Уоррен Мерфи, Ричард Сапир Тяжелый рок

Глава первая

Накануне того дня, когда его тело, пролетев с ускорением тридцать два фута в секунду в квадрате, врезалось в денверский тротуар, Уильям Блэйк вспылил. Случилось это в управлении ФБР в Лос-Анджелесе.

Дело было не в том, что окружной инспектор снова дал ему задание, из-за которого, вероятно, неделями не придется бывать дома. И не в том, что специальному агенту Блэйку второй год подряд не удастся провести отпуск вместе с семьей. А в том, что инспектор был слишком каким-то… ну, чересчур назидательным, что ли.

– И какого черта Вашингтон поднял такой переполох? – спросил Блэйк, имея в виду место, где принимаются решения. – Я уже семь раз успешно справлялся с подобными заданиями. В этом я, пожалуй, превзошел всех в Бюро.

– Поэтому вас и назначили старшим, – заметил инспектор Уоткинс.

– Да, а вы мне разжевываете, где ее содержать, кого поставить ночью дежурить, чем ее кормить и кто будет готовить.

– Я просто оговариваю с вами детали. Одна голова хорошо, а две – лучше.

– Только не в том случае, если вторая – ваша.

– Я пропущу это мимо ушей, Блэйк.

– Нет, я хочу, чтобы вы это запомнили! Я хочу, чтобы вы написали об этом в своем рапорте. Я хочу, чтобы вы отметили, что даете советы тому, к кому Вашингтон неизменно обращается, когда нужно взять кого-то под опеку. Я хочу, чтобы они знали об этом.

Блэйк поправил галстук. Он почувствовал, как запылала его шея. Может, это сказывается накопившаяся к лету усталость, которую он рассчитывал развеять, уехав на две недельки на природу? Возможно. Однако почему Вашингтон поднимает такой шум вокруг банальной охраны свидетеля? Какая-то девятнадцатилетняя девчонка, дочь состоятельного дельца, вдруг возненавидела папашу и решила дать показания по поводу его крупных махинаций с поставками зерна русским. Ну и что? Самое худшее – она передумает, не более того. И уж никто не собирается ее убивать.

– Я обязан вас предупредить, Билл: на жизнь этой девушки открыт самый крупный в истории контракт, – понизив голос, сказал Уоткинс.

– Что? – переспросил Блэйк, нахмурив брови и широко раскрыв ясные голубые глаза.

– Похоже, что она стала объектом самого крупного в истории открытого контракта.

– Значит, я не ослышался, – сказал Блэйк. – Открытый контракт, говорите?

– Крупнейший открытый…

– Да слышал я. Слышал. Слышал!

На гладком лице сорокалетнего Блэйка неожиданно обозначились морщинки, и он, не выдержав, рассмеялся.

– Открытый контракт! – повторил он, тряся головой, и снова захохотал. – Со времен Д. Эдгара все идет кувырком. Да вы что? Уж кому, как не вам, знать в этом толк.

– Это не шутка, Билл.

– Шутка – не шутка, тысяча долларов – сто тысяч долларов. Открытый контракт. Да купите ей билет на самолет, дайте другое имя, назовите день, когда она должна давать показания, и отпустите меня в отпуск!

– У нас есть основания полагать, что это открытый контракт на сумму миллион долларов. Один миллион долларов.

– А почему не десять миллионов? Не сто миллионов?

– Перестаньте валять дурака, Блэйк.

– А я и не валяю. Открытый контракт не опаснее насморка. Это миф, придуманный газетчиками. Вы когда-нибудь слышали, чтобы открытый контракт был осуществлен? Кто будет его выполнять?

– Высшее руководство официально сообщило мне, что такой контракт существует, и кое-кто уже собирается за него взяться.

– Минер Уоткинс, сэр. Насколько мне известно, открытый контракт отличается от обычного тем, что выполнить его и получить за это деньги может любой желающий. Однако есть маленькое «но»: никто не пойдет на убийство лишь в надежде на то, что неизвестный заказчик сдержит слово и расплатится. Пока убийца, по крайней мере, не встретится с тем, кто заинтересован в его услугах, он не станет просто так, походя, кончать людей. Что, интересно, он будет делать, если ему не заплатят? Воскресит свою жертву? Короче говоря – и поставим на этом точку – открытый контракт, сэр, есть нечто несуществующее.

