"Смерть как сон" - читать интересную книгу автора (Айлс Грег)

19

Утром, едва выглянуло солнце, над Новым Орлеаном, накануне обмытым обильным дождем, поднялся туман. Воздух стоял тяжелый и влажный, на лицах даже легко одетых людей выступал пот. Я проснулась от звука надрывавшегося телефона. Сняв трубку, узнала, что доктор Ленц все-таки хочет, чтобы я присутствовала при втором допросе Роджера Уитона. Я ума не могла приложить, с чего вдруг, но, разумеется, сразу согласилась. У парадного крыльца штаб-квартиры толпились журналисты. В утренних теленовостях шериф округа Джефферсон сообщил общественности, что его ведомство в тесном сотрудничестве с ФБР выявило ряд лиц, подозреваемых в причастности к непрекращающимся похищениям женщин в Новом Орлеане. Попутно он рассказал о последнем случае – с Талией Лаво, – и в городе поднялась очередная волна паники.

На сей раз мы отправились для разговора с Уитоном не в университетскую галерею, а припарковались на Одюбон-плейс – по соседству со студенческими общежитиями, – где Роджер Уитон жил со времени приезда в Новый Орлеан. Одюбон-плейс считалась почти столь же престижным местом, что и Сен-Шарль-авеню, с которой пересекалась. Все дома здесь имели длинные подъездные аллеи с будками и массивные железные ворота. Роджер Уитон занимал особнячок какого-то именитого профессора, уехавшего работать за рубеж. Выглядел он внушительно, а принимая во внимание его расположение, тянул как минимум на два миллиона долларов. Но это здесь. В Сан-Франциско точно такой же дом стоил бы уже девять.

Мы с Джоном и Ленцем приблизились к крыльцу. Но прежде чем успели позвонить, дверь распахнулась и на открытую веранду вышел Роджер Уитон собственной персоной.

– Час назад я видел по телевизору новости. Насчет Талии – это правда?

– Правда, – подтвердил Джон. – Мы можем войти?

– Разумеется.

Уитон провел нас через просторный холл в роскошно обставленную гостиную. Его длинные космы и домашний халат как-то не вязались с окружающей обстановкой. И только белые перчатки, пожалуй, соответствовали ей. Он походил в них на богатея, который вчера поздно ночью вернулся с бала и догадался стянуть с себя смокинг, но, позабыв про перчатки, так в них и заснул. Впрочем, мы-то знали, что в случае с Уитоном перчатки не украшение, а суровая необходимость… этакая невесомая броня, оберегающая его сверхчувствительные руки от дуновения даже слабенького прохладного ветерка. Мы с Джоном опустились на диван напротив художника, а Ленц придвинул к себе стул.

– Здравствуйте, господа, – наконец поприветствовал нас Уитон. Лицо его было усталым и печальным. Но тут он обратил внимание на меня, и взгляд его потеплел: – Будете фотографировать?

– С вами работать – одно удовольствие.

– Просто мы возвращались с места происшествия… это не имеет отношения к нашему делу… И нам с Джоном было неловко оставить агента Трэвис ждать нас в машине.

Агента Трэвис?! Выходит, сегодня я агент Венди Трэвис?.. А кстати, какого черта Ленц меня сюда позвал? Неужели моя первая очная ставка с Уитоном его не удовлетворила?

– Господа, позвольте вопрос, – медленно, словно тщательно подбирая слова, проговорил Уитон. – У вас действительно есть основания полагать, что Талию похитил тот же самый человек, на совести которого и все прочие жертвы?

– Мы так думаем, – уклончиво ответил Джон.

Уитон вздохнул и устало смежил веки.

– Вчера я рассердился не на шутку. Вы и полиция весьма бесцеремонно вторглись в мою частную жизнь. Что касается полицейских, то они доставили мне особенно много неудобств и к тому же не утруждали себя вежливым обращением. Но все это меркнет на фоне… Чем я могу вам помочь, господа?

Джон глянул на Ленца, и тот пошел в атаку.

– Мистер Уитон, до нас дошли сведения, что вы бывали частым гостем у одного из ваших аспирантов. А конкретно – у Фрэнка Смита.

Художник поджал губы. Этого вопроса он явно не ожидал.

– Это Фрэнк вам рассказал?

Ленц предпочел уйти от ответа.

– Нам также стало известно, что все эти визиты заканчивались шумными ссорами между вами. Будьте любезны, просветите нас относительно целей этих визитов и причин, приводивших к ссорам.

Уитон покачал головой и демонстративно отвернулся. Его желание помочь следствию мгновенно испарилось. По крайней мере, отступило на второй план перед охватившим его раздражением.

