"Извек" - читать интересную книгу автора (Кондратьев Вадим)

ГЛАВА 19

Сотник потерял счёт времени. Каждый день казался седьмицей, вся прожитая жизнь — кратким мгновением. По вечерам едва расседлав коня, тяжело опускался на землю, допоздна смотрел на звёзды, засыпал уже под утро, ненадолго. Во сне улыбался, снова разговаривал с Лелькой, видел счастливыми Рагдая и Ясну, но рассветы топили все видения в волнах серой реальности. Попив из родника или ручья, трогался в путь. В полдень третьего или четвёртого дня обвёл равнину рассеянным взглядом. Ехал правильно но впервые дорога в Киев не радовала. Конь, не привыкший к долгому молчанию, тщетно ворочал ушами, пока наконец не услышал хозяйский голос:

— Что-то наша жизнь корчит нам кислые гримасы. И каждый день всё горше и горше.

Ворон согласно дёрнул головой. Чувствовал, как хозяина гложет чёрная тоска. Опахала ушей разошлись в стороны и поникли как завядшие васильки. В последнее время, под тяжестью кручины, хозяин стал другим. Разговаривал всё реже, а когда говорил, голос звучал глухо, бесцветно. Чуялось, что причиной всему не разговор ночью на лесном капище и даже не встреча с Мокшей, после которой пришлось так долго мотаться под открытым небом. Главная ожога Извеку случилась после встречи со странной девчонкой, от которой пахло рекой и туманом. Ворон помнил, как сам потянулся к речной незнакомке. Большинство киевских матрон пахли иначе, всё больше душными заморскими притираниями, от коих едва не сшибает с копыт, и забивает ноздри сладкими пряными смрадами. Конь громко втянул пропитанный степью воздух, ощутил как рука Сотника похлопала по шее. Тихий голос ласково произнёс.

— Не вздыхай, ушастый. Жизнь долгая, авось и до лучших времён доживём…

Чёрные лопухи резанули по ветру, застыли, улавливая неслышимый звук. Извек вяло оглянулся, почти сразу заметил на вершине холма двух всадников. С такого расстояния, на фоне неба не различались ни одежда, ни лица. Но посадка в седле и сложение коней выдавали кочевников. Оба усердно махали руками пока рядом не появился ещё один, судя по осанке, главный. Все трое замерли, глядя в сторону одинокого путника.

— Подраться что ли, — вслух подумал Сотник. — Может полегчает.

Ворон продолжал плестись, поглядывая на степняков и, вроде бы был не против. Извек уже собрался натянуть повод, когда вокруг троицы, подобно чёрной траве, начали вырастать фигуры воинов. Купол холма заполнился десятками всадников. Все, в ожидании приказа, смотрели на предводителя.

Взгляд Сотника скользнул по колчанам. Один был пуст, во втором топорщился десяток стрел. Степняков же перевалило за сотню и они продолжали прибывать.

— Нет, травоед, — протянул Извек. — Нынче забава отменяется. Не люблю засады и охоты. А тут, чую, ежели не первое, то второе уж точно учинят. Надо бы утекать отсюда, пока ветер без сучков… и без дрючков*.

Вместо ответа Ворон взбил копытами пыль и стремглав понёсся над островками ковыля. Фигурки на холме недолго оставались на месте и, когда дружинник оглянулся, чёрная стая уже стекала по склону. Сотник досадовал, что дал волю кручине и пропитавшая душу тоска приглушила прочие чувства. Притупилось и ощущение опасности, которое делало зрение острым, а движения быстрыми. Отголосок страха лишь лениво перевернулся с боку на бок и вновь безразлично затих. Впервые угроза быть убитым, принималась с безразличием, и это безразличие испугало по настоящему. Прав был Синий Волк: — воин в тоске опасен… для себя.

Нет, так не пойдёт, подумал Сотник. Не для того Селидор так долго маялся с оболтусом Вешкой, чтобы тот, из-за душевной маеты, сгинул до срока. Да и друзья не поймут, сложи он голову бездумно, не попытавшись вывернуться из клещёй Несречи. Извек снова глянул за спину. Степняки уже скатились с холма и пылили по равнине плотным табуном. Надеясь на выносливость своих лошадок, скакали ровно, уверенные, что конь киевского ратника запалится первым. Ворон не торопился их разочаровывать, держал размеренный галоп, готовый в любой момент наддать вдвое. Он, в отличие от хозяина, не прекращал кормиться и теперь ломил резво, с удовольствием, полный свежей нерастраченной силы.