– Но ведь Вилли Моретти был убит в Нью-Джерси именно по открытому контракту.

– Нет, сэр. Если вы хорошенько вспомните, то его убили по приказу, исходившему от всех пяти «семей» мафии Нью-Йорка. Дальше. Джо Валачи тоже был, говорят, объектом открытого контракта. Однако он пережил Дженовезе, который якобы и обещал исполнителю сто тысяч долларов, если мне не изменяет память. Дженовезе надо было пообещать миллион. Хотя это ничего бы не изменило.

Инспектор Уоткинс посмотрел на агента Блэйка и вновь опустил глаза на лежавшую перед ним папку. В ней находился приказ. И был ли Уоткинс согласен с Блэйком или нет, это роли не играло. Блэйк назначался ответственным за операцию, а Уоткинс должен был обеспечить максимальную штатную поддержку и любое другое содействие. Некая Викки Стоунер, девятнадцати лет, белая, должна выступить на слушаниях в сенате по поводу махинаций с контрактами на поставку зерна. Процесс состоится через две недели, и ее следует доставить туда живой и невредимой.

– А вам было бы легче, Блэйк, если бы я сказал, что это закрытый контракт?

– Да. Тогда я знал бы, что защищаю кого-то от реального противника.

– Вот и отнеситесь к вашей подопечной именно так.

– Иными словами – сделайте вид?

– Если это будет способствовать более эффективному выполнению задания – да.

– Такого никогда не случилось бы при Д. Эдгаре, – сказал Блэйк. – Охранять того, кого должны убить в кредит!

Инспектор Уоткинс пропустил это мимо ушей. Пропустил он мимо ушей и доводы Блэйка по поводу дополнительного пятого ночного дежурного – вдобавок к тем, что должны расположиться у двери в ее комнату, на лестнице, на крыше и в вестибюле гостиницы, еще одного следует поставить в аэропорту.

– При чем здесь аэропорт? – спросил Уоткинс.

– Чтобы уберечь ее от летающих низко над землей ночных эльфов, сэр, – ответил Блэйк, сдерживая улыбку.

– Четыре человека, – сказал Уоткинс.

– Отлично, сэр, – откликнулся Блэйк.

Пропустил Уоткинс мимо ушей и замечание относительно пищи.

– Мы позаботимся о том, чтобы она не пила лимонад.

– А это почему? – чувствуя подвох, с подозрением поинтересовался Уоткинс.

– Цикламаты, сэр. Такие химические соединения. Наукой доказано, что, если человек выпьет пятьдесят пять галлонов цикламатов в час, у него может начаться рак.

– Будем менять рестораны, как обычно, – сказал Уоткинс.

– Так точно, сэр, – отозвался Блэйк.

Мисс Стоунер в данный момент находится здесь, в лос-анджелесском управлении ФБР. Не хочет ли Блэйк с ней встретиться?

– Сперва я должен сообщить своему сыну, дочери и жене, что ни в какой Вашингтонский национальный парк мы не поедем. А потом уж, с вашего позволения, я приступлю к заданию.

Уоткинс не возражал; впоследствии это оказалось первой ошибкой Блэйка.

Пообещав вернуться через пару часов, тот выкинул из головы мысли о работе.

Он подъехал к своему небольшому ранчо с аккуратным газоном и валявшимся посереди дорожки велосипедом. Блэйк решил не ругать сына за это и позвал его к себе в кабинет.

– Пап, сейчас я все объясню насчет велосипеда. Я играл на лужайке с Джимми Толливером, а фургон с мороженым…

– Ладно, это неважно, – сказал Блэйк сыну.

– Что-нибудь случилось, пап?

– Да, в некотором смысле. Помнишь, мы собирались отправиться в поход на природу? Придется с этим повременить.

Блэйк с удивлением увидел, что сын лишь пожал плечами.

– Извини, – сказал Блэйк.

– Ничего, пап. Меня вообще не особо привлекала эта затея из-за комаров и мошкары. Может, лучше как-нибудь съездим в Диснейлэнд, а?

– Но мы и так всегда ездим в Диснейлэнд. В этом году мы уже были там дважды.