– Увольте меня от ответа на этот вопрос.

Джон и Ленц переглянулись.

– Могу лишь заверить, что наши встречи с Фрэнком никакого отношения к сути вашего расследования не имеют и иметь не могут, – добавил Уитон. – Я ничего не стану доказывать. Прошу поверить мне на слово. Даю вам слово джентльмена.

Я вполне допускала, что подозреваемые довольно часто отказывались сотрудничать с ФБР, но вряд ли кто-то делал это с такой подкупающей искренностью и изяществом. После этих слов мне казалось почти неприличным возражать Уинтону. Но Ленц явно придерживался иного мнения.

– Боюсь, что в данных обстоятельствах, – проговорил он, внимательно разглядывая свои туфли, – одного вашего слова будет недостаточно.

Уитон смерил Ленца таким взглядом, что мне невольно вспомнилось его боевое вьетнамское прошлое.

– Я понимаю, что вы интересуетесь не из праздного любопытства. И тем не менее на поставленный вопрос отвечать не стану, – тихо отозвался он.

Джон посмотрел на меня так, словно взывал о помощи, но я решительно не представляла, как заставить Уитона откровенничать.

– Мистер Уитон, – невозмутимо продолжал Ленц, по-прежнему не глядя на собеседника. – Поверьте, мне очень неприятно изводить столь уважаемого человека бестактными вопросами. Но также прошу понять – этого требует ситуация. И торжественно обещаю, что все сказанное вами не будет подлежать разглашению.

Ленц лгал. Уитон молчал.

– Я психолог, – со значением продолжал Ленц, словно одно это утверждение способно было взломать защиту Уитона. – Не знаю, что вы скрываете от нас и чего ради вы это скрываете. Но уверяю, вам… нечего стыдиться.

Уитон вдруг поднял на меня печальный взгляд и тихо спросил:

– Почему вы здесь?

– Я фотограф, мистер Уитон. Но не работаю в ФБР. И меня зовут вовсе не агент Трэвис. Моя родная сестра стала одной из жертв похитителя. Она пропала без вести в прошлом году. И с тех пор я пытаюсь разыскать ее.

На лице Уитона отразились попеременно изумление, шок и сострадание.

– Мне очень жаль, что эта беда не обошла вас стороной. Как вас зовут?

– Джордан Гласс.

– Джордан Гласс… Мисс Гласс, прежде чем я попрошу этих джентльменов уйти, позвольте мне заверить вас, что если бы я действительно располагал информацией, которая могла бы помочь в расследовании, то не колеблясь поделился бы ею. Вне зависимости от того, насколько личной она могла оказаться. Вы мне верите?

Я ему верила, поэтому только кивнула.

Джон смерил меня суровым взглядом и перевел его на художника.

– Мистер Уитон, – начал он, – уважаю ваше право на личную жизнь и личные тайны. Но считаю, что вы не способны объективно судить о степени ценности информации, которой располагаете. Не вам решать, что поможет нам в расследовании, а что нет.

Уитон принялся внимательно разглядывать потолок. И так, глядя вверх, равнодушно произнес:

– Вы хотите сказать, что я располагаю сведениями, уличающими Фрэнка Смита в причастности к преступлениям, но сам об этом не подозреваю?

– Не исключено.

– Нет, уважаемый, это как раз полностью исключается. Фрэнк в принципе не может иметь никакого отношения к этим преступлениям! – Уитон побагровел и наконец обратил на Джона полный ярости взгляд. – Однако в свете того, о чем мне только что сообщила мисс Гласс, я, пожалуй, расскажу вам кое-что… Это не дает мне покоя с момента нашей прошлой встречи. Тогда я смолчал лишь потому, что Гейнса и без того легко было заподозрить. Да, он малоприятный субъект. Но не надо забывать, что у него было трудное детство и он лишь отчасти несет ответственность за свой характер и свои поступки.

Ленц слушал его жадно, кажется, даже не дыша.

– Пару или тройку раз, когда мои подопечные собирались вместе, – продолжал Уитон, – будь то здесь или в галерее, я становился свидетелем довольно навязчивых приставаний Гейнса к Талии. Он постоянно увивался около нее и, мало того, пытался коснуться без всякого на то разрешения или поощрения с ее стороны.

– А что он при этом говорил? – спросил Джон.

– Сальности. Повторюсь, это были откровенные приставания. Вы знаете, Гейнс ненасытен и не пропускает в университете ни одной юбки. Но к Талии у него гораздо более серьезное отношение. Однажды я видел, как он поджидал ее на улице, возле ее машины. Это было пару недель назад. Стемнело, и я даже не сразу его узнал.

