. Мне трудно сказать, мне везет.

Бородач (поглядел на пустой стул). Везет?

Надя. Да. Просто он… Но он скоро придет.

Бородач усмехнулся, посмотрел на Надю и, ничего не сказав, ушел. Надя поправила стоящую напротив нее чашку – она сдвинулась, когда Бородач вставал, поглядела на часы и снова замерла в ожидании.

Подошла с подносом Полная женщина.

Полная женщина. Ушел? (Поставила поднос на стол.)

Надя. Извините, здесь занято.

Полная женщина. Он же ушел. (Поглядела вслед Бородачу.)

Надя. Это не он.

Полная женщина. Как не он? А кто же?

Надя. Другой. Ушел – другой. А придет… другой.

Полная женщин а. Надо же. Конвейер.

Надя. Да нет, вы не поняли. Вы не то подумали.

Полная женщина. Да ничего я не подумала. Чего я подумала? У меня своих дум – голова пухнет. Буду я еще про других думать. (Смотрит внимательно на Надю.) Ну-ка, встань-ка.

Надя. Зачем?

Полная женщина. Встань, встань. Да не бойся ты, на минутку.

Надя поднимается. Полная женщина оглядывает ее.

Точно. Твои. На… (Протягивает ей сверток.) Черт с тобой. Ты меня пускать не хотела, да ладно уж, я отходчивая.

Надя. Что это?

Полная женщина. Джинсы, сорок четвертый, сто пятьдесят.

Надя. Чего, чего?

Полная женщина. Ты что, глухая? Джинсы. На тебя. Мне малы, на вздохе только, а у меня астма. Можешь померить.

Надя. Нет, спасибо.

Полная женщина. Ну и правильно, бери так. В крайнем случае, продашь. С руками…

Надя. Да нет, спасибо.

Полная женщина. Ну ладно, пожалуйста, иди мерь. Только не растягивай, если не полезут. А то каждая натянет, а потом… Вон там, справа, туалет.

Надя. Зачем туалет?

Полная женщина. Как зачем – мерить!

Надя. Ну, знаете…

Полная женщина. Скажи, пожалуйста, какая нежная! Ну и черт с тобой. Ей счастье, можно сказать, привалило – с доставкой на дом, а она… Чья шляпа?

Надя. Моя. Но тут занято, человек придет.

Полная женщина. Ну и пусть приходит, если ему больше некуда идти. Я спрашиваю, шляпа чья? Человека?

Надя. Моя.

Полная женщина. Твоя… Чья она, польская?

Надя. Я сама сделала. Из журнала.

Полная женщина. Да? Дай слова списать.

Надя. Какие слова?

Полная женщина. Срисовать дай, село. Ты что, приезжая?

Надя. Нет, с чего вы взяли?

Полная женщина. А чего ж по-человечески не понимаешь?

Надя. Да вы не по-человечески.

Полная женщина. А он (кивнула на пустой стул) с тобой как – стихами?

Берет свой сверток и уходит. Надя переставила грязную посуду на соседний столик, посмотрела на часы и снова замерла в ожидании. Появляется Мужчина с портфелем. Он оглядывает Надин столик, уходит. Но вскоре опять появляется с бутылкой кефира. Извиняюще пожимает плечами.

Мужчина с портфелем. Извините, там все занято. ели вы не против…

Надя. Тут тоже занято.

Мужчина с портфелем. Я быстро. Вот только… (Поставил на стол кефир.) И побегу. Рейс задержали. Погода. Мне уж там бы, а я все здесь. А вы тоже рейса ждете?

Надя. Нет, человека одного. Я же сказала. Он скоро придет.

Мужчина с портфелем. Я понимаю, я не об этом. Вы – с человеком, я имею в виду – тоже рейса ждете? Или прилетели?

Надя. Нет.

Мужчина с портфелем. Вы не загорелая, я думал,

в отпуск.

Надя. А может, встречаю?

Мужчина с портфелем. С кофе?

Надя. Обязательно с цветами?

