"Сами боги" - читать интересную книгу автора (Azimov Isaac)

14

– А хорошо, что день все-таки кончился, – заметил Денисон, критически разглядывая толстый рукав своего скафандра. – Я никак не могу привыкнуть к лунному солнцу. Да и не хочу привыкать. Оно настолько немыслимо, что даже этот костюм кажется мне чуть ли не собственной кожей.

– За что такая немилость к Солнцу? – спросила Селена.

– Неужели вы его любите?

– Нет, конечно. Терпеть его не могу. Но ведь я его практически никогда не вижу. А вы же зем... Вы должны были к нему привыкнуть.

– На Земле оно другое. А тут оно пылает на черном небе и пожирает звезды вместо того, чтобы просто их затмевать. Тут оно жгучее, свирепое и опасное. Солнце здесь – враг, и пока оно в небе, мне все время кажется, что наши попытки снизить напряженность поля обречены на неудачу.

– Уж это чистейшее суеверие, Бен, – сказала Селена с легким раздражением. – При чем тут Солнце? К тому же мы находились в тени кратера, совсем в ночной обстановке. И звезды были видны. И вокруг темнота.

– Нет, – возразил Денисон. – А освещенная полоса поверхности на севере? Мне страшно не хотелось туда смотреть, но я ничего не мог с собой поделать. А стоило поглядеть, и я прямо ощущал, как жесткое ультрафиолетовое излучение бьет в стекла моего скафандра.

– Глупости! Во-первых, какое может быть ультрафиолетовое излучение в отраженном свете? А во-вторых, скафандр защищает вас от любого излучения.

– Не от теплового. Во всяком случае, недостаточно.

– Но теперь же ночь!

– Вот именно! – с большим удовлетворением произнес Денисон. – Я ведь с этого и начал.

Он огляделся с непреходящим изумлением. Земля висела в небе на положенном месте – ее широкий серп теперь выгибался к юго-западу. Прямо над ним горел Орион – охотник, встающий со сверкающего кресла. По горизонту разливалось мерцание мягкого земного света.

– Какая красота! – воскликнул он и без всякого перехода вдруг спросил: – Селена, пионотрон что-нибудь показывает?

Селена, которая молча смотрела на небо, отошла к приборам, которые стояли тут, в тени кратера, уже три смены лунного дня и ночи.

– Пока ничего, – ответила она. – Но это хороший знак. Напряженность поля держится чуть выше пятидесяти.

– Надо бы ниже, – сказал Денисон.

– Можно еще снизить, – ответила Селена. – Я уверена, что все параметры подходят.

– И магнитное поле?

– В этом я не уверена.

– Но если его усилить, возникнет неустойчивость.

– Не должно бы. Я чувствую.

– Селена, я верю в вашу интуицию вопреки чему угодно, но только не фактам. Ведь мы уже пробовали, и каждый раз возникала неустойчивость.

– Я знаю, Бен. Но параметры были не совсем такими. Напряженность сохраняется на пятидесяти двух поразительно долгое время. И раз мы начинаем удерживать ее часами вместо минут, то появляется возможность увеличить магнитное поле в десять раз не на секунды, как раньше, а на минуты... Ну, попробуем?

– Подождем, – сказал Денисон.

Селена нерешительно помедлила, потом отошла от приборов.

– Бен, вы все еще скучаете по Земле? – спросила она.

– Нет. Как ни странно, совершенно не скучаю. Я думал, что буду тосковать по синему небу, по зеленой траве, по обилию прозрачной струящейся воды – по всему тому, что принято считать особым очарованием Земли. Но я нисколько не тоскую по ним. Они мне даже не снятся.

– Это бывает, – сказала Селена. – Во всяком случае, некоторые гранты утверждают, что ностальгия им незнакома. Разумеется, они составляют незначительное меньшинство, и еще никому не удалось определить, что их объединяет. Выдвигались самые разные гипотезы – от полной эмоциональной тупости, то есть неспособности что-либо вообще чувствовать, до избытка эмоциональности, заставляющей их бессознательно вообще отрицать ностальгию, чтобы она не вызвала серьезного нервного срыва.

