"Солдат империи, или История о том, почему США не напали на СССР" - читать интересную книгу автора (Мацкевич Вадим Викторович)

Глава 9. Ненормативная лексика — грозное оружие советских летчиков

Осенью в Корее и Южном Китае по ночам идут сильные дожди. И американцы, и мы обнаружили, что по утрам после этих дождей не работает бортовое оборудование: радиостанции, высотомеры, радиокомпасы… Приходилось ждать два-три часа, пока приборы высохнут. Утром появлялось яркое солнце, и примерно через три часа работа оборудования восстанавливалась. Американцы немедленно стали применять для радиотехнических станций узлы, покрытые тропическим лаком.

Моя «Сирена», как и все другие приборы, после тропических дождей переставала работать. Дальность действия станции с 10 километров падала до 1—1,5 километра, а то и вообще до нуля. Нужно было срочно что-то предпринимать. Я пытался покрывать лаком, изолировать входную часть, но это не помогало.

Однажды после сильного дождя, когда выглянуло солнце и стало не только тепло, но и жарко, мимо наших самолетов проехала китайская тачка. В ней стоял котел с рисовой смолой, рабочие переливали ее в огромный чайник и заливали щели между восьмигранными бетонными плитами, которыми было выложено все поле аэродрома. Щели заделывали, чтобы железобетонные плиты не смещались и поверхность взлетных полос была ровной.

Доведенный до отчаяния своими экспериментами, я попросил китайцев остановиться, отвинтил на самолете станцию, держась за кабель, идущий к антенне, опустил «Сирену» в кипящую смолу (конечно, без внешнего кожуха). Я уже завершал процедуру, когда появился командир полка подполковник Банников, хозяин самолета, с которого я снял станцию. Он расстроился:

— Ну зачем вы это делаете, инженер? Станция наверняка выйдет из строя. Уж лампы в ней наверняка полопаются. Взяли бы какую-нибудь другую станцию…

Я его успокоил и сказал, что, если станция выйдет из строя, я тотчас же поставлю ему новую, резервный комплект у меня был.

Когда станция остыла, мы натянули на нее кожух и поставили на самолет. «Сирена» работает! Ничего с ней не случилось, даже лампы не полопались. То же самое мы проделали со всеми остальными станциями, и ни одна из них не вышла из строя.

Наутро после сильнейшего ливня на всех самолетах все радиооборудование молчало. А наша станция работала отлично. Дальность ее действия была, как и прежде, 10 километров, и никакая влажность ей не была страшна.

Я тут же поехал на КП и сообщил в 108-й НИИ, что станции нужно заливать смолой. Конечно, в этом случае о каком-либо дальнейшем ремонте неисправной станции и речи быть не могло — весь монтаж был залит смолой, и неисправную станцию надо было просто выбросить и заменить новой. Но за все время применения станций в Корее не было ни одной поломки.

В 108-м НИИ получили мою радиограмму и приняли меры: специалисты института стали опускать весь блок в смолу и заливали его полностью, превращая в смоляной кирпич.

С тропической влажностью мы покончили, дела шли хорошо, станции работали замечательно. Ни один самолет, на котором была установлена «Сирена», не был ни подбит, ни сбит. Летчики называли ее «товарищ», что характеризовало отношение летчиков к нашей технике.

Но то, что летчики в воздухе друг другу говорили: «Товарищ предупреждает — сзади „Сейбры“!» — было небезопасным. Я пытался им растолковать, что, подслушав их в эфире, американцы поймут, что у нас есть какое-то оборудование, предупреждающее пилотов о появлении самолетов, и постараются что-нибудь предпринять, например, станут выключать прицел и подходить к нашим самолетам с выключенным прицелом, тогда их будет трудно обнаружить. Но мои увещевания не помогали.

Тогда я пожаловался командиру корпуса, но генерал Лобов сказал, что, даже если американцы выключат свои прицелы и будут атаковать МИГи без прицелов, вряд ли у них что-нибудь получится. Во-первых, их летчики обучены стрелять только с прицелом, а без него они просто не попадут в цель, а во-вторых, если они выключат прицелы и будут включать их только перед самой атакой, то сбить МИГ практически невозможно: если летчик знает, что его атакуют даже с самой малой дальности, он мгновенно делает небольшой маневр, и вся синхронизация в американском прицеле нарушается — прицельные метки тотчас же побегут в разные стороны. Но поскольку я уж очень настаивал, генерал пообещал вызвать вечером командира полка Шестакова, в полку которого летчики особенно часто упоминали о «товарище».

Была еще одна причина, по которой генерал согласился провести разъяснительную работу — накануне и его самого обидели по радио. Вечером, когда полеты закончились, во всех репродукторах аэродрома, через которые были слышны радиопереговоры, раздался голос командира корпуса:

— Я — «Алмаз», я — «Алмаз»! Кто в тридцать седьмом квадрате? Сообщите, кто находится в тридцать седьмом квадрате?