– Он ее дождался?

– Да, но пожалел об этом, нарвавшись на резкую отповедь со стороны Талии. Она красивая девушка и, конечно, знает, как избавляться от назойливых и нежелательных ухажеров.

– В тот вечер она уехала одна?

– Ну разумеется, одна! Возможно, Гейнсу не дает покоя мысль, что Талия несколько раз позировала студентам обнаженной. Он воспринял это как некую сексуальную саморекламу, не подозревая, что саморекламой тут и не пахнет.

Мне живо вспомнился допрос Гейнса, изобиловавший отвратительными сценами, и я поморщилась.

– Что вы еще можете рассказать об отношениях Леона и Талии? – подал голос Джон. – Что-нибудь привлекло ваше внимание, показалось необычным или странным?

Уитон долго молчал, словно не желая говорить дальше.

– Пару раз я видел, как Леон провожал Талию после занятий, но держался позади и на противоположной стороне улицы. Так, чтобы она его не заметила.

– Вы это видели своими глазами?

– Да, это была форменная слежка. Не знаю, может, он шел за ней всего лишь пару кварталов. А может, провожал до самого дома. С другой стороны, не исключено, что я просто неправильно толкую его поведение.

– То есть?

– Может быть, Леон и Талия просто шли в одну сторону. У аспирантов много общих маршрутов в этом городе. Особенно вблизи университета.

– Вы ведь так не думаете на самом деле? – внимательно глядя на Уитона, сказал Ленц.

– Вы правы…

– Спасибо, что вы это вспомнили и рассказали. Это важно.

– Надеюсь, это вам как-то поможет. – Уитон наклонился вперед и, как мне показалось, с трудом поднялся. – А теперь, господа, если, конечно, у вас нет еще одного ордера на обыск, я попросил бы вас удалиться. Мне нужно работать.

Уитон сложил руки на груди, всем своим видом показывая, что разговор закончен.

Но Ленц предпочел этого не увидеть.

– И снова прошу прощения, – проговорил он спокойно, потирая переносицу, – но нам хотелось бы еще кое-что уточнить относительно вашей биографии.

Уитон нахмурился.

– Мы ознакомились с интервью, которые вы в разное время давали журналистам. Но мы вынесли из них лишь схематичное представление о вашей жизни. Например, нам известно, что вы родились и выросли в сельской глубинке Вермонта. В округе Уиндхем. Вот и все сведения о вашей юности. Скажите, ваш отец был фермером?

– И охотником, – раздраженно буркнул Уитон.

– Охотником?

– Добывал бобра, лисицу и так далее. Пытался разводить норок, но безуспешно.

– У Талии Лаво отец был рыбаком и тоже промышлял охотой.

– Я знаю. Она рассказывала мне о своем детстве.

– Что именно?

– Спросите ее сами.

– Ну хорошо. Нам также известно, что ваша мать ушла из дому, когда вы были подростком. Это так?

Уитон смерил Ленца таким взглядом, что я даже удивилась, как он его не ударил.

– Понимаю, об этом неприятно вспоминать, – как ни в чем не бывало продолжал доктор. – Но нам нужны подробности. Почему она ушла? Почему не забрала с собой детей?

Уитон окинул нас тяжелым взглядом и опустил глаза.

– Не знаю. Отец всегда считал, что она встретила другого мужчину, влюбилась и сбежала вместе с ним. Я в это не верил. Она действительно могла влюбиться в другого, ибо мой отец был тяжелым и суровым человеком. Но ни за что не бросила бы нас.

У меня защипало в глазах. Я вдруг вспомнила о своем отце. Он тоже не бросил бы меня…

– Возможно, с ней случилась какая-то беда, – продолжал Уитон. – А отец… либо специально не рассказывал нам, чтобы не травмировать, либо и сам не знал, в чем дело. В конце концов, страна у нас большая, человеку легко затеряться. Где угодно. Например, в Нью-Йорке.

– Вы сказали, что ваш отец был тяжелым человеком. Может быть, он плохо обращался с вашей матерью? – спросил Ленц.

– По нынешним стандартам да, он обращался с ней плохо, но не забывайте, что мы говорим о середине пятидесятых. Тогда были другие времена и другие нравы. И чем дальше от больших городов, тем хуже.

– Отец был суров и со своими детьми?

Уитон пожал плечами.

– Опять же если судить по современным меркам, то да. Он лупил нас по поводу и без повода – ремнем, розгами…

– А как насчет сексуального насилия?

Уитон смерил Ленца презрительным взглядом.

– Никогда. – Он вытер влажный лоб затянутой в перчатку рукой. – Господа, я снова прошу вас оставить меня наедине с работой.