Сердце дружинника наконец проснулось и погнало кровь мощней, быстро учащая удары. В голове прояснилось, мысли забегали с прежней прытью. Внезапно, яркой искрой, сверкнуло воспоминание о ведьмином угощении. Извек судорожно стал припоминать, осталось ли хоть одно из яблок. Прикинув, сколько сжевал сам и сколько отдал Ворону, решил, что одно-два должно остаться. Прогнувшись назад, потянулся к седельной суме. Не сразу справившись с застёжкой, скользнул рукой внутрь. Поминая Ящера, зашарил рукой в неразберихе барахла. Попадалось то огниво со скребницей, то плошка, то мешочек с запасными тетивами. Наконец, под лошадиным гребнем и мотком верёвки нащупал два сморщенных комочка.

— Яга! — воскликнул Сотник, дивясь, что плоды, за всё время пути, не размялись и не сгнили. Коли целы, то и свойств утратить не должны.

Осторожно вытянув усохшие яблоки, сунул за голенище и продвинул поглубже, чтобы не вывалились. Теперь, когда есть хоть какое-то подспорье в бою, осталось лишь найти удобное место… если, конечно, не удастся ускрестись. К досаде, голая степь не особо заботилась о беглеце и, лишь дразнила краешком леса, показавшимся по правую руку, на самой границе огляди*. Постепенно забирая в ту сторону, Сотник ещё раз обернулся. Преследователи раскусили его замысел и разделились надвое. Около трети всадников припустили напрямую к далёкому лесу. Остальная масса непоколебимо следовала за ним. Расчёт прост: один отряд отрежет от леса, второй — измотает и настигнет по прямой.

Извек оскалился, знал, что Ворон, даже по дуге, сможет обойти первых и изрядно измотать вторых, а там… как накатит. Присмотревшись к отделившимся, насчитал около сотни. Что за роковое число, мелькнуло в голове, не могли двумя десятками обойтись? Хотя, чё нам сотня! Мы и не такие дела заваливали! Он хмыкнул, ощущая за голенищем плотные кругляки яблочных сухарей.

Солнце уверенно воцарилось в зените и во всю силу прижаривало плечи и макушку. Ворон, лоснясь взмокшей шкурой, упрямо сёк подковами пушистые ковыли. По груди Извека то и дело пробегали щекотливые ручейки. Лицо же не успевало заблестеть бисером: упругий встречный ветер высушивал пот, покрывая кожу мельчайшим налётом соли. Только из под волос, иногда скатывались крупные мутные капли. Степнякам тоже было не сладко. Всё чаще, то один, то другой, снимали тяжёлые мохнатые шапки и скакали без них, остужая мокрые головы. Оскаленные пасти некоторых лошадей запенились. Клочья ещё не срывались со сверкающих удил, но чувствовалось, что ещё немного и, по ветру полетят первые пташки лошадиного измора.

Посланные на перехват преодолели почти половину расстояния, но видя, что беглец уходит по прямой, успокоились. Скакунов уже не гнали, но помня приказ продолжали править к лесу, удаляясь от основного войска.

— Ну, что, травоед, покажем, как надо ногами шевелить?! — крикнул Сотник, пригибаясь к шее Ворона.

Конь с готовностью прибавил прыти, переходя на свой неповторимый ход, вызывающий зависть всей дружины. Сухие метёлки ковыля смазались в размытые полосы, ветер выпрямил трепещущую гриву, хвост едва дрожал сдавленный уплотнившимся воздухом. Извек почувствовал, как сила встречного потока привычно перекрыла горло, борясь с удушьем, задышал сквозь сжатые зубы. Оглянувшись зарычал от злорадства: степняцкий табун безнадёжно отставал. Под копыта лошадей полетели крупные желтоватые хлопья. Конь предводителя и с тремя десятками жеребцов ещё держались, но скорость, как и у прочих, оставляла желать лучшего.