Мужчина с портфелем. Нет, но вы сказали – тут занято. Значит, человек отошел или сейчас придет – ну, словом, он тут, на земле. Иначе… Наш вон рейс. Нас там тоже – кто с чем, а мы…

Надя. Погода…

Мужчина с портфелем. А если тот проскочит? Что тогда?

Надя. Кто проскочит?

Мужчина с портфелем. Мой, из Минска.

Надя. Ваш? А этот?

Мужчина с портфелем. Этот тоже мой, но – для меня, а тот – для нее. Я ведь на том лечу. Как бы. Из Минска. Он на тридцать две минуты раньше прилетает. По расписанию. Мог и проскочить. Закрыли у нас аэропорт только недавно, предыдущий улетел. Меня там встречают, а я здесь. Влип.

Надя. Я не понимаю.

Мужчина с портфелем. Нормальный человек и не поймет.

Надя. Вы что, шпион, что ли?

Мужчина с портфелем. Я? Вообще-то похоже. Во всяком случае следят, как за шпионом, это точно.

Надя. Милиция?

Мужчина с портфелем. Если бы… Жена. Уж лучше бы милиция. Может, было бы за что. А тут… Давно уж не живем, уж успокоиться пора, уж хватит, остыть надо бы. А она – никак, собака на сене. Ни себе, ни людям. Главное, какие основания? (Помолчал.) Ну а даже если и есть, то что? (Помолчал). Есть, конечно, как не быть. Тут оно живет, основание. У вас в городе. А она знает, жена, письмо нашла. И мне сюда – никак, такое устроит… Вот и приходится – как бы в Минск, у нас там смежники. Ну а билет беру через вас, есть такой один рейс. А здесь схожу и билет сдаю. Меня тут все кассиры уж знают. Уж не реже, чем раз в месяц, а то и чаще. Командировку так часто не возьмешь, неудобно, приходится в счет отпуска. А в отпуск потом работаю. А ей говорю, жене, мол, не отпускают. У нас и вправду не очень-то с этим, народу не хватает. Вот так и живем: и здесь и там. А вернее, ни здесь, ни там… Все вокруг: разведитесь, разведитесь… Легко сказать. Она не хочет, не дает развода. Это через суд надо. А я… Все тянул, все добром думал, по-хорошему. Я и так ей все оставил, в одном костюме ушел, хорошо, лето было. Комнату вот снимаю. А ей все мало. Осенью пальто купил, ходить не в чем, так она – я, мол, зайду уберусь, а сама – бритвой его. Пока я в командировке был. Чтоб не ходил в нем ни к кому. Вот так… А вы говорите… Главное, со стороны так послушать – чистый зверь, а не женщина. А она… Кошку больную на улице где увидит или собаку, сейчас домой тащит лечить. С подругами – у кого что – с утра до ночи. А со мной… Сейчас вот говорю, накручиваю себя, а приеду, увижу – жалко. Понимаю умом – развестись надо и переехать сюда, а как представлю… Сейчас у нее цель в жизни, она как пружина заведена, живет устремлением. Чтоб мне… А разведемся, и все, кончится завод, и смысла не будет. И как ей жить тогда, чем? Мне говорят все – ненормальная, ее лечить надо, в больницу, мол, и так далее. Да и я тоже, честно… Главное же объяснить себе, что полочка была, тогда любая тяжесть не так тяжела кажется, вот и я накручу себя – ненормальная, кричу ей, тебе лечиться надо, и искренне так кричу, от сердца, потому что если посмотреть на нее в тот момент, так двух санитаров мало, а когда выдохнется она и уйдет, и я остыну и те слова – вздрюченные – на нормальный язык переведу, так, знаете, начинаю думать, что граница-то между нормальным и… зыбкая это граница, и кто проведет ее твердой рукой… Вы извините, что я вам все это… Чужой человек, но – просто некому, все на чьей-нибудь стороне – на моей или ее, или… Теперь вот и третья сторона появилась, у нее свои интересы, своя правда, своя ненормальность, а вы – чистый человек и располагаете… Вы, ну не знаю как сказать… неподвижны, что ли, ну, в смысле – сидите так, сама по себе, все вокруг бегут, и внутри себя бегут, и глазу отдохнуть не на ком, а я вас увидел и… Знаете, на дорогах есть такие площадки – так и называются – отдыха, когда водитель дойдет уж совсем, руки сами и рулят туда… Сейчас ведь как, век полупроводников, у всех уши только в одну сторону устроены – изнутри слышат, что сам говорит, а в себя – ни децибела, не дай бог, а то ведь расстроиться можно. А вы… Вот и я позволил себе, вы уж извините. Я только вот что еще хотел сказать…