Ленц легко поднялся на ноги, кивнул художнику на прощание и направился к двери. А уже взявшись за ручку, резко обернулся и бросил напоследок:

– Мистер Уитон, скажите прямо: вы гей или нет? Честный ответ сэкономит нам время и избавит вас от многих дополнительных хлопот, связанных с вмешательством в вашу личную жизнь.

Плечи Уитона опустились.

– Ну что ж… Боюсь, вас не слишком обрадует мой честный ответ. Болезнь, поразившая мои руки, поразила и кое-что другое. Я импотент. Вот уже два с лишним года. – Он поднял хмурый взгляд на Ленца. – Ну, теперь ваша душенька довольна, доктор?

Мне было больно на него смотреть. Во взгляде сквозила затаенная мука, в позе – достоинство человека, которого не так-то просто сломать.

– Спасибо, что потратили на нас столько времени, – торопливо сказала я, боясь, что Ленц меня опередит. – То, что вы рассказали о Гейнсе, должно нам помочь. Смею надеяться, теперь мы гораздо ближе к разгадке, чем час назад.

Я собиралась вытолкать Джона и Ленца из комнаты, но Уитон шагнул мне навстречу и неожиданно взял мои руки в свои.

– Рад был помочь. И молю Бога, чтобы ваша сестра оказалась жива.

– Спасибо…

– Может, когда-нибудь вы поймете, почему я не мог ответить на все заданные здесь вопросы. И тогда лишний раз убедитесь, что это не имело отношения к расследованию. Я очень переживаю из-за того, что случилось с Талией. У нее израненная душа. Ей и без того досталось в этой жизни… Знаете… Если вдруг захотите поговорить или сделать новые фотографии – я всегда буду рад вас видеть. И, кстати, с удовольствием написал бы ваш портрет.

– Но я думала, что вы пишете только пейзажи.

– В старые времена я добывал себе кусок хлеба именно портретами, – улыбнулся он. – Это был мой бизнес. И школа выживания.

– А как продвигается ваша последняя картина? Последняя «поляна»? Насколько я понимаю, вы близки к ее завершению.

– Это действительно так. Дайте мне еще пару дней. Я упросил ректора на время закрыть галерею для посетителей. Студенты узнали, что я вышел на финишную прямую, и не дают мне покоя. А с ними заодно журналисты и частные коллекционеры. Спасу нет от этой публики! Но ничего! Совсем скоро я закончу последний сегмент, и круг «поляны» замкнется! И тогда, чтобы увидеть картину, придется перелезать через нее, как через забор! Вы только подумайте, я уже почти ее закончил! Даже не представляю, что за праздник воцарится в моей на душе, когда я в последний раз проведу по холсту кистью!

– Зато после этого у вас появится куча свободного времени. Может, вы действительно захотите написать мой портрет. С удовольствием буду вам позировать! Мне очень интересно, какой вы меня видите.

– Между прочим, если бы ваш портрет писал Фрэнк, у него это получилось бы ярче. Зато я, как мне кажется, вижу вас несколько глубже, чем он.

Джон и Ленц внимательно прислушивались к этому разговору, словно пытаясь отыскать в нем некий подтекст.

– Спасибо еще раз! – Я пожала ему руку.

– Вам спасибо, моя дорогая. – Уитон отошел от двери, освобождая дорогу визитерам. – Всего хорошего, господа.

Ленц – наивный доктор! – решил было тоже обменяться с Уитоном рукопожатиями, но тот быстро отступил и лишь натянуто улыбнулся. Ленц пожал плечами и вышел из комнаты. Мы последовали за ним.

Уже на улице – по пути к служебной машине – мы обменялись первыми впечатлениями.

– Боюсь, на третий разговор по душам с этим господином нам рассчитывать не приходится, – пробормотал Джон.

– Похоже на то, – отозвался Ленц. – Но прежде чем выгнать нас, он все-таки указал пальчиком на Гейнса.

– Интересно, почему он это сделал сегодня, а не вчера?

– Он же объяснил! – раздраженно бросила я. – Не любит болтать ни о себе, ни о других, это не в его правилах. Он ни слова не сказал бы про Гейнса и сегодня, если бы не то, что случилось с Талией. Он прекрасно знает, чем для Гейнса обернутся его признания. И переживает по этому поводу.

– Пожалуй, – согласился Ленц. – И тем не менее, он нам его сдал.

– А интересно, как ты оцениваешь его трактовку бегства матери? – спросил Джон.

Ленц профессионально нахмурил лоб.

