"Орден куртуазных маньеристов (Сборник)" - читать интересную книгу автора (Степанцов Вадим, Добрынин Андрей, Григорьев...)

Нижний Новгород ("Das Кapital")

Я худ и строен, как учитель танцев, мой ус достиг полутора аршин, мой лик сияющ, маслянист и глянцев, а нос завернут вверх, что твой кувшин. Когда иду по ярмарке я браво, ломает картузы торговый люд, а я смотрю налево и направо: что там за дрянь купчишки продают. И если где увижу непорядок, гнилую там селедку иль пеньку, переверну хоть сто тюков и кадок и купчика в участок волоку. Гремит по мостовой лихая сабля, сияет на мундире позумент, и хриплый вой собачьего ансамбля меня сопровождает в сей момент. Хотя нижегородские сидельцы глубоко чтят мой неподкупный нрав, но есть средь них великие умельцы потрафить мне насчёт иных забав. И этих-то умельцев стороною обходит мой неукротимый гнев, поскольку грех велик - идти войною на тех, кто мне ссужает жён и дев. Взойдешь к иному ражему купчине, навстречу дочка, щёки - маков цвет, и как тут быть пригожему детине, которому всего лишь сорок лет? Хитрец-папаша наливает водки и льстиво называет куманьком, то что-то шепчет дочери-красотке, то мне мигнёт, прицокнув языком. Идём в палаты. Стол от яств ломится: индейки, поросёнки, осетры. Едим и пьём. А где ж краса-девица? Ох, как охоч до ихней я сестры! Обед прошёл. Купчина просит в баню, а сам умчался: вроде по делам. Вхожу - и вся как будто кровь в сметане распаренная девка мнётся там. Эх, хороши купеческие дочки! Мягки, белы, что твой лебяжий пух, увесисты, что сельдяные бочки... Но всё ж люблю я больше молодух. У жён купецких опыта поболе, поболе ражу, прыти, куражу. Разврат охотно гнезда вьёт в неволе - вот что я вам, по чести, доложу. Немало я купчих перетатарил и дочерей купецких потоптал, и понял я, что Маркс недаром шпарил про то, как подл и низок капитал. А с Марксом вышла вот какая штука: на ярмарке один семинарист украл пятак у нищенки, гадюка, кругом, понятно, ор, галдёж и свист. Я добра молодца хватаю мигом и волоку на съезжую сей час. А он, байстрюк, увесистою книгой заехал мне с размаху прямо в глаз - и вырвался, и убежал, каналья. А книга мне досталась как трофей. В тот день её до сумерек читал я, и в мозг она впилась мне, как репей. Да-да, вы вероятно догадались, что книга называлась "Капитал". Мои сестра с маманей настрадались, покамест я её не дочитал. Я среди ночи вскакивал с постели, орал в окно: "Ужо вам, палачи!" - потом горшки со стульями летели и растворялись с чавканьем в ночи. А утром я в участок в ночь тащился с глазами, покрасневшими от слёз: повсюду над рабом буржуй глумился, и я служил, служил ему, как пёс. Пиликала гармоника над Стрелкой, по Варварке скакали рысаки. А я с очередной буржуйкой мелкой удило правил в баньке у Оки. Решил я по прочтеньи '"Капитала" усилить вдвое классовую месть, и так меня по банькам замотало, что похудел я раз, наверно, в шесть. Когда же околоточный начальник съязвил в мой адрес: "Унтер-простыня!" его я мордой сунул в умывальник, и из участка выперли меня. Купцы со мною стали вдруг надменны, то "кум и сват", а то "ступай отсель", и скалились, как жадные гиены, и не пускали к жёнушкам в постель, и баньки для меня свои закрыли, где я дотоле удалью блистал и где по мне их дочки слёзы лили... Вот что наделал Марксов "Капитал". И понял я, что жить невыносимо без девок, банек и иных забав, что молодость галопом скачет мимо и что во многом Маркс, увы, не прав. Однажды, пьяный, одурев от скуки, принудил я к сожительству сестру. Всю ночь над ней глумился я. И руки мать наложила на себя к утру. Остались мы с сестрой вдвоём, сиротки. И что ж ? Сестру я выгнал на панель, и вскоре каждый купчик в околотке уже дорогу знал в её постель. Когда средь ночи требовали водки, натешившись сестрёнкой, молодцы, я вспоминал, кем был я в околотке и как меня боялись все купцы. И озверев от этого канальства, я к приставу на брюхе приполоз, и обласкало вновь меня начальство, и вновь житьё как в песне началось. И вновь передо мной сидельцы гнутся, и вновь я в околотке бог и царь, и стоит мне недобро ухмыльнуться - вокруг трепещет вся земная тварь. Сестру за арзамасского купчину я выдал и на свадьбе погулял. Что ж, Маркс, конечно, мудрый был мужчина, но не для русских писан "Капитал".