Молча подходит Высокая женщина, ставит на свободное место чашку, под стол – сумку с апельсинами и усаживается. Ну ладно, счастливо вам. (Посмотрел на стул, перед которым стоит нетронутая чашка.) Везет же некоторым… (Уходит.)

Надя молча переставила на соседний столик его чашку, пепельницу с окурком, взяла чистую пепельницу, села. Посмотрела на Высокую женщину – та, не обращая на нее внимания, пила кофе. Надя поправила чашку напротив себя, хотела что-то сказать соседке, по-видимому, что стол занят и неприлично усаживаться, не спросив хотя бы разрешения, но не успела. Высокая женщина негромко, словно продолжая давно начатую беседу, заговорила с ней.

Высокая женщина. Что, приехала?

Надя. Вы мне?

Высокая женщина. Тебе, кому же еще? Приехала, что ли? Или уезжаешь?

Надя. Я жду. Тут занято, между прочим. Не видите?

Высокая женщина. А я домой. Все, хватит, хорошего помаленьку. У меня вообще-то билет на послезавтра, но – не выдержала. И как тут только у вас люди живут, не понимаю. Сумасшедший дом какой-то. Все замученные, все мчатся куда-то. Даже когда сидят. Я не знаю, когда они живут. В дороге, наверное. Нет, правда, я у подруги тут жила, она на работу через весь город полтора часа и обратно столько же. Три часа в день. Это сколько же в месяц? А? Четыре дня почти? Правильно?

Надя. Наверное.

Высокая женщина. Ну вот. Поэтому им некогда. У нее брат, познакомились, то-се, а он сразу раз – ив дамки. Я говорю: ты чего? А он: а чего? Ну конечно, когда ему трали-вали разводить, он все на часы – метро, последний автобус, а утром в шесть все по новой. Я ему – ля-ля-ля, что за манеры, а он – в отключке. Бай-бай сидя. Ну? Скажи, что это за любовь? Согласна?

Надя. Ну…

Высокая женщина. Вот, видишь. Согласна, значит. Нет, я тоже не прошлый век – акселерация, информация, – грамотные, но не птицы же – на лету? А?

Надя. Да.

Высокая женщина. Ну вот, а ты говоришь. В театр его тут позвала. Сама. Хороший театр, в центре. Места дорогие. Пришел. Буфет, пиво, бутерброды с рыбой. Кресла мягкие. Глядь, обратно спит. Я ему – так-растак, а он: я же тихо. Верно, тихо, но все же… А?

Надя. Да.

Высокая женщина. Ну, согласна?

Надя. Да.

Высокая женщина. А в музей? Зову – пойдем, живопись, скульптура, тапочки бархатные. А он смеется. По музеям, говорит, одни приезжие ходят, весь гардероб – в апельсинах. Ну я и есть приезжая, не прикидываюсь. Для того и приехала, смотреть все. Культурный центр. А он ха-ха да хи-хи. Я говорю ему – потому не хочешь, что в музее спать негде, стоят все. Хотя утром поглядишь в автобусе – как миленькие, стоя. А?

Надя. Да.

Высокая женщина. А он, главное, из себя ничего и женат только раз был. И рост… У нас дома что плохо – маленькие все, мелкие. Пройтись неловко. Снизу смотрят. Словно просят чего. А когда меня просят, я просто… А этот ничего не просит. Ему и просить даже некогда. Чтоб из графика не дай бог. Как автобус. Часы, минуты… Птицы… Все на лету. А я не птица, собралась вот, и… А ты?

Надя. Что?

Высокая женщина. Живешь тут? Иль проездом?

Надя. Жду.