– Он не знает, почему она ушла из дома. Но не может смириться с мыслью, что она предпочла любовника родным детям. Это действительно большая редкость, но в жизни все бывает.

– Он четко дал понять, что не подвергался сексуальному насилию со стороны отца.

– Отрицание – типичная защитная реакция; нам ли, криминалистам, этого не знать. Было ли сексуальное насилие на самом деле или не было – неизвестно. Вот если бы нам удалось поговорить с ним подольше…

Джон помог мне забраться в машину и придержал дверцу.

– Надеюсь, тебе больше повезет с Фрэнком.

– Я буду стараться.

Он улыбнулся:

– Верю. Во всяком случае, Уитон уже не сможет его предупредить. Скажи, ты по-прежнему настаиваешь на том, чтобы идти туда одной?

– По-прежнему.

– Хорошо, тогда вперед.

Я вышла из машины на Эспланад, прошла квартал до дома Фрэнка Смита, поднялась на крыльцо и позвонила, всей кожей чувствуя опоясывающие мое тело провода, которые соединяли микрофон с передатчиком. На сей раз дверь мне открыл сам хозяин. Фрэнк Смит одарил меня лучезарной улыбкой и, сложив руки на груди, оперся плечом о дверной косяк.

– Счастлив видеть. Однако… Кого вы сегодня представляете? Саму себя или ФБР?

– Я и рада бы представлять саму себя…

Смит хмыкнул.

– Понимаю. В таком случае… Ну что ж, в таком случае меня нет дома.

Его совершенная телесная красота начинала потихоньку раздражать.

– Вы сегодня утром включали телевизор?

– Нет, и не жалею об этом.

– Но газеты по крайней мере просматривали?

– Сегодня утром я принял освежающий душ и заварил себе в саду крепкий кофе. Собственно, так я встречаю каждый новый день. А телевизор и газеты не жалую. Почему вы спрашиваете? Уж не хотите ли сказать, что я пропустил нечто важное?

– Можно мне войти?

Он прищурился.

– Что случилось? Опять похищение?

– На сей раз похитили Талию Лаво.

Смит побледнел.

– Вы шутите?

– Нет.

Я впервые наблюдала на этом холеном лице неподдельную растерянность.

– Так я могу войти?

Он отошел в сторону, я переступила порог его дома и, не обращая на хозяина внимания, прямиком направилась в сад. На сей раз фонтан бездействовал, на верхнем ярусе его сидел нахохлившийся дрозд. Я опустилась в плетеное кресло у летнего столика. Смит, выйдя из дома следом за мной, сел напротив. В легких брюках и голубой рубашке-поло он больше смахивал на модель, чем на художника.

– Скажите, каким образом преступнику удалось добраться до Талии, если она находилась под круглосуточным наблюдением полиции?

– А с чего вы взяли, что она находилась под наблюдением?

– Мне известно, что полиция следит за каждым моим шагом. А Талия, насколько я понимаю, также вызывала подозрения ваших друзей. Кстати, где они?

– Работают.

– А вас послали вперед на разведку, не так ли? Вчера я был с вами любезнее, чем с ними, и они решили сыграть на этом?

– Я сама захотела прийти одна.

– Значит, я по-прежнему прохожу по делу в качестве подозреваемого. Великолепно! Что ж, спрашивайте.

Я в двух словах рассказала ему о том, что нам стало известно об их встречах с Уитоном и ссорах, свидетелями которых были стены этого дома.

– А я-то думал, куда задевался мой Хуан… – пробормотал Смит. – Они, конечно, пригрозили ему депортацией?

– Не знаю, Фрэнк, меня в это не посвящали. И поверьте, мне очень неприятно, что мы поневоле вторгаемся в вашу личную жизнь. Но речь идет о жизни и смерти нескольких ни в чем не повинных людей. Кто знает, может быть, Талия еще жива. Мы должны сделать все, чтобы ее спасти.

– Вы в самом деле думаете, что она еще жива?

– А почему нет?

– И правда. Но ваши вопросы не имеют никакого отношения ни к судьбе Талии, ни к судьбе остальных жертв.

– Мы уже слышали это сегодня от Уитона.

Смит развел руками, словно говоря: «Вот видите? Следующий вопрос!» Но я уперлась.

– Не знаю, почему вы оба, будто сговорившись, отказываетесь отвечать. Но мне кажется, разумных объяснений, действительно не имеющих отношения к нашему расследованию, может быть только два. Первое: Уитон гей, и вы с ним любовники.

– А второе?

– Тоже тайна, которую вы тщательно оберегаете. Какая угодно. Вплоть до наркотиков. Но это не важно. Мне кажется, что первое объяснение логичнее всего.