– Да, но мне Диснейлэнд нравится.

– Я думал, ты уже настроился на Вашингтонский национальный парк.

– Это ты перепутал меня с собой, пап. Я туда особо не стремился.

И его дочь, как выяснилось, тоже. Блэйку стало как-то легче рассказать обо всем жене.

– И что же на этот раз, Билл? – спросила она, накрывая на стол и избегая его взгляда.

– Не имею права рассказывать. Меня некоторое время не будет в городе. Недельки две.

– Понятно, – холодно отозвалась она.

– Прости.

– Ты просил прощения в прошлом году и будешь просить в будущем. Что, так принято у вас в Бюро, а? Все время просить прощения? Сегодня у нас на ужин твои любимые кабачки.

– Ты же знаешь, если бы у меня была возможность выбора, я бы не стал тебя опять расстраивать.

– Да какая разница? Иди умойся. Через минуту садимся за стол.

– Я не буду ужинать. Спешу.

Миссис Блэйк сгребла его столовый прибор и выскочила на кухню. Блэйк последовал за ней. Она плакала.

– Уходи! Просто уходи, и все, – всхлипывала она. – Тебе надо идти, вот и иди.

– Я люблю тебя, – сказал он.

– Ну и что? Уходи, убирайся!

Он попытался поцеловать ее, но она увернулась. Всю жизнь она будет вспоминать, как не разрешила ему поцеловать себя в последний раз.

Когда Блэйк вернулся в управление, он понял свою первую ошибку. В смежном со спальней кабинете сидели и разговаривали два агента.

– Она там, внутри, – бросил один из них и добавил, закатывая к потолку глаза: – На этот раз нам досталось нечто неповторимое.

– Сколько времени она уже там? Ужинала?

– Она говорит, что есть необязательно. Еда – это эгоизм.

– Вы проверяли, как она там?

– Час назад. Она говорит, что не понимает, почему ее держат под стражей, раз она ничего не совершила. Лично я предпочел бы вообще не иметь дела с современной молодежью.

– Вы должны были быть с ней рядом, – сказал Блэйк и угрюмо прошел в комнату. Там было темно.

Блэйк включил свет.

– Черт! – вырвалось у него.

С подлокотника кресла свисали длинные рыжие волосы. Со спинки свешивались юные белые ножки. Грудь казалась неподвижной. Никаких признаков дыхания. Свободная пятнистая майка не двигалась.

Блэйк бросился к бездыханному телу и припал ухом к груди. Бьется ли сердце? Да. Сердцебиение отчетливое.

– Потрахаемся? – послышался слабый голос.

Блэйк ощутил его щекой.

Он поднялся с колен. Зрачки ее светло-голубых глаз были размером с булавочную головку. Бледно-розовые губы растянулись в едва заметной глуповатой улыбке.

– Трахнемся? – повторила она.

– Мисс Стоунер, что с вами?

– Улет. Я уехала в горы. Я – в горах. На горе. Я лечу. Улетаю.

– У мисс Стоунер была какая-нибудь сумка? – спросил Билл агентов.

– Да, Билл. Нечто вроде сумочки.

– Поройтесь там и найдите таблетки.

Билл наблюдал, как девушка пыталась сфокусировать взгляд.

– Никаких таблеток, – откликнулся один из агентов.

– Я обыщу ее сам. Заходите сюда, – сказал Блэйк, которому нужен был свидетель на случай, если девчонка заявит впоследствии, что с ней обошлись неподобающим образом.

На ней были потертые джинсы в обтяжку. Блэйк похлопал по карманам и нащупал маленький пузырек.

Когда он сунул за ним руку, она пробормотала:

– Ага, хочешь погладить? Это хорошо. Я люблю сначала поиграть.

В пузырьке оказалось нечто похожее на маленькие желтые таблетки аспирина.

– Мескалин? – спросил Блэйк.

– Нет, спасибо, я и так балдею, – отозвалась Викки Стоунер.

– Она ваша, – сказал один из агентов.

– Она наша, – поправил Блэйк. – Я хочу, чтобы с ней рядом всегда были двое. Неотлучно.