Высокая женщина (потрогала чашку, стоящую перед пустым стулом, посмотрела на Надю). Приезжая. Эти столько не ждут. Они все в графике – столько-то на дорогу, столько-то на любовь. У всех часы электронные, в полруки, чтоб секунды виднее, уж и на секунды считают, на каждом углу – часы, свидания – только под часами, а как придут в гости, сразу к телефону и опять время проверяют, чтоб не передать тебе лишнего не дай бог, из графика не выйти. До того дошла – лежим, у него сердце тут-тук, а я слышу – тик-так. Наорала, ушла… А?

Надя. Не знаю.

Высокая женщина. А может, зря? Может, подождать? Глядишь, милостей от природы перепадет. Может, как ты?

Надя. А с чего вы взяли, что я…

Высокая женщина. А ты думаешь, загадка ты? Сколько надо просидеть курице, чтоб высидеть себе петушка?

Надя. Что вы говорите?! Вы же не знаете обстоятельств.

Высокая женщина. А что я говорю? Ничего не говорю.

По радио объявили посадку на рейс № 353.

Ну вот, слава богу, мой… (Уходя.) Вон уборщице скажи, чтоб пыль с тебя стирала – хоть раз в неделю…

Надя поднимает с пола оброненный апельсин, кладет его на стол. Смотрит на часы, потом убирает грязную посуду на соседний стол. Подходит Уборщица с ведром и щеткой.

Уборщица. Чего это она? Про меня, что ль?

Надя. Обозленная какая-то.

Уборщица (увидела составленную на соседнем столе посуду). Ну что за люди! Отнести – руки отвалятся. Привыкли, чтоб за ними ходили. Ты скоро? Мы закрываем сейчас – перерыв. Не наелась, иди вниз, там работает.

Надя. Я жду.

Уборщица. А что, там ждать нельзя?

Надя. Он сюда придет.

Уборщица (хмыкнула). Пришел бы, так давно уж пришел бы. И не сидела бы как истукан.

Надя. С чего вы взяли?

Уборщица. А то я слепая. Второй месяц сидишь.

Надя. Вы спутали.

Уборщица. Чего я спутала, чего я спутала? И нечего стесняться, подумаешь… В войну поболе ждали, никто не стеснялся.

Надя. Он скоро придет.

Уборщица. Может, еще и лучше, что не придет, это наперед разве узнаешь. Может, надо молить бога, чтоб не пришел, чтоб пронесло. А то вон будешь, как моя дура. Весь паспорт во временных прописках, мальчишка со мной живет. Но это хорошо, я есть, а не было б?

Надя. Вы ошибаетесь.

Уборщица. Ну хорошо, хорошо, я ошибаюсь, ты только что пришла, вот от кофе твоего пар идет, он – самый лучший, он никогда не опаздывает, нелетная погода, у вас будет трое детей, и вы выиграете «Волгу» по лотерее… Ничего не забыла? (Замечает у Нади на глазах слезы.) Ну ладно, чего ты, я же так, пошутила. Сиди, никто тебя не гонит. Чашку потом вон отнесешь, поставишь туда…

Надя. Спасибо. Вот, возьмите. (Протягивает апельсин.) Уборщица. А… Ну давай. Мой балбес их уважает, как он говорит.

Надя. Внук?

Уборщица. Внук.

Надя. А в каком классе?

Уборщица. Классе? Седьмом вроде. Или в восьмом. Запутал он меня. Сидит в одном, учится в другом.

Надя. Второгодник?

Уборщица. Если бы… Наоборот.

Надя. Наоборот?