Смит фыркнул.

– А если это так, то прямой и честный ответ избавит вас обоих от дополнительных неудобств. Без него ФБР будет копать самостоятельно и до конца. Поймите, Фрэнк, Кайсеру и Ленцу плевать, геи вы или не геи. Им плевать, есть у вас отношения с Уитоном или нет. Их интересует другое.

– Что именно?

– Что это действительно никак не связано со «Спящими женщинами».

– Смешно даже говорить об этом.

– Согласна. Но не я руковожу расследованием. Фрэнк, ну я прошу вас! Ответьте честно, и мы больше не вернемся к этому вопросу! Роджер Уитон гей?

– Вы его самого спрашивали?

– Он уклонился от ответа.

– Меня это не удивляет.

– Но вы же не скрываете своей ориентации!

– Не стоит проводить параллелей, Джордан. Уитон вырос в Вермонте, ему пятьдесят восемь лет, черт возьми! Он представитель совершенно другого поколения!

– Так он гей?

– Гей!

«Гей…»

Смит пальцем рисовал на столешнице невидимые узоры.

– Нас не надо сравнивать… Я отношусь к этому просто, а Уитон… Ему и помыслить страшно о том, что это вдруг выплывет наружу. К тому же он ведь не рядовой обыватель, до которого никому нет дела, будь он хоть трижды геем. Уитон – известный художник.

– Вы с ним любовники?

Смит качнул головой:

– Нет.

Я уловила в его голосе оттенок сожаления.

– Откуда же вы знаете, что он гей? Он сам вам говорил?

– Роджер уехал в Нью-Йорк в семнадцать лет. Как вы думаете, на что он там жил? Уж, наверное, не на гроши от своих портретов.

– Вы хотите сказать, что он торговал собой?

– Все мы так или иначе торгуем собой. Особенно в тот период жизни, когда больше торговать нечем. Талантливый симпатичный паренек, провинциал… Мыкался по галереям. Его, конечно, заметили, но вовсе не благодаря картинам. Прошло совсем немного времени, и влиятельные нью-йоркские геи уже оспаривали друг у друга право дать ему кров и работу. Так продолжалось до тех пор, пока он не ушел в армию.

– Вы многое знаете о нем. Больше, чем ФБР.

– Роджер делился этими воспоминаниями только со мной. Знал, что я пойму. А вам я рассказываю все это с одной целью: чтобы вы отвадили от него ваших друзей из ФБР. У него и без вас забот хватает.

– Я постараюсь. Но прошу вас уточнить еще кое-что. Если вы дружите, то почему же ссорились?

Смит положил ладони на стол и качнул головой.

– Не спрашивайте меня, Джордан. Вы не получите ответа. Есть вещи, которые ФБР знать не следует.

– Господи, Фрэнк, я не буду им ничего рассказывать! Просто скажу, что меня ваши ответы удовлетворили и нет смысла вас больше мучить!

– Нет, не просите меня…

Я боролась с раздражением и сочувствием. Понимала, что это тайна Уитона, а не Фрэнка. Он не мог говорить о ней.

Не успев осознать, что делаю, я поднялась и, нимало не смущаясь присутствия Фрэнка, сняла с себя всю шпионскую амуницию и бросила ее на стол.

– Все! Я отключаюсь! – сказала я в микрофон. – Пожалуйста, не лезьте сюда!

В этот самый момент Дэниел Бакстер наверняка ругался в фургончике последними словами. Ничего, это я переживу. Только бы он не помешал мне…

Я разъединила провода. Смит смотрел на меня, открыв рот и не верил своим глазам.

– Теперь нас никто не услышит, Фрэнк.

Лицо его потемнело. Мне показалось, что он сейчас схватит меня за шиворот и вышвырнет из своего дома, как котенка. Опережая его, я сказала:

– Послушайте, уважаемый художник! У моей сестры двое маленьких детей! Она любила их больше жизни! И они не мыслили себе жизни без нее! Но нашелся мерзавец, который отнял у них Джейн и упрятал в свою вонючую нору! А сейчас она, возможно, гниет в одной из окрестных трясин! И таких, как она, еще одиннадцать! В том числе и женщина, которую вы называли своим другом! Где она теперь? Что с ней? Если еще жива, сколько времени ей отпущено? – Я перевела дух, но не остановилась: – ФБР хочет узнать, является ли Роджер Уитон геем или нет! Это вмешательство в его личную жизнь? Безусловно! Это трагедия? Нет. А то, что происходит или уже произошло с Талией? Это трагедия?! Если ваши ссоры с Уитоном на самом деле никак не связаны с нашим расследованием, ФБР только напрасно потратит силы и время, выясняя это! А если мы потом узнаем, что отработка ложной версии стоила Талии Лаво жизни? А?!