– Что касается меня, то все, по-моему, обстоит очень просто. Последние двадцать лет моей жизни на Земле были не слишком приятными, а тут мне, наконец, удалось посвятить себя работе, в которой я нашел свое призвание... К тому же ваша помощь... Более того, Селена, само общение с вами...

– Очень любезно, что помощь вы упомянули прежде общения, – ответила Селена, сохраняя полную серьезность. – Ведь никакая помощь вам, в сущности, не нужна. Не притворяетесь ли вы, будто не можете без нее обойтись только потому, что вам нравится мое общество?

– Не могу решить, какой ответ вам было бы приятнее услышать, – засмеялся Денисон.

– А вы испробуйте правду.

– Но я и сам ее не знаю. И то и другое мне очень дорого. – Он обернулся к пионотрону. – Напряженность поля все еще сохраняется, Селена.

Стекло, закрывавшее лицо Селены, блеснуло в земном свете. Она сказала:

– Бэррон утверждает, что отсутствие ностальгии естественно и свидетельствует о душевном здоровье. Он утверждает, что, хотя тело человека приспособилось к Земле и вынуждено приспосабливаться к Луне, к человеческому мозгу ни то ни другое не относится. Человеческий мозг качественно настолько отличается от любого другого, что его можно считать особым явлением. У него не было времени, чтобы прочно связать себя с Землей, а потому он способен просто принять иные условия, не приспосабливаясь к ним. По словам Бэррона, не исключено, что лунные пещеры являются для мозга оптимальной средой, поскольку их можно рассматривать как своего рода увеличенную черепную коробку.

– И вы этому верите? – с веселой усмешкой спросил Денисон.

– В устах Бэррона все это выглядит очень правдоподобным.

– Ну, не менее правдоподобным было бы предположение, что лунные пещеры позволяют сублимировать пресловутое подсознательное стремление человека вернуться вновь в материнское лоно. Собственно говоря, – добавил он задумчиво, – я с тем же успехом мог бы доказать, ссылаясь на контролируемые температуру и давление, а также на высокую усвояемость и консистенцию лунной пищи, что лунная колония... простите Селена, – лунный город представляет собой сознательно созданную идеальную среду обитания для нерожденного младенца.

– Думаю, Бэррона вы бы ни на секунду не убедили, – заметила Селена.

– Куда там!

Денисон взглянул на земной серп, стараясь различить облачные слои по его краю. Он умолк и даже не сразу заметил, что Селена снова отошла к пионотрону.

Затем Денисон перевел взгляд с Земли в ее звездном венке на зубчатый горизонт, над которым время от времени взметывалось что-то вроде клубов дыма.

Он заметил это явление еще в прошлую лунную ночь и, решив, что это пыль, поднятая падением метеорита, с некоторой тревогой спросил у Селены, так ли это.

Она ответила с полным равнодушием:

«Земля чуть-чуть смещается в небе из-за либрации Луны, и передвижение ее света по неровностям почвы создает оптические иллюзии. Например, если отражение света происходит за небольшим возвышением, то кажется, будто там взлетает облачко пыли. Эти явления очень часты, и мы не обращаем на них никакого внимания».

Он тогда возразил:

«Но ведь это может быть и метеорит! А метеориты часто попадают в людей? »

«Конечно. В вас, наверное, их угодило уже немало. Но в скафандре это не чувствуется».

«Я говорю не о микроскопических частицах, а о настоящих – о таких, которые действительно способны поднять пыль... или убить человека».

«Ну, бывают и такие. Но они падают редко, а Луна велика. До сих пор от них никто еще не пострадал».

И теперь, глядя в небо, Денисон вдруг понял, почему он опять вспомнил про метеориты – между звездами мелькала яркая точка. Но он тут же сообразил, что метеориты горят только в земной атмосфере, а на Луне они падают темными и холодными – ведь на ней нет воздуха.

