"Фаворит. Том 1. Его императрица" - читать интересную книгу автора (Пикуль Валентин Саввич)8. Собачка со скрипкойПетр III отрекался от престола, прося отпустить его в Голштинию с Гудовичем и Лизкой Воронцовой; еще ему хотелось сохранить при себе любимую «мопсинку» и скрипку, он умолял Екатерину не разлучать его с арапом Нарцисом, умеющим быстро и ловко откупоривать бутылки с английским пивом… «Как схватить этого придурка?» Измайлов проник в мысли женщины и помог ей. – Вы считаете меня честным человеком? – спросил он. Екатерина не стала вступать в нравственные дебаты: – Вы и отвезете в Ораниенбаум мой конспект его отречения. И пусть этот несчастный, – чернилами, а не карандашом! – заверит весь мир, что отречение официально, безо всякого принуждения с моей стороны… Только с вашей честностью это и делать. Доверие внешнее, зато недоверие внутреннее: за Измайловым поехали Григорий Орлов, вице-канцлер Голицын и Панин. Петр писал под диктовку: «В краткое время правительства моего самодержавного Российским государством, самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное…» Он все время беспокоился: – А мопсинку со скрипкой оставят мне? – Господи, – отвечал Орлов, – да на што нам они-то? – Карета подана! – громогласно доложил Потемкин; своими же руками он затолкал императора в возок. – Па-а-алаши… вон! Петр снова упал в обморок, вывалившись из кареты, будто ватная кукла. Тут с него содрали мундир лишили шпаги и ордена Святого Андрея. Екатерина не пожелала видеть мужа, но его фаворитку до себя все-таки допустила, спросив со всей строгостью: – Так это вы клубнику с грядок моих обобрали? Восемь пудов добротного белого мяса, из которого природа слепила Воронцову, тряслись от рыданий, будто зыбкое желе. – Виновата я, – пропищала она тоненько, как комар. – Месть моя будет ужасна, – сказала Екатерина. – На помилование не надейтесь: сейчас же отсюда отправляйтесь в Москву, и там я устрою вам пытку – выдам замуж за старика! Потом разложила на столе чистенькую салфетку: – Живо складывайте сюда все свои драгоценности. Лизка вцепилась в алмазный «букет» на груди. – Без возражений! Это я отдам вашей сестре Дашковой… Екатерина велела передать Петру: пусть сам изберет себе место для временного пребывания. Ему нравилась Ропша: – Там и рыбка хорошо клюет, особенно по утрам… Увозили его в карете с опущенными на окнах шторами. Главным в охране сверженного императора назначили Алехана Орлова, который набрал себе не помощников, а скорее собутыльников: капитана Пассека, князя Барятинского, Ваську Бибикова, Рославлевых, Баскаковых и прочих. – Возьми и Потемкина, – сказала Екатерина. – На што он нам, ежели вино пьет без азарту? – Хоть один трезвый средь пьяных будет… Из Петергофа отъехал громадный шлафваген, внутри которого скорчился Петр, а верха гигантской повозки облепили, будто мухи сладкий каравай, случайные искатели выпивок и закусок. Екатерина опустилась на колени перед иконой: – Вот и все, боженька! Вели всем по домам ехать… Войска потянулись в обратный путь. Очевидец пишет: «День был самый красный, жаркий. Кабаки, погреба и трактиры для солдат растворены – пошел пир на весь мир: солдаты и солдатки в неистовом восторге и радости носили ушатами вино, водку, пиво, мед, шампанское и всякие другие вина, сливали все вместе безо всякого разбору в кадки и бочонки». Генерал-полицмейстер барон Корф был обеспокоен всеобщим разгулом в столице. Екатерина говорила ему: – Как я могу отнять вино у людей, которые ради меня рисковали всем? Тут все были за меня, а я была с ними заодно… Только прилегла, ее сразу же подняли с постели: – Беда! Все перепились так, что