Отделившийся отряд, уже сливался с темной полоской леса и Извек прикидывал расстояния между группами. Оглянувшись ещё раз, решил, что самое время, и направил Ворона по пологой дуге к лесу. Свистящий в ушах воздух не дал услышать летящий следом вой бессильной ярости. Степняки поняли, что недооценили кованного по-киевски коня, и теперь всадник быстро удалялся к спасительной линии леса. Радман видел, что уже не угнаться, но губы тронула злая улыбка. Там, впереди, уже ждут семь десятков всадников, которым приказано взять кровного врага живым. Ну, в крайнем случае, полуживым, чтобы русич мог видеть глаза хана, слышать перед смертью его слова.

Прищурившись разглядел, что его войны растягиваются у леса полумесяцем. Улыбка стала ещё шире, когда заметил, что беглец движется в самую западню. Радман знал, что опытные батыры уже сжали в руках жёсткие арканы, видел, как далёкие точки собираются в плотный полукруг, в центре которого сейчас тот самый лучник, на чёрном, как душа Иблиса, коне.

Хан уже не спешил. Зверь сам шёл в ловушку, и стоило поберечь хороших коней. Он поднял руку, всадники перешли на шаг. То, что случилось после этого, заставило Радмана вскочить в стременах и через мгновение вновь бросить коня в сумасшедший галоп…

…Сотник пожирал глазами летящих на встречу степняков. Чувствовал, как в душе, сметая остатки тоски, занимается ярость. Как, подобно лесному пожару, она стремительно растет и как собственное тело срастается воедино с телом рвущегося в бой коня. Заметив в руках кочевников арканы, захохотал и вытянул на свет заскучавший без дела меч. Расстояние стремительно таяло. Ловцы в середине придержали коней, всадники по краям дёрнулись вперёд, чтобы замкнуть кольцо, и… в этот миг Извек впервые услышал боевой рёв Ворона.

Утробный звук надавил на уши, прошёл по телу, заставляя жилы звенеть, как перетянутые струны. Меч в руке стал невесомым. Всё вокруг потеряло яркость цветов, но стало отчётливей и резче. Сотник мог рассмотреть каждый волос на взметнувшихся арканах, каждую щербину на степняцких клинках. В следующий миг Ворон неуловимо ушёл от брошенных петель и протаранил двух всадников стоявших на пути. Лошади опрокинулись, давя неудачливых седоков, а чёрный жеребец уже метнулся к следующим. Извек заработал мечём. На крутящемся коне держался только силой ног. Пользуясь растерянностью, старался порубить как можно больше, пока кочевники не опомнились. В воздухе повисли рубиновые брызги, вопли ярости, досады и боли. Ржание коней, попавших под копыто или зубы чёрного жеребца, резало уши. Большая часть степняцких лошадок оробела перед оскаленным зверем и, на какой-то миг, вокруг дружинника образовалось пустое пространство. Можно было вырваться к близкому лесу, но Ворон пошёл по второму кругу. Извек улучил момент, выхватил у падающего степняка саблю и стал разить обеими руками. Мельком заметил, как самые хитрые вскидывали луки. Стреляли торопливо, целясь в одичавшего коня, но тот всё время был в гуще боя и большая часть стрел била степняцких лошадей и их седоков. Несколько поспешных выстрелов всё же достигли цели, Сотник видел древки, торчащие в смоляной шкуре Ворона. Засевшую в своём бедре, заметил лишь когда сшибся с кем-то бок о бок. В пылу брани обломил мешающийся черен и не почувствовал боли.

Он уже вошёл в то пьянящее состояние когда бой становится сутью настоящего, слышал рёв боевых рогов и дикий клич Синего Волка, чувствовал за с собой души предков, видел мечущуюся рядом тень Рагдая и парящий в небе знак Рода. Неистовствовал смертоносным коловоротом, изводя поредевший отряд. Бурлящий в жилах огонь выпарил боль от попаданий степняцких сабель. Замечая несущуюся в отдалении главную стаю, знал, что скоро почувствует на челе длань Перуна и прикосновение мягких губ Апии…

Внезапно протрезвел, будто окатили ледяной водой. Яркой вспышкой перед глазами встало испуганное личико Лельки, в огромных глазах стояли слёзы. Вырвавшийся из груди крик сорвал с губ клочья пены. Ноги сдавили конские бока, заставив Ворона попятиться. Тут же одна из стрел чиркнула выше наруча. Хрипящий жеребец рвался продолжить бой, но рывок узды развернул голову к лесу, а удар в бока сорвал с места. Степняки не преследовали. Поражённые дикостью одиночки, беспомощно озирались на приближающегося Хана, оглядывали взрытую копытами, почерневшую от крови землю, на которой громоздились трупы и корчились раненые.