Эта яркая точка в небе могла быть только созданием человеческих рук, но Денисон не успел разобраться в своих впечатлениях, как она уже превратилась в маленький ракетолет, который через минуту опустился на поверхность неподалеку от него.

Из ракетолета вышла одинокая фигура. Водитель остался в кабине – темное бесформенное пятно на освещенном фоне.

Денисон спокойно ждал. На поверхности Луны действовали свои законы вежливости, продиктованные особенностями работы в скафандрах: первым всегда называл себя вновь прибывший.

– Представитель Готтштейн, – раздался в его наушниках знакомый голос. – Впрочем, я так ковыляю, что об этом легко догадаться.

– Бен Денисон, – ответил Денисон.

– Да, я так и предполагал.

– Вы искали именно меня?

– Совершенно справедливо.

– В космоблохе? Но почему вы не...

– Почему я не воспользовался тамбуром П-четыре? – перебил Готтштейн. – До него ведь всего полмили. Да, безусловно, но меня интересовали не только вы.

– Вероятно, я не должен задавать вопросов. Но мне непонятно, что вы, собственно, имеете в виду.

– У меня нет причин что-нибудь скрывать. Вы ведь ставите эксперименты на поверхности, и вполне естественно, что они меня заинтересовали. Вы согласны?

– Я не делаю из этого тайны, а интересоваться не возбраняется никому.

– Но о подробностях вашего эксперимента не осведомлен ни один человек. Известно, конечно, что ваша работа как-то связана с проблемой Электронного Насоса, но и только.

– Предположение вполне логичное.

– Так ли? Насколько я знаю, подобные эксперименты требуют сложнейшего оборудования. Иначе они не дадут никаких результатов. Как вы понимаете, сам я в этом ничего не смыслю, но я обращался за справками к квалифицированным консультантам. И во всяком случае очевидно, что установка, которой вы пользуетесь, совсем не похожа на то, о чем мне говорили. Вот мне и пришло в голову, что, возможно, интересоваться мне следует совсем не вами. Ведь пока мое внимание сосредотачивается на вас, где-то может происходить нечто куда более важное.

– А с какой целью использовать меня, как ширму?

– Не знаю. Если бы я мог ответить на этот вопрос, то тревожился бы меньше.

– Так значит, за мной следили?

– А как же, – усмехнулся Готтштейн. – С самого момента вашего прибытия на Луну. Однако пока вы работали тут на поверхности, мы осмотрели все окрестности в радиусе десятков миль. Возможно, это покажется вам странным, доктор Денисон, но сейчас на лунной поверхности чем-то, что выходит за рамки обычных рутинных работ, занимаетесь только вы и ваша помощница.

– И что тут странного?

– А то, что вы, следовательно, убеждены в плодотворности своих экспериментов с этой штукой, названия которой я не знаю. Поскольку я не сомневаюсь в вашей компетентности, то мне кажется, было бы интересно послушать, если бы вы согласились объяснить мне, чем занимаетесь.

– Я ставлю парафизические эксперименты, мистер Готтштейн, так что слухи вас не обманули. И могу добавить только, что пока мне еще не удалось добиться чего-нибудь определенного.

– Ваша помощница, если не ошибаюсь – гид Селена Линдстрем Л.?

– Совершенно верно.

– Странный ассистент.

– Она умна, интересуется парафизикой, обучает меня всем тонкостям лунного поведения и очень привлекательна.

– А к тому же готова работать с землянином?

– С иммигрантом, который намерен при первой возможности получить лунное гражданство.

К ним подошла Селена, и в их шлемах раздался ее голос:

– Здравствуйте, мистер Готтштейн. Я не люблю ни подслушивать, ни вмешиваться в чужие разговоры, но в скафандре слышно все, о чем говорят в пределах видимости.

– Добрый вечер, мисс Линдстрем, – повернулся к ней Готтштейн. – Я и не собирался делать тайны из нашей беседы. Так, значит, вы интересуетесь парафизикой?

– Очень!

– И неудачные эксперименты вас не обескураживают?

– Они ведь не такие уж неудачные, – ответила Селена. – Просто доктор Денисон не вполне в курсе.