Уборщица. Ну да. Шиворот-навыворот. У других дети как дети, а этот… Совсем загонял – то ему за девятый учебник достань, то за десятый, а тут придумал и вовсе институтский курс учить. Ну… Есть совесть у него или нет? Я ему – все, последнее, два пола мету, здесь вон и в общежитии, а он… И учительница тоже: все хорошо, все прекрасно, как замечательно быть талантливым. Он же не назад, мол, вперед. Может быть, не знаю. Но по мне – всему свое время. Кончил школу, пожалуйста, хочешь быть талантливым, будь на здоровье, никто не держит. Но в детстве ребенком надо быть. Как все. И чтоб радость всем была. А то вон он глаза над формулами своими ломает, гипертонию раннюю зарабатывает, а мне… Раньше, бывало, на родительское собрание придешь, понимаешь, что не одна в жизни – чувство локтя, общие заботы… Прогулы, девочки, драки – как у людей. В гости звали, в театр, у них дети артистов учатся. А теперь? «Вы бы сказали своему – он у нашего комплекс неполноценности вызывает…» Я, что ли, виновата, что его учителя всем в пример ставят? Конечно, когда твоему ребенку каждый день другим тычут… Как бельмо на глазу всем. До того дошло – на подарок директору собирали, так с меня брать не захотели. Надо же… Главное, что обидно, он сначала нормальным был. Как все. Я сама его: мало читаешь, ничем не увлекаешься… Ну, он и увлекся. (Бросила в сердцах тряпку в ведро.) Я лаборанткой работала. Тут институт неподалеку. Семь баб в комнате. И как с утра заведут: кто за что двойку схватил, кто где коньки потерял, да как начнут каждые полчаса домой трезвонить: почему уроки не делаешь?… А, что говорить… Не могла слышать, ушла. Не выдержала. Вот в уборщицы подалась. Никого не видишь целый день, никого не слышишь, никто тебе в душу не лезет со своими детьми… (Уходит, забыв на столе апельсин.)

К столику подошел Человек в очках и с газетой. Поставил чашку на столик, расплескав кофе, оторвал кусок газеты, вытер лужицу, поискал глазами, куда бы выбросить, не нашел и положил в пепельницу. Надя недовольно фыркнула, но он, не обратив на это внимания, уткнулся в остаток газеты, изредка прихлебывая – довольно громко – кофе.

Надя (после паузы). Между прочим, обычно спрашивают разрешения. Вы же видите, здесь занято.

Человек в очках на секунду оторвался от газеты, взглянул на Надю, но, ничего не ответив, снова вернулся к чтению.

Сюда придут, а вы… Неужели непонятно?

Человек в очках кивнул явно невпопад, словно не слышал, что ему говорят.

Нет, ну все-таки… Это в конце концов…

Человек в очках снова взглянул на Надю и снова уткнулся в газету.

Я вам говорю… Некрасиво же так…

Человек в очках откладывает газету, вздыхает, смотрит вдаль, словно что-то там видит. Надя тоже смотрит туда, но ничего не замечает. Человек в очках снова взялся за газету, громко отхлебнув кофе.

И хлюпаете… Вы ж не один… Мало без спроса, так еще…

Человек в очках перевернул газету, что-то его заинтересовало, но оказалось, что продолжение оторвано. Он взял из пепельницы мокрый кусок газеты, осторожно разгладил его на столе и, приложив к нему целую часть страницы, стал внимательно читать.

(Покачала головой.) Где вас воспитывали? К вам обращаются, а вы…

Возвращается Уборщица.

Уборщица. Подарок-то забыла. (Берет со стола апельсин).

Человек в очках складывает газету, встает, стоя допивает кофе и уходит. Надя смотрит ему вслед и качает головой.

Надя. Ну надо же…

Стремительно входит Бородач. Его не узнать – он без очков, наголо бритый и без бороды. Радостно улыбается Наде, садится напротив нее – на неприкосновенный стул.

Бородач. Оп-ля! Вот и я! Слабонервных просят не смотреть…

Уборщица. Смотри-ка, дождалась. А я думала… Ну, прости. (Бородачу.) Вы за нее – двумя руками. Теперь таких не делают. Это раньше ждали, в окно глядели, а теперь, как мой балбес говорит, крути динаму… (Уходит.)

Бородач смотрит на Надю улыбаясь.

Надя. Товарищ, здесь занято, вы что – не видите?

Бородач. Не узнали? Не узнали.

Надя. Вы?!

Бородач. Может, и она тогда – тоже? Судьба, а?

Входит Капитан с патрульной повязкой, он запыхался.

Капитан (Бородачу.) Ты что ж думаешь, не догоню? Увольнительная есть?