Блэйк посмотрел на часы. Сегодня вечером в Вашингтон они не полетят. Он не собирался тащить ее на самолет в таком состоянии. Блэйк и двое агентов просидели с ней всю ночь. Незадолго до рассвета она расплакалась, а затем, снова закрыв глаза, погрузилась в сон. Проснувшись, она оказалась страшно голодной и потребовала три «супербургера», двойную порцию жареной картошки, «Кока-колу» и молочный коктейль.

После остановки в «Макдональдсе» она попросила, чтобы ее отвезли в табачно-кондитерский магазинчик. Она сказала, что ей хочется шоколадный батончик и что без него она просто умрет. Блэйку показалось, что она слишком долго задержалась в магазине, и он было направился внутрь, но столкнулся с ней в дверях.

– Мне кое-что надо было, – пояснила она, так и не сказав, что же именно.

Блэйк обратил внимание, что никакого шоколадного батончика у нее в руках не было.

Они уже подъезжали к аэропорту, когда Викки включила радио и накручивала ручку настройки до тех пор, пока из динамиков не донесся тяжелый ритм и какие-то странные звуки, напоминающие радиопомехи. В тексте «песни» содержалась, судя по всему, сильная неудовлетворенность действительностью и потребность в ком-то, как понял Блэйк – в сексуальном партнере.

Викки Стоунер кивала головой в такт музыке, а когда начались новости, закрыла глаза.

В новостях главным образом говорилось о том, что прошлой ночью произошла авиакатастрофа. Самолет, совершавший рейс Лос-Анджелес – Вашингтон, разбился в Скалистых горах. По сообщениям очевидцев, это случилось из-за взрыва в хвостовом отсеке. Погибло около сотни человек.

Блэйк подал знак, и идущая впереди машина остановилась. Автомобиль, ехавший сзади, тоже свернул на обочину.

Десять человек в костюмах, галстуках и начищенных до блеска ботинках собрались у дороги. На всех были одинаковые фетровые шляпы с загнутыми – спереди вниз, а сзади вверх – полями.

– Вот что. Ты, ты, ты и ты, – сказал Блэйк. – Переоденьтесь-ка во что-нибудь другое. Я не хочу, чтобы у всех была одинаковая одежда. Ты и ты, некоторое время не брейтесь. Ты и ты, уберите свои проборы. С твоим «ежиком» ничего не поделаешь, так что будешь ходить в шляпе.

– В чем дело, Билл?

– Самолет, на котором мы вчера должны были лететь в Вашингтон, взорвался. Я не знаю, имеет ли это отношение к нам, но самолет разбился в Скалистых горах. Меня предупредили, что жизнь мисс Стоунер в опасности. И мне кажется, нам следует действовать соответствующим образом. Сделаем так. В Вашингтон не полетим. Предположим, что за мисс Стоунер действительно охотятся убийцы. Значит, нападения можно ждать откуда угодно. Стало быть, следует проявлять осторожность. Мы поедем в Денвер, но не на трех одинаковых явно государственных автомобилях. Ты и ты, возьмите напрокат самую что ни на есть крутую машину. Ты и ты, поедете на грузовике. Ты и ты, раздобудьте четырехдверный лимузин – «кадиллак» или «линкольн».

– Взять напрокат?

– У тебя что, есть собственный?

– Понятно, возьмем напрокат.

– Хорошо. Ты возвращаешься назад, к Уоткинсу. Скажешь ему, что мы поехали в Денвер. Поселимся в номерах, выходящих окнами на Скалистые горы, чтобы не дергаться по поводу того, что в нас кто-то целится из окон напротив. Когда мы туда доберемся, созвонимся с инспектором Уоткинсом.

– Если мы возьмем машину напрокат, то лишимся радиосвязи, – заметил один из агентов.

– Я предпочитаю пожертвовать связью, лишь бы не привлекать к себе внимания, – ответил Блэйк.

– Сэр, вы действительно думаете, что на жизнь мисс Стоунер заключен открытый контракт? И что кто-то взялся его выполнить?

– Нам повезло, что мы вчера не сели на самолет, вот что я думаю. Надеюсь, теперь нам будет сопутствовать удача. Неподалеку от Уоттса есть закусочная – «Брубоз». Все ее знают?