В ответ — тишина. Генерал повторил вопрос:

— Я — «Алмаз», я — «Алмаз»! Почему не отвечаете? Кто в тридцать седьмом квадрате? Я вас спрашиваю! Вас спрашивает «Алмаз»!

И вдруг в ответ раздалось:

— Ну и х… с тобой, что ты «Алмаз»! Не знаем, кто в тридцать седьмом квадрате! Вот привязался!

Стерпеть такое командир корпуса не мог и решил отчитать летчиков. Он подозревал, что это мог быть кто-нибудь из полка Шестакова, потому и вызвал его на КП.

Надо заметить, что полк Шестакова был совершенно особым. На американцев он наводил ужас. Как только самолеты поднимались в воздух, тут же по радио раздавалось по-английски:

— Полк Шестакова в воздухе! Бандиты Шестакова в воздухе! Будьте осторожны!

Наши летчики потерь не несли и с завидной регулярностью сбивали «Сейбры», особенно после установки моих станций.

Одним словом, вечером я пришел на КП и услышал, как генерал разносит Шестакова:

— Полное безобразие! Когда твой полк в воздухе, вы так забиваете эфир матерщиной, что прекращается радиосвязь не только у нас, но и у американцев! Они как только мат услышат, тут же сообщают, что в воздухе полк Шестакова. Мало этого, в твоем полку летчики говорят, что «товарищ» предупреждает. Зачем так говорить? Нельзя как-нибудь по-другому? Например: «Сзади „Сейбры“ подходят». Американцы же могут что-нибудь предпринять!

— Да ни хрена они не предпримут, что они могут предпринять?

— И прекратить, слышишь, прекратить материться!

— Товарищ генерал! Разрешите мне сказать пару слов.

— Вчера даже меня обложили! И на всех аэродромах, на всех радиоточках это было слышно!

— Разрешите объяснить, товарищ генерал!

— Да что тут объяснять?!

— Ну, разрешите, товарищ генерал!

— Ну?

— Товарищ генерал! Вот представьте: летит наш пилот, вдруг сзади что-то появилось — то ли МИГ, то ли «Сейбр». В профиль они, конечно, легко различимы, а вот в нос — нет! Наш летчик спрашивает: «Я — 82-й, я — 82-й, кто там сзади?» И слышит ответ: «Я свой, я свой!» А кто это ответил? Наш летчик? Или это специальная служба американцев на каждый наш запрос отвечает «Я свой!»? Наш продолжает спокойно лететь и оказывается сбитым! Сколько мы потеряли наших летчиков в результате американской хитрости, одному Богу известно! А как в моем полку? Летит наш, видит, сзади кто-то появился, и спрашивает: «Я — 82-й, я — 82-й, какая б… там при… сзади?» Если отвечают американцы, то они говорят: «Я свой, я свой!» А наш ответит что-нибудь вроде: «Что, … собачий, сдрейфил? Свой я, свой!» И дальше вариации про мать-перемать. Вот тогда можно точно быть уверенным, что сзади свой — американцы так материться не умеют!

Генерал засмеялся:

— Вот это номер! Что, так в самом деле?

— Ну конечно. А ругаться приходится, чтобы общий фон был такой матерный. Потому что если мы будем материться только во время атаки, то они быстренько сообразят, что мат у нас принят на вооружение. Так? Ну так что, товарищ генерал, взыскание будем накладывать или боевым опытом делиться?

Генерал засмеялся и говорит:

— Ну, Шестаков, давай сделай выводы из того, что я сказал! Меньше мата, а «товарищ» не употреблять в радиоразговоре. Вам же будет хуже, если американцы узнают и что-нибудь предпримут против «Сирены». Договорились?

— Договорились!

Пока командир корпуса разделывал Шестакова, перед огромным открытым окном командного пункта взад-вперед ходил заместитель Шестакова. Он очень переживал происходящее и волновался. Чувствуя свою вину перед летчиками, я решил как-то смягчить ситуацию и подошел к нему:

— Как вам удалось в полку подобрать таких замечательных летчиков? Все, как один, поразительно крепкие и здоровые!

— Да оно само так получилось! Мы базировались в Уссурийске, а там климат жуткий: летом плюс пятьдесят, а зимой минус шестьдесят. Мы круглые сутки спирт глушили, вот все слабаки и повымерли. Командир дивизии раз в месяц прилетит к нам, построит в одну шеренгу. Мы стоим, а руки у всех трясутся. Он встанет на правый фланг и спрашивает: «Ну как, орлы, побьем их?» А мы хором отвечаем: «Побьем! Где они?!» Вот так. А то спрашивают, почему американцы так боятся летчиков полка Шестакова.