Радман осадил коня на краю побоища. По бокам остановились телохранители, позади подтягивались две сотни отставших. Грудь хана вздымалась, горящие глаза жгли деревья, за которыми скрылся беглец. С трудом оторвав взгляд от леса, оглядел остатки отряда. Взмахом руки приказал подручным успокоить покалеченных, сам медленно двинулся к опушке. Уже стоя у промятых кустов, слышал за спиной конские хрипы и вскрики раненых.

Стона Радмана не слышал никто…

…Тесный подлесок хрустел ломанными ветвями и норовил выхлестать глаза. Ворон щурился, спасаясь от веток и острых сучков, ломился почти вслепую. Вспомнив про зажатый в кулаке меч, Сотник выставил клинок перед собой. Другой рукой управлялся с поводом, не давая Ворону налететь на деревья, валежины и коряги.

Остановились нескоро, когда густая поросль молодняка кончилась и стволы пошли пореже. Извек оглянулся. Некоторое время прислушивался к лесу, но слышал лишь грохочущее в ушах сердце. Убедившись, что погони нет, бросил меч остриём в землю, потянул ноги из стремян.

Ворон дрожал, роняя ошмётки вязкой липкой пены. Часто моргал слезящимися глазами. Прерывисто вздохнул, когда хозяин тяжело сполз с седла, чтобы осмотреть его раны. Постанывая терпел, пока Сотник осторожно извлекал ножом застрявшие в теле стрелы. С одной, засевшей в груди, пришлось повозиться. Тростниковый черенок, расшатанный скачкой по кустам, отвалился и Извек едва успел уцепить ногтями тонкую железную ость. Покончив со стрелами, отыскал несколько ростков чистотела. Почти не чувствуя жгучей горечи, дробил зубами толстые четырёхгранные стебли. Полученной рыжей кашицей замазывал кровоточащие раны и, только закончив с последней, перевёл дух. Привалившись к ближайшему стволу, оглядел себя. Наручи и пластины доспеха помялись, приняв на себя большую часть ударов. Кольчужные участки уберегли от резанных ран, но тело под ними ломило от ушибов. В остальном, не считая ссадин на голове и руках, был цел. Всего две стрелы нашли незащищённые места. Скользнувшая возле локтя, лишь продырявила рукав и рассекла кожу, но засевшая в бедре, всё торчала обломанным древком. Штаны вокруг раны набухли и прилипли к ноге. Чувствуя, что горячка боя проходит и боль всё явственней заявляет о себе, поспешил поскорей закончить с лечением. Вспоров штанину, повёл лезвием ножа вдоль древка, почувствовал, что край наконечника едва скрылся под кожей. Облегчённо вздохнул и, зажав у самой ноги, дёрнул. Отодрав подол рубахи, распустил полотно надвое и примотал огрызки чистотела к обеим ранам.

Больше всего на свете хотелось лечь полежать, но чутьё воина толкало двигаться дальше, тем более, что впереди лес светлел и можно было узнать, сильно ли отклонился от нужного направления. Вынув меч из земли, повозил лезвием по дёрну, но, так и не оттерев дочиста, сунул в ножны. Поймал узду, потащил остывающего Ворона за собой. Скоро приблизился к просвету между деревьями и с досадой понял, что впереди не поляна, а противоположная опушка длинной лесной полосы. Настоящий же лес начинался дальше, у холмов, поросших частым кустарником. Оказалось, что двигался правильно. Где-то с той стороны холмов лежала дорожка в родные земли. Уже недалече. В родных местах и земля помогает, достало бы сил добраться.

Ворон покачивался от усталости, хлопал сухими губами, жалобно смотрел на хозяина. Сотник отвёл глаза, виновато пробормотал:

— Держись, родной, не до водопоя сейчас. Вот уберёмся подальше, поищем где напиться. А пока придётся пождать.