– Что? ! – Денисон повернулся на каблуках так резко, что чуть не опрокинулся на спину. Из-под его ног вырвалось облако пыли.

Они все трое стояли теперь лицом к пионотрону. Над ним на высоте человеческого роста пылала огненная точка, похожая на пухлую звезду.

– Я увеличила напряженность магнитного поля, – сказала Селена, – а ядерное поле оставалось устойчивым, не менялось, потом началось рассеивание, усилилось и...

– Образовалась протечка! – докончил Денисон. – Черт! А я и не видел, как это произошло.

– Я прошу у вас прощения, Бен, – сказала Селена. – Но ведь сначала вы о чем-то задумались. Потом явился мистер Готтштейн, и я не удержалась от соблазна попробовать самой.

– Объясните же, что я, собственно, вижу, – попросил Готтштейн.

– Вы наблюдаете спонтанное излучение энергии веществом, которое просачивается из другой вселенной в нашу, – сказал Денисон.

Едва он договорил, как свет над пионотроном вдруг погас, и одновременно в сотне шагов от них вспыхнула другая, чуть более тусклая звезда.

Денисон кинулся к пионотрону, но Селена с лунной грацией стремительно скользнула вперед и оказалась там намного раньше него. Она отключила поле, и дальняя звезда погасла.

– Видите ли, место протечки неустойчиво, – сказала она.

– В весьма малой степени, – возразил Денисон. – Учитывая, что смещение на один световой год теоретически так же возможно, как и смещение на сотню ярдов, эти сто ярдов можно считать чудом устойчивости.

– И тем не менее такого чуда еще мало, – категорически заявила Селена.

– Простите, так ли я понял то, о чем вы говорите? – перебил их Готтштейн. – Значит, вещество может просачиваться в нашу вселенную и тут, и там, и где угодно?

– Вовсе не где угодно, – ответил Денисон. – Вероятность протечки падает с увеличением расстояния до пионотрона, причем очень стремительно. Зависит это от целого ряда факторов, и должен сказать, нам удалось добиться просто поразительной устойчивости. Тем не менее смещение на несколько сотен ярдов не исключено, чему вы сами были свидетелем.

– А не могла ли она сместиться в город или внутрь наших скафандров?

– Да нет же! – с досадой ответил Денисон. – Возможность протечки – во всяком случае, такой, какую можно получить с помощью наших методов, определяется, в частности, плотностью вещества, уже присутствующего в нашей вселенной. Вероятность того, что место протечки сместится из вакуума туда, где атмосфера будет иметь хоть одну сотую плотности воздуха в городе или внутри наших скафандров, практически равна нулю. Попытка добиться протечки где-нибудь еще, кроме вакуума, заведомо обречена на неудачу – вот почему мы сразу начали свои эксперименты здесь, на поверхности.

– Значит, ваша установка не похожа на Электронный Насос?

– Нисколько, – сказал Денисон. – Электронный Насос осуществляет обмен веществом. А тут мы имеем дело с однонаправленной протечкой. Да и поступает это вещество не из паравселенной.

– Не поужинаете ли вы у меня сегодня, доктор Денисон? – вдруг спросил Готтштейн.

– Вы приглашаете только меня? – нерешительно спросил Денисон.

Готтштейн любезно поклонился в сторону Селены. Впрочем, поклон этот не сделал бы чести и цирковому медведю.

– Я буду счастлив видеть мисс Линдстрем у себя в любой другой день, – сказал он, – но на этот раз мне необходимо поговорить с вами наедине, доктор Денисон.

– Идите, идите, – деловито распорядилась Селена, заметив, что Денисон все еще колеблется. – Завтра я принимаю новую группу туристов, а вам нужно время, чтобы подумать о том, как устранить неустойчивость протечки.

– Ну, в таком случае... Селена, а вы сообщите мне, когда у вас будет следующий выходной?

– По-моему, я этого от вас еще ни разу не скрыла. Да мы и раньше встретимся... Собственно, вы оба уже можете отправляться ужинать, а я отключу приборы.