– Мне кажется, вы придаете нашим с Уитоном делам преувеличенное значение.

– У ФБР почти нет улик, нет зацепок. Ваши ссоры вызывают интерес. Объяснения им пока нет. Они ухватятся за эту ниточку и раскрутят ее до конца, можете не сомневаться. Но на это уйдет масса времени! Докажите мне, что эти ссоры никак не связаны с нашим делом, и мы потратим время ФБР с большей пользой!

Смит прикрыл глаза и долго молчал, наконец прерывисто выдохнул и взглянул на меня:

– Дайте мне слово, что это останется между нами и ФБР больше не будет копать в этом направлении?

– Если я пойму, что это никак не связано с похищениями, то да, даю слово. Раскрою вам небольшой секрет: мне плевать на ФБР. Меня интересует только моя сестра. И судьбы остальных похищенных женщин.

Смит снова вздохнул и принялся пристально разглядывать задремавшего на фонтане дрозда, словно прикидывая, стоит ли запечатлеть эту сцену маслом на холсте.

– Все просто, – обернувшись ко мне, наконец произнес он. – Роджер хочет, чтобы я его убил.

Сначала мне показалось, что я ослышалась. Потом глаза мои округлились.

– Что?!

– Его болезнь прогрессирует. Уже добралась до легких и других жизненно важных органов. Если так и будет продолжаться – а поводов для оптимизма нет, – конец Роджера, мягко говоря, ужасен. Он хочет, чтобы я избавил его от этого.

Уши и щеки мои горели огнем. Все вдруг встало на свои места. И прежде всего я поняла, почему Уитон упрямо не желает рассказывать об этом. Если их с Фрэнком тайна станет известна полиции, это может остановить Смита и тогда ничто уже не поможет пожилому художнику достойно уйти из жизни.

– Теперь ясно? – неприязненно спросил он.

– Отчасти. Но почему вы ссорились? Вы отказывались?

– Разумеется! Я думал, что Роджер не вполне отвечает за свои слова, что он раздавлен навалившейся на него депрессией. А еще я считаю, что ему рано умирать. Он многого не сделал. И много может подарить миру. – Смит ожесточенно потер ладонями свое красивое лицо. – Но в какой-то момент он меня почти уговорил. Показывал мне синяки на своем теле, тыкал в нос историю болезни… Его положение очень серьезно, спору нет. С другой стороны, соучастие в эвтаназии закон фактически приравнивает к убийству. А это десять лет тюрьмы. Сами понимаете…

– Понимаю…

Смит недоверчиво хмыкнул.

– Нет, правда. Я однажды стала свидетельницей ужасной сцены. В Афганистане. Моджахеды совершили налет на советский блокпост, в ходе которого один из них был тяжело ранен. Он не мог передвигаться самостоятельно и стал обузой для своих товарищей, когда им пришлось спасаться бегством. Он умолял своего брата убить его, а тот все не мог решиться. Остальные не вмешивались. А когда русские подобрались совсем близко, брат все-таки убил брата. Перерезал ему горло. И потом плакал…

– В моем случае эта история выглядит поучительной…

– Извините. Я просто хотела показать вам, что все понимаю. Скажите, а как именно это должно было случиться? Он предлагал какой-нибудь конкретный способ?

– Какая вам разница, Джордан?

– Я просто спрашиваю.

– Инсулин.

– Инсулин?

– Это спокойная смерть. Он досконально изучил вопрос. Сначала человек засыпает, потом впадает в кому и, наконец, умирает. Проблема в том, что смерть наступает не всегда. Порой все заканчивается лишь органическими поражениями головного мозга.

– И поэтому он просил у вас помощи?

– Да. Он хотел, чтобы я нашел средство, которое остановит его сердце во время комы. Сказал это после того, как я отказался задушить его подушкой…

– Господи… Ну хорошо… Спасибо вам, Фрэнк. Можете не сомневаться, теперь я потребую, чтобы ФБР от вас отстало.

– Вам спасибо. – Он выдавил из себя улыбку. – Хотите выпить? Я могу приготовить «Кровавую Мэри». Или, может, кофе?

– Мне пора. – Я поднялась из-за стола и сгребла с него все свои шпионские железки. – Шериф округа Джефферсон сообщил сегодня в «Новостях», что у полиции уже есть подозреваемые. У него хватило ума не называть имен, но… На всякий случай считайте, что я вас предупредила. На вашем месте я переселилась бы в гостиницу.

На щеках Смита выступили красные пятна.