К холмам, двинулся пешком, ведя измученного конягу в поводу. Чувствовал себя разбитым, но видел, что Ворону ещё хуже. Раны от стрел ещё сочились, приманивая мух запахом свежей крови. Благо жилы уцелели, а мясо пробито неглубоко. Бешеные прыжки не давали степнякам ни прицелиться, ни придать стрелам полную силу…

От самого леса что-то мешало идти. Долго пытался понять, что в измотанном теле не так, пока не вспомнил про упрятанные в сапоге кругляши. Они-то и мяли ногу при каждом шаге.

— А яблочки-то съесть забыли. — пробормотал Сотник и полез дрожащей рукой за голенище. Случайно взгляд упал на опушку. Сердце ударило в рёбра и затихло. Из леса выезжали степняки.

Повинуясь неслышному на таком расстоянии окрику, войско рассыпалось вдоль опушки и замерло. Из-под сени деревьев выехал предводитель. Остановив коня, застыл в седле каменным истуканом. Извек едва мог различить пятно лица, но чувствовал, как его буравит исполненный ярости взгляд хана. Сотник вытянул из-за голенища яблоки, выпрямился и с деланной непринуждённостью расправил плечи. В голове приглушённо, будто удары далёкого била, зазвучали слова Селидора:

… Буде противник силён и грозен, лицедействуй и дури. Коли чуешь в себе сил с избытком, яви себя уставшим и слабым. Поединщик пойдёт в бой бесшабашно и не таясь, что ошибкой его будет. Ежели же устал и слаб, держись бодро и удало, дабы враг был осторожен и не рвался завершить расправу буйно и коротко. Тогда успеешь собраться для удара…

Извек глянул на израненного Ворона. Тот всё ещё тяжело дышал, на хозяина поглядывал вопросительно.

— Взбодрись, ушастый, — сипло проговорил Сотник. — пусть думают, что нам всё нипочём. Дыши, пока они там кумекают. Вдогон им, небось, не больно охота. Ведают, что по прямой нас и стрелой не догнать… было.

Извек вздохнул, оглядывая раны от стрел. Сам чувствовал, как слева, чуть ниже ключицы, начинает проклёвываться тупая боль. Провёл рукой по груди. Нащупав странное, бросил быстрый взгляд, присвистнул. Несколько пластин, будто осенние листья, вывернули края и сияли глубокой бороздой, оставленной концом степняцкой сабли. Подвигав плечами, сморщился: толи рёбра треснули, толи мясо на рёбрах расплющило.

— Оказывается и мне досталось, — пробормотал он, не спуская глаз с кочевников. — Ничё, друже, ещё маленько передохнём, а там куснём по яблочку и двинем, пока сил хватит. Глядишь, может и уйдём.

Ворон шумно втянул воздух, выдохнул со стоном, подвигал верхней губой. Извек раскрыл ладонь, подкинул на руке сморщенные комочки и застыл, заметив на опушке движение. Степняки спешно покидали сёдла. Не выпуская уздечек из рук, следили за вожаком, что медленно тронулся от леса. Отъехав на сотню шагов, хан привстал в стременах, лениво поднял руки и, не опуская, двинулся дальше. Сотник почувствовал, как сердце натужно погнало кровь по ноющему телу.

— О, как… — пробормотал он и осёкся.

Мягкие тёплые губы в одно мгновение смели с ладони оба яблока. В ответ на удивлённый возглас дружинника, Ворон попятился и прижал уши. Глаза виновато лупали на хозяина, а зубы торопливо перемалывали лёгкую добычу.

— Нечто льзя так! — укоризненно посетовал Сотник. — Бесстыжий! С такой закуской свадьбу сыграть можно… А ты слопал всё, в одну харю, и огрызка не оставил!

Ворон отступил ещё на шаг, но Извек вновь направил взор к лесу. Не оглядываясь, еле слышно добавил:

— А может тебе и нужней. Глядишь, улепётывать помогут.

Хан, тем временем, преодолел две трети пути. Стали различимы дублёные чешуи кожаного доспеха, богатая сбруя и мокрые пятна на груди скакуна. Видя, что дружинник и не думает убегать, степняк опустил руки на бёдра и продолжал путь, горделиво выпятив грудь. Не доезжая броска копья, остановился, медленно огладил чёрную бородку. Непроницаемое лицо застыло деревянной маской, но брызжущие ненавистью глаза змеёй скользнули по русичу и его коню. На тонких губах промелькнул призрак улыбки, когда заметил гнутые пластины, перетянутые раны Извека и потёки крови на Вороне.