Кто-то кивнул, кто-то отрицательно покачал головой Блэйк перегруппировал своих людей, чтобы в каждом звене был человек, кому она знакома, и вернулся к своей служебной машине.

– Оки-доки, – улыбнувшись сказал Блэйк.

– Что это такое? – удивилась Викки Стоунер. – Оки-доки?

– Это значит все в порядке, мисс Стоунер.

– Обалденно, старик, – оценила Викки.

В гостинице в Денвере Блэйк расставил своих людей по принципу ромба, которым, как он недавно узнал, пользовались вьетконговцы, разбивая лагерь для ночлега. Об этом ему сообщил один бывалый тип, которого в свою очередь научил отец, а тому рассказал техасский рейнджер.

Один человек дежурил на улице к северу от гостиницы, другой – к югу. Двое находились в непосредственной близости, прямо под окнами гостиницы с восточной и западной стороны. Комнаты по бокам и над номером мисс Стоунер были также заняты агентами Блэйка. И еще один человек незаметно курсировал внутри ромба, осуществляя контроль за постами.

Блэйк и еще два агента сидели в номере люкс вместе с Викки Стоунер, которой быстро наскучил телевизор и захотелось послушать группу «Мэггот энд зэ Дэд Мит Лайс» – «Опарыш и Трупные вши».

– Когда-нибудь я трахну этого Опарыша-Мэггота, – заявила Викки, показывая грампластинку, на обложке которой, как показалось Блэйку, был изображен покойник с синей краской под глазами, в белом атласном трико и с висящими на груди кусками мяса. – Это – лом, – добавила она.

– Лом – это плохо? – спросил Блэйк.

– Лом – это хорошо, – пояснила Викки.

– Хочешь взглянуть на кое-что совершенно «ломовое»? – спросил Блэйк.

– Конечно, – ответила Викки, улыбнувшись знакомому слову.

Блэйк не потрудился пристегнуть кобуру, потому что тогда, дабы не привлекать к себе излишнего внимания, ему пришлось бы надеть пиджак. Зачем? Они всего лишь собирались выйти на балкон.

Он распахнул стеклянные двери, и перед ними открылась картина заходящего за Скалистые горы солнца во всей своей красе.

– Да, это балдеж, – воскликнула Викки. – Улет.

– Скалистые горы – самые красивые горы в мире, но они еще и одни из самых коварных.

– Как и жизнь, – вставила Викки. – То – не в кайф, то – лом. Понимаешь, о чем я?

– Да, – ответил Блэйк. – Здесь и дышится лучше. Воздух чистый.

– Пройдет пара лет, старик, и здесь тоже будет нечем дышать.

– А ты пессимистка, да? – с улыбкой спросил Блэйк.

– Просто говорю, что думаю.

– Поэтому ты и решила дать показания?

– И поэтому тоже. Несправедливо, что у этих скотов все всегда так, как им хочется. У моего отца и так хватает «зеленых». И это свинство – разбазаривать пшеницу, а потом беднякам придется дороже платить за хлеб.

– Я, по-своему, тоже скот? – спросил Блэйк.

– Нет. Ты – лом, – хихикнула Викки. – Простой, но улет. Как «колеса». Таблетки.

– Ты тоже лом, – сказал Блэйк, и она засмеялась, закрыв лицо руками. Совсем как девочки в Канзас-Сити, когда он был еще студентом, когда вино считалось запретным плодом, а девушки ничего не позволяли до свадьбы. Страна менялась, но к чему это приведет, как далеко может зайти эта контркультура? Так ли это страшно, если такая девушка, как Викки, решила давать показания против собственного отца потому, что считала его неправым? Не этому ли и нас учили?

– Они что, никогда не прекращают работать? – спросила Викки, показывая на крышу справа.

Блэйк посмотрел наверх. С крыши к ним спускалась малярная люлька. Между белыми досками ее дна Блэйк видел, как на фоне сумеречного неба темнели чьи-то ботинки и виднелись силуэты.

Люлька опускалась бесшумно, и это яснее ясного сказало Блэйку, что на них собираются напасть. Люльки и строительные леса, даже только что установленные, неизменно скрипят. От скрипа лебедку может избавить только обильная смазка, но ни один маляр, строитель или пескоструйщик не станет ради тишины заниматься смазкой, рискуя на ней же и поскользнуться. Это могли быть только убийцы.