уже ничего не соображают… Измайловская лейб-гвардия поднялась по тревоге барабанами. – Зачем? – спросонья не поняла Екатерина. – Валят напролом до твоей милости. Кто-то спьяна ляпнул, будто король прусский тридцать тыщ солдат у Невы высадил, чтобы тебя схватить, а Петрушку вызволить… Ой, беда! Екатерина снова натянула лосины и ботфорты: – Бриллианта – под седло. Шпагу, перчатки. – По ошибке – ночью-то! – и пришибить могут. – А я не из пугливых… Орловы где? – Тоже пьяные. Их в Мойку покидали. Плавают. – А гетман? – Его поленом… по шее! Уже лечится… Еще издали донесло шум тысяч голосов, трещали поваленные заборы. Екатерина врезала шпоры в бока жеребца, за нею поспевали флигель-адъютанты с коптящими факелами. Женщина вздыбила под собой Бриллианта, и он заржал, скаля зубы. – Стойте! Я сама перед вами… стойте! Ее узнали. Солдаты тянули к себе за фалды мундира: – Матка наша, целуй нас… идем до угла – выпьем! Екатерина отсалютовала измайловцам шпагой: – Славной российской гвардии… уррра-а! Когда откричались, рывком вбросила клинок в ножны. – Слушайте! – и приподнялась в стременах (а смоляные искры факелов обрызгивали ее сверху). – Я, как и вы, не спала три ночи, и вот только легла, как вы разбудили меня. А у меня ведь завтра тяжелый день – я, ребята, должна быть в Сенате… Корявые руки. Щербатые лица. Пламя огней. – Тока скажи, – просили ее, – кого еще рвать-то нам? – Всех уже разорвали… спасибо, расходитесь. Петербург притих. Редкие кареты объезжали на мостовых мертвецки пьяных, как корабли минуют опасные рифы. Утром все мосты, площади и перекрестки были взяты под прицел пушек, пикеты усилены, кабаки заперты. Но уже слышались иные, трезвые голоса: – Что ж мы, братцы? За бочку с вином суку немецкую на себя вздыбачили? Опять же раскинь разумом: царенок Иоанн в тюрьме мается, а в Петрушке хоть малая капля русской крови была. – Павлика! Павлика-то мы все забыли… Нашлись и горячие головы – призывали: – Пошли, все заново пересобачим! Изберем кого ни на есть другого, заодно уж и похмелимся… после вчерашнего-то! В ту памятную ночь долго не могли уснуть дипломаты. Прусский посол фон дер Гольц объяснял происшедшее в России так: – Вот что бывает, когда жена не слушается мужа. Екатерина уже приказала русской армии отделиться от армии Фридриха, и это привело Гольца в отчаяние. Заодно с ним переживал британец Кейт, жалуясь на обострение процесса в печени: – Интересно, кто вернет мне здоровье, утерянное в общении с русским императором? Полгода непрерывных возлияний, ради укрепления англо-русской торговли, требует серьезного лечения. Датский посол Гакстгаузен возразил Гольцу: – Разве император наказан женою? Его покарал сам всевышний за намерение похитить у Дании земли Шлезвига. Французский посол Бретейль был в Варшаве – его заменял Беранже: – Екатерина процарствует дня два-три, не больше. У нее ведь нет никаких прав для занятия русского престола. – В самом деле, – добавил шведский посланник Горн, – положение ее чревато опасностями: она попросту лишняя. – Как это – лишняя? – удивился австрияк. – Вене пора бы знать, – пояснили ему, – что в России уже два самодержца: один вывезен в Кексгольм, другой отвезен в Ропшу, готовясь занять камеры в Шлиссельбурге. О чем думает Екатерина? Нельзя же царствовать, имея сразу двух претендентов на корону! – Трех, а не двух, – поправил собрание француз. – Простите, кто же третий? – удивился швед. – Вы забыли о сыне этой женщины – о Павле… Больше всех огорчался Кейт: на днях он отправил в Лондон депешу о русских делах, имея неосторожность выделить в ней фразу: «Влияние Екатерины на дела в стране совершенно ничтожно». |
||
|