Извек тоже покосился на жеребца. Тому вроде легчало, ноги дрожали меньше, глаза смотрели живей. Поникшие уши встрепенулись от голоса степняка:

— Узнаёшь ли ты меня, несчастный, чей последний день двинулся к закату?

Сотник двинул бровями, переваривая чудное звучание родной речи в устах иноземца. Улыбнувшись, почесал макушку.

— А должен?

— Должен. — процедил степняк. — Наши дороги пересеклись второй раз. Последний.

Извек кашлянул, почувствовал, как грудь слева резануло болью. Едва сдержав страдальческую гримасу, ответил с простецким лицом.

— Может и видал. Мало ли вас по дорогам мотается, всех не упомнишь.

Кочевник посерел лицом, но всё ещё держал себя в руках. Извеку показалось, что уже видел эту сдерживаемую ярость в узких щелочках глаз, эти бугры желваков на широкой нижней челюсти, эти вздувающиеся, как у коня, ноздри. Когда догадка почти проломила скорлупу памяти, губы всадника вновь разомкнулись.

— Посмотри в глаза твоей смерти, ибо я — Радман. Сын великого Кури! Радман, брата которого убили твои стрелы! Радман — хан, чей отпрыск скоро вытопчет ваши земли и сложит курган из ваших черепов! Который…

— О, Светлые Боги! — протянул Извек с радостной улыбкой. — Да неужто тот самый, что с брательником в яме сидел? А потом как-то выскребся, да утёк через подпиленный мосток? Ну точно, как же я сразу не узнал!

Сотник потешно всплеснул руками, тут же почувствовал ещё несколько просыпающихся ушибов, но оттягивая время для Ворона, продолжал заговаривать Радману зубы.

— А, кстати, кто вам тогда пособил? Трое улизнули, пятерых стрелами забили, да только их течением унесло, так и не разглядели, чьего роду-племени…

— Это не нам пособили, — презрительно ощерился хан. — Это вас продали.

— И кто же нас продал?

— Ваши же киевские иудеи. Они скоро всю Русь с потрохами продадут. Половина княжей челяди уже с их рук ест. Быть вам всем и купленными, и проданными, и под ярмом степи согнутыми.

— Эт мы ещё посмотрим! А как увидим, там и поглядим. — тихо молвил Извек оглядываясь на Ворона.

Радман расценил взгляд по-своему. Легко спрыгнул с коня, выдернул из-за пояса камчу и, что есть силы стегнул своего скакуна по крупу. Жеребец завизжал от боли и рванул прочь. Хан проводил его долгим взглядом и обратил к дружиннику торжествующее лицо.

— Плачь, собачий сын, пора умирать!

Извек согласно кивнул, мол, что ж тут поделаешь, положил ладонь на рукоять меча.

Сабля Радмана легко выпорхнула из ножен и вычертила в воздухе замысловатый сверкающий узор. Хан шагнул вперёд. Не мигая наблюдал, как меч Извека сытым удавом выполз на свет и замер, поблёскивая свежими зазубринами. Радман вновь выписал клинком сияющие круги, заставляя лезвие свистеть рассекаемым воздухом.

Этими прелестями будешь землепашцев пугать, подумал Сотник, а передо мной неча сквозняки гонять. Он осторожно втянул воздух и, с досадой ощутил, как боль с новой силой стегнула от грудины к подмышке. Вдобавок и левое бедро стонало о пришедшихся по нему ударах. Извек вспомнил пословицу, хмыкнул — вот сейчас и проверим, сколько чего за одного битого дадут.

Радман остановился в пяти шагах. В горящих глазах читалась досада, что приходится давать ненавистному русичу быструю смерть. Первый наскок, стремительный, но осторожный, был скорее испытанием противника. Извеку пришлось отступить, уходя от первых двух ударов. Три следующих высекли искры, наткнувшись на грань его меча.

На лице хана промелькнул хищный интерес кота, охотящегося за мышью. Он встряхнулся и, улыбаясь, двинулся вокруг Извека. Замахнувшись в голову, ударил вниз. Клинок просвистел, едва коснувшись подола. Сотник поморщился, неловкая свиля* едва уберегла и без того отбитую ногу. Ударил в ответ, не особо хитро, проверяя защиту степняка. Тот лишь опустил руку, легко пропуская летящий меч в пяди от лица. Мгновенно бросился вперёд, целя остриём в перевязанную руку, но дружинник будто ждал этого и успел метнуть тело вбок.