– Викки, иди, пожалуйста, в номер и скажи кому-нибудь из агентов, чтобы он принес мою кобуру, хорошо? – как бы невзначай попросил Блэйк.

– Хочешь потренироваться в стрельбе с двенадцатого этажа?

– Нет. Будь добра, сделай так, как я прошу, а?

– Оки-доки, – ответила Викки, употребив новое для себя словечко.

Люлька спускалась справа от балкона. Если бы у Блэйка была рация, он мог бы, связавшись со своими агентами в номере этажом выше, отдать им команду действовать. Но рация вместе со служебными машинами остались в Лос-Анджелесе. В этом и заключался недостаток ромбовидной обороны: между постами отсутствовала связь.

Блэйк услышал, как в дверь номера постучали.

– Не открывайте! – заорал Блэйк, и в тот же момент люлька резко скользнула вниз, дверь номера распахнулась и раздался визг Викки.

Один из агентов был тут же сражен выстрелом в живот, но другой начал отстреливаться. Распахнулись две боковые двери номера, и пальба усилилась. Прямо над головой Блэйка из люльки высунулась винтовка. Схватившись за ствол, он резко дернул и вместе с винтовкой вытащил к себе на балкон молодого блондина. Коротким ударом локтя в челюсть он пригвоздил блондина к парапету. Винтовка улетела за перила. В люльке спускались еще трое, а Блэйк был безоружен. Схватившись за трос, он уперся ногами в перила балкона и что есть силы оттолкнулся. От толчка один упал, двое других были лишены возможности стрелять, стараясь удержаться на ногах.

Подобно маньяку, раскачивающему качели, Блэйк вновь оттолкнулся изо всех сил. Люлька откачнулась далеко от стены гостиницы. Он почувствовал удар в спину, но, вновь приблизившись к стене, опять оттолкнулся ногами. Потом трос скользнул по густо смазанному шкиву, и один край люльки дернулся вниз. Возможно, Блэйк смог бы удержаться, если бы на него не рухнули те двое, что были в люльке. Его пальцы разжались, подобно двум хилым английским булавкам, не выдержавшим нагрузки.

Блэйк летел навстречу денверскому тротуару с таким же ускорением, как и любой другой свободно падающий предмет, – тридцать два фута в секунду в квадрате. Тротуар оставался неподвижным. Они встретились. Блэйк почувствовал хруст и… больше ничего.

Последний вывалившийся из люльки бандит упал на своего компаньона, и это самортизировало удар ровно настолько, чтобы он прожил еще один день. Прежде чем умереть от многочисленных травм, он рассказал сотрудникам ФБР, что пытался выполнить открытый контракт. Это была компания пляжных оболтусов, решивших, что им восьмерым такое по плечу. Они рассчитывали поразвлечься, а если бы дело выгорело, денег хватило бы до конца жизни.

Все кончилось настоящей бойней. Погибли четыре агента. Застрелено восемь бандитов. Впервые в столетии в перестрелке с властями оказалось столько убитых.

Однако по некоторым признакам теперь следовало ожидать кое-чего похуже. На похоронах каждому из восьмерых погибших кем-то неизвестным был прислан большой венок. К венкам были прикреплены ярко-золотистые конверты с серебряным тиснением, обвязанные лентами. Ленточки были завязаны бантиком.

Когда бантики развязали, из конвертов высыпалось по двенадцать с половиной тысяч долларов двадцатидолларовыми купюрами и записки, составленные из вырезанных из журналов букв, наподобие тех, что присылают похитители, требуя выкуп.

В записках говорилось: «За ПОЧТИ оказанную услугу».

Кто-то не поскупился заплатить сто тысяч долларов за неудачную попытку. Открытый контракт оказался реальностью.

Венки и конверты конфисковали как вещественные доказательства. Когда члены семей двоих из убитых поинтересовались, почему, им объяснили, что венки могут вывести на след тех, кто нанял покойных. Устроителей похорон предупредили о грозящих неприятностях, если они проболтаются о содержимом конвертов. В прессу запустили слух о том, что перестрелка произошла между двумя бандами из-за партии наркотиков. Главное – сохранить в тайне факт денежного вознаграждения. Неприятностей хватало и без дополнительной рекламы открытого контракта.