Бородач (удивленно). Какая еще увольнительная?

Капитан. Ну так я и думал. Пошли.

Бородач. Куда?

Капитан. В комендатуру, «куда». И встань, когда со старшим разговариваешь.

Бородач. Да вы что! Я не военный. С чего вы взяли?

Капитан (поглядел на его стриженую голову). Да? А кто ж ты – хиппи, что ли? Вставай, пошли.

Надя. Да нет, вы не поняли, это он так, чтоб его не узнали.

Капитан. Кто не узнал?

Надя. Ну… Одна гражданка.

Капитан. Ладно, вы мне голову не морочьте. Там разберемся – насчет гражданки.

Бородач (мрачно). Узнала все-таки. А вы говорили. Ее не обманешь.

Капитан. А ты думал. Я вас, самовольщиков, за версту… Не ты первый. Пошли.

Бородач. Никуда не пойду. Я встречаю, у меня самолет сейчас.

Капитан. Паспорт есть?

Бородач. Нет. Зачем? Я ж не лечу, я встречаю. Или теперь что, встречать – тоже паспорт?

Капитан. Ну вот видишь, паспорта нет. Пошли.

Бородач. Во-первых, не тыкайте мне, не родственники.

Капитан. Слушай! Слушайте! Вы не нарывайтесь. Будет хуже. Не пойдете – силой…

Надя. Да что вы к нему!… Он не военный. Я свидетель, он только что… Он с бородой был, и шевелюра… Полчаса назад.

Капитан (Наде). Это вы не мне, это вы коменданту расскажете. Давайте, мне некогда.

Надя. Я не могу, я жду, вы что, не видите?

Капитан. Вижу, вижу, все вижу. Только в следующий раз, если уж так приспичит встретиться, не лезьте на люди. Или пусть шляпу наденет. Только я и под шляпой их… У меня нюх. (Тянет Бородача за рукав.) Ну так что, по-хорошему не пойдешь? (Кричит кому-то.) Сержант! Поднимись сюда! (Отходит за кулису.)

Бородач. Слушайте, пойдемте, а то он не отцепится

Надя. Я не могу, вы же видите.

Бородач. Вы понимаете, они садятся вот-вот, объявили уже. И если я… это конец тогда. Они же в загс подали перед ее отъездом, мне мать ее проболталась, и если я сегодня… Я должен ей все объяснить, про него и вообще, она же не знает, она думает, он… А я никуда не денусь… на запасном пути. А я – все, предел. И если я сейчас ей… то все, с тесемками… Штамп в паспорт шлепнут – и кранты…

Капитан (за кулисами). Давай сюда поднимись, быстренько.

Бородач. Вы же сами все придумали это – насчет судьбы, а что ж теперь? В кусты, да?

Надя. Я же ему сказала, а он не верит.

Бородач. Зачем же вы тогда сидите так, зачем обманываете людей? Сидите, ждете – остров среди бурь. К вам -спасите наши души, а вы…

Надя. Я бы рада, но вы же сами видите.

Бородач. Что я вижу, что я вижу! Пошевелиться боитесь для другого, вот что я вижу!

Надя. Да не могу я, не могу, ну как вы не понимаете. Придет, а меня нет.

Бородач. Да не придет он, неужели не ясно еще! Вы же сколько тут маячите! Раз не пришел, чего сидеть?!

Подходят Капитан с Сержантом.

Капитан. Ну все, хватит болтать, пошли. (Тянет его.)

Надя. (Бородачу). Как вам не стыдно!

Бородач. Вы представьте, она сейчас выйдет, а я… Вам уже все равно, а мне…

Надя. Что значит все равно?

Капитан, (тащит его за руку). Пошли, пошли, разберемся…

Бородач (кричит, уходя). Да не придет он, не придет! Он раскусил тебя!

Надя (вслед ему). Неправда, он придет! Придет! (Не выдерживает, плачет. Потом немного успокаивается и, всхлипывая, убирает со стола все грязное и снова садится на свое место. Но снова поднимается и убирает два лишних стула, чтоб никто больше не садился. И замирает в напряжении.)