Закружили дальше. Следя за движением степняка, Извек оказался лицом к Ворону. Оживший конь, не дыша, следил за поединком, поймав на себе взгляд хозяина, в нетерпении переступил ногами. Извек мучительно соображал, как заполучить несколько мгновений, чтобы успеть прыгнуть в седло. Понимал, что на этот раз поединщик из него никудышный. Ярость, заставлявшая не чувствовать ударов, откипела окончательно, и запоздалая боль брала своё. Тело сделалось неуклюжим, каждое движение давалось с трудом и вязло будто в смоле. Исход боя становился всё более очевидным. Уже дважды Сотник еле успевал отбивать ловкие удары Радмана.

Скверно, подумал Извек. Так недолго и без башки остаться. Надо бы что-то измудрить, пока башка без дыр. Хотя, если терять окромя головы нечего, может ею и рискнуть.

После очередного наскока хана, Сотник отшатнулся и бессильно опустил руку с мечом. Заметив, как глаза хана сверкнули злорадством, неосторожно глянул в сторону леса. В тот же миг Радман резко скакнул вперёд и обрушил клинок на голову дружинника.

Извек запоздало вскинул руку. Сабля промяла слабую защиту и, лязгнув, впечатала подставленный плашмя меч в голову Извека. Дружинника отбросило на несколько шагов. Качаясь как мертвецки пьяный, он чудом удерживался на ногах. Руки висели плетьми, глаза невидяще блуждали, а по лицу скользнула юркая красная струйка.

Не глядя на оглушённого противника, Радман воздел руки, медленно развернулся к войску. Далёкие фигурки воинов заблестели вскинутыми клинками, спустя мгновение донёсся радостный вой. Не спеша, чтобы видели каждое движение, Радман шагнул к шатающемуся Извеку, взялся за рукоять обеими руками. Далёкий крик затих. В полной тишине, узорчатый дамасский клинок пошёл вверх и, будто накапливая мощь, замер в высшей точке замаха. Зубы хана блеснули в жестокой улыбке, с губ сорвалось зловещее:

— Отправляйся же…

— Да некогда мне, — мрачно откликнулся Извек. — Дел полно!

Плечо дружинника вздрогнуло. Радман застыл, не понимая что произошло. Встретив усталый, но вполне осмысленный взгляд Сотника, почувствовал между рёбрами холод. Опустив голову, увидел торчащий в груди меч. Не веря глазам, попытался рубануть дружинника, но силы подвели, и он скрючился от пронзившей грудь боли. Перед глазами поплыли цветные пятна. В меркнущем сознании всплыло недавнее предсказание мудрецов о великом наследнике.

— Не увижу… — прошептал Радман и рывок клинка выдернул его угасающую жизнь.

— Ну уж извиняй, — буркнул Извек вытирая лицо.

Глянув на окровавленную ладонь, зло сплюнул. Вяло тряхнув мечом, вернул его в ножны и тяжело обернулся к коню.

— Ну, что стоим косорылимся? Бежать надо! Или будем глазки таращить?

Ворон, будто опомнившись, заспешил к хозяину. Коснувшись мордой окровавленного лица, зазвенел удилами. Извек провёл по лбу второй рукой, вытер обе ладони о штаны. Поправляя повод, проворчал сварливо, как дед Пильгуй:

— Ты бы на себя посмотрел. Сам весь в дырьях.

Конь, дрожа от возбуждения, косился на далёкий лес. Извек неловко вставил ногу в стремя, скрипнув зубами, кое-как взгромоздился верхом. Назад не смотрел. И так знал, что степняки уже прыгают в сёдла и отбивают руки о лошадиные крупы. Слух ловил приближающиеся звуки погони. Ворон едва дождался когда хозяин усядется и, с места, рванул в галоп. Навстречу снова ударил воздушный поток. Сотник зажмурился. Гадал, не свалится ли с седла раньше времени и надолго ли хватит коню молодильной силы яблок.

Болело всё: В ранах, под намокшими повязками, отдавался каждый удар сердца, суставы ломило как на дыбе, голова трещала, будто городские ворота под стенобойным бревном. Боль была во всём, что видел, и в каждом звуке, принесенном встречным ветром.