Во время перестрелки в денверской гостинице Викки Стоунер исчезла. Возможно, она была еще жива. Инспектор Уоткинс доверительно поведал одному специальному агенту, что, на его взгляд, ситуация безнадежна, что «девчонка не жилец». Позже, когда он попытался вновь связаться с тем же специальным агентом, чтобы сообщить еще дополнительные сведения, ему ответили, что впервые о таком агенте слышат.

– Но вы же сами подтвердили его личность! – возмутился Уоткинс.

– Мы – нет, – ответил помощник начальника управления.

А в Вашингтоне, округ Колумбия, человек, выдававший себя за специального агента, заканчивал рапорт, который, как он считал, будет направлен в Агентство национальной безопасности. Ему уже не раз приходилось писать подобные отчеты: после убийства обоих Кеннеди, Мартина Лютера Кинга и многих других, о которых молчали газеты. Официально он был экспертом по действиям в особых ситуациях, под чем подразумевалось убийство по контракту. Он судил об уровне профессионализма и определял вероятных организаторов. Убийство как отпечаток пальца. По нему можно узнать, какое государство или какая группировка причастны. Такие специалисты есть в каждой стране.

В отчете говорилось, что покушение на Викки Стоунер было спланировано, очевидно, кем-то весьма осведомленным, но недостаточно опытным, что исключало вариант вмешательства иностранной силы. По мнению эксперта, убийство, скорее всего, планировалось теми же, кто и пытался его совершить. Ничто не указывало на то, что покушение было не по силам оболтусам-quot;бичамquot;.

В отчете подчеркивалось, что это действительно был открытый контракт, нечто такое, о чем автор отчета читал, но во что не верил по причинам, известным всем, кто сведущ в этой области. Но данный открытый контракт был реален, исполнителям платили, и конверты с деньгами в похоронных венках являлись тому доказательством.

Теперь неизбежно в игру вступят профессионалы, дабы получить обещанный миллион, если, конечно, Викки Стоунер еще жива, что представлялось сомнительным. Инспектор Уоткинс расценивал дело как «безнадежное». Однако к Агентству национальной безопасности это теперь не имело отношения, поскольку вмешательство иностранной силы исключалось.

Таковы были выводы отчета, и руководство агентства даже не удосужилось прочесть его полностью «Без иностранного вмешательства» означало, что дело вне их компетенции. Фактически они и не заказывали этот отчет. Он был составлен по инициативе кого-то из чиновников. Тот послал ксерокопию своему начальнику, который, по его предположениям, был связан с какой-то службой безопасности.

С того момента, как инспектор Уоткинс заключил, что дело безнадежно, до того, как ксерокопия отчета легла на стол в одном из кабинетов санатория Фолкрофт в местечке Рай, неподалеку от Нью-Йорка, прошло двенадцать часов.

В Фолкрофте отчет прочли внимательно: отсюда он и был заказан. Человек с лимонно-желтым лицом пробежал глазами текст, сделал одному ему понятные пометки и сунул ксерокопию в какой-то цилиндр, где она тут же превратилась в конфетти.

Он откинулся в кресте и посмотрел в окно, сквозь стекло, непроницаемое для взгляда снаружи, на залив Лонг-Айленд. Близился рассвет, но было еще темно.

Безнадежно? Может быть, и нет. Складывалась любопытная ситуация. Если мисс Стоунер жива, за нее примутся более опытные убийцы. Если их нейтрализуют, на смену придут еще более компетентные. И так далее, и так далее. Лучшее всегда проистекает из хорошего, и совершенствованию нет предела, оно ведет к самому лучшему, что бы это ни было и где бы это ни было.

Доктор Харолд Смит смотрел в темноту. Где бы то ни было? Он знал, где. Он пошлет туда телеграмму. Викки Стоунер может быть спокойна. На ее стороне будут самые лучшие, и тогда просто лучшие не смогут доставить ей неприятности.

Доктор Смит сам набрал номер телеграфной компании «Уэстерн юнион». Его секретарша давно уже была дома. Он назвал имя, адрес и продиктовал текст:

«Завтра приезжает тетя Милдред. Приготовьте зеленую комнату»