– Я последую вашему совету. Но сначала позвоню своему адвокату и потребую от него спустить на этого шерифа всех собак.

Он проводил меня. Когда мы проходили столовую, я кивнула на портрет Оскара Уайльда.

– Мне это очень нравится.

– Спасибо за похвалу.

Он уже взялся было за дверную ручку, но я его остановила.

– Фрэнк, скажите… Собольи щетинки, будь они неладны, позволили ФБР назвать четверых подозреваемых. Вас, Роджера Уитона, Талию Лаво и Леона Гейнса. Талия уже вне игры. Себя вы, понятное дело, не рассматриваете. Остаются Уитон и Гейнс. Что вы думаете по этому поводу?

– Вы издеваетесь надо мной, Джордан? Скажите лучше, вы держали Леона под колпаком в тот момент, когда исчезла Талия?

– Да.

– М-м… А Роджера?

– И его тоже. – Мне вдруг пришла в голову одна мысль. – Роджер никогда не рассказывал вам о насилии, которому он подвергался в детстве?

Смит вместо ответа распахнул дверь.

– Я не ради любопытства спрашиваю.

– Нет, он никогда мне об этом не рассказывал. А если вы сейчас спросите, не подвергался ли я сам в детстве насилию, я выставлю вас вон. Договорились? – Он галантно поклонился. – До новых приятных встреч, Джордан.

Не успела я спуститься с крыльца, как за моей спиной громко хлопнула дверь. Давненько на душе не было так гадко… Меня всегда приводили в бешенство любые попытки вторгнуться в мою личную жизнь. А теперь я сама участвую в чем-то подобном. Дожила! Строго говоря, фотожурналистика изначально предполагает подглядывание в чужие замочные скважины. Но, по крайней мере, в фотожурналистике такие вещи делаются на расстоянии и не столь грубо. Ни бестактных вопросов, ни обращенных на тебя негодующих или презрительных взглядов – просто щелк, щелк, щелк…

Я пошла вдоль набережной, зная, что меня вот-вот нагонит машина с Бакстером, Ленцем и Джоном. Первым делом они обругают меня за прерванную запись разговора с Фрэнком на самом интересном месте. Ничего, утрусь. Меня тоже возмущает и оскорбляет придуманная мне роль «приманки», но я же не говорю им об этом…

Возможно, я пребывала бы в более приподнятом настроении, если бы разговор с Уитоном и Ленцем принес обнадеживающие результаты. Так ведь нет – не принес.

Машина медленно ползла справа от меня, прижимаясь почти к самому тротуару. Мне не хотелось останавливаться. Не хотелось даже оборачиваться в их сторону. Я лишь заметила боковым зрением, что за рулем агент Венди Трэвис. Значит, Джон занят сегодня весь день и предоставит меня ее заботам.

Наконец терпение Бакстера лопнуло.

– Могу я узнать, какого черта вы сорвали микрофон? – ядовито спросил он.

– Вы знаете это не хуже меня, – не глядя ответила я.

– Ну и что он вам поведал?

– Он доказал мне, что их встречи с Уитоном и их ссоры не имеют никакого касательства к нашим похищениям.

Бакстер оглянулся на сидевших сзади Ленца и Джона, затем вновь посмотрел в окно машины.

– Вы полагаете, что способны адекватно оценить убедительность его доказательств?

– В той же степени, что и вы.

Он снова глянул на Кайсера, словно призывая его повлиять на меня. Бакстеру явно не понравились возникшие между нами отношения, но он был не прочь их использовать. Оставалось лишь надеяться, что Джон не поддастся на провокацию.

Машина вдруг остановилась, Джон вылез из нее и подошел ко мне.

– Что ты сейчас собираешься делать? – спросил он. – Только скажи! Я все исполню!

– Собираюсь немного прогуляться.

– Я провожу тебя?

– Нет.

– Считаешь, что Уитон и Смит невиновны?

– Да, я так считаю.

– Хорошо. Я сейчас поеду обратно в офис, буду изучать снимки наших вертолетчиков. Если захочешь поговорить, набери мой номер. У Венди есть сотовый.

У Венди… Значит, одну меня все равно не оставят…

Джон чуть сжал мою руку и отошел перекинуться парой слов с агентом Трэвис, которая как раз выбиралась из машины. На ней был ее обычный костюм от Лиз Клейборн. Под пиджаком, если приглядеться, угадывалась кобура. Я подавила в себе желание отпустить какую-нибудь колкость. В конце концов, это ее работа и она выполняет ее добросовестно. Джон вернулся в машину и уехал. Напоследок я перехватила его взгляд. Венди шла позади меня, поотстав на несколько метров.